дом виргинцев,  атакующим  неприятеля,  причем  свист,
исходивший из  ее  носа,  она  принимала  за  звуки  горна.  Вторая  причина
проистекала из взглядов сержанта на жизнь и  на  смерть,  благодаря  которым
этот ветеран слыл в своей среде редким образчиком благочестия и добродетели.
Ему было уже за пятьдесят, и половину своей жизни он провел в армии. Но  раз
ему приходилось видеть, как люди неожиданно  умирают;  впечатление,  которое
производило на него это зрелище, резко отличалось от того, какое оно  обычно
производило на других,  и  в  своем  отряде  он  считался  не  только  самым
степенным, по  и  достойным  наибольшего  доверия  солдатом.  В  награду  за
верность капитан Лоутон назначил его своим ординарцем.
   В сопровождении Б„рча сержант молча подошел к клетке, которая должна была
стать местом заключения; открыв одной рукой дверь, другой он поднял  фонарь,
чтобы Осветить разносчику его тюрьму. Сержант уселся на  бочонок  с  любимым
напитком Бетти, жестом предложил Б„рчу сесть на второй и поставил фонарь  на
пол. Некоторое время он внимательно смотрел на узника, а потом сказал:
   - Судя по вашему лицу, вы встретите смерть как храбрый человек. Я  привел
вас в такое место, где  вас  никто  не  потревожит  и  вы  сможете  спокойно
собраться с мыслями.
   - Ужасное место для прощания с  жизнью,  -  заметил  Гарви,  оглядывая  с
безучастным видом жалкую комнатушку.
   - Не все ли равно, - возразил старый вояка,  -  где  человек  выстраивает
свои мысли, чтобы произвести им последний смотр перед судом на том свете.  У
меня тут есть книжечка, я всегда ее почитываю, когда мы собираемся в бой,  и
полагаю, что в трудные минуты жизни она приносит большое утешение.
   С этими словами он вытащил из кармана библию и  протянул  ее  разносчику.
Б„рч взял книгу с должным почтением, но вид у него был  рассеянный  и  глаза
блуждали, из чего  сержант  заключил,  что  страх  подавил  все  другие  его
чувства. И тогда, чтобы утешить разносчика, он повел такую речь:
   - Если что-нибудь мучает  вас,  теперь  самое  время  снять  с  души  эту
тяжесть... Если  вы  причинили  кому-нибудь  зло,  поверьте  слову  честного
драгуна, я протяну вам руку помощи, чтоб восстановить справедливость.
   - Редкий человек не причинил  кому-нибудь  зла,  -  отозвался  разносчик,
снова бросив на своего стража рассеянный взгляд.
   - Что верно, то верно.., все мы грешны, но бывает, иногда сделаешь такое,
о чем потом сожалеешь. Ведь не хочется умирать с тяжелым грехом на совести.
   Гарви уже успел основательно разглядеть  помещение,  где  ему  предстояло
провести ночь, но не нашел никаких  путей  к  бегству.  Надежда  -  чувство,
которое последним покидает  человеческое  сердце,  вот  почему  Гарви  вдруг
пристально посмотрел на сержанта. Он так уставился на  его  загорелое  лицо,
что тот опустил глаза перед этим испытующим взором.
   - Меня учили складывать  бремя  грехов  к  стопам  спасителя,  -  ответил
разносчик.
   - Оно, конечно, так,  -  согласился  драгун,  -  но  справедливость  надо
восстанавливать, пока не поздно. С тех пор как началась  война,  для  страны
настали времена, полные жестоких событий, и многие  лишились  своей  кровной
собственности. Моя чувствительная совесть с трудом  примиряется,  даже  если
отбирают чужое добро по закону.
   - Эти руки, - сказал Гарви, протягивая свои худые,  костлявые  пальцы,  -
долгие годы трудились, но никогда робели.
   - Вот и хорошо, если так, - произнес добродетельный солдат, - теперь  это
приносит вам, конечно, большое утешение. Есть три великих греха, и  если  ни
один из них  не  лежит  на  совести,  то  человек,  милостью  божьей,  может
надеяться выдержать испытание и попасть на небо; эти грехи: грабеж, убийство
и дезертирство.
   - Благодарение богу, - с жаром воскликнул Гарви, -  я  никогда  не  лишал
жизни своего ближнего!
   - Когда убиваешь в честном бою, выполняешь только свой долг.  Ежели  дело
не правое, вина за  убийство,  знаете  сами,  падает  на  нацию,  и  человек
наказывается здесь, на земле, вместе  со  всем  народом;  но  преднамеренное
убийство в глазах господа бога почти то же самое, что дезертирство.
