слезы, и со всей серьезностью приступил т своим обязанностям врача.  Однако,
пока делались необходимые приготовления, он дал волю своим  чувствам  и  вес
время бормотал:
   -  Если  только  ранила  пуля,  я  никогда  не   теряю   надежды;   можно
рассчитывать, что рана не смертельна, но бог ты мой, солдаты  Лоутона  рубят
почем зря направо и налево... Как часто они рассекают то шейную,  то  сонную
артерию, а то и вовсе бьют по голове и выпускают мозги; а все эти  раны  так
плохо поддаются лечению... Чаще всего пациент умирает прежде, чем успеешь за
пего взяться. Мне только один  раз  удалось  приладить  мозги  на  место,  а
сегодня я три раза пытался это сделать, и все без толку. Сразу видно,  когда
в бою сражались солдаты Лоутона: они рубят почем зря.
   Друзья капитана Синглтона, собравшиеся у его по  стели,  так  привыкли  к
повадкам своего хирурга, что и  обращали  внимания  на  его  монологи  и  не
отвечали на них; они терпеливо ждали минуты, когда он  приступит  к  осмотру
больного. Данвуди смотрел в лицо врача так, словно хотел  проникнуть  ему  в
душу. Больной содрогнулся,  когда  ему  ввели  зонд,  а  физиономия  хирурга
расплылась в улыбке.
   - На этом участке прежде не было ранения... - про бормотал он.
   Сняв очки и отбросив в  сторону  парик,  Ситгривс  весь  ушел  в  работу.
Данвуди стоял в напряженном молчании, держа обеими руками руку страдальца  и
не сводя глаз с доктора. Наконец Синглтон слабо застонал, и  хирург,  быстро
выпрямившись, громко сказал:
   - Да, немалое удовольствие проследить за  пулей,  которая,  так  сказать,
прошла зигзагами через человеческое тело, не повредив ни одного важного  для
жизни органа; но, когда солдаты капитана Лоутона...
   - Скажите, - прервал его Данвуди, -  есть  ли  какая-нибудь  надежда?  Вы
можете найти пулю?
   - Проще  простого  найти  то,  что  держишь  в  руке,  майор  Данвуди,  -
невозмутимо ответил хирург, готовя перевязку. - Она прошла, как выразился бы
этот грамотей капитан Лоутон, кружным путем, а вот его солдаты рубят  саблей
наотмашь, хоть я  обучал  его  сотням  способов  наносить  удары  по  науке.
Сегодня, например, я видел лошадь с почти отрубленной головой.
   - Это моя работа, - сказал Данвуди, - я убил эту лошадь. - Его щеки опять
порозовели, и темные глаза заблистали надеждой.
   - Вы! - воскликнул хирург, в изумлении выронив бинт. - Вы! Но ведь вы  же
знали, что это лошадь.
   - Подозревал, не отрицаю, - с улыбкой отозвался майор,  поднося  питье  к
губам своего больного друга.
   - Такие удары,  нанесенные  человеку,  смертельны,  -  продолжал  доктор,
занимаясь своим делом, - они сводят на нет пользу, которую приносит нам свет
пауки, и бессмысленны в битве - ведь требуется всего-навсего  вывести  врага
из строя. Сколько раз, майор Данвуди, просиживал я в ожидании, пока  капитан
Лоутон сражался, но мои надежды  никогда  не  оправдывались  -  не  было  ни
единого случая, достойного упоминания:  или  жалкие  царапины,  или  убитые;
сабля - мрачное оружие в неопытных руках! Да, майор Данвуди, немало часов  я
загубил, стараясь втолковать сию истину капитану Джону Лоутону.
   Нетерпеливый Данвуди молча показал на раненого, и  хирург  стал  работать
быстрее.
   - Ах, бедняга Джордж, такой трудный случай, но...
   Его прервал вестовой, доложивший, что присутствие командира необходимо на
поле битвы. Данвуди пожал руку своему другу и,  отойдя  от  кровати,  знаком
подозвал к себе доктора.
   - Как вы полагаете, - спросил он шепотом, когда они вдвоем направились  к
выходу, - он будет жить?
   - Будет!
   - Слава богу! - воскликнул молодой человек и поспешил вниз.
   Он зашел на минуту в гостиную, где, как обычно, собралось  все  семейство
Уортон. Теперь лицо майора сияло улыбкой, и он сердечно,  хотя  и  торопливо
поздоровался со всеми. Бегство и возвращение капитана Уортона  не  привлекли
его внимания; казалось, он считал, что капитан и не уходил оттуда,  где  они
расстались перед боем. На  поле  сражения  они  не  встретились.  Английский
офицер гордо отошел к окну и ни словом не прерывал Данвуди.
