сь на обвиняемого.
   - Для вас, джентльмены, конечно, не новость, что разносчика  Гарви  Б„рча
подозревают в том, что он служит королю,  -  сказал  Генри,  снова  выступив
вперед. - Он был приговорен вашим судом к тому же наказанию, какое, я  вижу,
грозит и мне. Поэтому я хочу объяснить вам, что с его помощью я только добыл
себе платье, в котором прошел через ваши дозоры; по пусть меня ждет  смерть,
я до последнего вздоха буду твердить, что намерения мои были так  же  чисты,
как слова невинной девушки, стоящей здесь перед вами.
   -  Капитан  Уортон,  -  проговорил  торжественно  председатель  суда,   -
противники свободы Америки находят множество хитрых способов подорвать  наше
могущество. И среди наших врагов пет более опасного, чем этот  разносчик  из
Вест-Честера. Это шпион - ловкий, коварный, проницательный, ему  нет  равных
среди людей его породы.  Сэр  Генри  не  мог  придумать  ничего  лучше,  чем
установить связь между ним и своим офицером  для  последней  попытки  спасти
Андре. Без сомнения, молодой человек, это знакомство может оказаться роковым
для вас.
   Благородное негодование, отразившееся на лице старого ветерана, встретило
полную поддержку в суровых взорах его товарищей.
   - Я погубила его! - вскрикнула Френсис, в ужасе до-мая руки.  -  Вы  тоже
отвернулись от нас? Тогда он погиб!
   " - Молчите,  невинное  дитя,  молчите!  -  сказал  полковник  в  сильном
волнении. - Вы никого не погубили, не приводите всех нас в отчаяние.
   - Неужели любить своих близких  -  преступление?  -  ч  пылко  продолжала
Френсис. - Неужели Вашингтон - великодушный,  справедливый,  беспристрастный
Вашингтон - судил бы так жестоко? Обождите, пусть Вашингтон сам рассудит это
дело.
   - Это невозможно, - ответил  председатель,  прикрывая  рукой  глаза,  как
будто стараясь не видеть прелестную девушку.
   - Невозможно? Ах, отложите суд хотя бы на неделю! На  коленях  молю  вас,
ведь и вы  сами  тоже  будете  нуждаться  в  милосердии  в  тот  час,  когда
человеческое могущество становится бессильным. Молю вас, дайте ему хоть один
день!
   - Невозможно, - повторил полковник еле слышным голосом.  -  Мы  выполняем
строгие предписания, и так мы уже дали ему слишком долгую отсрочку.
   Он отвернулся от стоявшей на коленях девушки, по не мог  или  не  захотел
вырвать у нее свою руку, которую она сжимала с отчаянной горячностью.
   - Уведите арестованного, - сказал  один  из  судей  офицеру,  охранявшему
Генри. - Полковник Синглтон, мы удалимся из зала?
   - Синглтон, Синглтоп! - как эхо, повторила Френсис.  -  Значит,  вы  сами
отец и можете понять, что значит горе  отца:  вы  не  станете,  не  захотите
ранить и без того кровоточащее сердце. Выслушайте меня, полковник  Синглтон,
как господь бог выслушает ваши предсмертные молитвы, и пощадите моего брата!
   - Уведите ее, - сказал  полковник,  пытаясь  осторожно  высвободить  свою
руку.
   Но никто не двинулся с места. Френсис  силилась  прочесть  выражение  его
лица, но он отвернулся, а она все не отпускала его.
   - Полковник Синглтон! Еще совсем недавно ваш сын был тоже  в  смертельной
опасности. Его приютили под  крышей  моего  отца;  в  нашем  доме  он  нашел
покровительство и заботливый уход. Представьте себе, что  этот  сын  -  ваша
гордость и утешение, что он единственный покровитель ваших младших детей,  и
тогда, если сможете, осудите моего брата!
   - - Какое право имеет Хис  <Вильям  Хис  -  генерал-майор,  командовавший
американскими поисками в Вест-Честере.> делать из меня  палача!  -  с  болью
вскричал старый воин и вскочил - кровь прилила к его лицу,  вены  на  висках
вздулись от волнения.  -  Но  я  забылся,  идемте,  джентльмены,  мы  должны
выполнить этот тяжелый долг.
   - Нет, нет, не уходите! - закричала Френсис. - Можете ли вы так  спокойно
отнять сына у отца, брата у сестры? И этого  требует  дело,  которое  я  так
горячо любила? И это люди,  которых  я  привыкла  глубоко  уважать?  Но  вы,
кажется, медлите, вы слушаете меня, вы сжалитесь и простите ею!