   - Я никогда не был солдатом и  потому  не  мог  дезертировать,  -  сказал
разносчик и с удрученным видом заслонил лицо рукой.
   - Но дезертир не только тот, кто бросает знамя полка, хотя это,  конечно,
худший случай измены; дезертир и тот, кто бросает родину в трудное  для  нее
время.
   Разносчик  закрыл  лицо  обеими  руками.  Он  весь  дрожал.   Сержант   с
подозрением посмотрел на него, но  добродушие  пересилило  неприязнь,  и  он
продолжал гораздо мягче:
   - Все же я думаю, этот грех может быть прощен, если искренне раскаяться в
нем; не все равно, как и когда умереть? Главное - умереть христианином и  не
трусом. Советую вам помолиться, потом отдохнуть, это придаст вам и  мужества
я  благочестия.  Нет  никакой  надежды  на  прощение:   полковник   Синглтон
строго-настрого распорядился казнить вас, как  только  вас  захватят.  Да..,
да.., ничто по может спасти вас.
   - Вы верно сказали!  -  воскликнул  Гарви.  -  Слишком  поздно...  Я  сам
уничтожил свою единственную возможность на спасение, но он-то в конце концов
восстановит мое доброе имя.
   - О  чем  это  вы?  -  спросил  сержант,  у  которого  вдруг  пробудилось
любопытство.
   - Да так, ни о чем, -  ответил  разносчик  и  опустил  голову,  чтобы  не
встретиться глазами с внимательным взглядом сержанта.
   - А кто такой "он"?
   - Никто, - отрезал Гарви.
   -  "Ни  о  чем"  да  "никто"  теперь  не  помогут,  -  заключил  сержант,
поднимаясь. - Ложитесь-ка на постель  миссис  Фленеган  и  сосните  малость,
утром я вовремя вас разбужу; от всей души хотел быть вам полезным, уж  очень
мне не по нутру, когда человека вешают, словно пса.
   - Но вы могли  бы  спасти  меня  от  позорной  смерти,  -  сказал  Гарви,
вскакивая и хватая драгуна за руку. - О, чего бы только я не дал вам за  это
в награду.
   - А как спасти? - спросил сержант, глядя на него с удивлением.
   - Вот, - вымолвил разносчик, доставая из-за пазухи несколько гиней, - это
мелочь в сравнении с тем, что я дам, если вы поможете мне бежать.
   - Будь вы даже тот, чье изображение вычеканено на золотых монетах, я  все
равно не пошел бы на такое преступление, - ответил драгун с  негодованием  и
бросил деньги на пол.  -  Будет  вам,  несчастный,  примиритесь-ка  лучше  с
господом; только это может помочь вам теперь.
   Сержант взял фонарь и ушел с возмущенным  видом,  оставив  разносчика  во
власти печальных дум о своей неминуемой участи. Отчаяние охватило  Гарви,  и
он бессильно опустился на соломенный тюфяк  маркитантки,  а  сержант  в  это
время отдавал распоряжения часовым. Свои  наставления  солдату,  охранявшему
Б„рча в сарае, Холлистер закончил такими словами:
   - Ты ответишь своей жизнью, если он сбежит. Пусть до утра никто не входит
в чулан и не выходит оттуда.
   -  Но,  -  возразил  солдат,  -  мне  приказано  впускать   и   выпускать
маркитантку, когда только ей вздумается.
   - Так и быть, ее можешь пускать, но смотри, как бы негодяй  разносчик  не
удрал, спрятавшись у нее в юбках. - И сержант продолжал обход, отдавая такие
же распоряжения часовым, охранявшим сарай.
   После ухода сержанта в каморке  заключенного  сначала  было  тихо,  потом
караульный услышал тяжелое дыхание, вскоре перешедшее в мерный  храп  крепко
спящего  человека.  Солдат  расхаживал  перед   дверью,   дивясь   подобному
равнодушию к жизни, которое позволяет предаваться спокойному сну  на  пороге
могилы. Впрочем, к этим размышлениям не  примешивалась  жалость:  имя  Гарви
Б„рча  с  давних  пор  было  всем  ненавистно  в  отряде.  Кроме   сержанта,
выказавшего участие к узнику, вероятно, никто из драгун не обошелся бы с ним
так добродушно, и каждый из них точно  так  же  отверг  бы  предложенную  им
взятку, хотя, быть может, по причинам и но  столь  возвышенным.  Убедившись,
что разносчик наслаждается сном,  которого  сам  он  был  лишен,  караульный
почувствовал нечто вроде  досады;  его  раздражало  такое  явное  проявление
безразличия к казни - самой суровой военной  каре  за  измену  делу  свободы
Америки.
