врачом.  Пока  я
еще не поселилась у отца Гарин, меня называли доктором в юбке.
   -  Более  справедливо,  чем  вежливо,  сказал  бы  я,  -  заметил  медик;
восхищенный уважением Кэти к лекарскому искусству, он  на  мгновенье  забыл,
что она женщина. - При отсутствии  более  просвещенных  советчиков  скромная
матрона своим опытом может весьма успешно помешать развитию болезни;  а  как
огорчительно,  сударыня,  когда  приходится  сталкиваться  с  невежеством  и
упрямством!
   - Вот именно, я  это  хорошо  знаю  по  опыту!  -  обрадованно  закричала
экономка. - В таких делах Гарви упрям, как бессловесное животное. Можно было
бы ожидать, что мои заботы об его  отце,  прикованном  болезнью  к  постели,
научат упрямца не относиться с презрением к хорошему уходу. О,  когда-нибудь
Гарви поймет, что значит иметь в доме заботливую женщину, хотя я уверена, он
сам теперь слишком презренный человек, чтобы у него был дом.
   - Еще бы, представляю себе, какую горькую обиду вы испытывали, имея  дело
с подобным своевольцем! - отозвался хирург, с  упреком  взглянув  на  своего
приятеля. - Но вы должны подняться выше подобных суждений и  с  состраданием
смотреть на невежество, которое их порождает.
   Экономка, не поняв всего, что сказал хирург, с минуту молчала;  однако  в
его словах она почувствовала участие и доброту  и,  стараясь  сдержать  свою
обычную словоохотливость, ответила:
   - Сколько раз я твердила Гарви, что он часто  ведет  себя  недостойно,  а
вчера он убедился, как я была права. Конечно, суждения таких неверующих, как
он, не имеют большого значения.  Просто  страшно  подумать,  как  он  иногда
поступает! Вот, например, когда он с презрением выкинул иглу...
   - Что? - прервал ее хирург. - Неужели он осмелился отнестись с презрением
к игле? Такая уж мне выпала участь -  каждодневно  встречаться  с  подобными
людьми, которые еще более преступным образом не уважают света науки.
   При этих словах Ситгривс повернулся лицом к Лоутону, но капитан  наклонил
голову, и доктор не увидел, с каким  трудом  тот  сохраняет  серьезный  вид.
Восхищенная Кэти, внимательно слушавшая доктора, прибавила:
   - Кроме того, Гарви не верит в приливы.
   - Не верит в приливы! - с изумлением повторил целитель  телесных  ран.  -
Этот человек не доверяет своим органам чувств? Может быть, он сомневается во
влиянии луны?
   - Вот именно! -  воскликнула  Кэти  в  восторге,  что  встретила  ученого
человека, который разделяет ее излюбленные взгляды. - Если бы  вы  послушали
Гарви, вы подумали бы, что он вовсе не верит в существование месяца.
   - Беда в том, сударыня, что неверие и невежество сопутствуют друг  другу.
Когда разум отвергает полезные сведения,  он  незаметно  для  себя  начинает
тяготеть к суевериям и таким взглядам на явления природы, которые не  только
противоречат истине, но и расходятся  с  основными  принципами  человеческих
знаний.
   Кэти почувствовала такое благоговение к  этим  словам,  что  но  решалась
ответить наобум, а хирург несколько ми-пут молчал, погруженный в философское
самосозерцание; наконец он сказал:
   - Я даже представить себе не мог, что  человек  в  здравом  уме  способен
сомневаться в таких явлениях,  как  приливы,  по  я  знаю,  до  чего  опасно
предаваться упрямству, - ведь это может привести к самым ужасным ошибкам.
   - Вы, значит, думаете, что явление может  влиять  на  приливы?  -  совсем
запутавшись, наугад сказала Кэти.
   Мисс Пейтон встала и знаком попросила племянниц помочь ей убрать посуду в
буфет в соседней комнате; в это время на мрачном внимательном  лице  Лоутона
на миг блеснуло оживление, которое он усилием воли погасил,  и  оно  исчезло
столь же внезапно, как и появилось.
   Поразмыслив, верно ли он понял слова своей собеседницы, хирург решил, что
следует поощрить такую любовь к науке, несмотря на отсутствие образования.
   - Вы имеете в виду луну. Многие философы не могли решить, в какой степени
она действует на приливы; однако, я полагаю, человек, не верящий в  то,  что
она вызывает приливы и отливы на море, сознательно отталкивает от себя  свет
науки.