   - Выходите, джентльмены,  -  сказал  полковник,  указывая  на  дверь;  он
выпрямился с величественным видом, тщетно пытаясь смирить свои чувства.
   - Постойте, выслушайте меня! - воскликнула Френсис, судорожно схватив ого
за руку. - Полковник Синглтон, вы же отец - будьте милосердны! Сжальтесь над
сыном! Сжальтесь над дочерью! Ведь и у вас была дочь. У меня  на  груди  она
испустила свой последний вздох. Вот эти  руки  в  смертный  час  закрыли  ей
глаза... Да, да, эти руки, которые сейчас с мольбой сжимают ваши, оказали ей
последние услуги. Неужто теперь мне придется оказать их и моему  несчастному
брату, которого вы хотите осудить!
   Старого воина охватило сильное волнение,  но  он  поборол  себя,  и  лишь
тяжелый стон вырвался из его груда.  Гордясь  этой  победой  над  собой,  он
огляделся кругом, но тут им овладел новый приступ горя, и  он  склонил  свою
убеленную семьюдесятью зимами голову на плечо горячей просительницы.  Верный
меч, старый товарищ во многих кровавых битвах, выпал из его ослабевшей руки,
и он воскликнул:
   - Да благословит вас за это господь! - и громко зарыдал.
   Долго не мог справиться полковник Синглтон с бушевавшими в нем чувствами,
по наконец, взяв себя в руки, передал потерявшую сознание Френсис  ее  тетке
и, с непреклонным видом повернувшись к своим товарищам, сказал:
   - Теперь, джентльмены, нам надлежит выполнить наш  долг  офицеров.  Своим
чувствам мы предадимся потом. Какое решение вы приняли по делу подсудимого?
   Один из судей вручил ему приговор, который  он  написал,  пока  полковник
говорил с Френсис, и заявил, что такого же мнения  придерживается  и  второй
член суда.
   В бумаге коротко сообщалось, что Генри Уортон был пойман как шпион, когда
он переходил линию американских  войск,  переодевшись  в  чужое  платье.  По
военным законам за это  полагается  смерть,  и  суд  приговаривает  капитана
Уортона к казни через повешение; приговор должен быть приведен в  исполнение
не позже девяти часов следующего утра.
   Применять  самую  суровую  кару,  даже  к  врагу,  было  не  принято  без
утверждения главнокомандующего, а во время  его  отсутствия  -  без  санкции
заменяющего его офицера. Главный штаб Вашингтона помещался  в  Нью-Виндзоре,
на западном берегу Гудзона, а потому можно было вполне  успеть  получить  от
него ответ.
   - Срок очень короткий, - сказал полковник, держа в руке перо и медля  без
видимой причины. - Меньше суток - и  за  это  время  такой  молодой  человек
должен успеть приготовиться к смерти!
   - Королевские офицеры дали Хэлю <Хэль - американский  офицер,  повешенный
англичанами за шпионаж.> всего один час, - ответил член суда. - Мы  же  даем
положенный  срок.  Но  Вашингтон  может  продлить  его  и  даже   помиловать
виновного.
   - Тогда я сам поеду  к  Вашингтону!  -  воскликнул  полковник,  возвращая
подписанную  им  бумагу.  -  Если  заслуги  такого  старого  воина,  как  я,
что-нибудь значат и генерал согласится выслушать меня, я спасу этого юношу!
   С этими  словами  он  уехал,  горя  великодушным  желанием  помочь  Генри
Уортону.
   Решение суда было с должной осторожностью  сообщено  заключенному.  Отдав
нужные распоряжения дежурному офицеру и отправив в главный  штаб  курьера  с
донесением, два члена суда сели на лошадей и с  тем  же  бесстрастным  видом
поборников высшей справедливости, с каким они держались на суде, отправились
в свои воинские части.

Глава 27

   Что? Не было отмены приговора,
   И Клавдио умрет?
   Шекспир, "Мера за меру"

   После того как Генри был сообщен приговор, он провел  несколько  часов  в
кругу семьи. Мистер Уортон  в  беспомощном  отчаянии  оплакивал  предстоящую
безвременную гибель сына, а очнувшаяся  после  обморока  Френсис  испытывала
такую острую душевную боль, что сама смерть показалась  бы  ей  облегчением.
