вшийся у его ног, во взоре  его  светились
смелость и упорство, говорившие о  горячей  и  восторженной  натуре.  Однако
гордое  выражение  лица  смягчала  шаловливая  улыбка  тонко  очерченного  и
прекрасного, как у женщины, рта. В лучах  заходящего  солнца  светлые  кудри
юноши отливали золотом, а когда легкий ветерок от водопада отбрасывал их  со
лба, то, судя по белизне его кожи, можно было заключить, что только солнце и
ветер придали  смуглый  оттенок  этому  здоровому  молодому  лицу.  Рядом  с
красивым  юношей  стоял  другой  офицер,  и  по  интересу,   с   каким   оба
рассматривали водопад, было ясно, что они впервые видят это  чудо  западного
мира. Они долго стояли в полном молчании, как вдруг спутник описанного  нами
молодого офицера вздрогнул и, указывая саблей на пропасть у них под  ногами,
воскликнул:
   - Взгляни, Уортон, вон человек переплывает реку  под  самым  водопадом  в
челноке не больше ореховой скорлупки!
   - Я вижу ранец у него за плечами. Должно быть, это солдат, - заметил  его
товарищ. - Пойдем встретим его у пристани, Мейсон, и узнаем,  какие  новости
он привез.
   Они потратили немало времени, чтобы добраться  до  места,  куда  пристало
суденышко.
   Вопреки ожиданиям молодых людей, в челноке оказался  человек  преклонного
возраста и,  по-видимому,  не  имеющий  отношения  к  армии.  Ему  было  лет
семьдесят, но об этом свидетельствовали скорей  его  поредевшие  серебристые
волосы, падавшие на  морщинистый  лоб,  нежели  сухое  тело,  не  казавшееся
дряхлым. Он шел сгорбившись, но, должно быть,  в  силу  привычки,  а  не  от
слабости, ибо мускулы у него, видно,  лишь  окрепли  за  полвека  неустанной
работы. Одежда его была бедна; множество  разнообразных  заплат  говорило  о
бережливости хозяина. На спине он нес довольно жалкий тюк, который и ввел  в
заблуждение  офицеров.  Обменявшись  с  ним  приветствиями,   молодые   люди
подивились, что такой пожилой человек не боится подплывать к  водоворотам  у
самого водопада, а он слегка дрожащим голосом спросил у них, какие вести  из
сражающихся армий'.
   - На днях мы разбили красные мундиры в равнинах Чиппевы, -  ответил  тот,
которого звали Мейсоном. - С тех пор мы играли в прятки с  их  кораблями.  А
теперь идем снова туда, откуда начали, и, уж поверьте, зададим им перцу.
   - Быть может, у вас есть сын среди солдат? - спросил его товарищ  гораздо
более мягким, приветливым тоном. - Если так, скажите мне, как его зовут и  в
каком он служит полку, и я отведу вас к нему.
   Старик покачал головой и, проведя  рукой  по  своим  серебряным  волосам,
ответил кротко и смиренно:
   - Нет, я совсем один на свете.
   - Тебе следовало бы добавить, капитан Данвуди, -  воскликнул  беззаботный
Мейсон, - что ты отведешь его к сыну, если  тебе  удастся  найти  и  полк  и
солдата, потому что добрая половина нашей армии  уже  двинулась  в  путь  и,
очень возможно, стоит теперь под стенами форта Джорджа, если только  у  меня
правильные сведения.
   Тут старик вдруг остановился  и  стал  переводить  пристальный  взгляд  с
одного офицера на другого. Заметив это, они тоже остановились.
   - Я не ослышался? - спросил незнакомец,  защищая  глаза  рукой  от  лучей
заходящего солнца. - Как вас назвал этот офицер?
   - Меня зовут Уортон Данвуди, - ответил, улыбаясь, молодой человек.
   Незнакомец жестом попросил юношу снять шляпу, и, когда тот  исполнил  эту
просьбу, его шелковистые кудри разлетелись и открылось красивое, приветливое
лицо.
   - Вот так и вся наша страна! - горячо воскликнул старик. - Она  с  каждым
днем расцветает, да благословит ее бог!
   - Что ты так пристально смотришь на него, лейтенант Мейсон? - спросил  со
смехом капитан Данвуди. - Ты не казался таким удивленным, даже когда  глядел
на водопад!
   - Что мне водопады! На них  должны  бы  любоваться  в  лунную  ночь  твоя
тетушка Сара и этот славный старый холостяк - полковник  Синглтон.  А  таких
малых, как я,  этим  не  удивишь,  меня  гораздо  больше  занимают  подобные
встречи.
