себя с агрессором  и  не  испытывают  ни  малейшего
сочувствия к жертве. Не удивительно, что самые надежные лагерные надзиратели
и заплечных дел мастера поставляются именно этим контингентом людей. Некогда
порабощенный  и  преследуемый  ребенок  сам   становится   поработителем   и
преследователем,  ибо  даже  десятилетия  спустя  в  нем   продолжает   жить
трагическая потребность, заставляющая его мстить за  обиды,  перенесенные  в
раннем детстве, и проецировать накопленную ненависть на  другие  личности  и
общественные институты.
   Друг детства Сталина Иосиф Иремашвили  сто  лет  назад  предвосхитил  эти
выводы современной  психологии,  написав:  "Тяжкие,  незаслуженные  избиения
мальчишки сделали его таким же жестоким и бессердечным, как его отец. Он был
убежден в том, что человек, которому должны подчиняться другие люди,  должен
быть таким, как его отец, и  поэтому  в  нем  вскоре  выработалась  глубокая
неприязнь ко всем, кто был выше его по положению. С детских  лет  целью  его
жизни стала месть, и этой цели он подчинил все". Отец всегда играл  в  семье
лишь роль властелина и почти никогда не проявлял дружеских, тем более нежных
чувств. Поэтому в сыне "непрерывно и однозначно накапливалась ненависть".
   О влиянии матери мы можем строить одни лишь предположения. Безусловно,  у
Сталина не было такой связи с матерью, как у Наполеона  или,  тем  более,  у
Гитлера. Нам известно лишь, что  она  была  вынуждена  столь  же  безропотно
сносить унижения и несправедливости, а нередко и  побои  главы  семейства  и
безмолвно взирать на издевательства мужа над своим Coco.  В  глазах  ребенка
мать  как  бы  давала  молчаливое   согласие   на   грубые   "воспитательные
мероприятия"  отца  и,   таким   образом,   утратила   роль   союзницы   его
самоутверждения по отношению к отцу,  что,  естественно,  не  способствовало
укреплению связи между ребенком и матерью.
   С другой стороны,  имеются  основания  предполагать,  что  мать  Сталина,
лишенная других радостей в своей беспросветной жизни, была очень привязана к
своему  единственному  ребенку,  причем  ее  любовь  к  сыну   должна   была
усиливаться его увечьем - укороченной левой рукой, из-за чего он нуждался  в
защите более, чем другие дети. Великая ее любовь к Coco нашла свое выражение
в готовности пойти на любые жертвы во имя того, чтобы избавить его  в  жизни
от нужды. В этом она, в конце концов, достигла успеха, добившись поступления
сына в высшее учебное заведение, что позволяло рассчитывать на  удачную  его
карьеру в будущем. Учителя очень рано обратили внимание на уверенность  Coco
в своих силах и его способность добиваться своей цели. Это  доказывает,  что
мать, свято верившая в будущие успехи сына,  была  для  него,  по  выражению
Хельма Штирлина, "сильнейшей родительской реальностью",  то  есть  именно  в
матери Coco видел центральную, делегирующую его родительскую фигуру.
   Второй важнейшей фазой развития личности Иосифа Сталина  является  период
учебы в горийском церковном  училище  и  в  тифлисской  духовной  семинарии.
Первым  делом  ему  предстояло  убедиться  в  том,  что  учителя  столь   же
малоразборчивы в выборе воспитательных  средств,  сколь  и  отцы,  поскольку
также нуждаются  в  подобных  переживаниях  для  укрепления  своего  слабого
нарциссического Я. В еще большей степени ему это  стало  ясно  в  семинарии,
жизнь в которой напоминала больше казарму,  нежели  студенческое  общежитие.
