идею;
и вернувшись в ледяной  дом,  мог  сообщить  своим  товарищам  уже  вполне
созревший у него в уме план.
   - Мне пришло в голову, - заявил он, - поставить маяк на вершине  утеса,
который подымается над нашими головами.
   - Маяк? - в один голос воскликнули его товарищи.
   - Да,  маяк!  Он  окажется  вдвойне  полезным:  когда  мы  будем  ночью
возвращаться из дальних экскурсий, он будет  указывать  нам  дорогу,  а  в
долгие зимние месяцы - освещать площадку.
   - Несомненно, - ответил Альтамонт, - такой аппарат  был  бы  нам  очень
полезен. Но как его устроить?
   - С помощью одного из фонарей "Порпойза".
   - Прекрасно! Но что же будет гореть в фонаре? Неужели тюлений жир?
   - О нет! Тюлений жир дает слишком слабый свет, который  едва  ли  будет
виден в тумане.
   - Уж не собираетесь ли вы добывать из каменного угля светильный газ?
   - И этот способ освещения в данном случае непригоден; к тому же  мы  не
можем пожертвовать топливом.
   - Тогда, - сказал Альтамонт, - я уж не знаю...
   - Ну, а я думаю, - заявил Джонсон, -  что  нет  такой  вещи  на  свете,
которой  не  мог  бы  сделать  доктор!  После   ртутной   пули,   ледяного
зажигательного стекла и постройки форта Провидения я...
   - Но скажите же, как вы думаете устроить маяк? - перебил Альтамонт.
   - Очень просто, - ответил доктор. - Я устрою электрический маяк!
   - Электрический маяк?
   - Ну, да! Ведь на борту "Порпойза" имеется батарея  Бунзена,  и  она  в
полной исправности?
   - Да, - отвечал Альтамонт.
   - Вероятно, вы ее захватили для каких-нибудь опытов  по  электричеству;
ведь у нас здесь все,  что  нужно,  -  изолированные  провода  и  кислота,
необходимая для элементов. Значит, нетрудно получить электрический свет. И
светло нам будет, да и не так это сложно.
   - Замечательно, - воскликнул Джонсон, - и чем скорее...
   - Ну, что  ж,  материал  у  нас  есть,  -  сказал  доктор,  -  и  через
какой-нибудь час мы сложим ледяной столб высотою  в  десять  футов.  Этого
будет вполне достаточно.
   Доктор вышел наружу; его товарищи вслед за ним  взобрались  на  вершину
утеса; работа закипела, и вскоре на столбе уже был укреплен фонарь, взятый
с "Порпойза".
   Затем доктор приладил к фонарю провода, которые другим концом примыкали
к батарее, стоявшей в зале ледяного дома, где ей не мог  повредить  мороз.
Оттуда провода тянулись до самого маяка.
   Все это было проделано очень быстро,  и  путешественники  ждали  только
вечера, чтобы насладиться новым эффектом.  Когда  стемнело,  сблизили  два
угольных стержня, установленных внутри фонаря на некотором расстоянии друг
от друга, - и яркие лучи снопом вырвались из фонаря и залили  окрестность.
Этот свет не ослабевал и не гас  на  ветру.  Чудное  зрелище  представляли
электрические  лучи,   белизной   не   уступавшие   снежным   полям;   все
возвышенности, бугры и торосы стали отбрасывать резкие тени.
   Джонсон в восторге захлопал в ладоши.
   - Наш доктор ухитрился сделать солнце! - воскликнул он.
   - Надо уметь делать все понемногу, - скромно ответил Клоубонни.
   Однако мороз дал себя знать и положил конец  их  восторгам.  Все  пошли
домой отогреваться под одеялами.
   Жизнь в ледяном доме текла размеренно.  С  пятнадцатого  до  двадцатого
апреля  стояла  переменчивая  погода.  Температура  резко  колебалась:  за
несколько часов она могла подскочить или опуститься на двадцать  градусов;
снегопады и метели сменялись сухими морозами,  к  всякий  раз,  выходя  из
дому, приходилось иметь в виду возможную перемену погоды.
   Но в субботу ветер стих, и это позволило  путешественникам  предпринять
экскурсию, решено было посвятить этот день охоте,  чтобы  пополнить  запас
продовольствия.
   Альтамонт,  доктор  и  Бэлл,  вооруженные  двуствольными   ружьями,   с
достаточным количеством  зарядов,  небольшим  топором  и  снеговым  ножом,
взятыми на случай, если бы понадобилось соорудить себе укрытие,  двинулись
в путь утром при пасмурной погоде.
