ыл  к
острову Бичи, где и провел зиму тысяча  восемьсот  сорок  пятого  -  сорок
шестого года.
   - Но как узнали все эти подробности? - спросил плотник Бэлл.
   - Подробности эти поведали нам,  во-первых,  три  могилы,  обнаруженные
экспедицией Остина в тысяча восемьсот пятидесятом  году  и  заключавшие  в
себе  останки  трех  матросов  Франклина,  а  затем  документ,   найденный
лейтенантом Гобсоном с брига "Фокс" и помеченный двадцать  седьмым  апреля
тысяча восемьсот сорок  восьмого  года.  Итак,  нам  известно,  что  после
зимовки "Эребус" и "Террор" поднялись проливом Веллингтона  до  шестьдесят
седьмой параллели, но вместо того чтобы продолжать путь на север,  правда,
путь совершенно непосильный, они направились к югу...
   - И это погубило их! - раздался  суровый  голос.  -  Спасение  было  на
севере!
   Все оглянулись. Перед ними, опершись на поручни  юта,  стоял  Гаттерас.
Это он бросил экипажу эти грозные слова.
   - Без сомнения, - продолжал  доктор,  -  Франклин  хотел  добраться  до
берегов Америки. На этом гибельном пути его захватила буря, а двенадцатого
сентября тысяча восемьсот сорок шестого  года  его  корабли  были  затерты
льдами, в нескольких милях отсюда, к  северо-западу  от  мыса  Феликса,  и
затем отброшены на северо-запад от мыса  Виктории,  вот  туда,  -  добавил
доктор, указывая на море. -  Экипаж  оставил  свои  суда  только  двадцать
второго апреля тысяча восемьсот сорок восьмого года. Что же происходило  в
течение  этих  девятнадцати  месяцев?  Что  делали  эти  несчастные?   Без
сомнения, они бродили по окрестностям и делали все  возможное  для  своего
спасения, потому что адмирал был человек энергичный, и  если  это  ему  не
удалось...
   - ...то, быть может, потому, что экипаж ему изменил,  -  мрачно  сказал
Гаттерас.
   Матросы не смели взглянуть на  капитана:  слова  его  тяжелым  бременем
ложились на их совесть.
   - Итак, роковой документ сообщает нам, что  одиннадцатого  июня  тысяча
восемьсот сорок седьмого года сэр Джон  Франклин  скончался,  не  выдержав
этих испытаний. Честь ему и слава! - сказал доктор, снимая шапку.
   Матросы молча последовали его примеру.
   - Что делали эти несчастные в течение шести  месяцев  после  того,  как
лишились своего начальника? Они оставались на своих кораблях и покинули их
только в апреле тысяча восемьсот сорок  восьмого  года.  Из  ста  тридцати
восьми матросов в живых еще оставалось  сто  пять  человек.  Тридцать  три
умерло! Тогда капитаны Крозье и Фитц-Джемс сложили тур на косе Виктории  и
оставили в нем последнее о себе сообщение. Посмотрите:  мы  проходим  мимо
этой  косы.  Можно  еще  разглядеть  остатки  тура,  поставленного,  можно
сказать, на крайнем пункте, до которого дошел Джон Росс в тысяча восемьсот
тридцать первом году. Вот мыс Джейн Франклина! Вот мыс Франклина! Вот  мыс
Левесконта! Вот залив Эребус, где найдена шлюпка,  сделанная  из  остатков
одного корабля и поставленная на полозья! Там же найдены серебряные ложки,
большое количество съестных припасов, шоколада, чая и священные книги. Сто
пять  человек,  оставшихся  в  живых  под  начальством  капитана   Крозье,
отправились к Большой Рыбной Реке. До какого места они дошли?  Удалось  ли
им добраться до Гудзонова залива? Что сталось с ними? Выжил ли  хоть  один
из них?
   - Я могу рассказать вам, что с ними сталось, - громким  голосом  сказал
Джон  Гаттерас.  -  Да,  они  пытались  добраться  до  Гудзонова   залива,
разделились на несколько партий и пошли на юг.  В  одном  из  своих  писем
доктор Рэ говорит,  что  в  тысяча  восемьсот  пятидесятом  году  эскимосы
встретили на Земле Короля Вильяма  сорок  человек,  которые  охотились  на
тюленей, шли по  льду  и  тащили  за  собой  лодку.  Худые,  бледные,  они
изнемогали от трудов и болезней. Впоследствии эскимосы нашли  на  материке
тридцать трупов и пять трупов  на  соседнем  острове;  одни  были  кое-как
погребены, другие оставлены без погребения; иные  лежали  под  опрокинутой
лодкой,  другие  -  под  обрывками  палатки;  сжимая  подзорную  трубу   и
заряженное  ружье,  лежал  офицер;  поодаль  валялись  котлы  с  остатками
омерзительной пищи.  Когда  были  получены  эти  сведения,  адмиралтейство
обратилось с просьбой к  компании  Гудзонова  залива  -  отправить  лучших
агентов на место катастрофы. Те спустились по реке Бак до самого ее устья.
