ли, как воловью тушу! - крикнул непоколебимый драгун. - Но я хочу спать.
Сломаны у меня ребра или нет?
   - Нет.
   - А какая-нибудь кость?
   - Нет.
   - Том, не подадите ли вы мне кувшин? - Проглотив  залпом  питье,  капитан
неторопливо повернулся спиной к своим друзьям и добродушно крикнул:
   - Доброй ночи, Мейсон! Доброй ночи, доктор Гален <Гален -  римский  врач,
шивший по II веке до н.э. и вплоть  до  средних  веков  считавшийся  большим
авторитетом в области медицины.>!
   Капитан Лоутон глубоко уважал хирургические таланты своего  приятеля,  но
относился весьма недоверчиво к действию лекарств на человеческие недуги.  Он
не раз утверждал, что человек с полным желудком,  смелым  сердцем  и  чистой
совестью  может  выдержать  любые   передряги   и   устоять   перед   любыми
превратностями судьбы. Смелое сердце ему  даровала  природа,  и,  по  правде
говоря, он неизменно стремился к тому, чтобы первое  и  третье  условия  его
кредо  были  также  выполнены.  Он  любил  говорить,  что  смерть   поражает
последними глаза, а предпоследними - челюсти. И в  пояснение  добавлял,  что
тут явственно сказывается умысел самой природы: пусть  человек  сам  решает,
какую пищу отправить в свое святилище - рот;  а  уж  если  кусок  невкусный,
пеняй на самого себя. Доктор хорошо знал  взгляды  капитана,  и,  когда  тот
бесцеремонно повернулся к нему и Мейсону  спиной,  он  посмотрел  на  своего
пациента с презрительным сожалением,  заботливо,  чуть  ли  не  благоговейно
сложил в сафьяновый чемоданчик  своп  пузырьки  с  лекарствами,  победоносно
повертел в руках пилу и, не удостоив ответом прощальные слова драгуна, вышел
из комнаты. Мейсон прислушался к дыханию капитана и, поняв, что слов "доброй
ночи" тот все равно не услышит, поспешил откланяться дамам; потом вскочил  в
седло и во весь опор понесся к Четырем Углам, где разместился отряд.

Глава 10

   Когда душа отходит в мир иной
   И закрываются глаза навеки,
   Душа взывает к жалости людской
   И просят слез закрывшиеся веки.
   Грей

   Владения мистера Уортона раскинулись по  обе  стороны  дома,  который  он
занимал, и большая часть его земли лежала  невозделанной.  То  тут,  то  там
виднелись отдельные  постройки,  но  в  них  никто  не  жил,  и  они  быстро
разрушались. Близость к обеим враждующим армиям почти вытеснила из  графства
занятия земледелием. Хозяину не имело смысла затрачивать время и труд на то,
чтобы заполнять свои закрома, которые могли опустошить первые же  проходящие
мимо фуражиры. Все стремились взять с земли лишь  необходимое  для  скудного
пропитания - все, кроме тех, кто жил в непосредственной близости к одной  из
сражающихся сторон и мог чувствовать себя в безопасности от  набегов  легких
отрядов другой. Для этих фермеров война была золотой нивой; особенно выгодна
она была тем, кто имел связи с королевской армией. Мистеру Уортону  не  было
нужды обрабатывать свои поля, чтобы  обеспечить  семью,  он  охотно  перенял
осторожную практику тех дней и ограничился выращиванием продуктов  сельского
хозяйства, которые долго не залеживались, или же таких, какие нетрудно  было
скрыть от пронырливых фуражиров. Вот почему на  арене  военных  действий  не
осталось ни одного жилого дома,  кроме  того,  что  принадлежал  отцу  Гарви
Б„рча.  Этот  дом  стоял  между  тем  местом,  где  произошло   столкновение
американской кавалерии с неприятелем, и полем, где драгуны атаковали  отряды
полковника Уэлмира.
   День  сражения  был  для  Кэти  Хейнс  богат  событиями.   Осмотрительная
домоправительница  сохраняла   в   своих   политических   взглядах   строгий
нейтралитет. Ее друзья поддерживали дело борцов за свободу, сама  же  девица
уповала на то, что для нее, как и для женщин с более  блестящими  видами  на
личное счастье, настанет время, когда понадобится принести любовь к родине в
жертву семейному очагу. Однако, несмотря на всю свою мудрость, эта  милейшая
особа в иные минуты мучилась сомнениями, на  какую  чашу  весов  ей  следует
бросить груз своего красноречия, чтобы без ошибки ратовать за дело, которому
сочувствует разносчик. Его слова и  образ  жизни  были  так  непонятны,  что
часто, когда она оставалась с ним наедине и уже совсем готова была  обрушить
обличительную  речь  на  Вашингтона  и  его   последователей,   благоразумие
сковывало ей уста, и в ее мозгу  снова  рождались  сомнения.  Что  говорить,
поведение  этого  загадочного  существа,  за  которым  она  так  внимательно
наблюдала, могло сбить с толку даже человека с более  широким  кругозором  и
лучшим знанием жизни и людей, нежели Кэти.