   За их отсутствие Гаттерас должен  был  осмотреть  берега  и  произвести
кое-какие съемки. Доктор не забыл привести в действие маяк, свет  которого
успешно боролся с лучами дневного светила. И в  самом  деле,  один  только
электрический свет, равный  силе  света  трех  тысяч  свечей  или  трехсот
газовых рожков, может выдержать сравнение с солнечным светом.
   Погода стояла сухая, холодная и безветренная.  Охотники  направились  к
мысу Вашингтона; по твердому насту  идти  было  нетрудно.  В  полчаса  они
прошли три мили, отделявшие мыс от форта  Провидения.  Дэк  весело  прыгал
вокруг спутников.
   Береговая линия отклонялась к востоку; горы, окружающие залив Виктории,
постепенно  понижались  к  северу.   На   основании   этого   можно   было
предположить, что Новая Америка - остров. Но на этот раз в  их  задачу  не
входило определение его очертаний.
   Охотники быстро шагали вдоль побережья, не встречая ни малейших  следов
человеческого жилья. Они ступали по  девственной  почве,  которой  еще  не
касалась нога человека.
   За первые три часа охотники прошли миль пятнадцать, закусывая на  ходу.
Казалось, их охоте не суждено было увенчаться успехом.  Действительно,  им
удалось обнаружить только следы  зайцев,  песцов  и  волков.  Кое-где  уже
порхали пуночки, предвестницы весны.
   Охотники отклонились в  сторону,  огибая  глубокие  ущелья  и  отвесные
скалы, примыкавшие к горе Бэлла. Потеряв  напрасно  несколько  часов,  они
снова вернулись на побережье. Лед еще не тронулся. Море  было  сковано  на
всем своем протяжении; но следы тюленей говорили о том, что  эти  животные
уже начали вылезать на поверхность ледяных полей подышать  воздухом.  Судя
по огромным следам на снегу и проделанным  во  льду  отдушинам,  несколько
тюленей выходили на берег совсем недавно.
   Животные эти очень любят солнце и охотно выходят на сушу  понежиться  в
его живительных лучах.
   Доктор обратил внимание товарищей на это обстоятельство.
   - Заметим хорошенько это место, - сказал он, - возможно, что  летом  мы
найдем здесь сотни тюленей. В малонаселенных  местах  к  ним  очень  легко
подойти, да и убивать их не составит труда.  Только  не  надо  их  пугать,
потому  что  тюлени  исчезают  тогда  как  по  волшебству  и   больше   не
возвращаются.  Иной  раз  неумелые  промышленники,   вместо   того   чтобы
поодиночке охотиться на тюленей, нападают на них гурьбой, с шумом и гамом,
и упускают свою добычу.
   - А что, на тюленей охотятся только из-за шкур и жира? - спросил Бэлл.
   - Европейцы - да,  но  эскимосы  едят  тюленей,  хотя  сырая  тюленина,
политая кровью и жиром, далеко не аппетитна. Впрочем, все дело в умении, и
я берусь приготовить чудесные тюленьи котлеты, которыми не побрезгует даже
гурман, если не побоится их черноватого цвета.
   - За чем же дело стало! - сказал Бэлл. - Попробуем. Даю вам слово,  что
съем столько тюленьих котлет, сколько вам будет угодно. Слышите, доктор?
   - Дорогой Бэлл, вы, вероятно, хотите  сказать,  -  сколько  вы  сможете
съесть.  Но  сколько  ни  старайтесь,  вам  ни  за  что  не  сравняться  в
прожорливости с  гренландцем,  который  съедает  ежедневно  от  десяти  до
пятнадцати фунтов тюленины.
   - Пятнадцать фунтов! - воскликнул Бэлл. - Вот так желудок!
   - Полярный желудок,  -  ответил  доктор,  -  удивительный  желудок:  он
расширяется и  сокращается  по  желанию,  способен  переносить  длительную
голодовку и избыток пищи. В начале обеда эскимос тощ, а в конце - его и не
узнаешь, - так он растолстел! Правда, обед эскимоса  нередко  продолжается
целый день.
   - Как видно, такая прожорливость свойственна только обитателям холодных
стран, - сказал Альтамонт.
   -  По-видимому,  так,  -  ответил  доктор.  -  В  арктических   странах
приходится много есть; это необходимо для сохранения не только сил,  но  и
самой жизни. Поэтому Компания  Гудзонова  залива  отпускает  ежедневно  на
каждого человека восемь фунтов мяса, или двенадцать фунтов  рыбы,  или  же
два фунта пеммикана.