   Слово "отлив"  было  незнакомо  Кэти,  поэтому  она  решила  благоразумно
промолчать, но она сгорала от любопытства - уж очень ей  хотелось  знать,  о
каком могущественном свете так часто упоминает доктор, - и она спросила:
   - Не называется ли в наших краях северным сиянием свет,  про  который  вы
говорите?
   Из сострадания к невежеству экономки  Ситгривс  собрался  было  прочитать
пространную лекцию о значении света науки, но ему  помешало  бурное  веселье
Лоутона. Капитан слушал эту беседу  с  редким  самообладанием,  но  тут  его
прорвало. Он хохотал до упаду, пока боль в костях не напомнила ему,  что  он
свалился с лошади; никогда прежде по его лицу не текли такие крупные  слезы.
Наконец, воспользовавшись минутной паузой, уязвленный хирург сказал:
   - Заблуждения необразованной женщины в вопросе, по поводу которого многие
годы спорили люди науки, у вас вызывают лишь смех, но вы  имели  возможность
убедиться, что эта почтенная матрона не считает свет.., не считает  зазорным
прибегать  к  помощи  инструментов,   способствующих   облегчению   телесных
страданий. Вы не можете отрицать, сэр, что она упомянула об игле.
   - Еще бы, - в восторге крикнул драгун, - об  игле,  которой  она  штопает
разносчику штаны!
   Кэти поднялась с явным недовольством и тут же поспешила уверить его,  что
у нее были более возвышенные занятия.
   - Игла служила мне не для штопки, а для важного дела.
   - Объяснитесь, сударыня,  -  нетерпеливо  сказал  хирург,  -  пусть  этот
джентльмен поймет, как мало у него оснований торжествовать.
   Кэти некоторое время молчала, стараясь подобрать слова, которые  украсили
бы ее рассказ. Вот в чем была  его  сущность.  Маленький  мальчик,  которого
комитет призрения бедных поместил в дом Б„рча, однажды напоролся на  длинную
иглу и сильно поранил себе  ногу.  Кэти  обильно  смазала  эту  иглу  жиром,
завернула в шерстяную тряпку и спрятала в некий  магический  уголок  камина.
Боясь ослабить действие  заговора,  ранку  на  ноге  мальчика  она  даже  не
промыла. Когда разносчик вернулся домой,  он  испортил  весь  ее  прекрасный
метод лечения, прежде  всего  выбросив  иглу.  Эту  историю  Кэти  закончила
рассказом, к каким ужасным последствиям привело вмешательство Гарви.
   - Не мудрено, что мальчишка умер от столбняка! Доктор Ситгривс  высунулся
в окно, видимо любуясь прелестным утром, и старался изо  всех  сил  избежать
убийственного взгляда капитана Лоутона;  непреодолимое  любопытство  все  же
заставило его посмотреть на приятеля. Каждой черточкой своего  лица  драгун,
казалось, выражал сострадание к  судьбе  ребенка,  однако  ликование  в  его
глазах задело смущенного мужа науки за живое и, пробормотав несколько слов о
необходимости проведать своих пациентов, он быстро удалился.
   Мисс Пейтон с глубоким участием  стала  расспрашивать  Кэти  о  том,  что
произошло в доме разносчика. И Кэти  со  всеми  подробностями  рассказала  о
событиях прошлой ночи, а та  терпеливо  выслушала  ее.  Экономка  не  забыла
остановиться на размерах денежных потерь Гарви и отчаянно бранила его за то,
что он выдал секрет, который можно было так легко сохранить.
   - Будь я на его месте, мисс Пейтон, - продолжала Кэти, переводя дух, -  я
скорее лишилась бы жизни, чем открыла им  тайну.  Самое  большее  -  они  бы
только убили его тело, теперь же всякий может сказать, что они убили и  тело
и душу, пли - а это ничуть не лучше - сделали его презренным бродягой. Уж не
знаю, на что он надеется, кто захочет стать его женой и кто будет вести  его
хозяйство! Ну, а я слишком дорожу своим  добрым  именем,  чтобы  согласиться
жить в доме холостяка, хотя, по правде говоря, он теперь не бывает  дома.  Я
решила сказать ему сегодня же,  что  ни  на  один  час  не  задержусь  после
похорон, если он не сделает мне предложения; только вряд ли я выйду за  него
замуж, пока он не остепенится и не бросит скитаться.