   После всех переживаний этого бурного дня Френсис и Сара очень устали; обе
они молчали, а беседу поддерживала лишь мисс Пейтон.
   - Есть ли надежда, кузен,  что  ваш  друг  выживет?  -  спросила  она  и,
приветливо улыбаясь, подошла к своему родственнику.
   - Конечно, есть, конечно, дорогая  мисс  Пептон!  -  с  радостью  ответил
майор. - Ситгривс сказал, что рана не  смертельна,  а  он  никогда  меня  не
обманывал!
   - Это известие радует меня не меньше, чем вас, - человек,  который  дорог
вам, майор Данвуди, не может не  вызывать  теплых  чувств  в  сердцах  ваших
друзей.
   - Добавьте - так заслуженно дорог, - горячо  сказал  молодой  человек.  -
Синглтон - добрый гений нашего  полка,  его  любят  все;  он  такой  мягкий,
справедливый, благородный, кроткий, как ягненок, и  нежный,  как  голубка..,
однако на поле битвы Синглтон превращается в льва.
   - Вы говорите о нем, как  о  возлюбленной,  майор  Данвуди,  -  улыбаясь,
заметила мисс Пейтон  и  бросила  взгляд  на  младшую  племянницу,  которая,
побледнев, сидела в углу, прислушиваясь к разговору.
   - Я и вправду люблю его, как невесту! -  пылко  воскликнул  взволнованный
майор. - Но он нуждается в забот? и покое, теперь все зависит  от  ухода  за
ним.
   - Поверьте, сэр, - с достоинством сказала мисс Пейтон, - под этой  крышей
у него ни в чем не будет недостатка.
   - Извините меня, дорогая мисс Пейтон, - вы - сама доброта,  но  Синглтону
сейчас нужна забота, которая многим мужчинам могла бы показаться докучливой.
В такие трудные минуты и так тяжко страдая, воин порой нуждается  в  женской
нежности.
   При этих словах он взглянул на Френсис с  таким  выражением,  что  у  нее
опять сжалось сердце. Вспыхнув, она поднялась со стула и сказала:
   - Все внимание,  какое  возможно  оказать  человеку  постороннему,  будет
оказано вашему другу.
   - Ах, - покачав головой,  воскликнул  майор,  -  холодное  "постороннему"
убьет его! Ему нужно ежеминутно облегчать страдания, ходить за ним  нежно  и
любовно.
   - Это обязанности жены или сестры.
   - Сестры! - повторил Данвуди, и кровь бросилась ему в лицо. - Да, сестры!
У него есть сестра; она могла бы появиться здесь завтра с восходом солнца...
- Он замолчал, задумался, с беспокойством посмотрел на Френсис,  потом  тихо
добавил:
   - Это необходимо Синглтопу, и это должно быть сделано.
   Женщины не без удивления заметили, что выражение лица майора  изменилось.
Наконец мисс Пейтон сказала:
   - Если сестра капитана Синглтопа от нас неподалеку, то я и мои племянницы
охотно приглашаем ее приехать.
   - Так надо, иначе поступить нельзя, - сказал Данвуди с  нерешительностью,
которая не вязалась с тоном, каким он только что говорил. - Нужно послать за
ней сегодня же вечером.
   Словно желая переменить тему,  он  подошел  к  капитану  Уортону  и  тихо
промолвил:
   - Генри Уортон, честь для меня  дороже  жизни,  но  я  знаю,  мне  нечего
беспокоиться, раз она в ваших руках! Оставайтесь здесь без охраны,  пока  мы
не уйдем из Вест-Честера, а это произойдет через несколько дней.
   Отчужденность в поведении молодого Уортона исчезла,  и,  взяв  протянутую
Данвуди руку, он с теплотою ответил:
   - Я не обману ваше великодушное доверие, Пейтон, даже если  буду  уверен,
что ваш Вашингтон повесит меня, как повесил Андре.
   - Генри, Генри Уортон, - с укором  сказал  Данвуди,  -  вы  плохо  знаете
человека, который командует нашей армией, иначе не  бросили  бы  ему  такого
упрека! Но меня призывают мои обязанности, и я должен покинуть дом, где  мне
хотелось бы остаться и где вы не можете чувствовать себя очень несчастным.
   Пройдя мимо Френсис, Данвуди,  как  бывало,  взглянул  на  нее  с  нежной
улыбкой, и ужасное впечатление,  произведенное  на  нее  женихом,  когда  он
вернулся с поля битвы, несколько сгладилось.