   Драгун не раз порывался насмешками и бранью пробудить от сна  разносчика,
но втайне сознавал жестокость такого постыдного поступка, да  и  привычка  к
дисциплине останавливала его.
   Размышления часового прервала маркитантка; она появилась в  дверях  кухни
и, едва держась на ногах, принялась на чем  свет  стоит  поносить  офицеров,
которые так расшумелись, что не дали ей поспать у очага. Из  ее  ругательств
часовой кое-как понял, в чем было дело, но все  его  усилия  объясниться  со
взбешенной женщиной оказались тщетными, и он впустил ее в каморку, так и  не
растолковав,  что   там   ужо   кто-то   есть.   Сначала   послышался   шум,
свидетельствовавший о том, что грузное тело  Бетти  опустилось  на  кровать,
затем наступила тишина, нарушаемая лишь ровным дыханием разносчика, а  через
несколько минут он уже опять захрапел, словно никто и не потревожил его. Тут
как раз пришла смена. Часовой был уязвлен неуважением разносчика  к  смерти.
Передав сменившему его товарищу приказание сержанта, он сказал, уходя:
   - Можешь согреваться пляской,  Джон.  Слышишь,  шпион-разносчик  настроил
свою скрипку; не успеешь оглянуться, как и Бетти заведет шарманку.
   Шутка вызвала громкий смех у  караульных.  В  эту  минуту  дверь  каморки
отворилась, и снова показалась Бетти. Слегка пошатываясь, она направилась  к
кухне.
   - Стой! - крикнул часовой, схватив ее за платье. - Уж не спрятала  ли  ты
шпиона у себя в кармане? , - Разве не слышишь, как этот жулик храпит у  меня
в комнате, болван ты эдакий! - воскликнула Бетти, вся  дрожа  от  ярости.  -
Так-то вы обращаетесь с почтенной вдовой - впустили к ней в комнату мужчину,
лоботрясы!
   - Подумаешь! Не все ли тебе равно, если завтра его повесят. Слышишь, он и
сейчас уже спит, а завтра уснет навек.
   - Убери лапы, разбойник!  -  завопила  маркитантка,  оставив  в  руках  у
солдата бутылку, которую ему удалось вырвать у нее. -  Уж  я  найду  на  вас
управу, я спрошу капитана Джека, он ли  приказал  поместить  в  мою  комнату
висельника-шпиона! На мою вдовью кровать, ворюга ты этакий!
   - Тише, старая ведьма, - со смехом сказал солдат, на минуту отрываясь  от
бутылки, чтобы перевести дыхание. - Этак ты разбудишь джентльмена... Неужели
ты можешь потревожить последний сон человека?
   - Я пойду разбужу капитана Джека, разбойник окаянный, я приведу его сюда!
Уж он-то наведет порядок, всем вам не поздоровится за  оскорбление  одинокой
вдовы!
   С этими словами, только вызвавшими у часовых смех, Бетти обошла  сарай  и
нетвердой походкой отправилась искать защиты у  своего  любимца  -  капитана
Лоутона. Однако  ни  капитан,  ни  маркитантка  этой  ночью  тут  больше  не
появлялись, и ничто уже не  нарушало  покоя  разносчика:  к  удивлению  всех
караульных, он по-прежнему  громко  храпел,  показывая  этим,  что  мысль  о
виселице ничуть его не волнует.

Глава 18

   О, Даниил здесь судит! Даниил!
   Почет тебе, о мудрый судия!
   Шекспир, "Венецианский купец"

   Скиннеры поспешно следовали за капитаном Лоутоном  к  месту  расположения
кавалерийского отряда. Отчаянная храбрость, с какой  капитан  Лоутон  служил
своему делу, презрение к опасностям, которым он сам подвергался, сражаясь  с
врагом, - все это в соединении с исполинским ростом и суровым лицом  создало
ему репутацию страшного  человека,  не  похожего  на  других  офицеров.  Его
неустрашимость принимали за свирепость,  а  горячность  -  за  склонность  к
жестокости. Напротив, несколько  милосердных  поступков  майора  Данвуди,  а
вернее, его неподкупная  справедливость  дали  кое-кому  повод  считать  его
чрезмерно снисходительным. Лишь в очень редких случаях  общественное  мнение
осуждает или одобряет человека действительно по заслугам.