   Необыкновенная горячность  незнакомца,  едва  вспыхнув,  тут  же  угасла.
Однако он прислушивался к разговору  молодых  людей  с  глубоким  интересом.
Данвуди, став немного серьезнее, возразил:
   - Ладно, ладно, Том, не смейся над моей милой тетушкой; ведь она  -  сама
доброта, и я слышал, что в молодости она пережила большое несчастье!
   - А я слышал, - ответил Мейсон, - что полковник  Синглтон  каждый  год  в
день святого Валентина предлагает ей руку и  сердце  -  об  этом  болтают  в
Аккомаке, - а кое-кто добавляет, что твоя бабушка Дженнет поддерживает его.
   - Бабушка Дженнет! - со смехом воскликнул  Данвуди.  -  Вот  тоже  добрая
душа! Да только вряд ли она думает о чьей-нибудь свадьбе, с тех пор как умер
доктор Ситгривс! Прежде поговаривали, будто он ухаживал за пей,  да,  видно,
дело не пошло дальше взаимных любезностей. Вообще я думаю, что все эти слухи
возникли из-за дружбы моего отца с полковником Синглтоном. Ты же знаешь, они
с ним старые товарищи по полку, как и с твоим отцом.
   - Конечно, знаю; но, пожалуйста, не говори мне, что этот старый  холостяк
так часто бывает  в  поместье  генерала  Данвуди  только  ради  того,  чтобы
поболтать с ним о старых битвах. В  прошлый  мой  приезд  к  вам  желтолицая
длинноносая экономка твоей матери увела  меня  в  кладовую  и  уверяла,  что
полковник - очень выгодная партия, как она выразилась, и что же плантации  в
Джорджии приносят весьма неплохой доход, - ей-богу, я позабыл,  сколько  она
насчитала.
   - Весьма возможно, - заметил капитан. - Кэти Хейнс отлично умеет считать.
   Молодые люди замолчали и оглянулись на незнакомца, не зная, следует ли им
распрощаться с ним.
   Старик ловил каждое их слово с напряженным вниманием. К  концу  разговора
по его серьезному лицу пробежала легкая улыбка. Он покачал  головой,  провел
рукой по лбу и, казалось, задумался о былых  временах.  Мейсон,  не  обратив
внимания на выражение лица старика, продолжал:
   - Мне кажется, эта экономка уж слишком себялюбива.
   - Но ее себялюбие никому не  вредит,  -  возразил  Данвуди.  -  Самая  ее
неприятная черта - это враждебность к неграм. Она говорит, что за  всю  свою
жизнь чувствовала расположение только к одному негру.
   - К кому же это?
   - К слуге моего покойного дедушки Уортона, по имени Цезарь. Ты, наверное,
его не помнишь: он умер в тот же год, что и его хозяин, когда  мы  еще  были
детьми. Кэти каждый год  справляет  по  нему  панихиду,  и  он,  право,  это
заслужил. Я слышал, что он помог моему английскому дяде -  так  мы  называем
генерала Уортона, - когда тот попал в беду  во  время  прошлой  войны.  Мама
всегда говорит о нем с большой любовью. Когда она вышла замуж, Кэти и Цезарь
приехали с ней в Виргинию. Моя мать...
   - ..сущий ангел! - докончил старик  с  такой  горячностью  и  верой,  что
молодые люди вздрогнули от неожиданности.
   - Разве вы знали ее? -  с  удивлением  воскликнул  Данвуди,  вспыхнув  от
удовольствия.
   Но ответ незнакомца был заглушен внезапным и сильным грохотом артиллерии,
а за ним последовали  частые  ружейные  залпы,  и  воздух  наполнился  гулом
оживленной и упорной перестрелки. Офицеры встрепенулись и бросились к своему
лагерю, а их новый знакомый последовал за ними.  Волнение  и  тревога  перед
готовящейся битвой помешали продолжению разговора, и все  трое,  торопясь  к
месту боя, лишь перебрасывались замечаниями о причине схватки и  возможности
крупного сражения. Во время этого короткого и  поспешного  перехода  капитан
Данвуди дружески поглядывал на старика, который шагал за молодыми  людьми  с
удивительной для его возраста легкостью; сердце юноши потеплело от хвалебных
слов незнакомца, ибо он преданно любил свою мать. Вскоре  офицеры  пришли  в
свою часть, и капитан,  крепко  пожав  руку  старику,  попросил,  чтобы  тот
непременно разыскал его на следующее утро и пришел к нему в палатку. На этом
они расстались.
