как  к
капитану Уортону был приставлен тот драгун, которого убили, а второго нельзя
было винить за то, что он бросился спасать лошадей, порученных  его  охране,
то капитан Лоутон выслушал его с огорчением, по не рассердился.
   Это известие совершенно изменило планы майора Дан:
   - Данвуди. Он сразу понял, что побег Уортона может набросить тень на  его
собственное доброе имя. Приказ отозвать пехотинцев был  отменен,  и  Данвуди
стал наблюдать за врагом, ожидая  с  таким  же  нетерпением,  как  и  пылкий
Лоутон, малейшей возможности атаковать неприятеля.
   Всего лишь два часа назад  Данвуди  казалось,  что  самый  жестокий  удар
судьба ему нанесла, когда случай сделал Генри его пленником. Теперь он готов
был поставить на карту свою жизнь, лишь бы снова  задержать  своего,  друга.
Все остальные соображения отступили перед муками уязвленного  самолюбия,  и,
возможно, он превзошел бы капитана Лоутона в безрассудстве, если  бы  в  это
мгновение полковник Уэлмир и его солдаты не  перешли  мост  и  не  вышли  на
открытую равнину.
   - Смотрите! - в восторге крикнул капитан  Лоутон,  показывая  пальцем  на
движущуюся колонну. - Джон Булл <Джон Булл (по-английски "Джон Бык")  -  так
насмешливо прозвал англичан писатель-сатирик Джонатан Свифт (1667 -  1745).>
сам идет в мышеловку!
   - Так и есть! - с жаром отозвался Данвуди. - Вряд ли они  развернутся  на
этой равнине: Уортон, наверное, предупредил их о пашей засаде. Но, если  они
это сделают...
   - ..из их войска не уцелеет и  десятка  солдат,  -  прервал  его  капитан
Лоутон, вскочив на коня.
   Вскоре все стало ясно: англичане, пройдя небольшое расстояние по  ровному
полю, развернули фронт с такой старательностью, которая сделала бы им  честь
во время парада в Лондонском Гайд-парке.
   - Приготовиться! На коней! - крикнул майор Данвуди.
   Капитан Лоутон повторил последние слова, да так зычно, что они прозвенели
в ушах Цезаря, стоявшего у открытого окна в доме  мистера  Уортона.  Негр  в
ужасе отскочил; он уже не думал больше, что капитан Лоутон  трус,  и  теперь
ему чудилось, что он все еще видит, как капитан вышел из засады,  размахивая
саблей над головой.
   Англичане подходили медленно и в  полном  порядке,  но  тут  американская
пехота открыла сильный огонь, который  начал  беспокоить  части  королевской
армии, находившиеся ближе к лесу. По совету  подполковника,  старого  вояки,
Уэлмир отдал двум ротам приказ выбить из прикрытия американских  пехотинцев.
Перегруппировка вызвала легкое замешательство, чем Данвуди и  воспользовался
для наступления. Местность была  как  будто  нарочно  выбрана  для  действий
кавалерии,  и  англичане  не  могли   отразить   натиск   виргинцев.   Чтобы
американские солдаты не попали под выстрелы своих же товарищей, спрятавшихся
в засаде, удар был направлен на дальний берег роки,  против  леса,  и  атака
увенчалась полным успехом. Полковник Уэлмир, сражавшийся  на  левом  фланге,
был опрокинут стремительным нападением врага. Данвуди подоспел вовремя, спас
его от сабли одного из своих солдат, поднял с земли, помог сесть на  копя  и
сдал под охрану ординарцу. Выбить пехотинцев из засады Уэлмир  поручил  тому
самому вояке, который предложил эту операцию,  и  тогда  опасность  была  бы
немалой для нерегулярных  американских  отрядов.  Но  свою  задачу  они  уже
выполнили и теперь двинулись по  опушке  леса  к  лошадям,  оставленным  под
охраной на северном крае долины.
   Американцы обошли англичан слева  и,  ударив  с  тыла,  на  этом  участке
обратили их в бегство. Однако второй английский командир, следивший за ходом
битвы, мгновенно повернул свой отряд и открыл  сильный  огонь  по  драгунам,
которые подходили, чтобы начать атаку. В этом отряде  был  и  Генри  Уортон,
вызвавшийся выбить пехотинцев  из  леса;  раненный  в  левую  руку,  он  был
вынужден держать поводья правой. Когда мимо  него  под  воинственную  музыку
трубачей с громкими криками проскакали драгуны, разгоряченная  лошадь  Генри
перестала слушаться, бросилась вперед, встала на дыбы, и  раненному  в  руку
седоку не удалось справиться с ней. Через минуту Генри Уортон  волей-неволей
мчался рядом с капитаном Лоутоном.  Драгун  одним  взглядом  оценил  смешное
положение своего  неожиданного  спутника,  но  тут  оба  врезались  в  линию
англичан, и он успел только крикнуть:
   - Конь знает лучше, чем его седок, чье дело правое!  Добро  пожаловать  в
ряды борцов за свободу, капитан Уортон!