Исследовали  острова  Монреаль,  Маконохию  и  мыс  Огль.  Но  без  всяких
результатов. Все эти несчастные погибли от  лишений,  болезней  и  голода;
чтобы продлить свое жалкое существование, они прибегали даже к людоедству!
Вот  что  сталось  с  ними  на  пути  к  югу  -  на  пути,   усеянном   их
обезображенными трупами! Ну, что ж? После этого захотите ли вы отправиться
по их следам?
   Могучий голос, энергичные жесты, пылающее от возбуждения лицо Гаттераса
произвели на слушателей неотразимое  впечатление.  Матросы,  до  крайности
взволнованные видом этих роковых мест, в один голос закричали:
   - На север, на север!
   - Да, на север! Там спасение и слава! На север! Само небо за нас! Ветер
переменился! Проход свободен! Вперед!
   Матросы бросились по  своим  местам.  Мало-помалу  ледяные  поля  стали
расходиться, "Форвард"  быстро  переменил  направление  и  на  всех  парах
двинулся к проливу Мак-Клинтока.
   Гаттерас не ошибся, рассчитывая встретить  более  свободное  ото  льдов
море. Он шел по предполагаемому пути Франклина,  вдоль  восточных  берегов
острова Принца Уэльского, достаточно  уже  известных;  но  противоположные
берега этой земли еще не были исследованы. Очевидно, передвижение льдов на
юг  происходило  по  восточному  проходу,  потому  что  пролив,  казалось,
совершенно очистился. Итак, "Форвард" спешил наверстать потерянное  время,
и, усилив ход, 14 июня он миновал  залив  Осборна  и  крайние  пункты,  до
которых доходили экспедиции 1851 года. В проливе было еще много льдин,  но
уже можно было не бояться, что под килем не хватит воды.



18. ПУТЬ НА СЕВЕР

   Экипаж, казалось, вошел  в  обычную  колею  дисциплины  и  повиновения.
Работы было немного, она  была  неутомительна,  и  у  матросов  оставалось
достаточно свободного времени. Температура держалась выше нуля, а оттепели
должны были устранить главные трудности плавания.
   Дэк, который стал очень ласковым и общительным, подружился с  доктором,
и они зажили душу в душу. Но во всякой  дружбе  один  из  друзей  жертвует
собой для другого, и таким именно другом оказался доктор. Дэк делал с  ним
все, что хотел. Доктор повиновался собаке, как  собака  повинуется  своему
хозяину. Дэк был, видимо, расположен к большинству матросов и  помощников,
но он инстинктивно избегал Шандона и недолюбливал - да как еще! -  Пэна  и
Фокера; при их приближении он обнаруживал свою ненависть глухим  рычаньем.
Но Фокер и  Пэн  не  осмеливались  затрагивать  собаку  -  "доброго  гения
Гаттераса", как выражался Клифтон.
   Словом, экипаж приободрился и вел себя сносно.
   - Мне кажется, - сказал однажды Джемс  Уолл  Ричарду  Шандону,  -  наши
матросы принимают всерьез россказни капитана и верят в успех.
   - Они жестоко ошибаются, - заявил Шандон. -  Если  бы  они  пораскинули
мозгами и трезво взглянули на вещи, то увидали  бы,  что  мы  делаем  один
безумный шаг за другим.
   - Однако перед нами почти свободное море, мы идем по уже исследованному
пути... Мне думается, вы преувеличиваете, Шандон.
   - Ничуть  не  преувеличиваю,  Уолл.  Вы  скажете,  что  я  испытываю  к
Гаттерасу ненависть и зависть, - пусть так, но эти  чувства  не  ослепляют
меня. Скажите, вы не заглядывали в угольную яму?
   - Нет, - ответил Уолл.
   - Ну, так загляните. Вы увидите, с какой быстротой тают запасы топлива.