Тотальная слежка и стукачество монахов, раболепствовавших перед  начальством
и пытавшихся различными  наказаниями  достичь  безоговорочного  повиновения,
породили в его душе еще один очаг ненависти. За счет этого в период полового
созревания произошло возрождение той ненависти, которая была им преодолена в
раннем детстве. Однако эта ненависть претерпела изменения в том смысле,  что
появился однозначный образ врага,  ибо  теперь  подросток  Джугашвили  "имел
право на свободную и дозволенную ненависть". Сначала  аккумулируемая  в  нем
ненависть была направлена только против монахов, непосредственно надзиравших
за ним, но затем она распространилась и  на  других  носителей  авторитарной
власти, таких, как офицеры и чиновники царского правительства. В то же самое
время в нем усиливалось презрение к  глупой  и  трусливой  массе,  безвольно
терпевшей насилие авторитарной власти, что  должно  было  пробуждать  в  нем
бессознательные ассоциации с ролью матери в его собственной семье.
   Семинарская жизнь, казавшаяся ему все более невыносимой, давала ему,  тем
не менее, практические наглядные примеры тех средств и  методов,  с  помощью
которых можно бороться с такими порядками. Средствами этими  были  хитрость,
ложь и подозрительная сдержанность по отношению  ко  всем  и  каждому.  Дочь
Сталина Светлана полагала, что  уже  в  те  времена  он  "на  основе  своего
семинарского опыта убедился,  что  люди  грубы  и  нетерпимы,  что  духовные
пастыри обманывают свою паству, для того чтобы крепче держать  ее  в  руках,
что они занимаются интригами, лгут и что у них очень много  других  пороков,
но очень мало достоинств".  По-видимому,  еще  будучи  семинаристом,  Сталин
полностью принял идеи Маркса - основополагающая идея марксизма  о  том,  что
классовая  борьба  неминуемо  должна  привести  к  устранению  продажного  и
прогнившего буржуазного общества,  предоставляла  ему  возможность  получить
выход для накопленной им чудовищной ненависти  против  всех  форм  власти  и
утолить жажду мести.
   В 1899 году, после  исключения  из  семинарии  по  неизвестным  причинам,
начинается третья фаза формирования личности Сталина. Вот  как  комментирует
это событие однокашник  молодого  Сталина  по  семинарии  Иосиф  Иремашвили:
"Он...  покинул  семинарию,  исполненный  горькой  и  злобной  ненависти   к
школьному начальству, буржуазии и всему тому, что было в стране  воплощением
царизма".   Это   свидетельствует   о    решительном    намерении    Сталина
идентифицировать собственное Я Он сжег за собой все мосты и выбрал для  себя
жизненный путь профессионального революционера со всеми вытекающими из этого
опасными последствиями. Таким образом у него  завершился  и  компенсировался
"юношеский кризис идентификации". На этапе поиска своего  Я  он  должен  был
выстроить  для  себя  идеализированный  образ  собственной  личности   и   в
дальнейшем стремиться максимально приблизиться к этому образу  на  практике.
Образцом послужил ему Коба,  кавказский  аналог  Робин  Гуда,  с  которым  в
значительной  степени   идентифицировал   себя   молодой   Сталин   Подобное
воображаемое слияние, выразившееся в том, что  он  выбрал  для  себя  кличку
Коба, должно было, скорее всего, послужить нарциссическому усилению  его,  к
тому времени еще не вполне сложившейся, идентификации. В современной  теории
нарциссизма в подобных случаях принято говорить о  формировании  связи  типа
alter ego, подразумевая при этом размытие физических границ между собственно
личностью и вторым партнером, в данном случае  -  кавказским  героем  Кобой,
когда второй партнер воспринимается почти как близнец.
   Современное учение о "нарциссизме"  позволяет  лучше  разобраться  в  тех
расстройствах, которые находят свое видимое проявление в неудачных  попытках
личности установить нормальные контакты с конкретным и  абстрактным  внешним
миром.  Нарциссическая  личность  принимает  только  ту  данность,   которая
соответствует ее желаниям, мыслям и чувствам. Поэтому вещи и лица вне  этого
эгоцентрического круга не заслуживают внимания, а  все,  что  делают  другие
люди, оценивается и интерпретируется  только  и  исключительно  относительно
собственной  личности.  При  высокой  степени  выраженности   нарциссических
механизмов, которые, как известно, могут  достигать  мессианских  масштабов,
постулат собственной непогрешимости  и  неконтролируемой  абсолютной  власти
может завести столь далеко, что в тот момент,  когда  малейшая  критика  или
действие  ставит  под  угрозу  идеал,  созданный  собственным  воображением,
источник такой критики подвергается  беспощадным  преследованиям  вплоть  до
физического уничтожения.