   - От такого питания как не быть сильным! - заметил Бэлл.
   - Не так уж много оно дает сил,  как  вы  думаете,  друг  мой:  индеец,
поглотивший такую уйму,  производит  не  больше  работы,  чем  англичанин,
съевший фунт говядины и выпивший пинту пива.
   - Выходит, все к лучшему, доктор?
   - Разумеется. Однако обед эскимосов может хоть кого удивить.  Сэр  Джон
Росс  во  время  зимовки  на   полуострове   Бутия   постоянно   изумлялся
прожорливости своих проводников. Он рассказывает, между прочим,  что  двое
эскимосов, - заметьте, только двое, - за одно утро  съели  целую  четверть
мускусного быка. Они нарезали мясо длинными лентами и  запихивали  в  рот;
затем каждый отрезал у самых  губ  часть  ленты,  не  вошедшей  в  рот,  в
передавал ее товарищу. Иной раз эти обжоры развешивали  ленты  мяса  таким
образом, чтобы они свешивались до самого пола, и мало-помалу пожирали  их,
а затем, лежа на земле, переваривали, как удав - проглоченного быка.
   - Бррр! Что за отвратительное зрелище! - воскликнул Бэлл.
   - Всякий обедает по-своему, - философически заметил Альтамонт.
   - К счастью, это так! - ответил доктор.
   - Да, - сказал Альтамонт, - как видно, в полярных странах потребность в
еде исключительно велика. Неудивительно, что  полярные  путешественники  в
своих отчетах постоянно упоминают о еде.
   - Вы правы, - согласился Клоубонни, - я сам это заметил! Происходит это
не только потому, что в полярных странах  человек  нуждается  в  усиленном
питании, но  еще  и  потому,  что  там  порой  очень  трудно  его  добыть.
Волей-неволей постоянно думаешь о еде, а что на уме, то и на языке.
   - Однако, - сказал Альтамонт, - насколько я помню, на  севере  Норвегии
крестьяне  не  нуждаются  в  таком  усиленном  питании  и   довольствуются
небольшим количеством молока, яиц, хлеба с примесью березовой  коры  и  по
временам лососиной. Мяса они не едят никогда, а между  тем  посмотрели  бы
вы, какие это молодцы!
   - Все  зависит  от  физической  организации,  -  ответил  доктор,  -  и
объяснить это я не берусь, но я думаю, что  второе  или  третье  поколение
норвежцев, переселившихся в Гренландию, под конец  стало  бы  питаться  на
гренландский лад. Если бы и нам  суждено  было  надолго  остаться  в  этой
благодатной стране, то и мы, друзья мои, подобно эскимосам, пожалуй, стали
бы отпетыми обжорами.
   - Доктор так много говорил о еде,  что  мне  даже  захотелось  есть,  -
заявил Бэлл.
   - Ну, нет, -  сказал  Альтамонт,  -  мне  после  ваших  рассказов  даже
противно думать о тюленине. А!  Да  вот,  кажется,  представляется  случай
испытать себя, - посмотрите, вон там на льдине какое-то большое животное!
   - Это морж! - воскликнул Клоубонни. - Тише! Вперед!
   Действительно, в двухстах ярдах от охотников на льду разлегся  огромный
морж; он с наслаждением потягивался и поворачивался с буку на бок,  греясь
в бледных лучах полярного солнца.
   Охотники разошлись в разные стороны, чтобы окружить  моржа  и  отрезать
ему путь к отступлению. Прячась за торосами, они приблизились  к  нему  на
несколько туазов и дали залп.
   Морж свалился, но силы еще не покинули его, он старался проломить  лед,
чтобы ускользнуть от охотников. Альтамонт ринулся  на  него  с  топором  и
нанес  несколько  ударов.  Животное  отчаянно  защищалось,  но   несколько
выстрелов  прикончили  его,  и  бездыханный  морж  растянулся   на   льду,
обрызганном его кровью.
   Это было крупное животное длиной в пятнадцать футов, считая от морды до
хвоста; из него можно было бы добыть несколько бочонков жира.
   Доктор отрезал лучшие части от моржовой туши, а  все  остальное  бросил
воронам, которые уже носились над льдами.
   Смеркалось. Пора было возвращаться в форт Провидения; небо прояснилось;
луна еще не вставала, и звезды ярко сверкали.
   - Идемте! - сказал доктор. - Время уже позднее. Сегодня  нам  не  очень
повезло. Впрочем, если охотник настрелял дичи себе на ужин, то он не имеет
права жаловаться. Пойдем кратчайшим путем и  постараемся  не  заблудиться.