   В числе ветеранов,  которые  в  это  тревожное  время,  позабыв  о  своем
стариковском покое, стали на защиту родины, был  и  полковник  Синглтон.  Он
родился в Джорджии и с ранних лет нес солдатскую службу. Как только началась
война за свободу, он предложил родной стране свои услуги; из уважения к нему
они были приняты. Однако преклонный возраст и слабое здоровье мешали старику
участвовать в сражениях, и ему поручали важные  посты,  на  которых  он  мог
верно и бдительно служить своим соотечественникам,  не  подвергаясь  тяготам
военных походов. В последний год ему была доверена охрана дорог,  ведущих  в
нагорье; сейчас он  вместе  с  дочерью  находился  в  горах,  на  расстоянии
однодневного перехода от места, где Данвуди сражался с неприятелем.  Раненый
офицер, о котором мы упоминали, был единственным  сыном  полковника.  Вот  к
нему-то и собирался Данвуди послать вестового с грустным известием о ранении
молодого капитана и с приглашением от  семейства  Уортон,  на  которое  мисс
Синглтон, конечно, должна была отозваться и не мешкая приехать ухаживать  за
братом.
   Майор Данвуди выполнил эту обязанность, но с большой неохотой:  казалось,
его тревога и смущение еще" усилились. Он отправился в поле, где стояли  его
отряды, - за деревьями уже было видно,  как  остатки  английского  войска  в
полном порядке и с большой осторожностью отступают по горному кряжу к  своим
судам. Отряд драгун под командованием капитана Лоутона  держался  неподалеку
от их фланга, нетерпеливо  выжидая  удобного  случая,  чтобы  нанести  удар.
Вскоре и американцы и англичане исчезли из виду.
   На  небольшом  расстоянии  от  "Белых  акаций"  лежала   деревушка,   где
скрещивалось несколько дорог и откуда  поэтому  было  удобно  разъезжать  по
окрестностям. Здесь не раз располагалась на постой американская кавалерия, а
во время разъездов по долине - и легкие конные отряды.
   Майор Данвуди первый оценил преимущества этой стоянки,  и  сейчас,  когда
нужно было задержаться в Вест-Честере до получения приказа от  командования,
он, конечно, не забыл о ней. Сюда было ведено отойти солдатам, взяв с  собой
раненых;  уже  приступили  и  к  печальной  обязанности   хоронить   убитых.
Распоряжался  всеми  этими  делами  наш  молодой  воин,  как   вдруг   новое
обстоятельство привело его в смущение. На поле битвы  он  увидел  полковника
Уэлмира, который сидел в одиночестве, задумавшись о своих злоключениях;  его
размышления  прерывались  лишь  учтивыми  приветствиями   проходивших   мимо
американских офицеров. Данвуди, обеспокоенный раной своего друга, ни разу не
вспомнил о полковнике и теперь, подойдя к нему, извинился за то, что  о  нем
еще не позаботились. Англичанин холодно выслушал вежливые  слова  Данвуди  и
пожаловался на ушибы, полученные будто бы тогда, когда его лошадь,  случайно
споткнувшись, упала. Данвуди, видевший, как  один  из  его  драгун  довольно
бесцеремонно сбросил с лошади полковника, с  легкой  улыбкой  предложил  ему
врачебную помощь, а так как хирург находился в "Белых акациях", оба  туда  и
направились.
   - Полковник Уэлмир! - воскликнул с изумлением молодой Уортон,  когда  они
вошли в дом. - Значит, судьба обошлась жестоко и с вами!  Но  мы  рады  вам,
хотя было бы куда  приятнее,  если  бы  наша  встреча  произошла  при  более
счастливых обстоятельствах.