Одна мисс Пептон еще сохранила крупицу надежды пли хотя бы присутствие духа,
необходимое, чтобы подумать о том,  что  следует  предпринять  при  подобных
обстоятельствах.  Относительная  сдержанность  доброй  тетушки   отнюдь   не
свидетельствовала о  недостатке  любви  к  племяннику,  но  ее  поддерживала
бессознательная вера в Вашингтона. Она родилась в одной  с  ним  колонии,  и
хотя его ранний уход в армию, а ее частые отлучки  в  дом  сестры,  где  она
вскоре обосновалась, мешали их встречам, однако она слышала о  его  семенных
добродетелях и знала, что в частной жизни он не проявлял такой непоколебимой
суровости, какой отличался на  политическом  поприще.  В  Виргинии  он  слыл
твердым, но справедливым и доброжелательным хозяином, и теперь мисс Пейтон с
гордым чувством думала о том, что ее земляк командует  армиями  и  держит  в
руках судьбы Америки. Она знала, что  Генри  не  совершил  преступления,  за
которое его осудили, и с присущей всем невинным сердцам простодушной верой в
правду не могла представить себе, как можно с помощью разных  хитросплетений
и произвольных толкований закона наказать невинного человека. Однако даже ее
наивным надеждам суждено было вскоре угаснуть при виде спешных приготовлений
к исполнению рокового приговора. К полудню отряд ополченцев, расположившихся
на берегу роки, снялся С места  и  подошел  к  ферме,  где  находилась  наша
героиня со своей семьей; солдаты  разбили  палатки  с  очевидным  намерением
дождаться здесь следующего утра, чтобы придать больше торжественности  казни
британского шпиона.
   Данвуди уже выполнил все полученные  им  приказания  и  мог  вернуться  к
своему эскадрону, который нетерпеливо дожидался возвращения командира, чтобы
выступить навстречу вражескому отряду, медленно  продвигавшемуся  по  берегу
реки и прикрывавшему группу фуражиров, действовавших в тылу.  Майор  приехал
на ферму в сопровождении нескольких драгун из отряда Лоутона,  полагая,  что
их показания понадобятся на суде; ими командовал  лейтенант  Мейсон.  Однако
признание капитана Уортона сделало излишними всякие новые свидетельства.
   Данвуди не хотелось видеть горе родных Генри, он боялся под  их  влиянием
утратить мужество и все это время в сильной тревоге одиноко бродил невдалеке
от их жилища. Подобно  мисс  Пейтон,  он  не  терял  надежды  на  милосердие
Вашингтона, но порой им овладевали жестокие сомнения,  и  его  душу  терзало
отчаяние. Он хорошо знал суровость военных законов и привык видеть  в  своем
генерале лишь строгого военачальника, а не снисходительного человека.  Да  и
недавний ужасный пример со  всей  ясностью  доказал,  что  Вашингтону  чужды
подобные слабости: он не пощадит никого в угоду собственному  добросердечию.
Данвуди нервно шагал между деревьями фруктового сада,  то  предаваясь  самым
мрачным сомнениям, то вновь находя проблеск надежды, когда  к  нему  подошел
майор в полной походной форме.
   - Я подумал, что вы могли позабыть о донесениях, доставленных нам утром с
низовьев реки, сэр, и потому взял на себя  смелость  приказать  отряду  быть
готовым к выступлению, - спокойно сказал лейтенант, сбивая саблей  в  ножнах
головки растущих вокруг полевых цветов.
   - О каких донесениях? - вздрогнув, спросил Данвуди.
   - Я имел в виду лишь сообщение о том, что в Вест-Честер вступил Джон Булл
с целой вереницей фургонов, а уж если  ему  удастся  их  нагрузить,  то  нам
останется  только  искать  провиант  за  горами.  Этим  обжорам   англичанам
приходится туговато в Йорк-Айленде, и, когда им  удается  вырваться  оттуда,
они заметают все подчистую, так что какая-нибудь наслсдница-янки не  наберет
даже соломы, чтобы набить себе тюфяк.
   - Где обнаружил их дозорный? Это донесение  совсем  вылетело  у  меня  из
головы.
   - На  высотах  позади  Синг-Синга,  -  ответил  лейтенант,  не  выказывая
никакого удивления. - Дорога там похожа на сенной рынок, а все свиньи вокруг
жалобно хрюкают, когда зерно везут мимо них к Кипгс-Бриджу-Ординарец Джорджа
Синглтопа, который привез эту новость, уверяет,  будто  наши  лошади  держат
совет, не следует ли им спуститься в долину, а то потом им вряд ли  придется
скоро набить себе желудки. Если мы позволим англичанам вывезти их добычу, то
сами не найдем ни одной жирной свиной туши, чтобы зажарить к рождеству.
