вился в гостиной, члены  семейства  Уортон
начали наперебой расспрашивать его, как он себя чувствует. Об  удобствах  же
английского полковника позаботился кто-то невидимый. Сара намеренно избегала
входить к нему в комнату, однако она знала, где стоит у него каждый  стакан,
и своими руками налила питье во все графины, стоявшие у него на столе.
   В те времена, к которым относится наше повествование,  народ  Америки  не
был единодушен во взглядах на общественный строй своей страны. Сара  считала
своим долгом отстаивать порядки, установленные ее  предками  -  англичанами;
впрочем, у девушки были и другие, более веские причины оказывать  молчаливое
предпочтение английскому  полковнику.  Его  образ  первый  поразил  ее  юное
воображение, к тому  же  он  был  наделен  многими  из  тех  соблазнительных
качеств, которые способны покорить сердце женщины. Правда,  ему  не  хватало
блистательных достоинств Пейтона Данвуди,  зато  самоуверенности  было  хоть
отбавляй. Все утро Сара бродила по дому, не сводя  нетерпеливого  взгляда  с
комнаты Уэлмира, и, хотя ей очень хотелось узнать, как  он  себя  чувствует,
она не отваживалась спросить кого-нибудь об этом,  чтобы  не  выдать  своего
особого интереса к нему. Наконец Френсис с прямотой невинности обратилась  к
доктору Ситгривсу с вопросом, который так волновал ее сестру.
   - Состояние полковника Уэлнира, - серьезно ответил медик, - я бы  сказал,
всецело зависит от его собственного желания.  Захочет  -  скажется  больным,
захочет - может объявить себя здоровым. В этом случае,  юная  леди,  ему  не
нужно мое искусство врача; ему бы лучше всего обратиться за советом  к  сэру
Генри Клинтону; впрочем, по милости майора  Данвуди  связь  с  этим  лекарем
стала несколько затруднительной.
   Френсис улыбнулась, отвернув лицо, а Сара с величием  оскорбленной  Юноны
выплыла из гостиной. Не найдя успокоения у себя в спальне, она  снова  стала
расхаживать по длинной  галерее,  куда  выходили  все  комнаты  коттеджа,  и
увидела, что дверь в комнату Синглтона открыта. Юноша был один и,  казалось,
спал. Сара тихонько вошла к нему;  в  течение  нескольких  минут  она,  едва
сознавая что делает, прибирала на столиках, где были  еда  и  лекарства,  и,
возможно, представляла себе, будто оказывает эти небольшие  услуги  другому.
Ее природный румянец разгорелся еще ярче от  насмешливых  слов  доктора,  не
погас и блеск ее глаз. Услышав приближающиеся шаги Ситгривса, девушка быстро
спустилась по внутренней лестнице к Френсис. Сестры  вышли  подышать  свежим
воздухом на террасу; прогуливаясь рука об руку, они воли такой разговор.
   - В докторе, которого оставил здесь Данвуди, есть  что-то  неприятное,  -
начала Сара. - Мне бы хотелось, чтоб он скорей уехал.
   Френсис промолчала, но посмотрела на  сестру  смеющимися  глазами;  Сара,
однако, сразу поняла их выражение и быстро добавила:
   - Но я совсем забыла, что он из твоего прославленного виргинского корпуса
и говорить о нем надо с почтением.
   - Как бы почтительно ты о нем ни говорила, дорогая  сестра,  вряд  ли  ты
преувеличишь его заслуги.
   - В твоих глазах, конечно, - с горячностью отозвалась Сара. -  Однако  не
кажется ли тебе, что мистер  Данвуди  злоупотребляет  правами  родственника,
превратив дом нашего отца в лазарет?
   - Мы должны быть благодарны судьбе, что среди больных этого лазарета  нет
наших близких.
   - А твой брат?
   - Верно, верно, - сказала Френсис, покраснев до корней волос, - но он  не
прикован к постели и считает, что его  рана  не  слишком  высокая  плата  за
радость побыть с нами. Только бы, - добавила она, и  губы  ее  задрожали,  -
развеялось ужасное подозрение, которое пало  на  пего  из-за  того,  что  он
приехал домой! Тогда я тоже примирилась бы с его раной.
   - Вот они, плоды мятежа для пашей семьи: брат ранен,  в  плену  и,  может
быть, станет жертвой мятежников; наш  покой  нарушен;  отец  в  отчаянии,  а
усадьба - под угрозой конфискации за преданность отца королю.