   Как только наступление кончилось, капитан Лоутон, не теряя времени, снова
взял под стражу своего пленника, а увидев, что тот ранен,  приказал  отвести
его в тыл.
   Виргинцы не больно церемонились и с отрядом королевской  пехоты,  которая
почти целиком оказалась в их власти. Заметив, что  остатки  гессенцев  снова
отважились выйти на равнину, Данвуди пустился в  погоню,  быстро  догнал  их
слабых, плохо кормленных лошадей и вскоре разбил немцев наголову.
   Между тем, воспользовавшись дымом и  сумятицей  боя,  значительной  части
англичан удалось  зайти  в  тыл  отряду  своих  соотечественников,  которые,
сохраняя порядок, все еще стояли цепочкой перед  лесом,  но  вынуждены  были
прекратить  стрельбу,  боясь  попасть  в  своих.  Подошедшим   было   ведено
растянуться второй  линией  под  прикрытием  деревьев.  Тут  капитан  Лоутон
приказал молодому офицеру, который командовал конным  отрядом,  стоявшим  на
месте недавнего сражения, ударить по уцелевшей линии  англичан.  Приказ  был
выполнен с такой же быстротой, как  и  отдан,  но  стремительность  капитана
помешала сделать необходимые для успеха атаки приготовления, и  кавалеристы,
встреченные метким огнем неприятеля, в  смятении  отступили.  Лоутон  и  его
молодой товарищ были сброшены с лошадей. По счастью  для  виргинцев,  в  эту
критическую минуту появился майор Данвуди.  Он  увидел  беспорядок  в  рядах
своего войска; у ног его и луже крови лежал Джордж Синглтон, молодой офицер,
которого он любил и очень ценил; упал  с  лошади  и  капитан  Лоутон.  Глаза
майора загорелись. Он проскакал между своим эскадроном и неприятелем, громко
призывая драгун выполнить свой долг, и голос его проник им в  самое  сердце.
Его вид и слова произвели магическое действие. Смолкли крики, солдаты быстро
и  точно  выстроились,  прозвучал  сигнал  к  наступлению,  и  виргинцы  под
предводительством своего  командира  с  неудержимой  силой  понеслись  через
долину. Вскоре поле боя было очищено от врагов; уцелевшие  бросились  искать
убежища в лесу. Данвуди медленно вывел драгун из-под  огня  скрывавшихся  за
деревьями англичан и приступил к печальной обязанности  подбирать  убитых  и
раненых.
   Сержант, которому  было  поручено  доставить  Генри  Уортона  к  хирургу,
торопился выполнить это распоряжение, чтобы как можно  скорее  вернуться  на
поле битвы. Они не добрались и  до  середины  долины,  как  капитан  заметил
человека, внешность и занятие  которого  невольно  привлекли  его  внимание.
Лысая голова этого чудака была непокрыта, хотя  из  кармана  бриджей  торчал
обильно напудренный парик. Сюртук он снял и до локтя засучил рукава сорочки;
испачканные кровью одежда, руки и даже лицо изобличали его профессию; во рту
у него была сигара; в правой руке он держал какие-то странные инструменты, а
в левой - обгрызенное яблоко, от которого он иногда откусывал,  вынимая  изо
рта упомянутую сигару. Он стоял, погрузившись в созерцание  лежавшего  перед
ним бездыханного гессепца. Неподалеку, опершись на мушкеты и устремив взгляд
в сторону боя, стояли трое или четверо пехотинцев; с  ними  рядом,  судя  по
инструментам в руке и окровавленному платью, был помощник хирурга.
   - Вот это доктор, сэр, - сухо сказал Генри Уортону его провожатый,  -  он
мигом забинтует вам руку.
   Подозвав к себе солдат, он что-то шепнул им,  показывая  на  пленного,  и
вихрем понесся к своим товарищам.