По-настоящему следовало бы идти только под  парусами,  а  к  помощи  винта
прибегать лишь  в  крайних  случаях,  когда  приходится  двигаться  против
течения или против ветра. Топливо надо очень экономить; ведь, может  быть,
нам придется пробыть в этих краях несколько лет. Но  Гаттерас  в  безумном
ослеплении рвется вперед, он хочет во что бы  то  ни  стало  добраться  до
этого недоступного полюса, и ему нет дела до таких мелочей. Будь  попутный
или противный ветер, "Форвард" все равно идет на всех  парах.  Если  будет
так продолжаться, мы окажемся в скверном положении, а то и вовсе погибнем.
   - Неужели это правда, Шандон? Неужели наше дело уж так плохо?
   - Да, Уолл, очень плохо. Я имею в виду не только машину, которая  из-за
отсутствия топлива ничуть нам не поможет в критический момент, но  главное
- зимовку, которая рано или  поздно  неизбежна.  Надо  же  принимать  меры
против стужи в странах, где зачастую ртуть замерзает в термометре.
   - Но если я не ошибаюсь, Шандон, капитан надеется  пополнить  запас  на
острове Бичи. Ведь там должен находиться в большом количестве уголь.
   - А разве в этих морях всегда приходишь туда, куда хочешь, Уолл?  Разве
можно быть уверенным, что тот или другой пролив будет свободен ото  льдов?
А если мы не доберемся до острова Бичи, если нельзя будет подойти к  нему,
- что тогда?
   - Вы правы, Шандон. В самом деле, Гаттерас  поступает  безрассудно.  Но
почему вы не скажете ему обо всем этом?
   - Нет, Уолл, - отвечал Шандон с  плохо  скрываемым  раздражением.  -  Я
решил молчать; за бриг я не отвечаю. Я буду выжидать  дальнейших  событий;
мне приказывают, я повинуюсь, а высказывать свое мнение я не обязан.
   - Позвольте вам сказать, Шандон, что вы не правы.  Дело  идет  о  наших
общих интересах, и неосторожность капитана может всем нам дорого обойтись.
   - А разве он станет меня слушать, Уолл?
   Уолл был вынужден с этим согласиться.
   -  Но  может  быть,  -  продолжал  он,  -  капитан  будет  считаться  с
возражениями экипажа?
   - Экипажа! - воскликнул Шандон, пожимая  плечами.  -  Да  разве  вы  не
видите,  дорогой  Уолл,  что  экипаж  сейчас  вовсе  не  думает  о   своей
безопасности? Матросы знают,  что  они  продвигаются  к  семьдесят  второй
параллели и что за всякий градус, пройденный за этой широтой, они  получат
по тысяче фунтов.
   - Вы правы, Шандон, - согласился Уолл, -  капитан  нашел  самый  верный
способ держать в повиновении матросов.
   - Конечно, - ответил Шандон, - но только до поры до времени.
   - Что вы хотите сказать?
   - А то, что все будет идти хорошо,  пока  работа  легкая,  сравнительно
безопасно и море свободно ото льдов. Гаттерас хочет купить матросов, но не
прочно то, что  построено  на  одних  деньгах.  Посмотрим,  будут  ли  они
заботиться о получении премии в критических обстоятельствах, когда на  нас
обрушатся опасности, лишения, болезни, холода и всякие ужасы,  которым  мы
идем навстречу.
   - Так вы думаете, что Гаттерас не добьется успеха?
   - Нет, Уолл, ничего он не добьется. Если затеваешь такое  ответственное
предприятие, то необходимо, чтобы все начальники были в дружбе и согласии.
А ведь у нас этого и в помине нет. Скажу прямо: Гаттерас сумасшедший.  Это
доказывает все его прошлое. Может быть, дело так повернется, что  придется
поручить командование бригом другому человеку, не такому взбалмошному, как
наш капитан.
   - Но все-таки, - сказал Уолл, недоверчиво покачивая головой, -  на  его
стороне всегда будут...
   - Прежде всего, - перебил  его  Шандон,  -  доктор  Клоубонни,  ученый,
который только и думает, что о своей науке, затем Джонсон, старый служака,
который не любит рассуждать; потом, пожалуй, еще Бэлл  и  Симпсон.  Больше
четырех не наберется. А ведь нас на бриге восемнадцать человек! Нет, Уолл,
Гаттерас не заручился доверием  экипажа,  и  сам  это  отлично  знает.  Он
задобрил  экипаж  деньгами,  ловко  воспользовался   постигшей   Франклина
катастрофой, чтобы подействовать на воображение матросов, но долго так  не
может продолжаться, и если ему не удастся высадиться на острове  Бичи,  то
он погиб.
   - Если бы только экипаж это подозревал...