   Френсис молча шла рядом с сестрой. Когда ее взгляд падал на северный край
долины, он задерживался на ущелье, где дорога  внезапно  терялась  в  горах;
каждый раз, поворачивая обратно, девушка замедляла шаг и не сводила  глаз  с
этого места, пока сестра нетерпеливым движением не заставляла ее  продолжать
прогулку. Наконец вдали показался одноконный кабриолет; осторожно пробираясь
между  камнями,  усеявшими  петлявшую  по  долине  проселочную  дорогу,   он
направился к "Белым акациям". Глядя на  приближающийся  экипаж,  Френсис  то
бледнела, то краснела; когда же она различила фигуру женщины, сидевшей рядом
с негром в ливрее, у  нее  от  волнения  подкосились  ноги,  и  ей  пришлось
опереться на Сару. Через несколько минут путешественники подъехали  к  дому.
Ворота широко распахнул ехавший за экипажем драгун  -  тот  самый,  которого
майор Данвуди послал к отцу капитана Синглтопа. Мисс Пейтон и  сестры  вышли
навстречу гостье и приняли ее радушно. Френсис, однако,  не  могла  оторвать
испытующего взгляда от ее лица. Гостья была молодая,  тоненькая,  хрупкая  и
очень  хорошо  сложена.  Большие,  широко  открытые  черные  глаза  смотрели
пристально, порой даже немного  диковато.  Вопреки  моде  того  времени,  ее
пышные черные волосы не были напудрены, и они блестели, как вороново  крыло.
Локоны, падавшие на щеки, придавали ее мраморно-белой коже почти  мертвенный
оттенок. Доктор  Ситгривс  помог  гостье  выйти  из  кабриолета;  подойдя  к
террасе, она устремила на него взволнованный взгляд.
   - Ваш брат вне опасности и желает вас видеть,  мисс  Синглтон,  -  сказал
хирург.
   Изабелла Синглтон залилась слезами. Френсис смотрела на  нее  с  каким-то
тревожным восхищением, потом с сестринской горячностью бросилась  к  ней  и,
нежно взяв за руку, повела в приготовленную для  нее  комнату.  В  сердечном
порыве Френсис было так много искренности и простодушной прелести, что  мисс
Пейтон, не желая мешать  девушкам,  проводила  их  лишь  взглядом  и  доброй
улыбкой. Эта сцена произвела такое же впечатление и на  других;  вскоре  все
разошлись, чтобы заняться своими повседневными делами.
   Изабелла беспрекословно подчинилась мягкому  жесту  Френсис.  В  комнате,
куда та привела ее, гостья долго плакала на  плече  нежно  успокаивающей  ее
новой подруги, и Френсис  подумала,  что  столь  сильное  душевное  волнение
вызвано не только ранением брата. Мисс Синглтон рыдала горько и  безудержно,
однако, сделав над собой усилие, поддалась  ласковым  уговорам  и  перестала
плакать. Она встала, повернула  голову  к  Френсис,  и  ее  лицо  осветилось
улыбкой. Извинившись за  свою  чрезмерную  чувствительность,  она  попросила
проводить ее в комнату раненого.
   Брат и сестра встретились тепло, но сестра казалась более сдержанной, чем
можно было ожидать, судя по сильному волнению, которое  она  проявила  всего
лишь несколько минут назад. Она нашла, что брат выглядит лучше, чем рисовала
ей пылкая фантазия, и что состояние  его,  видимо,  не  столь  опасно.  Мисс
Синглтон повеселела, и  ее  отчаяние  сменилось  чуть  ли  не  радостью.  Ее
прекрасные  глаза  зажглись  новым  блеском,  и   она   так   обворожительно
улыбнулась, что Френсис, которая, уступив се настоятельным  просьбам,  вошла
вместе с нею в комнату больного, с изумлением глядела  на  столь  изменчивое
лицо девушки и невольно любовалась ею.
   Как только Изабелла высвободилась из объятий брата, он бросил пристальный
взгляд  на  Френсис,  и,  может  быть,  впервые  мужчина,  посмотревший   на
прелестное личико нашей героини, разочарованно отвел от нее глаза.  Капитан,
казалось, совсем  растерялся;  он  потер  лоб,  словно  пробудился  от  сна,
задумался, а потом спросил:
   - Где же Данвуди, Изабелла? Этот чудесный малый  неутомим,  когда  делает
людям добро. После такого тяжелого дня, как вчерашний, он раздобыл мне ночью
сиделку, одно присутствие которой способно поднять меня с постели.