   Генри подошел к забавной фигуре  и,  увидев,  что  на  него  не  обращают
внимания, хотел попросить, чтобы ему оказали помощь, но тут  доктор  прервал
молчание и заговорил сам с собой:
   - Ну, теперь не сомневаюсь - этого человека убил капитан Лоутон. Я в этом
так уверен, будто собственными глазами видел, как он нанес удар. Сколько раз
я внушал ему, чтоб он выводил врагов из строя, но не губил их! Бессмысленное
уничтожение рода человеческого жестоко; к тому же,  нанося  подобные  удары,
Лоутон делает ненужной помощь врача, а это значит, что он  не  уважает  свет
науки.
   - Не найдется ли у вас свободной минутки,  сэр,  -  обратился  к  доктору
Генри Уортон, - чтобы уделить внимание этой пустяковой ране?
   - А! - вскричал хирург, встрепенувшись, и оглядел Генри с ног до  головы.
- Вы откуда, с поля сражения? И много там дела, сэр? . -  Много,  -  ответил
Генри, с  помощью  хирурга  снимая  сюртук.  -  Тревожное  время,  смею  вас
заверить.
   - Тревожное, - повторил доктор, усердно занимаясь перевязкой. - Вы  очень
порадовали меня, сэр: пока люди тревожатся, в них  есть  жизнь,  а  пока  не
угасла жизнь, есть и надежда. А вот случай, когда мое искусство  бесполезно.
Я только что вставил мозги в череп одному пациенту, по мне сдается,  он  был
мертвецом раньше, чем я его видел. Занятный случай, сэр; я вам покажу  -  он
тут недалеко, за изгородью, вместе с другими трупами,  их  там  порядочно...
Ага, пуля скользнула по кости,  не  раздробив  ее.  Вам  повезло,  что  вами
занимается опытный хирург, а не то вы могли бы лишиться руки.
   - Неужели? - с некоторым беспокойством воскликнул Генри. -  Я  не  думал,
что рана настолько серьезна.
   - Нет, рана не серьезна, но у вас такая подходящая для операции рука, что
новичок мог бы не устоять перед искушением оттяпать ее.
   - Черт возьми! - крикнул капитан. -  Разве  кому-нибудь  может  доставить
удовольствие уродовать себе подобных?
   - Сэр, - с важностью заметил хирург, - ампутировать руку по всем правилам
науки - операция, которая доставляет удовольствие. Не  думаю,  чтоб  молодой
хирург устоял перед  таким  соблазном;  увлеченный  делом,  он  не  стал  бы
обращать внимания на разные мелочи.
   Разговор прервали драгуны, медленно приближавшиеся к месту своей  прежней
стоянки; среди них были и легко раненные солдаты, которые  просили  поскорей
оказать им помощь.
   Генри Уортона взяли под конвои, и молодой человек с тяжелым сердцем снова
направился к дому отца.
   В этих схватках англичане потеряли около трети  своей  пехоты.  Уцелевшие
собрались в лесу. Понимая, что их позиция почти  неуязвима  и  атаковать  их
бессмысленно, майор Данвуди оставил на поле сильный отряд под  командованием
капитана Лоутона, приказав следить за всеми  передвижениями  англичан  и  не
упускать возможности нанести им урон, прежде чем они сядут на свои суда.
   Майору сообщили, что другой  неприятельский  отряд  выступил  со  стороны
Гудзона, и он счел своим долгом быть наготове,  чтобы  разрушить  замыслы  и
этих вражеских сил. Капитану Лоутону он строго-настрого  запретил  атаковать
врага, пока для этого не представится удобный случай.
   Лоутон был ранен в голову и упал с лошади, оглушенный скользнувшей по его
черепу пулей; на прощанье Данвуди шутя сказал ему, что если он еще раз будет
так неосторожен, то люди подумают, будто у него не все дома.
   Англичане выступили налегке, без обоза, ибо должны были  лишь  уничтожить
несколько складов с провизией, заготовленной, как полагали, для американской
армии. Теперь  они  отходили  через  лес  в  горы  и,  двигаясь  по  тропам,
недоступным для кавалерии, направились к своим судам.

Глава 8

   Пожар пылал и меч сверкал,
   Так длилось много дней,
   И дети в пламени войны
   Теряли матерей.