   Мистер Уортон принял новых гостей со свойственной ему настороженностью, и
Данвуди тут же ушел навестить своего друга. Больной, по-видимому, чувствовал
себя лучше, и майор сообщил  врачу,  что  в  комнате  внизу  другой  раненый
дожидается его искусства. Этих слов было достаточно, чтобы доктор  оживился;
схватив свои  инструменты,  он  поторопился  к  новому  пациенту.  В  дверях
гостиной он столкнулся с выходившими оттуда дамами. Мисс  Понтон  на  минуту
остановила его, чтобы справиться о здоровье капитана Сипглтона,  а  Френсис,
взглянув на  забавную  фигуру  лысого  эскулапа,  улыбнулась  своей  прежней
лукавой  улыбкой;  не  обратила  на  него  внимания   лишь   Сара,   слишком
взволнованная неожиданной  встречей  с  британским  офицером.  Читатель  уже
знает, что полковник Уэлмир был старым  знакомым  семейства  Уортон,  однако
Сара давно уехала из Нью-Йорка, и этот джентльмен почти забыл о ней;  ее  же
воспоминания были гораздо живее. В жизни каждой женщины приходит пора, когда
се сердце, как говорится, созрело  для  любви;  в  этом  блаженном  возрасте
детство  отступает  перед  расцветом  молодости,  наивное   сердце   бьется,
предвкушая радости, которым не дано сбыться, а воображение рисует  идеальные
образы,  подсказанные  собственными,  ничем  не  омраченными  грезами.  Сара
покинула город именно в этом счастливом возрасте и увезла  с  собой  картину
будущего, правда еще туманную, однако в уединении "Белых акаций" эта картина
обрела более яркие краски, и  на  ее  переднем  плане  поместился  полковник
Уэлмир. Неожиданность встречи  поразила  девушку;  а  когда  полковник  всем
поклонился, она, повинуясь знаку своей наблюдательной тетушки,  поднялась  и
вышла из комнаты.
   - Значит, сэр, - заметила мисс Пейтон, выслушав отчет хирурга о  здоровье
его молодого пациента, - мы можем надеяться, что он поправится?
   - Несомненно, сударыня, - ответил доктор, стараясь из  уважения  к  дамам
водворить на  голову  свой  парик,  -  при  заботливом  и  хорошем  уходе  -
несомненно.
   - Об этом можете не беспокоиться, - с сердечностью сказала мисс Пейтон. -
Все, что у нас есть, - в его полном распоряжении, кроме того, майор  Данвуди
послал за сестрой больного.
   - За его сестрой! - повторил доктор, и взгляд его стал многозначительным.
- Ну, если майор послал за ней, значит она приедет.
   - Ведь ее брат опасно ранен, как же ей не приехать!
   - Конечно, сударыня, -  коротко  ответил  доктор  и  с,  низким  поклоном
посторонился, чтобы пропустить дам.
   Слова и тон Ситгривса не остались незамеченными младшей из сестер  -  она
была вся внимание, когда при пей называли имя Данвуди.
   - Сэр, - крикнул хирург, войдя в гостиную  и  обращаясь  к  единственному
находившемуся там  человеку  в  красном  мундире,  -  мне  сказали,  что  вы
нуждаетесь в моей помощи. Слава  богу,  что  не  капитан  Лоутон  был  вашим
противником, а не то вам уже не нужна была бы никакая помощь.
   - Очевидно, произошла  ошибка,  -  высокомерно  сказал  Уэлмир,  -  майор
Данвуди хотел прислать мне хирурга, а не какую-то старую бабу.
   - Это доктор  Ситгривс,  -  поспешил  вставить  Генри  Уортон,  с  трудом
сдерживая  смех.  -  Многочисленные   обязанности   помешали   ему   сегодня
позаботиться о своем костюме.
   - Прошу прощения, сэр, - сказал  полковник,  неуклюже  стаскивая  с  себя
мундир и показывая свою, как он выразился, раненую руку.
   - Сэр, - сухо заметил Ситгривс, - если диплом Эдинбургского университета,
практика в ваших лондонских госпиталях, ампутация нескольких сот рук и  ног,
всевозможные операции, осененные светом науки,  а  также  чистая  совесть  и
полномочия Континентального конгресса могут сделать  человека  хирургом,  то
хирург к вашим услугам.
   - Прошу прощения, сэр, - церемонно повторил полковник, -  капитан  Уортон
уже указал мне на мою ошибку.
   - За что приношу капитану Уортону благодарность, - сказал доктор и  начал
раскладывать свои инструменты с невозмутимостью, от которой полковнику стало
холодно.
   - В какое место вы ранены, сэр?.. Всего только эта пустяковая царапина на
плече! Каким образом вас ранили?
   - Мятежный драгун  ударил  меня  саблей,  -  с  надменным  видом  ответил
полковник.
   - Не может быть! Даже прикосновение сабли кроткого Джорджа  Синглтона  не
оказалось бы таким безобидным. - Ситгривс достал из кармана кусочек пластыря
и залепил ранку на плече офицера. - Вот и все. Этого  достаточно  для  вашей
цели, сэр; уверен, что больше от меня ничего не потребуется.
   - Какова же, по-вашему, моя цель, сэр?