   Сражение на  Уайт-Плейнс  показало  осторожному  Вашингтону  преимущества
врага  в  организованности,  вооружении  и  дисциплине.   Главнокомандующему
американской армией предстояло преодолеть  многие  трудности  ценою  больших
усилий и постоянной бдительности. Он отвел  войска  в  горы  северной  части
Вест-Честера, отбил атаки королевской армии, а сэр Уильям Хау <Уильям Хау  -
английский генерал; до 1778 года был главнокомандующим английской армией  на
территории  Северной  Америки.>  вернулся  в  опустевший   город   Нью-Йорк,
завоевание которого не дало ему никаких преимуществ. Впоследствии враждующие
армии не мерились больше силами в границах Вест-Честера, хотя что  ни  день,
там снова появлялись партизаны и случалось,  что  на  утренней  заре  жители
узнавали о бесчинствах, совершенных под покровом ночи.
   Разносчик делал свои переходы главным образом в часы,  когда  люди  спят.
Нередко вечером солнце расставалось с ним в одном конце  графства,  а  утром
встречало в другом. Тюк был его неизменным спутником, и те, кто  внимательно
следил  за  Б„рчем,  когда  он  продавал  свои  товары,  полагали,  что  его
единственной целью была нажива.  Порой  его  видели  неподалеку  от  нагорья
склоненным под тяжестью своей ноши, порой  -  вблизи  реки  Гарлем  шагающим
легкой походкой, обратив лицо к заходящему солнцу.  И  всегда  он  появлялся
неожиданно и лишь на краткий миг. В другое время его не видели  -  разносчик
исчезал на долгие месяцы, и никто не знал, куда он отправился.
   Сильные  отряды  охраняли  Гарлемские  возвышенности,  а  северный  берег
острова Манхаттана щетинился штыками английских часовых; тем не  менее  Б„рч
сновал туда и обратно, но его не замечали, и никто не причинял ему вреда. Он
часто появлялся и у линии американских  войск,  однако  с  гораздо  большими
предосторожностями. Часовые, охранявшие горные ущелья,  не  раз  говорили  о
странной фигуре, пробиравшейся мимо них в вечернем тумане. Рассказы об  этом
доходили до офицеров, и, как мы ужо упоминали, разносчик дважды попадался  в
руки американцам. В первый раз он  ускользнул  от  капитана  Лоутона  вскоре
после ареста; во второй - его приговорили к смерти.  На  утро  казни  клетка
оказалась открытой, а птичка улетела. Это  непостижимое  бегство  произошло,
когда Б„рч находился под надзором любимого офицера Вашингтона, а на  карауле
стояли    солдаты,    которых    считали    достойными    охранять    самого
главнокомандующего. Таких уважаемых  людей  нельзя  было  заподозрить  ни  в
измене, ни в том, что их подкупили,  и  среди  рядовых  укоренилось  мнение,
будто разносчик знается с нечистым.  Кэти  с  негодованием  отвергала  такие
предположения; размышляя об этих событиях, она приходила к  заключению,  что
нечистая сила не платит золотом. Не платит, думала  экономка,  и  Вашингтон;
бумажные ассигнации  и  обещания  -  вот  что  мог  раздавать  своим  слугам
командующий американскими войсками. После  заключения  союза  с  Францией  в
Америке появилось больше серебра, но, хотя Кэти никогда не  упускала  случая
заглянуть в замшевый кошелек Б„рча, она  ни  разу  не  обнаружила  ни  одной
монеты с изображением Людовика <Людовик - французский  король  Людовик  -XVI
(1774 - 1792).> между хорошо знакомыми ей монетами с портретом  Георга  III.
Словом, тайный клад разносчика  со  всей  очевидностью  доказывал,  что  его
запасы золота получены от англичан.
