дведей, которые очень падки на такие запахи.
   - А на что нам медведи? - спросил Бэлл.
   - Ты знаешь,  Бэлл,  что  нам  больше  не  приходится  рассчитывать  на
тюленей! - ответил Джонсон. - Они  скрылись,  и  притом  надолго,  и  если
медведи не доставят нам топлива, то я не знаю, что с нами станется.
   - Ты прав, Джонсон, дело наше плохо... Совсем  дрянь!  И  если  нам  не
удастся добыть этого топлива... то уж я не знаю, как и быть...
   - Одно только и остается!..
   - Что же такое? - спросил Бэлл.
   - Да, Бэлл, в крайнем случае... Впрочем, капитан  никогда...  Но,  быть
может, придется прибегнуть к этому средству.
   Джонсон печально покачал головой и погрузился  в  размышления,  которых
Бэлл не хотел прерывать. Он знал, что этих кусков жира,  добытых  с  таким
трудом, хватит не больше чем  на  восемь  дней,  даже  при  самой  строгой
экономии.
   Боцман не ошибся. Несколько  медведей,  привлеченных  запахом  горелого
жира, были замечены невдалеке от "Форварда". Здоровые матросы пустились за
ними в погоню; но медведи бегают на  редкость  быстро  и  одарены  чутьем,
благодаря которому избегают всех охотничьих уловок. Не было возможности  к
ним приблизиться, и пули, пущенные  самыми  искусными  стрелками,  пропали
даром.
   Экипажу брига грозила опасность замерзнуть;  люди  не  выдержали  бы  и
сорока восьми часов, если бы температура, царившая  в  ледяных  просторах,
проникла в кубрик. Каждый с ужасом видел, что топливо подходит к концу.
   Наконец, 20 декабря,  в  три  часа  пополудни,  огонь  в  топке  погас;
матросы, стоявшие вокруг печи, угрюмо поглядывали Друг на друга. Один лишь
Гаттерас неподвижно сидел в своем углу;  доктор,  по  своему  обыкновению,
взволнованно шагал по кубрику; он положительно не знал, что предпринять.
   Температура в помещении мгновенно понизилась до -7ьF (-22ьС).
   Но если доктор стал в тупик, если он не знал,  что  теперь  делать,  то
другим это было хорошо известно. Шандон, холодный и  решительный,  Пэн,  с
горящими яростью глазами, и два-три матроса, которые могли еще  двигаться,
подошли к Гаттерасу.
   - Капитан! - сказал Шандон.
   Гаттерас, погруженный в раздумье, не слышал его.
   - Капитан! - повторил Шандон, касаясь рукой его плеча.
   Гаттерас выпрямился.
   - Что такое? - спросил он.
   - Капитан, у нас больше нет топлива!
   - Так что же? - отозвался Гаттерас.
   - Если вам угодно, чтобы  мы  замерзли,  -  со  злой  иронией  произнес
Шандон, - то мы покорнейше просим вас уведомить нас об этом!
   - Мне угодно, - сурово ответил Гаттерас, - чтобы каждый  исполнил  свой
долг до конца.
   - Есть нечто выше долга, капитан, - возразил  Шандон,  -  это  -  право
человека на самосохранение. Повторяю, все  топливо  вышло,  и  если  такое
положение вещей продлится два дня, то ни один из нас не останется в живых!
   - Дров у меня нет, - глухо ответил Гаттерас.
   - В таком случае, - яростно крикнул Пэн, - их можно нарубить  там,  где
они есть!
   Гаттерас побледнел от гнева.
   - Где же это? - спросил он.
   - На бриге! - нагло ответил Пэн.
   - На бриге? - повторил капитан, сжав кулаки и сверкнув глазами.
   - Ну, конечно, - ответил Пэн. - Когда судно не может больше нести  свой
экипаж, то такое судно жгут!
   В начале этой фразы Гаттерас схватил топор, в конце ее  топор  уже  был
занесен над головой Пэна.
   - Негодяй! - крикнул Гаттерас.
   Доктор бросился к Пэну  и  оттолкнул  его;  топор  глубоко  врезался  в
палубу. Джонсон, Бэлл и Симпсон стали  рядом  с  Гаттерасом,  готовые  его
защитить. Но вдруг с коек, превратившихся  в  смертные  одры,  послышались
жалобные, тоскливые, скорбные голоса.
   - Огня! Огня! -  стонали  больные,  продрогшие  до  костей  под  своими
одеялами.