   Выражение  лица  мисс  Синглтон  снова  изменилось,  она  обвела  комнату
каким-то  диким  взглядом,  встревожившим  Френсис,  наблюдавшей  за  ней  с
неослабным интересом.
   - Данвуди! Разве его здесь нет? Я думала, что увижу его у  постели  моего
брата.
   - У него есть обязанности,  призывающие  его  в  другое  место.  Говорят,
англичане отошли от Гудзона и нападают на  отряды  нашей  легкой  кавалерии;
если бы не это, Данвуди ни за что не разлучился бы надолго со своим  раненым
другом. Но, Изабелла, как ты взволнована встречей со мной, ты вся дрожишь!
   Девушка не ответила. Она протянула руку  к  столику,  на  котором  стояло
питье для капитана; внимательно следившая за ней Френсис тотчас  угадала  ее
желание и подала ей стакан воды. Немного успокоившись. Изабелла сказала:
   -  Конечно,  у  него  есть  свои  обязанности.  В  горах  говорили,   что
королевский отряд находится на берегу реки; а ведь драгуны были всего лишь в
двух милях отсюда, когда я проезжала мимо них.
   Последние слова мисс Синглтон произнесла  почти  шепотом;  казалось,  она
говорила сама с собой, а но со своими собеседниками.
   - Они выступили в поход, Изабелла? - взволнованно спросил брат.
   - Нет,  по-видимому,  они  расположились  на  биваке.  Раненый  удивленно
посмотрел на сестру. Потупив глаза, она сидела с отсутствующим видом, но это
ему ничего не объяснило.  Он  перевел  взгляд  на  Френсис.  Пораженная  его
встревоженным лицом, она встала  и  торопливо  спросила,  не  нужно  ли  ему
чего-нибудь.
   - Извините меня за бесцеремонность,  -  сказал  молодой  офицер,  пытаясь
приподняться, - но я  попросил  бы  вас  позвать  сюда  на  минуту  капитана
Лоутона.
   Френсис тотчас передала капитану просьбу Синглтона и, не в силах побороть
свое любопытство, вернулась и села на прежнее место рядом с Изабеллой.
   Когда капитан вошел в комнату, раненый нетерпеливо спросил:
   - Лоутон, есть у вас сведения о майоре? Глаза Изабеллы теперь устремились
на Лоутона. Он непринужденно, с солдатской простотой поздоровался с ней.
   - Он два раза присылал  ординарца  справиться,  как  мы  тут  поживаем  в
лазарете.
   - А почему он не приехал?
   - Это  вопрос,  на  который  может  ответить  только  он  сам:  здесь,  в
Вест-Честере,  командует  Данвуди.  Вы  ведь  знаете,  что  красные  мундиры
выступили; с этих англичан нельзя спускать глаз.
   - Да, это так, - протянул Синглтон, словно убежденный доводами  капитана.
- А почему вы бездельничаете, когда там так много дела?
   - Моя правая рука не в  блестящем  состоянии,  к  тому  же  Роноки  утром
прихрамывал.  Я  мог  бы  привести  еще  одну  причину,  да  боюсь   вызвать
недовольство мисс Уортон.
   - Пожалуйста, говорите, не стесняйтесь меня! - сказала Френсис, и в ответ
на добродушную улыбку драгуна ее милое лицо осветилось лукавой усмешкой.
   - В таком случае,  скажу  прямо:  запах  пашей  кухни  не  позволяет  мне
покинуть это царство раньше, чем я окончательно не удостоверюсь, что здешняя
земля родит прекрасные плоды.
   - О, тетя Дженнет изо всех сил старается не уронить честь  гостеприимного
дома моего отца, - смеясь, ответила девушка. - Однако, уклоняясь от  участия
в ее трудах, я рискую навлечь на себя немилость, - пойду-ка  и  предложу  им
свою помощь.
   Френсис отправилась искать свою тетку, глубоко задумавшись над  необычным
характером и крайней чувствительностью новой знакомой, которую случай привел
в "Белые акации".
   Раненый офицер следил взглядом за Френсис, с детской  грацией  выходившей
из комнаты; когда за ней затворялась дверь, он сказал:
   - Не часто можно встретить такую тетку и племянницу,  Джек;  эта  девушка
похожа на фею, а тетка - на ангела.
   - Вы, как я вижу, выздоравливаете, если уже восторгаетесь женским полом.
   - Я был бы неблагодарным и бесчувственным человеком, если  бы  не  воздал
должное прелести мисс Пейтон.