   - Очень прошу вас, - горячо сказал Шандон, - не  передавать  мои  слова
матросам! Они и сами до всего додумаются. Впрочем, в данный  момент  лучше
всего  держать  курс  на  север.  Но  разве  можно  быть  уверенным,  что,
направляясь к полюсу, Гаттерас на самом  деле  не  пятится  назад?  Пролив
Мак-Клинтока  приведет  нас  к  заливу   Мелвилла,   который   соединяется
несколькими проливами с Баффиновым заливом. Берегитесь, капитан  Гаттерас!
На север-не так-то легко пробраться, - как бы вам не оказаться на востоке!
   В беседе с  Уоллом  Шандон  выдал  свои  замыслы,  и  Гаттерас  не  без
оснований подозревал его в измене.
   Впрочем, Шандон был прав, утверждая, что экипаж потому в таком  хорошем
настроении,  что  надеется  в  скором  времени  пройти  семьдесят   вторую
параллель. Жажда наживы  овладела  матросами  и  воодушевляла  даже  самых
робких. Клифтон составил подробный счет для каждого из своих товарищей.
   Так как доктора премия  не  касалась,  то  на  "Форварде"  должны  были
получить ее шестнадцать человек. Размер премии  был  установлен  в  тысячу
фунтов, что составляло шестьдесят два с половиной  фунта  на  человека  за
каждый градус. Если бы судно достигло полюса,  то  восемнадцать  градусов,
которые оставались до него, дали бы  сумму  в  тысячу  сто  двадцать  пять
фунтов на человека, то есть целое  состояние.  Эта  фантазия  обошлась  бы
капитану в восемнадцать тысяч фунтов, но Гаттерас  был  достаточно  богат,
чтобы оплатить такого рода прогулку к полюсу.
   Разумеется, эти расчеты чрезвычайно разожгли алчность экипажа, и многие
матросы, которые две недели назад радовались, что бриг спускается к югу, в
настоящее время страстно желали пройти вожделенную "золотоносную широту".
   16 июня "Форвард" миновал мыс Аворт. Гора Роулинсона поднимала  к  небу
свои белые зубцы; одетая снегом и застланная туманом, она казалась гораздо
дальше, чем на самом деле, и  принимала  гигантские  размеры.  Температура
держалась на несколько градусов выше нуля. Ручьи и водопады свергались  со
склонов горы, то и дело рушились снежные лавины  с  грохотом,  похожим  на
залпы тяжелой артиллерии. Ледники тянулись  длинными  белыми  полотнищами,
ослепительно  сверкавшими  на  солнце.  Пробуждавшаяся  к  жизни  полярная
природа предстала во всей своей  красе.  Бриг  шел  вдоль  самого  берега;
защищенные с севера скалы были покрыты чахлым вереском,  розовые  цветочки
которого робко проглядывали из-под снега;  кое-где  виднелись  красноватые
пятна лишайника, и по земле стлались кусты карликовой ивы.
   Наконец, 19  июня  под  знаменитым  семьдесят  вторым  градусом  широты
обогнули мыс  Минто,  образующий  одну  из  оконечностей  залива  Омманни.
"Форвард" вошел в пролив Мелвилла, который Болтон окрестил "морем  Денег".
Веселый моряк  изощрял  свое  остроумие,  и  добродушный  доктор  от  души
смеялся.
   Несмотря  на  крепкий  северо-восточный  ветер,   плавание   "Форварда"
протекало настолько успешно, что  23  июня  он  достиг  74ь  широты.  Бриг
находился теперь в проливе Мелвилла -  одном  из  самых  крупных  полярных
бассейнов. Этот пролив впервые пересек капитан Парри во  время  экспедиции
1819 года; пройдя его,  экипаж  заработал  премию  в  пять  тысяч  фунтов,
установленную английским правительством.
   Клифтон с удовлетворением заметил, что после семьдесят второй параллели
они прошли целых два градуса: значит, ему  причитается  уже  сто  двадцать
пять фунтов премии! Но ему возразили, что в  полярных  странах  деньги  не
имеют значения и что матрос только  тогда  вправе  считать  себя  богатым,
когда он может пропить свой капитал. Еще рано радоваться и потирать  руки,
надо дождаться минуты, когда можно будет свалиться под стол в какой-нибудь
ливерпульской таверне.



19. КИТ ПОД ВЕТРОМ

   Хотя пролив Мелвилла не был свободен  ото  льдов,  плавание  в  нем  не
представляло трудностей. До самого  горизонта  тянулись  огромные  ледяные
поля; то там, то сям появлялись айсберги, неподвижные,  точно  стоящие  на
якоре. "Форвард" на всех парах шел по широким  проходам,  в  которых  было
легко маневрировать. Ветер  то  и  дело  менял  свое  направление,  быстро
переходя с одного румба на другой.