   Потеря близких, мор и беды -
   Вот какова цена победы
   Саути

   Гул сражения  не  достигал  больше  ушей  встревоженных  обитателей  дома
мистера Уортона. Наступила томительная тишина. Френсис, в одиночестве у себя
в комнате, все еще старалась не слушать шума и тщетно призывала к себе  свое
мужество, чтобы пойти узнать об ужасавшем ее исходе битвы. Луг,  на  котором
виргинцы атаковали вражескую пехоту, был расположен не дальше чем в миле  от
"Белых акаций", и, когда замолкали  мушкетные  выстрелы,  оттуда  доносились
крики сражавшихся. Когда  Генри  удалось  бежать,  мистер  Уортон  прошел  в
комнату, где укрывались его свояченица и старшая дочь, и все трое с трепетом
стали  ждать  вестей.  Наконец,  не  в  силах  больше  выносить  мучительную
неизвестность, Френсис присоединилась к своим близким;  вскоре  они  послали
Цезаря узнать, что  творится  за  пределами  дома  и  чьи  победные  знамена
развеваются над лугом. Отец коротко  рассказал  изумленным  дочерям  и  мисс
Пейтон, при каких обстоятельствах бежал Генри. Не успели они  опомниться  от
удивления,  как  открылась  дверь,  и  сам  Генри  вошел  в   комнату;   его
сопровождали два солдата, а следом за ними появился и Цезарь.
   - Генри.., сын мой, сын мой! - вскрикнул,  протягивая  руки,  потрясенный
отец, не в состоянии подняться с места от волнения. - Что я вижу! Ты снова в
плену.., твоя жизнь в опасности?
   - Мятежникам посчастливилось больше, чем нам, - ответил молодой  человек,
силясь улыбнуться. - Я храбро бился  за  свою  свободу,  но  преступный  дух
мятежа вселился даже в коней: лошадь, на которой я ехал, против моей воли  -
могу вас в этом заверить - понесла меня в самую гущу солдат Данвуди.
   -  И  тебя  опять  задержали?  -  спросил  отец,  испуганно  взглянув  на
вооруженных спутников сына.
   - Именно так. Мистер Лоутон, который так далеко видит, тотчас же задержал
меня.
   - А почему не вы его, масса Генри? - с досадой вскрикнул Цезарь.
   - Это легче сказать, чем сделать, - улыбаясь, ответил молодой капитан,  -
тем более, - добавил  он,  посмотрев  на  часовых,  -  что  эти  джентльмены
постарались лишить меня возможности пользоваться правой рукой.
   - Ты ранен! - в один голос воскликнули встревоженные сестры.
   - Всего лишь царапина, - успокоительно сказал  брат  и  в  доказательство
своих слов вытянул раненую руку - но в самую критическую минуту она  подвела
меня.
   Цезарь бросил негодующий взгляд на солдат, словно именно они были повинны
в этом, и вышел из комнаты. Капитан в нескольких словах рассказал  все,  что
знал о событиях злополучного дня. По его  мнению,  исход  дела  еще  не  был
решен, ибо, когда его увели с поля боя, виргинцы отступали.
   - Они заманивали белку, - неожиданно вмешался один из  стражей,  -  и  не
забыли оставить славного пса, чтоб он схватил зверька, когда тот спустится с
дерева.
   - Да, - резко добавил его товарищ,  -  капитан  Лоутон  пересчитает  носы
уцелевшим, прежде чем они доберутся до своих вельботов.
   Во время этого разговора Френсис стояла, держась за спинку стула; замирая
от страха, она ловила каждое слово и то бледнела, то краснела;  ноги  у  нее
подкашивались. Наконец, сделав отчаянное усилие, она спросила:
   - Кто-нибудь из офицеров ранен.., с той или другой стороны?
   - Да, - грубовато ответил часовой. - Молодые южане так горячатся  в  бою,
что редко кого-нибудь из них не сшибают.  Один  раненый  сказал  мне,  будто
капитан Синглтон убит, а майор Данвуди...
   Больше Френсис ничего не слышала: потеряв сознание, она  упала  на  стул,
стоявший у нее за спиной. Заботы родных помогли ей прийти в себя, а  капитан
встревоженно спросил:
   - Но ведь майор Данвуди не ранен?
   - За него можно не беспокоиться, - ответил часовой, не  обращая  внимания
на волнение семейства Уортон.  -  "Кому  суждено  быть  повешенным,  тот  не
утонет", как говорится; если бы пуля могла попасть  в  майора  Данвуди,  его
давно бы уже не было на свете. Я хотел сказать, что майора  ужасно  огорчила
смерть капитана Синглтона. Знай я, что  леди  так  интересуется  майором,  я
говорил бы осторожнее...
   Френсис живо вскочила с места; щеки ее пылали от смущения, и, опираясь на
руку тетки, она уже собиралась покинуть  комнату,  как  вдруг  появился  сам
Данвуди. В первую минуту взволнованная девушка ощутила безграничную радость,
но тут же отступила назад, испуганная незнакомым ей выражением лица  майора.