   - Она конечно, славная, по-матерински добрая леди, а насчет ее  прелести,
так это дело  вкуса.  При  всем  моем  уважении  к  ее  житейскому  опыту  и
благоразумию мне бы она могла понравиться, будь она помоложе.
   - Но вряд ли ей больше двадцати, - с живостью возразил Синглтон.
   - Это смотря по тому, как вести счет; ежели начать с вершины жизни и идти
назад, весьма возможно, что и двадцать; но, ежели считать, как полагается, с
рождения, то и все сорок.
   - Ты принял старшую сестру за тетку, - вставила Изабелла,  приложив  свою
красивую руку к губам больного. - Помолчи, тебе вредно волноваться!
   В комнату вошел доктор Ситгривс. Его несколько  встревожило  лихорадочное
состояние  пациента,  и  он  подтвердил  слова  Изабеллы.   Капитан   Лоутон
отправился выразить соболезнование Роноки, который пострадал прошлой  ночью,
сделав сальто-мортале вместе со своим седоком. К  великой  радости  драгуна,
ординарец сообщил, что лошадь последовала примеру хозяина и  дело  пошло  на
поправку, после нескольких  часов  беспрерывных  растираний  ее  ноги  вновь
обрели, по выражению Лоутона,  способность  "систематически  передвигаться".
Драгун велел оседлать Роноки,  намереваясь  присоединиться  к  кавалеристам,
стоявшим на постое в деревне Четыре  Угла,  -  правда,  не  раньше,  чем  он
отведает вкусные яства на предстоящем пиршестве.
   Тем временем Генри  Уортон  зашел  навестить  Уэлмира,  и  благодаря  его
утешениям к полковнику вновь вернулось хорошее расположение духа.  Он  решил
подняться с постели и уже был готов встретиться  с  противником,  о  котором
отзывался с полным пренебрежением, хотя, как показали события, не имел на то
никаких основании. Уортон прекрасно знал, что причиною их беды - так оба они
называли свое поражение - была опрометчивость полковника, но  он  добродушно
приписывал все лишь несчастной случайности; из-за нее-то англичане  лишились
в бою своего командира и в их отряде произошло смятение.
   - Короче говоря, Уортон, - сказал полковник, спустив одну ногу с кровати,
- то, что случилось, можно объяснить стечением ряда досадных  обстоятельств;
даже ваша лошадь вдруг понесла, и вам не удалось передать майору мой  приказ
ударить во фланг мятежников.
   - Совершенно верно, - ответил капитан и подтолкнул к  кровати  полковника
туфлю, - если бы нам удалось открыть по ним сильный огонь, мы обратили бы  в
бегство этих бравых виргинцев.
   - Да, да, и в два счета! - крикнул полковник, спустив вторую  ногу.  -  К
тому же нам пришлось выбивать пехотинцев из засады, а это и  дало  виргинцам
возможность обрушиться на пас.
   - Еще бы! - согласился капитан, отправляя вторую туфлю вслед за первой. -
Уж майор Данвуди никогда такой возможности не упустит.
   - Мне кажется, что, если бы можно было начать все  сначала,  -  продолжал
полковник вставая, - мы весьма основательно изменили бы положение.  Впрочем,
и сейчас мятежники могут бахвалиться лишь тем, что взяли меня в плен, - ведь
им так и не удалось вытеснить нас из леса.
   - Конечно, не удалось бы, если бы даже они и попытались  это  сделать,  -
заметил капитан и бросил Уэлмиру остальные принадлежности его костюма.
   - Ну, это одно и то же,  -  возразил  полковник,  начав  одеваться.  -  В
военном искусстве самое главное - найти тактику, которая устрашает врага.
   - Ну конечно, вы же помните, как в одной из атак мы разбили их наголову.
   - Верно, верно! - с воодушевлением воскликнул полковник. - Будь я там,  я
воспользовался бы нашим перевесом, и мы поменялись бы с янки ролями!
   С этими словами Уэлмир проворно закончил свой туалет  и  вскоре  предстал
перед обитателями коттеджа. Он снова был преисполнен самого высокого о  себе
мнения  и  нисколько  не  сомневался,  что  попал  в   плен   по   причинам,
неподвластным человеческой воле.
   Когда в доме узнали, что полковник  Уэлмир  выйдет  к  столу,  все  стали
готовиться к торжественному  обеду  еще  более  усердно.  Сара,  ответив  на
приветствие этого джентльмена, начала сердечно расспрашивать,  не  беспокоят
ли его раны, затем она поторопилась на кухню, чтобы советом и делом  принять
участие в подготовке к пиршеству  -  развлечению,  столь  часто  украшавшему
сельскую" жизнь в те времена и, пожалуй, сохранившемуся в обиходе и до наших
дней.