   Гаттерас овладел собой и, помолчав несколько минут,  спокойным  голосом
сказал:
   - Если уничтожить бриг, то как же мы вернемся в Англию?
   - Быть может, - ответил Джонсон, - можно сжечь менее существенные части
судна, например планширь и фальшборт.
   - Шлюпки все-таки останутся, - подхватил Шандон. - Впрочем, что  мешает
нам построить небольшое судно из остатков брига?
   - Никогда! - отрезал Гаттерас.
   - Но все-таки... - попробовали возразить кое-кто из матросов.
   - У нас большой запас спирта! - ответил  Гаттерас.  -  Сожгите  его  до
последней капли.
   -  Что  ж,  спирт  так  спирт!  -   воскликнул   Джонсон   с   деланной
беззаботностью.
   При помощи толстых фитилей, пропитанных спиртом, бледное пламя которого
лизало стенки  печи,  Джонсону  удалось  на  несколько  градусов  повысить
температуру в кубрике.
   В течение нескольких дней после этой прискорбной сцены дул южный ветер;
потеплело; снова поднялась метель. В дневные часы, когда снегопад затихал,
иные матросы ненадолго уходили с брига, но большую часть экипажа  офталмия
и цинга приковали к кораблю. Впрочем, нельзя было ни охотиться, ни  ловить
рыбу.
   Но морозы ослабли лишь на время; 25-го числа ветер  вдруг  переменился,
замерзшая ртуть опять скрылась в чашечке термометра; пришлось прибегнуть к
спиртовому термометру, который не замерзает даже в самые сильные холода.
   Доктор ужаснулся, увидав, что спирт в  термометре  опустился  до  -66ьF
(-52ьС). Приходилось ли человеку когда-либо переносить такую температуру?
   Лед расстилался по полу матовым зеркалом; в кубрике стоял густой туман;
влага осаждалась  на  всех  предметах  толстым  слоем  инея;  нельзя  было
разглядеть друг друга; конечности быстро коченели; голову  сжимало  словно
железным  обручем;  неясные,  ослабевшие,  замерзающие  мысли  путались  и
порождали бред... Страшный симптом: язык не мог выговорить ни слова.
   С того дня, как экипаж высказал угрозу сжечь бриг,  Гаттерас  ежедневно
долгие часы бродил по палубе. Он наблюдал, бодрствовал. Дерево брига - это
его, Гаттераса, плоть! Отрубив кусок дерева, у него отсекли бы часть тела!
Он был вооружен и зорко сторожил,  несмотря  на  снег,  лед  и  холод,  от
которого каменела одежда, облекавшая его  словно  гранитной  броней.  Дэк,
понимавший своего хозяина, следовал за ним по пятам с лаем и рычанием.
   Однако, когда 25  декабря  Гаттерас  вошел  в  кубрик,  доктор,  собрав
остаток сил, направился навстречу капитану.
   - Гаттерас, - сказал он, - мы погибаем от недостатка топлива.
   - Никогда! - ответил Гаттерас, зная, что кроется за вопросом доктора.
   - Это необходимо, - вполголоса продолжал Клоубонни.
   - Никогда! -  еще  решительнее  повторил  Гаттерас.  -  Ни  за  что  не
соглашусь!.. Но они могут меня ослушаться.
   Этими словами экипажу предоставлялась свобода действий. Джонсон, и Бэлл
бросились на палубу. Гаттерас  слышал,  как  дерево  брига  затрещало  под
топорами. Он заплакал.
   В этот день  было  рождество,  семейное  торжество  в  Англии,  детский
праздник. И как тяжело становилось на сердце при  воспоминании  о  веселых
детях, собравшихся вокруг разукрашенной лентами елки! Кому не приходили на
память аппетитные  куски  ростбифа,  приготовленного  из  мяса  специально
откормленных  быков?  А  торты,  а  пирожки  со   всевозможной   начинкой,
испеченные по случаю этого дня, столь дорогого сердцу каждого англичанина!
А здесь - горе, отчаяние, неописуемое  бедствие  и  вместо  рождественской
елки - куски дерева от судна, затерянного в недрах ледяных пустынь.
   Между тем тепло быстро вернуло бодрость и силы матросам: горячий чай  и
кофе  создали  мимолетное  ощущение  благополучия;  надежда   так   упорно
коренится  в  сердце  человека,  что  экипаж  приободрился  и  даже  начал
надеяться. При таких обстоятельствах кончился злополучный 1860 год, ранняя
зима которого разбила честолюбивые замыслы Гаттераса.