   Американцы часто наблюдали за домом Б„рча  с  целью  арестовать  его,  но
всегда безуспешно; тот, кого подозревали в шпионаже, тайными путями  узнавал
об их намерениях и неизменно разрушал их планы. Однажды, когда сильный отряд
континентальной армии целое лето стоял на постое в деревне Четыре Угла,  сам
Вашингтон распорядился денно и нощно не спускать глаз с дверей  дома  Б„рча.
Приказ исполнялся в точности, по за все  это  время  разносчик  ни  разу  не
появился;  отряд  отозвали,  и  на  следующий  день  Б„рч  вернулся   домой.
Вследствие  подозрительной  репутации  сына  постоянно  беспокоили  и  отца.
Однако, несмотря на самую тщательную слежку за стариком, к  нему  невозможно
было придраться, а его имущество было столь  ничтожно,  что  так  называемые
"патриоты" сдерживали свой пыл - не стоило  усердствовать  ради  конфискации
или покупки таких жалких владений. Старость и печали  грозили  в  любой  час
избавить отца Гарви Б„рча  от  дальнейших  преследований;  масло  иссякло  в
светильнике его жизни. Горестно расставались в последний раз отец и сын,  но
они покорились тому,  что  оба  считали  своим  долгом.  Старик  скрывал  от
соседей, что дни его сочтены, и все еще надеялся  увидеться  с  сыном  перед
смертью. Волнения  минувшего  дня  и  все  усиливающийся  страх,  что  Гарви
опоздает, приблизили событие, которое старику хотелось отдалить.  Ночью  ему
стало так плохо, что Кэти Хейнс испугалась и отправила случайно  забежавшего
к  ним  во  время  боя  мальчика  к  мистеру  Уортону  с  просьбой  прислать
кого-нибудь побыть с ней. Отпустить можно  было  только  Цезаря.  Отзывчивая
мисс Пейтон нагрузила слугу  съестными  припасами  и  подкрепляющими  сердце
снадобьями и отправила его на помощь Кэти. Впрочем,  умирающему  старику  не
были уже нужны лекарства, и, казалось, его волновало лишь желание повидаться
с сыном. Шум, сопровождавший погоню за Б„рчем, был слышен в доме,  но  никто
из находившихся там не догадывался о его причине; Кэти и Цезарь  знали,  что
отряд американской кавалерии отошел к югу, и  вообразили  теперь,  будто  он
возвращается на свою прежнюю стоянку. Они слышали, как кавалеристы  медленно
проехали мимо, однако экономка, уступив  благоразумным  наставлениям  негра,
сдержала свое любопытство и не вышла  из  дома.  Старик  лежал  с  закрытыми
глазами; Кэти и Цезарь думали, что он спит. В доме Б„рча были две большие  и
две маленькие комнаты. Одна большая комната служила кухней  и  гостиной,  во
второй лежал больной старик. Одна маленькая была святилищем Кэти, во  второй
хранилась  провизия.  В  центре  дома  высилась  огромная  кирпичная   печь,
разделявшая большие комнаты, и в каждой из них был соответствующих  размеров
очаг. В то время, о котором мы ведем рас сказ, яркий огонь горел в очаге  на
кухне, а возле его громадной пасти сидели Цезарь и  Кэти.  Африканец  внушав
экономке, что нужно быть осторожным, и рассуждая о том, как опасно  праздное
любопытство.
   - Лучше не искушать сатану, - сказал Цезарь  и  так  закатил  глаза,  что
белки заблестели в отсвете пламени. - Я сам раз чуть не  потерял  ухо  из-за
маленького любопытства; от него много несчастий.  Если  бы  не  любопытство,
белые люди не ехали бы в Африку, а черные жили бы у себя дома...  Скорей  бы
Гарви пришел!
   - Очень неуважительно с его стороны не быть дома в такое время, -  строго
сказала Кэти. - А что,  если  отец  захочет  в  последние  минуты  составить
завещание - кто напишет ему такую  важную,  серьезную  бумагу?  Гарви  очень
неуважительный и пустой человек.
   - А может, он уже написал эту бумагу?
   - Ничего удивительного, если и написал, - ответила экономка:
   - ведь он целые дни смотрит в библию.
   - Очень хорошая книга, - торжественным тоном заявил негр.  -  Мисс  Фанни
читает ее Дине.
   - Ты прав, Цезарь, библия - самая лучшая книга У того, кто читает ее  так
часто, как отец Гарви, наверное есть  на  то  особые  причины.  Это  понятно
всяком здравомыслящему человеку.