   В случае Сталина значение этих  особенностей  состоит  в  том,  что  они,
вследствие реализации двойного  стандарта,  отрицательно  сказались  на  его
способности  правильно  и  объективно  оценивать  действительность.  Причина
возникновения культа Сталина кроется, в первую очередь, в его нарциссической
мании величия, а не в заслугах "великого вождя"  как  реальной  человеческой
личности.
   Сталин воспринял исключение из семинарии как акт социальной дискриминации
и произвола чванного привилегированного общества, однако, произведя  себя  в
профессиональные революционеры, он нашел признание и  удовлетворение,  столь
остро необходимые после унижений, пережитых в отцовском  доме  и  семинарии,
для окончательной идентификации и окончательного самоопределения. Теперь  он
стал полноценным членом того боевого кадрового состава, который  Ленин,  его
великий кумир, столь лестно называл "авангардом рабочего  класса"  и  считал
основной  движущей  силой  планируемой  революции.   Подобные   политические
группировки естественным образом апеллируют к нарциссическим  предрассудкам,
которые укрепляют в них солидарность  и  внутреннюю  замкнутость.  Групповой
нарциссизм,  в  свою   очередь,   сообщает   чувство   удовлетворенности   и
достаточности каждому отдельному члену группы, но, в первую очередь, тем  из
них, кто ранее, вне группы, страдал от  фрустраций  и  ощущения  собственной
неполноценности. Принадлежность к  столь  важной  и  столь  ценимой  Лениным
группе более чем достаточно компенсирует даже самого незначительного  из  ее
членов за  перенесенные  ранее  разочарования  и  репрессии.  Следовательно,
степень  группового  нарциссизма  всегда  соответствует  дефициту   реальной
удовлетворенности  своим  существованием  отдельного  принадлежащего  к  ней
индивидуума. Принадлежность к этой  группе  профессиональных  революционеров
также  компенсировала  снисходительное  отношение  к  Сталину   со   стороны
руководящих товарищей, принадлежавших преимущественно к интеллигенции.
   Четвертой фазой формирования личности Сталина были те 16 лет, которые он,
будучи  профессиональным  революционером,  провел  в  подполье,  тюрьмах   и
ссылках. Трудности, пережитые им в этот  период,  еще  более  усилили  такие
черты  характера,  как  эмоциональная  холодность,  расчетливость  и  хитрое
коварство, но в первую очередь подозрительность к людям  вообще.  От  людей,
побывавших вместе с ним в заключении и ссылке, известно, что он все больше и
больше превращался в одинокого волка, сторонившегося близких контактов  даже
с товарищами по  несчастью  и  вообще  с  трудом  способного  к  поддержанию
нормальных человеческих отношений. Лучше всего он чувствовал себя в компании
уголовников или иных темных личностей, что опять же вело к новым необратимым
деформациям психики. Все  это  постепенно  превращало  его  в  неотесанного,
грубого и хамовитого человека, движимого  ненавистью  и  жаждой  мести,  что
сочеталось в нем с мимозной чувствительностью к малейшей обиде или малейшему
пренебрежению - типичным признаком его экстремально нарциссической личности.
   Случай несексуального садизма?
   С  большой  степенью  вероятности  можно  утверждать,  что  годы  лишения
свободы, на протяжении которых он  был  предоставлен  произволу  тюремщиков,
усилили в характере Сталина черту,  которая  была  заложена  в  него  еще  в
детстве - явно выраженный садизм.  В  своей  работе  "Анатомия  человеческой
деструктивности"  Эрих  Фромм  убедительно  показал,   что   среди   причин,
способствующих возникновению садизма,  особое  значение  имеют  те,  которые
порождают у ребенка или у  взрослого  человека  чувство  бессилия.  К  таким
причинам принадлежат, в частности, "диктаторские наказания, вызывающие очень
сильный  страх.  Под  диктаторским  наказанием  Фромм  понимает  такие  меры
наказания: "строгость способна внушать страх,  жестко  не  ограничена  и  не
находится в разумном соотношении с  конкретным  поступком,  а  зависит  лишь
исключительно от садизма наказующего". Подобные  условия  существовали  и  в
родительском доме Сталина, и в семинарии, где он учился, и, в особенности, в
тюрьмах и ссылках, где ему приходилось находиться годами.