Суровость боя оставила тень на его чертах, глаза смотрели  сосредоточенно  и
строго, нежная улыбка, озарявшая при встрече с невестой  его  смуглое  лицо,
сменилась  мрачной  озабоченностью.  Казалось,  его   душой   владело   одно
всепоглощающее чувство. Он сразу же приступил к делу.
   - Мистер Уортон, - начал он очень серьезно, - в такое время  не  к  месту
излишние церемонии. Боюсь, что один из моих офицеров  смертельно  ранен,  и,
рассчитывая на ваше гостеприимство, мы принесли его в ваш дом.
   - Я счастлив, сэр, что вы это сделали,  -  сказал  мистер  Уортон,  сразу
уразумев, как для него важно расположить к себе американцев. - Нуждающиеся в
моей помощи всегда желанные гости в моем  доме,  а  друг  майора  Данвуди  -
вдвойне.
   - Благодарю вас, сэр, - ответил Данвуди поспешно, - и за себя и за  того;
кто не в силах сам поблагодарить вас. С  вашего  разрешения,  мы  тотчас  же
отнесем раненого в комнату, там врач его осмотрит и скажет свое мнение о его
состоянии.
   Так и было сделано. У Френсис болезненно сжалось сердце, когда  ее  жених
вышел, ни разу не взглянув на нее.
   В женской любви есть преданность, не терпящая соперничества. Вся нежность
души и вся сила воображения подчинены  этой  тиранической  страсти;  а  если
отдаешь себя целиком, то  ждешь  взамен  того  же.  Френсис  провела  долгие
мучительные часы, терзаясь беспокойством за Данвуди, а теперь он встретил ее
без улыбки, расстался без слова привета. Пылкость ее чувств не ослабела,  но
надежда поколебалась. Когда мимо Френсис  пронесли  почти  бездыханное  тело
друга Данвуди, девушка бросила взгляд на того, кто, казалось,  отнял  у  нее
любовь.
   Она увидела мертвенно-бледное  лицо,  услышала  затрудненное  дыхание,  и
образ смерти мелькнул перед нею в самом страшном  ее  обличье.  Данвуди  шел
подле Синглтона. Держа его  за  руку,  он  строго  наказывал  людям,  несшим
раненого, двигаться с осторожностью; словом, проявлял заботливость, на какую
в таких случаям способна только нежная дружба. Отвернув  голову  в  сторону,
Френ; - сие неслышно прошла вперед и растворила перед  ними  дверь.  Девушка
решилась поднять свои кроткие голубые  глаза  на  лицо  майора  лишь  тогда,
когда, пройдя мимо, он коснулся ее платья; но он не ответил на ее взгляд,  и
Френсис, невольно вздохнув, направилась  к  себе  в  спальню,  чтобы  побыть
одной.
   Капитан Уортон дал слово своим караульным  не  делать  больше  попыток  к
бегству; потом, чтобы помочь отцу, он взял на себя обязанности хозяина дома.
Выйдя в коридор, он встретил хирурга, так ловко перевязавшего ему руку;  тот
направлялся в комнату раненого офицера.
   - А! - воскликнул ученик Эскулапа <Эскулап (римск, миф.) - бог врачебного
искусства.>. - Я вижу, вы чувствуете себя неплохо... Но погодите, нет  ли  у
вас булавки? Впрочем, не надо, у меня есть своя. Не простудите рану, а не то
кому-нибудь из моих юнцов придется возиться с вами.
   - Упаси бог! - пробормотал капитан, старательно поправляя свою повязку.
   В эту минуту на пороге показался Данвуди и  громким  голосом  нетерпеливо
крикнул:
   - Скорей, Ситгривс, скорее! Этак Джордж Синглтон истечет кровью.
   - Как, Синглтон? Господи помилуй!  Так  это  Джордж..,  бедный  маленький
Джордж! - с искренним волнением  воскликнул  доктор  и  поспешил  к  постели
больного. - Слава богу, он жив, а если не угасла жизнь, есть и надежде.  Это
первый пациент с серьезным ранением за нынешний день, которого мне  принесли
не убитым. Капитан Лоутон учит своих  солдат  наносить  такие  бесцеремонные
удары. Бедняга Джордж... Черт возьми, это же мушкетная пуля!
   Юный страдалец, взглянув на жреца  науки  со  слабой  улыбкой,  попытался
протянуть ему руку. В его взгляде и жесте  была  мольба,  глубоко  тронувшая
хирурга. Он снял очки, чтобы вытереть  навернувшиеся  на  глаза  непривычные