   Добрая  хозяйка  коттеджа  "Белые  акации"  не  прерывала   потока   слов
изливавшей свои чувства экономки, а потом  задала  два-три  тонких  вопроса,
доказывавших, что ей знакомы извилины человеческой  души,  раненной  стрелой
Купидона, лучше, чем можно было этого ожидать. Из ответов Кэти  мисс  Пейтон
ясно поняла, что Гарви не имел никакого намерения предложить Катарине  Хейнс
свою руку и разоренное имущество; поэтому она заметила, что ей  самой  нужна
теперь помощница в хозяйстве и что Кэти могла бы переехать и "Белые акации",
если разносчику больше  не  понадобятся  ее  услуги.  После  предварительных
коротких переговоров об  условиях,  начатых  хитрой  экономкой,  они  быстро
пришли к  соглашению.  Не  преминув  еще  раз  посетовать  по  поводу  своих
собственных тяжелых убытков и глупости Гарви, а также выразить интерес к его
дальнейшей судьбе, Кэти удалилась, чтобы сделать необходимые приготовления к
похоронам, назначенным на этот же день.
   Во время разговора двух женщин Лоутон из деликатности вышел.  Тревога  за
капитана Синглтона привела его в комнату, где лежал раненый. Характер  этого
юноши, как мы уже говорили, привлекал к нему симпатии всех  офицеров  полка.
Он не раз доказал на деле, что его редкая кротость отнюдь не проистекала  от
недостатка решимости, и почти женственная  мягкость  его  лица  и  манер  не
мешала ему пользоваться уважением даже самых суровых вояк-партизан.
   Майор Данвуди любил его, как родного брата,  а  покорность,  с  какой  он
подчинялся распоряжениям Ситгривса, сделала его любимцем и доктора.  Офицеры
американской кавалерии, раненные во время отчаянно  смелых  атак,  неизбежно
попадали в руки своего хирурга. В таких случаях сей муж науки отдавал пальму
первенства в послушании капитану Синглтону, а  капитана  Лоутона  ставил  на
последнее место. Часто с неописуемой наивностью доктор  совершенно  серьезно
заявлял, что когда к  нему  приносят  раненых  офицеров,  то  самое  большое
удовольствие он испытывает при виде Синглтона и никакого - при виде Лоутона.
Первый обычно отвечал на комплимент добродушной улыбкой,  второй  благодарил
за  порицание,  мрачно  кланяясь.  И  вот  сейчас  торжествующий  драгун   и
оскорбленный в своих лучших чувствах врач  встретились  в  комнате  капитана
Синглтона - в таком месте, где их интересы не сталкивались. Некоторое  время
оба они старались своими заботами облегчить участь  больного,  потом  доктор
ушел в отведенную ему комнату; через несколько минут,  к  его  удивлению,  в
дверях показался Лоутон. Победа капитана была столь полной, что он мог  себе
позволить быть великодушным, и,  для  начала  сбросив  мундир,  он  беспечно
крикнул:
   - Ситгривс, не соизволит ли свет вашей  науки  оказать  небольшую  помощь
моим телесным повреждениям?
   Хирург уже находил "свет науки" невозможной темой для разговора,  однако,
бросив украдкой  взгляд  на  приятеля,  он  с  изумлением  увидел,  что  тот
подготовился к осмотру  с  серьезностью,  редко  свойственной  ому  в  таких
случаях; вместо того чтоб вознегодовать, доктор вежливо спросил:
   - Капитану Лоутону нужна моя помощь?
   - Взгляните сами, доктор, - мягко сказал драгун, -  мое  плечо,  кажется,
окрашено во все цвета радуги.
   - Вы не ошиблись, - заметил доктор, очень осторожно и  с  непревзойденным
искусством исследуя указанную часть тела. - По счастью,  кости  не  сломаны.
Просто удивительно, как вам удалось уцелеть!
   - Ведь я гимнаст еще с юности, и мне не страшно разок-другой свалиться  с
лошади. Однако, Ситгривс, - любовно добавил он, показывая на старый рубец, -
эту свою работу вы помните?
   - Великолепно помню, Джек: вы получили нулю, храбро сражаясь, и она  была
неплохо извлечена. Но не положить ли нам мази на ваше плечо?
   - Разумеется, - ответил капитан с неожиданной покорностью.
   - А теперь, мой мальчик, -  придя  в  восторг,  сказал  доктор,  смазывая
ушибы, - скажите, не лучше ли  было  бы,  дорогой,  сделать  это  еще  вчера
ночью?
   - Весьма возможно.
   - Так вот, Джек, если бы вы позволили пустить вам кровь сразу, как только
я вас увидел, это принесло бы вам неоценимую пользу.
   - Никакого кровопускания, - решительно сказал драгун.