   - Оставьте, лейтенант Мейсон, не повторяйте глупостей этого ординарца,  -
с досадой воскликнул  Данвуди,  -  и  пусть  он  научится  ждать  приказаний
старших.
   - Прошу за него прощения, майор Данвуди, - ответил Мейсон,  -  видно,  он
заблуждался, как и я. Мы оба думали, что генерал Хис приказал  нам  нападать
на врага и досаждать ему, как только он высунет нос из своей норы.
   - Прекратите, лейтенант Мейсон,  -  сказал  майор,  -  или  мне  придется
напомнить вам, что вы получаете приказы только от меня.
   - Я знаю, майор Данвуди, отлично знаю. И мне очень жаль, что  память  вам
изменила и вы забыли, как я всегда беспрекословно выполняю их.
   - Простите меня, Мейсон! - воскликнул Данвуди и сжал обе руки лейтенанта.
- Да, да, вы храбрый и исполнительный офицер. Простите мою  вспыльчивость...
Но это злосчастное дело... Есть ли у вас друг?
   - Что вы, майор, - прервал его лейтенант, - это вы простите  меня  и  мое
искреннее усердие! Я знал, какие были даны приказы, и  боялся,  как  бы  мой
начальник не навлек на себя неприятности.  Но  оставайтесь  здесь,  и  пусть
только кто-нибудь посмеет сказать хоть слово против нашего  полка,  как  все
сабли тотчас сами выскочат из пожен; да л англичане совсем недавно двинулись
в дорогу, а от Кротона до Кингс-Бриджа не ближний путь. Что бы там ни  было,
а я уверен - мы настигнем их прежде, чем они успеют добраться до места.
   - Ах, скорей бы  возвращался  курьер  из  главного  штаба!  -  воскликнул
Данвуди. - Такое ожидание невыносимо!
   - Ваше желание исполнилось! - крикнул Мейсон.  -  Вон  скачет  курьер,  и
похоже, что он везет добрые вести. Дан бог, чтоб так  оно  и  было!  Что  до
меня, то мне совсем не хотелось бы увидеть, как храбрый  парень  ни  за  что
запляшет на веревке.
   Данвуди пропустил мимо ушей это прочувствованное заявление, ибо не  успел
лейтенант произнести и половины фразы, как майор перескочил через  ограду  и
остановился перед гонцом.
   - Какие вести? - закричал Данвуди, как только тот осадил коня.
   -  Хорошие!  -  ответил  курьер,  без  колебаний  доверяясь  такому  всем
известному офицеру, как майор Данвуди, и, протянув ему пакет, добавил:
   - Но вы можете сами прочитать, сэр.
   Данвуди не стал тратить время на чтение: он радостно бросился  в  комнату
заключенного. Часовой его знал и пропустил, ничего не спросив.
   - О Пейтон, - вскричала Френсис, когда он вбежал к ним, -  вы  похожи  на
посланца небес! Неужели вы несете весть о помиловании?
   - Идите сюда, Френсис, подойди, Генри,  сюда,  милая  кузина  Дженнет!  -
воскликнул молодой человек и дрожащими руками сломал печать. -  Вот  письмо,
посланное капитану охраны... Но слушайте...
   Все замерли в глубокой тревоге. Но вдруг они увидели, как радость на лице
Данвуди сменилась выражением ужаса, и горечь обманутой надежды  еще  усилила
их отчаяние. В пакете лежал судебный приговор, а внизу были написаны простые
слова:

   УТВЕРЖДАЮ. ДЖ. ВАШИНГТОН.

   - Он погиб! Он погиб! - вскрикнула Френсис, падая на руки тетки.
   - Мой сын! Мой сын! - простонал отец. - На земле нет милосердия, пусть же
небо сжалится над ним! И да будет Вашингтон навсегда лишен того сострадания,
в котором он отказывает моему неповинному сыну!
   - Вашингтон! - растерянно повторил за ним Данвуди, с  ужасом  оглядываясь
вокруг. - Да, Вашингтон сам подписал бумагу, это его рука, здесь  стоит  его
имя, он утвердил страшный приговор...
   - Жестокий, жестокий Вашингтон! - вскричала мисс  Пейтон.  -  Привычка  к
крови сделала его другим человеком!
   - Не осуждайте его, - возразил Данвуди, -  так  поступил  генерал,  а  не
человек. Клянусь жизнью, ему самому больно, когда он вынужден наносить такие
удары.
   - Как я в нем ошиблась! - воскликнула Френсис. - Он  не  спаситель  своей
родины, а холодный и безжалостный тиран. Ах,  Пейтон,  Пейтон,  как  неверно
описали вы мне его характер!