   При  попытке  установить  корни  сталинского   садизма,   столь   страшно
проявившегося в последующие годы, необходимо  учитывать  факторы  не  только
конституциональной предрасположенности и  семейный  фон,  но  и  психическую
атмосферу,  способствующую  возникновению  социального   и   индивидуального
садизма. Известно ведь, что власть, с помощью которой господствующая  группа
порабощает и эксплуатирует другую общественную  группу,  уже  сама  по  себе
способна  порождать  садизм.  Если  рассмотреть  место  Сталина  в   системе
советского общества и сам недобрый дух  этой  системы,  то  станет  понятно,
почему садистские черты сталинского характера проявились в столь  прочной  и
устойчивой форме и пустили столь глубокие корни.
   Фромм  считает  Сталина  ярчайшим  клиническим  примером   несексуального
садизма. Сталин мог бы гордиться тем, что  был  первым,  кто  после  русской
революции  приказал  пытать  политических  заключенных.  Он  мог  бы   также
гордиться тем, что в период его правления методы  пыток,  применяемые  НКВД,
превзошли все известные до того средства. Сталин порой не отказывал  себе  в
пикантном удовольствии лично выбрать метод пытки для той  или  иной  жертвы.
Наибольшее наслаждение доставляла ему душевная пытка, при которой он  держал
жертву как бы подвешенной в отчаянии и страхе  между  выражениями  искренней
симпатии и последующим оглашением смертного приговора,  а  в  конце  все  же
уничтожал ее.  С  чувством  глубокого  удовлетворения  он  устраивал  высшим
функционерам  своей  партии  и  правительства  испытания   на   верность   и
преданность, по произволу арестовывая их жен и даже детей, в  то  время  как
мужья и отцы продолжали как ни в чем не бывало исполнять  свои  обязанности,
даже не мысля о том, чтобы попросить об освобождении  близких.  Более  того,
они  были  обязаны  подтверждать  ему,  что  их  близкие   были   арестованы
обоснованно, хотя отлично знали, что Сталин поступил так исключительно  ради
собственного удовольствия. Рой Медведев пишет, что Сталин посадил  в  лагерь
не только жену столь высокопоставленного функционера, как Молотов,  но  даже
жену президента Советской республики Михаила Калинина,  причем  заставил  ее
под пытками подписать показания, компрометирующие ее мужа,  на  тот  случай,
когда и его понадобится убрать.
   Здесь в поведении Сталина проявился тот элемент  его  характера,  который
лежит в основе  всякого  садизма,  а  именно,  страстное  желание  "обладать
абсолютной и ничем не ограниченной властью над  живым  существом",  будь  то
мужчина, женщина, ребенок или целая социальная группа.  Власть,  позволяющая
доставлять другим людям физическую  боль  и  душевные  страдания,  приносила
Сталину не только величайшее чувственное  наслаждение,  но  и  подтверждение
абсолютного господства. Ощущение абсолютной  власти  над  живыми  существами
создавало у него иллюзию того, что он может  решить  проблему  существования
человека. Такая иллюзия является объектом страстного  вожделения  для  людей
подобных Сталину - людей, лишенных творческой силы и малейшей искры радости.
С этой стороны садизм, по выражению Фромма, является "превращением  бессилия
во всесилие. Это религия духовных калек".  Не  исключено,  что  искалеченная
левая рука, психически угнетавшая Сталина до конца его дней,  способствовала
авантюрному и злокачественному развитию его характера.
   В спектре садизма Сталина имеется еще один  момент,  также  типичный  для
этого характера, - трусость. По свидетельству Бориса  Бажанова,  бывшего  на
протяжении многих лет его личным секретарем, в  жизни  Сталина  не  было  ни
одного  примера  личной  храбрости.  И  во  время  революции,  и  во   время
гражданской войны "он всегда предпочитал  командовать  на  самом  безопасном
расстоянии".