   Первое января 1861 года ознаменовалось неожиданным  открытием.  Немного
потеплело; доктор вернулся к своим обычным занятиям  и  читал  отчет  сэра
Эдуарда Бельчера о его экспедиции в полярные моря. Вдруг одно до  тех  пор
не замеченное место привело его в изумление, так что он два раза  пробежал
эти строки. Сомнений не могло быть!
   Сэр Эдуард Бельчер сообщал, что, прибыв к устью  пролива  Королевы,  он
нашел там следы пребывания людей.
   "Это, - пишет он, - остатки жилищ, гораздо более  благоустроенных,  чем
те, какие могут построить некультурные бродячие племена  эскимосов.  Стены
глубоко уходят в землю; пол поверх слоя щебня  выстлан  камнем.  На  снегу
валялось множество оленьих, тюленьих  и  моржовых  костей.  Мы  нашли  там
уголь..."
   Тут доктора осенила блестящая мысль, он пошел с книгой  к  Гаттерасу  и
показал ему это место отчета.
   - Уголь! - воскликнул капитан.
   - Да, Гаттерас, уголь, то есть спасение для всех нас!
   - Уголь! На этом пустынном берегу! - продолжал  Гаттерас.  -  Нет,  это
невозможно!
   - Но почему же вы сомневаетесь, Гаттерас? Бельчер никогда бы не сообщил
этого факта, если бы не  был  вполне  в  нем  уверен,  если  бы  не  видел
собственными глазами.
   - Ну а дальше, доктор?
   - Мы находимся всего в ста милях от берега, где Бельчер видел уголь. Но
что такое экскурсия в сто миль? Сущий пустяк. Не раз совершались подобного
рода поиски среди льдов и в такие же морозы. Так отправимся, капитан?
   - Отправимся! -  воскликнул  Гаттерас.  Он  мгновенно  принял  решение.
Воображение у него было пылкое, и ему уже рисовалось близкое спасение.
   Джонсону немедленно сообщили о решении капитана; старый  моряк  одобрил
его и передал отрадную новость своим товарищам. Одни порадовались,  другие
отнеслись к затее капитана с полным равнодушием.
   - Уголь на этих берегах! - пробормотал лежавший на одре болезни Уолл.
   - Пусть делают, как знают, - таинственно шепнул ему Шандон.
   Но прежде чем начать  приготовления  к  путешествию,  Гаттерас  захотел
определить географическое положение "Форварда". Понятно,  насколько  важно
было  это  сделать,  как  математически   точно   требовалось   определить
местонахождение брига. Иначе, удалившись от  судна,  его  нельзя  было  бы
отыскать.
   Гаттерас поднялся на палубу и  в  несколько  приемов  определил  лунные
расстояния, а также высоты главных звезд.
   Эти наблюдения были очень затруднительны, потому что на морозе стекла и
зеркала  инструментов  мгновенно  покрывались  слоем   льда   от   дыхания
Гаттераса. Не раз, прикоснувшись к медной оправе подзорной трубы,  капитан
обжигал себе веки.
   Однако он получил весьма точные данные и вернулся в  кубрик,  чтобы  их
обработать. Закончив вычисления, капитан в  недоумении  приподнял  голову,
сделал на карте какую-то отметку и взглянул на доктора.
   - В чем дело? - спросил Клоубонни.
   - Под какой широтой находились мы в начале зимовки?
   -  Под  семьдесят  восьмым  градусом  пятнадцатью  минутами  широты   и
девяносто пятым градусом тридцатью пятью минутами  западной  долготы,  как
раз у полюса холода.
   - Так вот. Наше ледяное поле дрейфует, - вполголоса сказал Гаттерас.  -
Мы находимся на два градуса дальше к  северо-западу,  по  крайней  мере  в
трехстах милях от вашего склада угля!
   - И эти бедняги даже не подозревают об этом! - воскликнул доктор.
   - Молчите! - шепнул Гаттерас, прикладывая палец к губам.



28. ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПОХОДУ

   Гаттерас не сказал экипажу о своем открытии. И он был прав.  Ведь  если
бы эти несчастные узнали, что их неуклонно  относит  на  север,  то,  быть
может, впали бы в еще большее отчаяние. Доктор понял Гаттераса  и  одобрил
его молчание.
   Гаттерас хранил в глубине души волновавшие его чувства. То была  первая
счастливая минута за долгие месяцы, проведенные в непрестанной  борьбе  со
стихиями. Бриг отнесло на сто пятьдесят миль  к  северу,  и  он  находился
всего в восьми градусах от полюса. Но Гаттерас  так  глубоко  затаил  свою
радость, что даже доктор о ней не подозревал.  Правда,  Клоубонни  нередко
спрашивал себя, почему глаза Гаттераса сверкают необычным  огнем;  но  тем
дело и кончалось, и ему даже  в  голову  не  приходил  самый  естественный
ответ.