   - Тише, дорогая Френсис, ради бога, успокойтесь. Не говорите так  о  нем.
Ведь он стоит на страже закона.
   - Да, вы нравы, майор  Данвуди,  -  сказал  Генри,  придя  в  себя  после
ужасного удара, лишившего его последней надежды, и  приблизился  к  отцу.  -
Даже я, приговоренный к  смерти,  не  осуждаю  его.  Мне  было  оказано  все
снисхождение, на какое я мог надеяться. На пороге  могилы  я  не  могу  быть
несправедливым. В такую минуту, когда дело Вашингтона только что подверглось
опасности из-за предательства, меня не удивляет непреклонность его  решений.
Теперь мне остается  лишь  приготовиться  встретить  мою  неизбежную  казнь,
которая свершится так скоро. А к тебе, Данвуди, у меня есть одна просьба.
   - Какая? - с трудом проговорил майор.  Генри  обернулся  и,  указывая  на
горько оплакивающих его родных, продолжал:
   - Будь сыном этому старцу, поддержи его  в  минуту  слабости,  защити  от
гонений, которые может вызвать наложенное на  меня  позорное  клеймо.  Среди
правителей этой страны у него не много друзей - пусть  же  твое  влиятельное
имя останется среди них.
   - Обещаю.
   - Не оставь и  эту  беспомощную  невинную  девушку,  -  продолжал  Генри,
указывая на Сару, не понимавшую, что происходит вокруг. - Я надеялся воздать
по  заслугам  тому,  кто  причинил  ей  зло,  -  и  лицо  его  вспыхнуло  от
негодования, - по это дурные мысли, и сейчас мне грешно думать о мести.  Под
твоим покровительством, Пейтон, она найдет приют и участие.
   - Обещаю, - прошептал Данвуди.
   - Наша добрая тетя и так имеет на тебя права, и я не буду говорить о ней.
Но вот самый драгоценный дар, - и, взяв  за  руку  Френсис,  он  с  глубокой
братской любовью посмотрел ей в лицо. - Прижми ее к своей груди и помни, что
на твоем попечении сама невинность и добродетель.
   В горячем порыве майор быстро  протянул  руку,  чтобы  принять  бесценное
сокровище, но Френсис отшатнулась от него и спрятала лицо на груди у тетки.
   - Нет, нет, нет! - прошептала она. - Ни  один  человек,  способствовавший
гибели моего брата, не может быть мне близок.
   Несколько минут Генри  смотрел  на  нее  с  нежным  сожалением,  а  затем
продолжал разговор, который, как все чувствовали,  был  особенно  важен  для
него.
   - Значит, я ошибался. Я думал, Пейтон, что моя сестра  поняла  и  оцепила
твои достоинства, твою благородную преданность делу, которое  ты  защищаешь,
твои заботы о пашем отце, когда он попал  в  плен,  твою  дружбу  ко  мне  -
словом, оценила все великодушие твоего сердца.
   - О да, так и было, - прошептала Френсис, все крепче прижимаясь  лицом  к
груди мисс Пейтон.
   - Дорогой Генри, - сказал Данвуди, - я думаю, что  сейчас  нам  не  стоит
этого касаться.
   - Ты забываешь, - возразил Генри с грустной улыбкой, - что мне  еще  надо
сделать очень много, а времени осталось совсем мало.
   - Я боюсь, - промолвил Данвуди, и лицо его вспыхнуло огнем, - что у  мисс
Уортон создалось превратное мнение обо мне  и  потому  ей  было  бы  слишком
тягостно исполнить твое желание, но это мнение уже невозможно изменить.
   - Нет, нет, нет! - вскричала  Френсис  с  живостью.  -  Нет,  Пейтон,  вы
оправданы. С последним вздохом она развеяла мои сомнения.
   - Великодушная Изабелла!.. - прошептал Данвуди. - Но будет, Генри, пощади
теперь свою сестру, пощади, и меня.
   - Я говорю из жалости к самому себе, - возразил Генри, ласково освобождая
Френсис из объятий тетки. - ч Как можно в наше время  оставлять  двух  таких
прелестных девушек без покровителя? Кров их разрушен, и вскоре скорбь  лишит
их и последнего защитника, - тут Генри с тревогой взглянул на отца. -  Разве
могу я умереть спокойно, зная, какие им угрожают опасности?
   - Ты забываешь обо мне, -  проговорила  мисс  Пейтон,  содрогнувшись  при
мысли о свадебном обряде в такую минуту.
   - Нет, дорогая те