Звезды укажут нам путь.
   Однако не так-то легко ориентироваться по Полярной  звезде  в  странах,
где она блещет над самой  головой  путешественника.  Действительно,  когда
север находится в зените, то  другие  части  света  трудно  определить.  К
счастью, луна и крупные созвездия помогли доктору найти дорогу.
   Для сокращения пути доктор решил не идти вдоль извилистого побережья, а
напрямик пробираться к форту. Так было ближе, зато рискованно, и  в  самом
деле  -  не  прошло  и  нескольких  часов,   как   охотники   окончательно
заблудились.
   Они уже подумывали о том, чтобы переночевать в ледяном домике, а наутро
вернуться на побережье и идти по  ледяному  полю.  Но  доктор,  зная,  что
Гаттерас и Джонсон будут беспокоиться, настаивал на продолжении пути.
   - Нас поведет Дэк, - заявил он, - а Дэк никак не  может  ошибиться.  Он
одарен особым инстинктом и не  нуждается  ни  в  компасе,  ни  в  звездах.
Пойдем-ка за ним.
   Дэк шел впереди; путешественники вполне доверяли его чутью.  И  они  не
ошиблись, потому что вскоре на горизонте показался свет; это не могла быть
звезда, потому что ее ни за что бы не увидать в густом тумане.
   - Это наш маяк! - воскликнул доктор.
   - Вы так думаете? - усомнился Бэлл.
   - Я уверен! Идем!
   По мере того как  путешественники  приближались,  свет  становился  все
ярче. Вскоре они вступили в полосу светящейся пыли; они шли  в  гигантском
луче; их огромные отчетливые тени тянулись за ними по  сверкающей  снежной
пелене.
   Путешественники ускорили шаги и через полчаса уже поднимались по откосу
в форт Провидения.



9. ТЕПЛО И ХОЛОД

   Гаттерас и Джонсон с беспокойством поджидали товарищей. Охотники  очень
обрадовались, добравшись, наконец,  до  теплого  уютного  уголка.  Вечером
температура сильно понизилась, и термометр показывал -23ьF (-31ьС).
   Измученные, полузамерзшие охотники совсем выбились из сил.  К  счастью,
печи работали исправно, и плита была  растоплена.  Доктор  преобразился  в
повара и нажарил несколько котлет из моржового мяса. В девять часов вечера
все пятеро уселись за сытный ужин.
   - Ей-богу, - сказал Бэлл, - пусть меня назовут эскимосом, -  но  должен
признаться, что еда - важное дело во время полярной  зимовки.  Если  попал
тебе порядочный кусок, уписывай за обе щеки!
   У всех рты были набиты и никто не  мог  сразу  же  ответить  Бэллу.  Но
доктор кивнул в знак согласия.
   Моржовые котлеты оказались превосходными. Правда, их никто  не  хвалил,
но их живо истребили, а это равносильно одобрению.
   За десертом доктор, по своему обыкновению, приготовил  кофе.  Клоубонни
никому не позволял варить этот превосходный напиток, приготовлял  его  тут
же на столе в кофейнике на спиртовке  и  подавал  кипящим.  Если  кофе  не
обжигал ему языка, доктор не удостаивал проглотить  свою  порцию.  В  этот
вечер он пил такой горячий кофе, что никто не мог ему подражать.
   - Да вы сожжете себе рот, доктор, - сказал Альтамонт.
   - Никогда, - ответил он.
   - Что у вас, небо луженое, что ли? - спросил Джонсон.
   - Ничуть, друзья мои. Советую вам брать пример с меня. Некоторые  люди,
в том числе и я,  пьют  кофе  температурой  в  сто  тридцать  один  градус
(+55ьС).
   - Сто тридцать один градус! - воскликнул Альтамонт. - Да ведь даже рука
не выдержит такой температуры!
   - Разумеется, Альтамонт, потому что рука выносит  температуру  не  выше
пятидесяти градусов. Но небо и язык менее чувствительны и выносят то, чего
не может выдержать рука.
   - Вы меня удивляете, - сказал Альтамонт.
   - Что ж, я постараюсь вас убедить.
   Доктор взял термометр, погрузил его  в  горячий  кофе,  подождал,  пока
ртуть  понизилась  до  пятидесяти  пяти  градусов,  и  затем   с   видимым
удовольствием выпил живительный напиток.
   Бэлл хотел было последовать примеру  доктора,  но  обжег  себе  язык  и
завопил не своим голосом.