   - А ведь и сейчас еще не поздно.  Впрочем,  небольшая  доза  мази  славно
подсушит ранки.
   Капитан промолчал и только заскрипел зубами, и  мудрый  доктор  переменил
тему.
   - Жаль, Джек, что вы не поймали того  мошенника,  -  ведь,  стараясь  его
поймать, вы подвергали себя опасности.
   Капитан Лоутон ничего не ответил, а хирург, накладывая на плечо  повязку,
продолжал:
   - Если бы у меня было хоть малейшее  желание  лишать  людей  жизни,  я  с
удовольствием повесил бы этого изменника.
   - Я полагал, ваше дело лечить, а не убивать, - сухо заметил капитан.
   - Да, но донесения этого шпиона были причиной наших тяжких потерь, и я не
могу относиться к нему с философским спокойствием.
   - Вам не следовало бы питать злобных чувств ни к кому из своих ближних, -
возразил Лоутон таким тоном, что хирург уронил  булавку,  которой  собирался
сколоть бинты.
   Он взглянул в лицо пациенту, словно сомневаясь,  действительно  ли  перед
ним капитан Джон Лоутон. Удостоверившись, однако,  что  с  ним  говорит  его
старый приятель, Ситгривс оправился от изумления и продолжал:
   - Ваша доктрина справедлива, и в целом  я  под  ней  подписываюсь...  Но,
дорогой мой Джон, не мешает ли вам эта повязка?
   - Нисколько.
   - В принципе я согласен  с  вами,  но,  так  же  как  материя  делима  до
бесконечности, нет и правил без исключения... Вам удобно, Лоутон?
   - Очень.
   - Лишать человека жизни,  когда  можно  достигнуть  цели  менее  суровыми
мерами, не только жестоко по отношению к жертве, но  порой  несправедливо  к
окружающим... Да, Джек, если бы вы только., двиньте слегка рукой.., если  бы
вы только.., надеюсь, вам стало удобнее, дорогой друг?
   - Гораздо.
   - Если бы вы научили своих солдат более осмотрительно наносить  сабельные
удары, дорогой Джон, цель все равно была бы достигнута, а мне  вы  доставили
бы великую радость.
   Доктор тяжко вздохнул, высказав наконец то, что  давно  было  у  пего  на
душе, а драгун невозмутимо надел мундир и, уходя, спокойно проговорил:
   - Вряд ли чьи-нибудь солдаты наносят удары более  старательно,  чем  мои.
Они обыкновенно рассекают череп от макушки до челюсти.
   Разочарованный эскулап  собрал  свои  инструменты  и  с  тяжелым  сердцем
направился в комнату полковника Уэлмира.

Глава 12

   Мне эти руки, поднятые к небу,
   Напоминают молодые ветви,
   Дрожащие от ветра в летний вечер,
   Да, в этой хрупкой, нежной оболочке
   Живет могучий, непреклонный дух.
   Возвысившись, он ярко озаряет
   Прекрасные глаза сияньем неба.
   Дуо

   Появление  новых  и  столь  разных  гостей  в  "Белых  акациях"  порядком
прибавило забот и хлопот мисс Дженнет Пептон. К утру все понемногу пришли  в
себя, кроме молодого драгунского офицера, в котором принимал  такое  горячее
участие Данвуди. Драгун был ранен  очень  серьезно,  хотя  доктор  продолжал
утверждать, что его рана не смертельна. Капитан Лоутон,  как  мы  упоминали,
уже встал, проснулся и Генри Уортон  -  его  сон  потревожил  лишь  страшный
кошмар, будто ему ампутирует руку хирург-новичок. Убедившись, что это только
сон, молодой человек поднялся с постели, чувствуя себя  совсем  молодцом;  к
тому же доктор Ситгривс избавил его  от  всяких  опасений,  уверив,  что  не
пройдет и двух недель, как он будет совершенно здоров.
   Полковник Уэлмир не показывался все утро; он завтракал у себя  в  комнате
и, невзирая на многозначительные улыбки ученого мужа, заявил, что болен и не
в силах подняться с постели. Предоставив полковнику переживать свои  горести
в одиночестве, доктор отправился выполнять более благодарную  обязанность  -
посидеть часок возле  Джорджа  Синглтона.  Едва  он  переступил  порог,  как
заметил легкий румянец на лице своего пациента;  быстро  подойдя  к  нему  и
кончиками пальцев прикоснувшись к его пульсу, доктор знаком  велел  молодому
человеку молчать.