Глава 13

   ...Я сяду и поем,
   Будь даже эта трапеза последней.
   Шекспир, "Буря"

   Аромат, привлекший внимание капитана  Лоутона,  начал  проникать  во  все
уголки коттеджа, и кое-какие особенно соблазнительные запахи,  поднимавшиеся
из подземных владений Цезаря, сообщили драгуну приятную уверенность  в  том,
что его обоняние, не менее острое в  таких  случаях,  чем  его  зрение  -  в
других, его не подвело. Чтобы полнее наслаждаться ароматами поблизости от их
источника и не  дать  ни  одной  струйке  испарений,  насыщенных  пряностями
Востока, унестись к небесам, минуя его нос, капитан  устроился  у  окна  над
кухней. Однако, прежде чем запять эту выгодную позицию, он не забыл достойно
подготовить к званому обеду собственную персону, конечно в меру возможностей
своего скромного гардероба. Кавалерийский мундир всегда открывал ему  доступ
в самые лучшие дома; правда, этот предмет одежды уже несколько потускнел  от
бесцеремонного с ним обращения и долгой службы, но для такого торжественного
случая его тщательно вычистили и отутюжили. Голова капитана, которую природа
украсила черными, как смоль, волосами, теперь блистала снежной  белизной,  а
его  жилистая  рука,  так  искусно  владевшая  саблей,  выглядывала   из-под
кружевной гофрированной манжеты почти с девичьей робостью. Вот,  пожалуй,  и
все изменения в туалете капитана,  если  не  считать  более  чем  празднично
сверкавших сапог и шпор, искрившихся в лучах солнца, хотя они и были сделаны
из самого обыкновенного железа.
   Цезарь расхаживал по комнатам, и  на  его  лице  было  еще  более  важное
выражение, чем  накануне,  когда  он  выполнял  свой  печальный  долг  перед
покойным Б„рчем. Послушный  приказу  своей  хозяйки,  он  рано  вернулся  от
гробовщика, куда его  послал  утром  разносчик,  и  тотчас  же  принялся  за
неотложные дела. Обязанности Цезаря были теперь так значительны, что он  мог
лишь урывками делиться  впечатлениями  об  удивительных  событиях  прошедшей
знаменательной ночи со своим черным собратом,  явившимся  в  "Белые  акации"
вместе с мисс Синглтон. Впрочем,  не  упуская  ни  одной  свободной  минуты,
Цезарь успел рассказать столько глав из своего повествования, что у гостя от
изумления глаза полезли на  лоб.  Врожденная  страсть  к  чудесам  могла  бы
завести слишком далеко этих негров, если б не вмешалась  мисс  Пептон  и  не
приказала Цезарю отложить конец его истории до более подходящего времени.
   - Ох,  мисс  Дженнет!  -  покачивая  головой,  воскликнул  Цезарь,  вновь
переживая все то, что ему хотелось рассказать. - Ох, и страшно было  увидеть
Джонни Б„рча на ногах, когда он уже помер!
   На том и кончилась беседа. Впрочем, Цезарь твердо решил вознаградить себя
в дальнейшем, что он и  сделал,  рассказывая  об  этом  необычайном  событии
подолгу и по многу раз.
   С духом старика Б„рча было, таким образом, улажено, и  дела  в  ведомстве
мисс Пейтон потекли как по маслу. К тому времени,  когда  полуденное  солнце
совершило  свой  двухчасовой  путь  от  меридиана,  началось  церемониальное
шествие из кухни в гостиную во главе с Цезарем. Он шел в авангарде, держа  с
ловкостью эквилибриста индейку на своих вытянутых морщинистых ладонях.
   За ним следовал вестовой капитана Лоутона; не  сгибая  колен,  он  широко
шагал, словно приноравливался к поступи своего коня;  в  руках  у  него  был
жирный окорок истинно виргинского происхождения - дар брата мисс  Пейтон  из
Аккомака <Аккомак -  городок  в  штате  Виргиния.>.  Солдат,  которому  было
доверено столь ароматное блюдо, не спускал  с  пего  глаз  с  чисто  военной
привычкой к дисциплине.  Когда  он  достиг  места  назначения,  трудно  было
сказать, где было больше сока - у него ли во рту пли в аккомакском беконе.
   Третьим вы увидели бы слугу полковника Уэлмира; в одной р