   Изменчивость ветра в арктических морях - весьма  удивительное  явление;
нередко лишь несколько минут отделяют мертвый штиль от жестокой бури.  Это
привелось испытать Гаттерасу 23 июня на середине огромного пролива.
   Самые устойчивые и холодные  ветры  обычно  дуют  от  ледяных  полей  к
свободному морю. В  этот  день  потеплело  на  несколько  градусов;  ветер
перешел к югу, яростные шквалы проносились над  ледяными  полями,  из  туч
валил хлопьями снег.
   Гаттерас велел немедленно же взять на гитовы паруса, которые до сих пор
помогали  винту.  Матросы  кинулись  выполнять  команду,  но  в  этот  миг
фор-брамсель сорвало порывом ветра и унесло в море.
   Гаттерас отдавал приказания с величайшим хладнокровием и  не  сходил  с
юта во время бури.  Приходилось  убегать  от  непогоды  и  направляться  к
западу.  Ветер  вздымал   огромные   волны,   среди   которых   колыхались
всевозможных форм льдины, оторвавшиеся от берегового припая. Бриг  швыряло
из стороны в сторону, точно игрушку, и обломки льдин то и дело ударялись о
его корпус. По временам "Форвард" вставал  дыбом,  поднимаясь  на  вершину
водяной горы, причем его стальной  форштевень,  отражая  рассеянный  свет,
сверкал как раскаленный  металлический  брус,  затем  бриг  низвергался  в
бездну,  стремглав  летел  вниз,  весь  окутанный  дымом.  Винт,  рассекая
лопастями воздух, со зловещим свистом вращался над водой. Дождь, смешанный
со снегом, лил как из ведра.
   Доктор, конечно, не упустил случая промокнуть до костей.  Он  стоял  на
палубе, охваченный волнением и восхищением, какие  овладевают  ученым  при
виде борьбы стихий. Даже стоящий рядом не расслышал бы доктора.  Итак,  он
молчал, поглощенный созерцанием. Тут ему удалось быть свидетелем странного
явления, свойственного только арктическим странам.
   Буря охватывала лишь небольшой участок моря,  в  пределах  трех-четырех
миль. Проносясь над ледяными просторами, ветер быстро теряет свою  силу  и
не может свирепствовать на большом пространстве. По  временам  в  разрывах
тумана доктор видел ясное небо и спокойное море, расстилавшееся за  гранью
ледяных полей. Идя вдоль свободных проходов,  бриг  неизбежно  должен  был
добраться до спокойного моря. Правда, при этом он рисковал  наткнуться  на
один из подводных айсбергов, которые плывут по  течению.  Через  несколько
часов Гаттерасу удалось войти в спокойные воды.  На  горизонте  вздымались
крутые  гребни  волн,  но  буря  замирала  в  нескольких  кабельтовых   от
"Форварда".
   К этому времени вид пролива Мелвилла сильно изменился. Гонимые течением
и ветром, множество айсбергов, отделившись от берегов, неслись  к  северу,
то и дело сталкиваясь друг с другом. Можно  было  насчитать  их  несколько
сотен; пролив  был  очень  широк,  и  бриг  легко  между  ними  лавировал.
Великолепное зрелище представляли эти плавучие горы, плывшие  с  различной
скоростью  и,  казалось,  состязавшиеся  в  быстроте  бега   на   обширном
ристалище.
   Доктор был в восторге. Вдруг к нему подошел гарпунщик Симпсон и обратил
его внимание на странную, все время меняющуюся окраску моря: тут была  вся
гамма оттенков от ярко-синего до серовато-оливкового; разноцветные  полосы
тянулись с севера на юг и  так  резко  обозначались,  что  их  можно  было
проследить до самого горизонта. Кое-где светлые полосы  воды  граничили  с
темными.
   - Ну, что вы об этом думаете, доктор? - спросил Симпсон.
   - То же самое, - ответил доктор, - что думал китобой  Скорсби  об  этих
так  странно  окрашенных  полосах.  По  его  мнению,  синяя  вода   лишена
миллиардов тех крошечных простейших животных и медуз,  которыми  изобилует
зеленая. Скорсби в этом направлении произвел множество опытов, и я  охотно
ему верю.
   - Да. Но такая окраска моря говорит еще о чем-то другом.
   - А именно?
   - Да, доктор! По