   - Отправить депешу, чтоб вас занесли в списки раненых, - спокойно ответил
доктор, - и можете добавить, что перевязала вам раны  старая  баба  -  любая
старуха вполне справилась бы с этим!
   - Удивительно странная манера разговаривать! - пробормотал полковник.
   Тут вмешался капитан Уортон. Он объяснил доктору,  что  полковник  Уэлмир
неудачно выразился, потому что был рассержен и  страдал  от  боли.  Капитану
отчасти удалось  умаслить  оскорбленного  хирурга,  и  тот  в  конце  концов
согласился продолжить осмотр раненого, у которого оказались лишь ссадины  от
падения. Ситгривс быстро залепил их пластырем и исчез.
   Отдохнув и собравшись с силами, кавалеристы начали готовиться к отходу на
намеченную позицию, а капитан Данвуди занялся размещением пленных. Ситгривса
он решил оставить в доме мистера Уортона для наблюдения за Синглтоном. Генри
попросил также позволения оставить в "Белых акациях"  под  честное  слово  и
полковника Уэлмира. Данвуди охотно согласился, а так как  остальные  пленные
были простыми солдатами, их,  не  мешкая,  собрали  и  под  сильным  конвоем
отправили в тыл. Вскоре тронулись в путь и драгуны. Пехотинцы разделились на
небольшие группы и в сопровождении  конных  патрулей  рассыпались  но,  всей
окрестности, чтобы образовать цепь от вод Зунда до Гудзона.
   Простившись с обитателями "Белых акаций", Данвуди на мгновение задержался
возле дома; ему не хотелось уходить, и он  думал,  что  причиной  тому  было
беспокойство о раненом друге. Сердце, еще не  огрубевшее  в  битвах,  быстро
пресыщается славой, если она  куплена  ценою  человеческих  жизней.  Теперь,
когда улеглось возбуждение этого горячего  дня  и  молодой  человек  остался
один, он почувствовал, что есть на свете иные узы, кроме тех, что  связывают
воина непреклонными законами чести. Сознание долга не ослабело в нем, однако
он ощутил, как силен соблазн. Кровь уже не кипела в нем, как во  время  боя.
Суровое выражение его глаз мало-помалу  смягчилось,  и  мысль  о  победе  не
давала удовлетворения, которое вознаградило бы  за  принесенные  ей  жертвы.
Окидывая последним взглядом дом мистера Уортона, Данвуди помнил лишь о  том,
что там осталось все самое дорогое его сердцу. Там он покинул друга  юности,
задержанного при обстоятельствах, грозивших его жизни и доброму  имени.  Там
лежал тяжело раненный кроткий товарищ  по  оружию,  сохранявший  нежность  и
мягкость даже в жестоких утехах войны. Образ девушки,  в  тот  день  уже  не
владевший безраздельно сердцем Данвуди, снова возник перед  ним,  и  обаяние
Френсис изгнало из его мыслей ее соперницу - славу.
   Последний запоздалый воин скрылся за северным холмом,  и  майор  неохотно
повернул свою лошадь в том же направлении. В эту минуту  Френсис,  терзаемая
беспокойством, тихонько вышла  на  террасу.  Стоял  ясный,  тихий  день,  на
безоблачном небе ослепительно сияло солнце. Шум, еще так недавно  нарушавший
покой долины, сменился мертвой тишиной; казалось, людские страсти никогда не
омрачали светлый  пейзаж,  открывшийся  глазам  девушки.  Над  полем  висело
одинокое облачко - то был  сгустившийся  дым  битвы,  но  и  оно  постепенно
растаяло, и над мирными могилами погибших не  осталось  и  следов  недавнего
сражения. Волновавшие Френсис противоречивые чувства, тревожные  переживания
этого полного событий дня представлялись  ей  теперь  обманом  расстроенного
воображения. Она оглянулась и увидела исчезающую вдалеке  фигуру  того,  кто
был таким важным действующим  лицом  в  этой  картине.  Иллюзия  рассеялась:
девушка  узнала  любимого  человека;  действительность  воскресила   в   ней
воспоминания, и они заставили ее уйти в комнату с такой же печалью в сердце,
какую уносил с собой из долины Данвуди.

Глава 9

   Окинув горы быстрым взглядом,
   Он притаился. Где-то рядом
   Раздался вдруг протяжный крик -
   Враги спешили, - в тот же миг
   Он быстро пересек поляну
   И, продолжая неустанно
   Бежать, спасаясь от удара,
   Достиг долины Юэм-Вара.
   Вальтер Скотт

   Отряд капитана Лоутона неотступно следовал за отходившими к  своим  судам
анг