   - Пульс бьется чаще - это симптом начинающейся лихорадки,  -  пробормотал
хирург. - Однако глаза стали яснее, а кожа - более влажной.  Нет,  нет,  мой
дорогой Джордж, вам надо лежать спокойно и не разговаривать...
   - Полно, дорогой Ситгривс, - сказал драгун, взяв его за руку,  -  у  меня
нет никакой лихорадки; взгляните, есть ли на моем языке то, что Джек  Лоутон
называет "инеем"?
   - Уж чего нет, того нет, - ответил доктор, засовывая ложку ему  в  рот  и
глядя в глубь горла, словно  он  хотел  проникнуть  во  внутренности  своего
пациента. - Язык чистый, и пульс становится медленнее.  Кровопускание  пошло
вам На пользу. Чудодейственное средство, особенно для южан. А  этот  безумец
Лоутон упал прошлой ночью с лошади и наотрез отказался пустить  себе  кровь.
Однако, Джордж, ваше ранение делается  случаем  из  ряда  вон  выходящим,  -
продолжал хирург, рассеянно сбросив с себя парик, -  пульс  бьется  мягко  и
ровно, кожа стала влажной, а глаза горят и щеки раскраснелись. О,  мне  надо
хорошенько разобраться в этих симптомах!
   -  Спокойнее,  дорогой  друг,  спокойнее,  -  сказал   молодой   человек,
откидываясь на подушку; румянец, так испугавший хирурга, почти сошел  с  его
лица.  -  Мне  кажется,  что,  вынув  пулю,  вы  сделали  все,  что  от  вас
требовалось. У меня ничего не болит, я только ослабел, поверьте мне.
   - Капитан  Синглтон,  -  с  жаром  воскликнул  его  друг,  -  вы  слишком
самонадеянны, коль пытаетесь уверить врача, что у вас нет болей! Если бы  мы
не могли сами судить о таких вещах, к чему нам был бы свет науки? Стыдитесь,
Джордж, стыдитесь! Даже  этот  своенравный  Джон  Лоутон  не  поступает  так
неблагоразумно!
   Больной улыбнулся и мягко отстранил руку хирурга, начавшего было  снимать
с него бинты; краска снова выступила на его щеках, когда он спросил:
   - Скажите мне, Арчибальд (когда доктора называли  по  имени,  сердце  его
обычно смягчалось), что за небесный дух проскользнул ко мне в комнату, когда
я лежал, притворившись спящим?
   - Если какой-нибудь дух небес или земли вздумает вместо меня лечить  моих
пациентов, я отучу его  совать  нос  в  чужие  дела!  -  запальчиво  крикнул
Ситгривс.
   - Но, дорогой мой, никто не совал нос в ваши дела и не собирался  совать;
взгляните, - капитан показал на свои повязки, - все в том же виде,  в  каком
вы оставили.., этот дух скользнул по комнате  с  грацией  феи,  с  легкостью
ангела.
   Убедившись, что к повязкам никто не прикасался, доктор снова  неторопливо
уселся возле больного и, надев парик, спросил с прямотой, которая сделала бы
честь лейтенанту Мейсону:
   - А этот дух был в юбке, Джордж?
   - Я видел только  небесные  глаза,  пунцовые  щечки..,  плавную  походку,
легкие движения, - ответил молодой  человек,  с  горячностью,  излишней,  по
мнению доктора, принимая во внимание состояние больного.
   Доктор зажал ему рот рукою, чтобы заставить его замолчать, и сказал:
   - Это была, наверное, мисс Дженнет Пейтон, весьма достойная леди, походка
у нее.., гм.., почти такая же, как вы описали, глаза очень добрые, а что  до
пунцовых щек, то, осмелюсь сказать, когда она занята делами  милосердия,  на
ее  лице  появляется  такой  же  яркий  румянец,  какой  украшает  лица   ее
молоденьких племянниц.
   - Племянниц? Так у нее есть племянницы? Нет,  ангел,  которого  я  видел,
может быть дочерью, сестрой, племянницей.., только не теткой.
   - Тес, Джордж, тес! От таких разговоров  у  вас  снова  участится  пульс.
Лежите спокойно и приготовьтесь к встрече с собственной сестрой,  она  будет
здесь не позднее чем через час.
   - Как, Изабелла? Но кто послал за ней?
   - Майор.
   - Как заботлив Данвуди! - прошептал молодой  чело-,  век  и,  утомившись,
снова откинулся на подушки и замолчал, выполняя распоряжение доктора.
   Утром, когда капитан Лоутон поя