   В американском лагере все говорило о предстоящем сражении.  В  нескольких
милях слышалась такая громкая пушечная и ружейная  пальба,  что  се  не  мог
заглушить даже рев водопада. Вскоре все войско пришло в движение и выступило
для поддержки полков, уже начавших бой. Однако ночь спустилась  прежде,  чем
резервные и нерегулярные полки достигли Ландис-Лена  -  дороги,  ведущей  от
реки и пересекавшей невысокий конусообразный  холм  неподалеку  от  большого
шоссе. На вершине этого холма англичане установили пушку, а у  его  подножия
оборонялись остатки славной шотландской бригады, которая долгое  время  вела
неравный бой и показала чудеса храбрости. Одной колонне  американских  войск
было приказано выстроиться в линию параллельно дороге и атаковать этот холм.
Ударив на англичан с фланга  и  пустив  в  ход  штыки,  американцы  овладели
пушкой. К ним тотчас присоединились товарищи, и  неприятель  был  сброшен  с
холма. Но английскому генералу немедленно прислали сильное  подкрепление,  а
его войска были так отважны, что не  могли  примириться  с  поражением.  Они
предприняли несколько кровопролитных  атак,  стараясь  отбить  свое  орудие,
однако вскоре были отброшены назад и понесли тяжелые потери. Во время одного
из последних боев полный молодого задора капитан, о котором мы уже говорили,
вывел своих солдат далеко вперед, чтобы рассеять дерзкий вражеский отряд. Он
добился успеха, но, вернувшись в свой полк, заметил, что среди его людей нет
Мейсона. После того как была отражена последняя атака, американским  войскам
был дан приказ возвращаться в лагерь. Британских солдат уже  нигде  не  было
видно, и американцам велели подобрать  всех  раненых,  каких  можно  унести.
Уортон Данвуди, в тревоге за своего друга, схватил горящий факел и,  взяв  с
собой двух солдат, отправился сам отыскивать его там,  где  он  мог  упасть.
Вскоре они нашли  Мейсона  на  склоне  холма:  лейтенант  сидел  с  завидным
спокойствием, но не мог ступить на ногу - она была сломана. Увидев товарища,
Данвуди бросился к нему со словами:
   - Дорогой Том! Я так и знал, что найду тебя впереди  всех,  возле  самого
неприятеля!
   - Тише, тише, со мной надо обращаться осторожно, - ответил лейтенант. - К
тому же ты ошибся, какой-то храбрый малый подобрался к врагу еще ближе,  чем
я, только не знаю, кто это. Он выскочил из дыма перед моим взводом, стараясь
захватить кого-то в плен, но не вернулся назад.  Бон  он  лежит  на  вершине
холма. Я много раз окликал его, но, кажется, он уж никогда не ответит.
   Данвуди  поднялся  на  холм  и,  к  своему  удивлению,   увидел   старого
незнакомца.
   - Это тот старик что знал  мою  мать!  -  закричал  он.  -  Ради  нее  мы
похороним его с почетом. Возьмите это тело и отнесите в  наш  лагерь.  Пусть
его кости покоятся в родной земле.
   Солдаты подошли, чтобы поднять тело. Старик лежал на спине, и факел  ярко
осветил ему лицо. Глаза его были закрыты словно до сне.  Запавшие  с  годами
губы были слегка сжаты,  но  не  от  боли,  скорее  казалось,  что  он  чуть
улыбается. Подле него лежал солдатский  мушкет;  руки  его  были  прижаты  к
груди, и в одной из них он сжимал какой-то предмет, блестевший, как серебро.
Данвуди нагнулся и, отведя его руку, увидел, что пуля пробила  ему  грудь  и
попала прямо в сердце. В руке  старик  бережно  держал  жестяную  коробочку,
пробитую роковой пулей: как видно, последним усилием он достал ее из кармана
на груди. Данвуди открыл ее и, найдя в ней бумагу, с удивлением прочитал:

   Серьезные  политические  обстоятельства,  от  которых  зависела  жизнь  и
благосостояние многих люден, принуждали меня хранить в тайне то, что  теперь
раскроет эта записка. Гарей Б„рч многие  годы  верно  и  бескорыстно  служил
своей родине. Если люди  не  воздадут  ему  по  заслугам,  да  наградит  его
господь!
   Джордж Вашингтон

   Это был шпион с нейтральной территории. Он умер,  как  и  жил,  преданным
сыном своей родины и мучеником за ее свободу.

КОНЕЦ