   Кэти поднялась со стула, тихонько прокралась к комоду в комнате  больного
старика, вынула из ящика тяжелую библию в  толстом  переплете  с  массивными
медными застежками и вернулась к Цезарю. Книгу быстро раскрыли  и  принялись
перелистывать. Кэти не была большим грамотеем, а  Цезарь  и  вовсе  не  знал
букв. Экономка некоторое время разыскивала слово "Матфей", а когда нашла,  с
гордостью показала его внимательно следившему за ней Цезарю.
   - Хорошо, теперь читай по порядку,  -  сказал  негр,  глядя  через  плечо
домоправительницы и держа длинную тонкую свечу из желтого сала так, чтобы ее
слабый свет падал на книгу.
   - Ладно, но придется начать с самого начала, - отозвалась Кэти, аккуратно
перелистывая страницы в обратную сторону. Наконец, перевернув две сразу, она
нашла густо исписанный лист. - Вот, - сказала Кэти, задрожав от  нетерпения,
- вот эти слова. Я ничего бы не пожалела, лишь бы узнать,  кому  он  завещал
большие серебряные пряжки для башмаков...
   - Читай, - коротко сказал Цезарь.
   - "...и черный ореховый комод..." Гарви не нужна такая мебель, раз он  не
женится...
   - Почему не нужна? Ведь была же она нужна отцу.
   - ..и шесть серебряных  столовых  ложек...  Гарви  всегда  ест  оловянной
ложкой!
   -  Может,  он  это  здесь  все  сказал  без  многих   слов,   -   заметил
многозначительно  Цезарь,  указывая  кривым  темным  пальцем  на   раскрытую
страницу.
   Итак, последовав совету Цезаря и  побуждаемая  собственным  любопытством,
Кэти принялась за чтение. Стремясь скорее добраться до  наиболее  интересной
для нее части, она начала сразу с середины:
   - "Честер Б„рч, родившийся сентября первого, 1755 года", - прочитала Кэти
с запинками, не делавшими большой чести ее учености.
   - Так что он ему дает?
   - "Абигайл Б„рч, родилась июля двенадцатого, 1757 года", - тем  же  топом
продолжала экономка.
   - Ей, верно, отдает ложки.
   - "Июня первого, 1760 года. В этот страшный день кара разгневанного  бога
поразила мой дом..."
   Мучительный стон, донесшийся из соседней комнаты, заставил Кэти  невольно
закрыть книгу, а Цезарь задрожал от испуга. Никто из них  не  решился  пойти
взглянуть на больного, но оба слышали, что он по-прежнему тяжело дышит.  Все
же  Кэти  не  отваживалась  снова  открыть  библию  и,  осторожно  защелкнув
застежки, молча положила книгу на стол. Цезарь  опять  уселся  в  кресло  и,
смущенно оглядевшись вокруг, заметил:
   - Видно, пришел его час.
   - Нет, - торжественно сказала Кэти, - он проживет до прилива или пока  не
запоет первый петух.
   - Бедняга! - продолжал негр, придвигаясь еще ближе к огню. -  Я  надеюсь,
он будет лежать тихо, когда умрет.
   - Нисколько не удивлюсь, если наоборот: говорят, человек, беспокойный при
жизни, не знает покоя и в гробу.
   - Джонни  Б„рч  по-своему  очень  хороший  человек.  Все  не  могут  быть
священниками; если все будут священниками, кто же будет паствой?
   - Ах, Цезарь, только тот хорош, кто поступает хорошо! Ну скажи, для  чего
зарывать честно нажитое золото в землю?
   - Господи! Верно, для того, чтобы скиннеры его  не  нашли.  Но,  если  он
знает, где золото, почему он его не выкопает?
   - Должно быть, на это есть причины, но тебе их не попять, - ответила Кэти
и придвинула стул, чтобы ее платье прикрыло магический кирпич,  под  которым
втайне хранил свое богатство Б„рч; не удержавшись, чтобы не сказать о  своем
секрете, хоть ей и не хотелось выдавать его, Кэти добавила:
   - Шероховатое снаружи часто содержит гладкое внутри.
   Не сумев проникнуть в скрытый смысл этой  загадки,  Цезарь  огляделся  по
сторонам, и вдруг его блуждающие глаза  остановились  и  зубы  застучали  от
страха. Кэти тотчас заметила, как изменилось лицо  негра,  и,  повернувшись,
увидела, что на пороге стоит разносчик.
   - Он жив? - спросил  Б„рч  дрожащим  голосом,  видимо  страшась  услышать
ответ.
   - Жив, - ответила Кэти и, проворно поднявшись, услужливо предложила  свой
стул. - Он не умрет до рассвета или пока не кончится прилив.