   В присутствии Данвуди главарь шайки скиннеров  ощущал  неловкость,  какую
обычно испытывает порок перед лицом истинной добродетели; но  едва  лишь  он
вместе с Лоутоном вышел из "отеля", как сразу решил, что Лоутон одного с ним
поля ягода и при случае  может  быть  полезен.  В  обращении  капитана  была
какая-то сумрачность, обманывавшая большинство людей, не знавших его близко.
Недаром в отряде многие  говорили:  "Капитан  смеется  только  тогда,  когда
собирается кого-нибудь наказать". Подойдя к Лоутону поближе,  мародер  завел
такой доверительный разговор:
   - Всегда полезно уметь отличать  друзей  от  врагов.  На  это  вступление
капитан ответил лишь неопределенным звуком,  что  разбойник  истолковал  как
знак одобрения.
   - Майор Данвуди, видать, на  хорошем  счету  у  Вашингтона,  -  продолжал
скиннер; в его тоне слышалось, однако, сомнение.
   - Некоторые так думают.
   - В Вест-Честере многие патриоты хотели бы, чтобы  кавалерией  командовал
другой офицер. А что до меня, так я бы мог  оказать  немало  услуг  Америке,
ежели бы меня и моих молодцов дорой прикрывали войска. Такие услуги,  что  в
сравнении с ними поимка разносчика - сущие пустяки.
   - Вот как! Какие же это услуги?
   - А такие, что были бы не менее  выгодны  офицеру,  чем  нам,  -  ответил
скиннер, бросив на капитана многозначительный взгляд.
   - И что вы можете сделать?  -  несколько  нетерпеливо  спросил  Лоутон  и
ускорил шаг, чтоб спутники не услышали разговора.
   - А вот что:  мы  могли  бы  даже  под  дулами  пушек  славно  поживиться
неподалеку от расположения королевской армии, если бы  виргинская  кавалерия
защитила нас от солдат де Ланей и прикрыла отступление, чтоб нам не отрезали
путь со стороны Кинге Бриджа <Кингс Бридж (по-англ.  "королевский  мост")  -
мост, соединявший Манхаттан с Вест-Честером.>.
   - А я-то думал, что ковбои там все прибрали к рукам.
   - Понемногу и прибирают, но им приходится с нами делиться. Я был там  два
раза и заключил с ними соглашение; в первый раз они поступили по совести, по
во второй напали на нас и всю добычу захватили себе.
   - Какой бесчестный поступок! Неужто порядочный человек станет связываться
с такими негодяями?
   - Приходится вступать в соглашение кое с кем из них, а  не  то  мы  можем
завалиться; но, конечно, бесчестный человек хуже последней  скотины.  А  как
по-вашему, майору Данвуди можно доверять?
   - В делах чести, вы хотите сказать?
   - Конечно. Знаете, ведь все были хорошего мнения об Арнольде  <Арнольд  -
американский генерал, собиравшийся выдать англичанам важную  военную  тайну;
был разоблачен, когда за держали английского шпиона Андре.>, пока не поймали
майора королевских войск.
   - Не  думаю,  чтоб  майор  Данвуди  согласился  продать  своих,  как  это
собирался сделать Арнольд, и вряд ли ему можно довериться в таком щекотливом
деле, как ваше.
   - Я тоже так думаю, - заметил скиннер с самодовольным видом, говорившим о
том, что он в восторге от своей проницательности.  Они  подошли  к  довольно
богатому фермерскому дому. Обширные строения во дворе были по  тем  временам
совсем в хорошем состоянии.  В  сараях  разместились  солдаты;  под  длинным
навесом, защищавшим от  пронизывающего  северного  ветра,  стояли  лошади  и
спокойно жевали сено. Они были оседланы; и их можно было  быстро  взнуздать.
Извинившись перед своими спутниками,  Лоутон  на  минуту  вошел  в  дом.  Он
вернулся, держа в руке обыкновенный конюшенный фонарь, и повел  скиннеров  в
большой фруктовый сад, с трех сторон окружавший  постройки.  Мародеры  молча
шли за капитаном, полагая, что он ищет уединенное  место,  чтобы  продолжить
столь интересный разговор, не опасаясь быть услышанными.
   Тут-то главарь шайки возобновил беседу, надеясь еще больше расположить  к
себе капитана и произвести на него впечатление человека с головой.
   - А как вы думаете, возьмут колонии в конце концов верх  над  королем?  -
спросил он с важным видом политика.
   -  Возьмут  ли  колонии  верх?  -  повторил  капитан  запальчиво,  однако
сдержался и продолжал спокойно:
   - А как же иначе? Если  французы  помогут  нам  оружием  и  деньгами,  мы
прогоним королевские войска но позже чем через шесть месяцев.