   - Это от непривычки, - улыбнулся Клоубонни.
   - Не скажете ли вы, доктор, - спросил Альтамонт,  -  какую  температуру
может выдержать человек?
   - Охотно, - отвечал доктор. - Были произведены  соответствующие  опыты,
надо сказать, весьма любопытные.  Могу  привести  несколько  замечательных
фактов.  Они  вам  докажут,  что  можно  ко  всему  привыкнуть,   даже   к
температуре,  при  которой  жарятся  бифштекс.  Известно,   что   девушки,
работавшие в общественной пекарне города Ларошфуко во Франции,  в  течение
десяти минут оставались в печи, накаленной до трехсот  градусов  (+132ьС),
то есть температура была на восемьдесят восемь градусов выше точки кипения
воды. Вокруг них жарились в печи яблоки и говядина.
   - Вот так девушки! - воскликнул Альтамонт.
   -  А  вот  вам  другой,  не  подлежащий  сомнению  факт.  Восемь  наших
соотечественников - Фордайс, Банкс,  Соландер,  Благдин,  Хом,  Нус,  лорд
Сифорт и капитан Филипс - выдержали в тысяча семьсот  семьдесят  четвертом
году температуру в двести девяносто пять градусов (+128ьС) в печи,  где  в
это время жарился ростбиф и варились яйца.
   - И это были англичане? - не без гордости спросил Бэлл.
   - Да, Бэлл, англичане, - ответил доктор.
   - О, американцы сделали бы и почище того, - заявил Альтамонт.
   - Они изжарились бы, - засмеялся Клоубонни.
   - А почему бы и нет? - возразил американец.
   - Во всяком случае, сделать этого они не пытались, поэтому я ограничусь
своими соотечественниками. Упомяну еще об  одном  факте,  который  кажется
прямо невероятным, но свидетелей его нельзя  заподозрить  во  лжи.  Герцог
Рагузский и доктор Юнг, француз и австриец,  своими  глазами  видели,  как
один турок окунулся в ванну, температура которой достигала ста  семидесяти
градусов (+78ьС).
   - Мне кажется, - заметил Джонсон, - что это далеко не так замечательно,
как то, что делали служанки общественной пекарни и наши соотечественники.
   - Простите, - сказал доктор, - но одно дело выдерживать горячий воздух,
а другое - погружаться в горячую воду. Горячий воздух производит испарину,
предохраняющую  тело  от  ожога,  а  в  горячей   воде   мы   не   потеем,
следовательно, обжигаемся. Поэтому для ванн рекомендуется  температура  не
выше ста  семи  градусов  (+42ьС).  Видно,  у  этого  турка  был  какой-то
необыкновенный организм, раз он мог выдерживать такую высокую температуру.
   - Скажите, доктор, - спросил Джонсон,  -  какая  вообще  температура  у
животных?
   -  У  различных  классов  животных  различная  температура,  -  ответил
Клоубонни.  -  Так,  самая  высокая  температура  наблюдается  у  птиц,  в
особенности у кур  и  уток.  Температура  их  тела  превышает  сто  десять
градусов (+43ьС), в то время как у филина она не выше ста четырех (+40ьС).
Затем идут млекопитающие и люди; температура тела англичан в среднем - сто
один градус (+37ьС).
   - Я уверен,  что  Альтамонт  и  здесь  будет  доказывать  превосходство
американцев, - засмеялся Джонсон.
   - Да, среди нас есть люди очень горячие, - сказал Альтамонт, -  но  так
как мне не приходилось измерять им температуру ни подмышкой, ни во рту, то
я боюсь что-нибудь утверждать.
   - Люди, принадлежащие к различным  расам,  -  продолжал  доктор,  -  не
обнаруживают  значительной  разницы  в  температуре,  если   находятся   в
одинаковых условиях, причем характер пищи не играет особой роли. Могу  вам
даже сказать, что температура человеческого тела под экватором и на полюсе
одна и та же.
   - Следовательно, - спросил Альтамонт, - теплота нашего  тела  одинакова
как здесь, так и в Англии?
   -  Почти  одинакова,  -  ответил  доктор.   -   Что   касается   других
млекопитающих,  то  их  температура  вообще  несколько  выше   температуры
человека. Ближе всех в этом отношении стоят к человеку лошадь, заяц, слон,
дельфин и тигр; кошка, белка, крыса, пантера, овца, бык, собака, обезьяна,
козел, коза обладают температурой в сто три градуса,  но  свинья  всех  их
превосходит, ибо ее температура даже выше