   Разносчик ничего не замечал. Услышав, что отец жив, он на цыпочках прошел
в комнату умирающего. Отца и сына связывали далеко не обычные узы. Друг  для
друга они были самыми дорогими в мире людьми. Если бы экономка прочитала еще
несколько слов, написанных на листке, она узнала  бы  печальную  историю  их
несчастий. Одним ударом они лишились близких и достатка, и с того  дня,  где
бы они ни были, за ними  по  пятам  следовали  горе  и  гонения.  Подойдя  к
постели, Гарви наклонился над больным и, задыхаясь  от  волнения,  прошептал
ему на ухо:
   - Вы узнаете меня, отец?
   Старик медленно открыл глаза, и довольная улыбка мелькнула на его бледном
лице; по контрасту с ней печать смерти казалась особенно ужасной.  Разносчик
поднес к запекшимся губам отца укрепляющее лекарство, которое  он  принес  с
собой, и на  несколько  минут  к  больному  вернулись  силы.  Он  заговорил,
медленно и с трудом. Любопытство сковало  Кэти  уста,  на  Цезаря  такое  же
действие произвел благоговейный страх, а Гарви едва дышал,  прислушиваясь  к
словам отлетающей души.
   - Сын мой... - глухо произнес старик. - Скоро, дитя мое, ты останешься  в
одиночестве. Я хорошо тебя знаю и предвижу, что  ты  будешь  странником  всю
свою жизнь. Надломленный тростник может уцелеть, но никогда не выпрямится. В
тебе самом те качества, которые поведут тебя  по  верному  пути;  продолжай,
Гарви, так, как ты начал, ибо нельзя пренебрегать своим долгом и...
   Шум  в  соседней  комнате  прервал  слова  умирающего,  и   встревоженный
разносчик поспешил узнать, в чем дело; следом за ним пошли  Кэти  и  Цезарь.
Один лишь взгляд, брошенный  на  фигуру,  показавшуюся  в  дверях,  со  всей
очевидностью сказал Гарви, зачем явился этот человек и какая участь  ожидает
теперь его самого. Пришелец был не стар годами, но черты его лица изобличали
душу, многие годы одержимую дурными страстями. На нем было платье  из  самой
убогой материи и до того  изодранное,  что,  казалось,  он  намеренно  хотел
выглядеть бедняком. Волосы его поседели раньше времени, а  запавшие  угрюмые
глаза бегали по сторонам, уклоняясь от встречи со  смелым,  честным  взором.
Резкие и беспокойные движения, вся его манера держаться свидетельствовали  о
низменной натуре, вызывали отвращение  у  окружающих  и  были  во  вред  ему
самому. Это был хорошо известный вожак одной из  мародерских  банд,  которые
рыскали  по  графству  и,  прикидываясь  патриотами,   совершали   множество
преступлений, начиная с мелких краж и кончая убийствами. За ним  стояло  еще
несколько человек, одетых не лучше его; их лица выражали полное равнодушие и
тупую бесчувственность. У всех были мушкеты со штыками - обычное  снаряжение
солдат-пехотинцев. Гарви знал, что  сопротивляться  бесполезно,  и  спокойно
подчинился мародерам. В один миг с него и с Цезаря содрали приличное платье,
а взамен дали лохмотья, снятые с двух самых гнусные эамдитов.  Разносчика  и
негра наставили в  разные  углы  комнаты  и,  угрожая  мушкетами,  приказали
отвечать правду на все вопросы.
   - Где твой тюк? - прежде всего спросили разносчика.
   - Послушайте, - дрожа от волнения, проговорил Б„рч,  -  в  комнате  рядом
лежит мой  отец,  он  умирает.  Позвольте  мне  пойти  к  нему  принять  его
благословение и закрыть ему глаза, и вы получите все, да - все.
   - Отвечай на вопросы, или мушкет отправит тебя туда, куда собирается этот
выживший из ума старик! Где твой тюк?
   - Л ничего не скажу,  пока  меня  не  пустят  к  отцу,  -  твердо  сказал
разносчик.
   Мучитель  со  злобой  поднял  руку,  готовясь  привести  свою  угрозу   в
исполнение, но один из дружков остановил его:
   - Что ты делаешь! Ты забыл о награде? Скажи, где твое добро, Б„рч,  и  мы
отпустим тебя к отцу.
   Б„рч тотчас же повиновался, и одного мародера по слали  за  добычей.  Тот
вскоре вернулся и, бросив на поток, заявил, что он легок, как п