   - Я тоже на это надеюсь. Тогда у нас будет свободное правительство, и мы,
борцы, получим награду.
   - Еще бы! - воскликнул Лоутон. -  Ваши  права  неоспоримы.  А  всех  этих
подлых тори, которые живут припеваючи у себя дома и хлопочут только о  своих
фермах, по заслугам заклеймят позором. У вас, конечно, нет фермы?
   - Пока что нет, но худо будет, если я не обзаведусь домиком до заключения
мира.
   - Верно. Тот,  кто  блюдет  свои  интересы,  соблюдает  интересы  родины;
превозносите свои заслуги, ругайте почем  зря  тори,  и  ставлю  свои  шпоры
против ржавого гвоздя, что вам предложат в Вест-Честере должность клерка.
   - А не кажется ли вам, что люди из отряда Паулдинга <Сторожевой отряд  из
трех человек  под  начальством  Паулдинга,  задержавший  английского  шпиона
Андре, отказался отпустить его на свободу за взятку.> сваляли дурака, не дав
уйти  адъютанту  генерала?  -  уже  отбросив  всякую  осторожность,  спросил
скиннер, обманутый простотой обращения Лоутона.
   - "Сваляли дурака"! - с горьким смехом вскричал Лоутон. - Еще бы:  король
Георг заплатил бы им куда больше, чем конгресс, - ведь он богаче! Он даровал
бы им и дворянство! Но, слава богу, в нашем народе живет замечательный  дух.
Люди, у которых нет ни гроша за душой, действуют так, словно  в  награду  за
верность получат все богатства Индии. Не все же такие мерзавцы, как  ты,  не
то мы давно были бы уже рабами Англии!
   - Как! - отскочив, воскликнул скиннер и навел мушкет на грудь Лоутона.  -
Меня предали, вы мне враг! - - Негодяй!  -  крикнул  Лоутон,  и  его  сабля,
зазвенев в ножнах, вышибла мушкет из рук скиннера.  -  Попробуй-ка  еще  раз
прицелиться в меня, и я разрублю тебя пополам.
   - Так вы не заплатите нам, капитан Лоутон? - спросил мародер, дрожа  всем
телом, потому что он увидел, как конные драгуны молча окружили его шайку.
   - Не заплатим? Ну как же, свое вы получите сполна!  Вот  деньги,  которые
полковник Синглтон прислал за поимку шпиона. - И Лоутон с презрением  бросил
к ногам мародера мешок с золотом. - Сложите оружие,  негодяи,  и  проверьте,
все ли здесь на месте.
   Перепуганные бандиты выполнили приказ, и, пока они  с  жадностью  считали
гинеи, несколько солдат незаметно для них выбили кремни из их мушкетов.
   - Ну как, не надули вас? - нетерпеливо спросил капитан.
   - Нет, все  деньги  тут,  -  ответил  главарь.  -  Теперь  мы,  с  вашего
позволения, разойдемся по домам.
   - Стой! Свое обещание мы выполнили, а теперь восстановим  справедливость.
Мы заплатили вам за поимку шпиона, но накажем  вас  за  поджоги,  грабежи  и
убийства. Хватайте их, ребята, и всыпьте каждому по сорок горячих.
   Приказ не пришлось повторять. Со скиннеров мигом сорвали  одежду  и  всех
привязали недоуздками к яблоням. Обнажились сабли, и  на  землю,  словно  по
волшебству, упало пятьдесят веток; самые гибкие  из  них  тут  же  разобрали
драгуны,  которые  вызвались  наказать  грабителей.  Капитан  Лоутон   отдал
команду, и в саду началось настоящее столпотворение. Голос  вожака  заглушал
крики остальных, как видно но вине капитана Лоутона,  напомнившего  солдату,
который сек этого бандита, что тот имеет дело с командиром и должен  оказать
ему особую честь.  Экзекуция  была  произведена  быстро  и  четко,  но  всем
правилам, если не придавать значения тому, что каратели  начали  отсчитывать
удары лишь после десятого или двенадцатого, так как, по их  словам,  сначала
им надо было приноровиться. Закончив успешно операцию, солдаты по приказанию
Лоутона позволили скиннерам  одеться,  а  сами  сели  на  коней,  ибо  отряд
отправлялся в дозор к югу от Вест-Честера.
   - Вот видишь, приятель, - сказал капитан Лоутон  вожаку,  -  в  некотором
смысле я могу и прикрыть тебя, когда надо.