   Во время революции Сталин действительно, по выражению  Николая  Суханова,
был "на политической арене не более, чем серым пятном". В это время  впервые
явно проявились  его  слабые  стороны.  Недостаток  образования,  отсутствие
творческих способностей и ораторского мастерства оставили его вне "штаба"  и
лишили возможностей играть руководящую роль. Тот факт, что  в  это  решающее
время он оказался вне "штаба" и без руководящей роли, о которой  так  мечтал
его нарциссический автопортрет, вне  всякого  сомнения  явился  для  Сталина
страшной душевной травмой, которую он не смог преодолеть. Ему пришлось долго
и терпеливо ждать, пока придет подходящий момент и он  сможет  отомстить  за
обиду, тлевшую в его душе. Годы сибирских ссылок стали для него  вынужденной
школой искусства ожидания, при необходимости он  мог  ждать  годами.  Умение
выжидать наиболее подходящего момента для достижения своей  цели  стало  его
фирменным знаком.  Лишь  в  конце  1929  года  Сталин  решил,  что  наступил
подходящий   момент   для   того,   чтобы   путем   насильственной   ревизии
историографии, подделки и уничтожения документов  отомстить  за  эту  давнюю
обиду и приступить к закладке фундамента монументального культа  собственной
личности.
   Начиная с этого момента комплекс неполноценности,  испытываемый  Сталиным
перед товарищами, превосходящими его по интеллекту, постепенно отступает  на
задний  план,  и  он  начинает  разрабатывать  план   устранения   возможных
соперников, способных посягнуть на его власть генсека. В первую  очередь  он
позаботился об  удалении  в  мир  теней  ключевой  фигуры  коммунистического
переворота 1917 года, выслав из страны Льва Троцкого. Теперь  он  без  труда
мог приписать себе ведущую роль главного  помощника  Ленина  в  установлении
коммунистического правления.
   Нарциссическая обида, нанесенная Сталину во время революции и сразу после
нее, оставила незаживающую рану, и он искал способ превзойти  своего  былого
кумира  Ленина.  Это  ему  удалось  -  он  организовал  "третью  революцию",
заключавшуюся  в  принудительной  коллективизации  сельского   хозяйства   и
индустриализации  страны.  Эти  кампании,  проходившие  в  19291933   годах,
отодвинули в тень все, что было до тех пор, не только невиданной жестокостью
применявшихся  средств  принуждения,  но  и  радикальностью  "революционной"
перестройки всего советского общества в первую очередь.
   Великий украинский голодомор, организованный в 1932-1933 годах по приказу
Сталина, чудовищные масштабы которого стали  известны  лишь  совсем  недавно
после открытия секретных  архивов  министерства  иностранных  дел  Германии,
совершенно шокирующим образом  раскрывает  деструктивные  черты  преступного
характера  этого  монстра.  Этот  безумный  акт  геноцида  обошелся  в  семь
миллионов жизней  украинских  крестьян.  Невероятно,  но  факт:  строжайшими
запретительными мерами  Сталину  удалось  скрыть  это  массовое  истребление
собственных сограждан не только от заграницы, но и от советского народа. Лев
Копелев, человек, которого можно  причислить  к  интеллигенции,  наблюдавший
весь этот ужас собственными глазами, писал: "Я боялся  показаться  слабым  и
проявить  сочувствие.  Ведь  мы  делали  исторически  необходимое  дело.  Мы
выполняли наш революционный долг. Мы  обеспечивали  социалистическую  Родину
хлебом".
   Это оправдание показывает, насколько уже тогда  советский  народ  увяз  в
сетях сталинской лжи, до какой степени он уже пал  жертвой  пропагандистских
трюков и утонченных отвлекающих маневров. Недаром Пастернак назвал  в  числе
важнейших  элементов   политики   Сталина   "нечеловеческую   власть   лжи".
Действительно, обман и предательство уже давно были его  второй  натурой,  и
поскольку он