   Приближаясь к полюсу, "Форвард" тем самым  удалялся  от  залежей  угля,
обнаруженных Бельчером: чтобы добраться до них, необходимо было пройти  по
направлению к югу не сто, а целых двести пятьдесят  миль.  После  краткого
обсуждения этого вопроса доктор в Гаттерас решили, что поход необходим.
   Если Бельчер сказал правду, - а его правдивость не подлежала  сомнению,
- то на острове Корнуолл все должно было находиться в том же состоянии,  в
каком  было  им  оставлено.  После  1853  года  ни  одна   экспедиция   не
отправлялась  на  крайний  север.  Под  этою  широтой  почти   совсем   не
встречаются эскимосы. Неудача, постигшая Гаттераса  на  острове  Бичи,  не
могла повториться на берегах  Корнуолла.  Низкая  температура  превосходно
предохраняет от порчи всякого  рода  припасы.  Итак,  были  все  основания
предпринять этот поход по ледяным просторам.
   Рассчитали, что экспедиция должна продлиться не больше сорока  дней,  и
Джонсон занялся необходимыми приготовлениями.
   Прежде всего он позаботился  о  санях;  они  были  гренландского  типа,
шириной в тридцать пять дюймов и длиной в двадцать четыре  фута.  Эскимосы
нередко делают сани даже более пятидесяти футов длиной. Состояли эти  сани
из полозьев, загнутых с двух концов; полозья стягивались, наподобие  лука,
крепкими веревками. Это сообщало саням эластичность, и можно было почти не
опасаться толчков. Сани свободно скользили по льду; но в  снегопад,  когда
снег был слишком рыхлый, кузов саней приподнимали, подставляя вертикальные
подпорки. Сани становились еще легче на ходу и не требовали большой  тяги.
Полозья натирали, по способу эскимосов, серой, смешанной со снегом, и сани
неслись по льду с удивительной легкостью.
   Запрягались они шестеркой гренландских собак. Животные эти  были  очень
выносливы, несмотря на свою худобу, и ничуть не страдали от суровой  зимы.
Их упряжь из оленьей  кожи  была  в  полной  исправности;  вообще  на  все
снаряжение, приобретенное у гренландцев в Упернивике,  можно  было  вполне
положиться. Шестерка собак могла везти две тысячи фунтов груза без особого
напряжения.
   Лагерные принадлежности состояли из палатки, взятой на случай, если  бы
невозможно было построить  ледяной  домик,  большого  полотнища  брезента,
который расстилался на снегу и не позволял ему таять при соприкосновении с
телом человека, шерстяных одеял и буйволовых шкур. Кроме  того,  захватили
надувную лодку.
   Продовольствие  состояло  из  пяти  ящиков  пеммикана,  весивших  около
четырехсот пятидесяти фунтов; на  каждого  человека  и  на  каждую  собаку
полагалось ежедневно по фунту пеммикана. Собак  было  семь,  считая  Дэка;
людей же должно было отправиться не больше четырех. Взяли также двенадцать
галлонов спирта, весом  около  ста  пятидесяти  фунтов,  чай  и  сухари  в
достаточном количестве, небольшую походную кухню,  много  фитилей,  пакли,
пороху, пуль  и  четыре  двуствольных  ружья.  По  способу,  предложенному
капитаном Парри, все участники экспедиции опоясывались  полыми  резиновыми
поясами.  Теплота  человеческого  тела  и  постоянное  движение  не   дают
замерзнуть чаю, кофе и воде, налитым в эти пояса.
   Джонсон особенно тщательно приготовил  лыжи,  прикреплявшиеся  к  ногам
ремнями; они прекрасно скользили. На смерзшемся затверделом снегу  лыжи  с
успехом заменялись мокасинами из оленьей шкуры. Каждый путешественник имел
по две пары лыж и мокасин.
   Все эти  приготовления,  занявшие  целых  четыре  дня,  имели  огромное
значение, ибо малейшая упущенная из виду деталь могла  привести  к  гибели
экспедиции. Ежедневно в полдень. Гаттерас определял положение корабля;  он
уже больше не дрейфовал, и в этом надо было твердо  удостоверяться,  чтобы
знать, куда держать направление при возвращении на бриг.
   Гаттерас занялся подбором людей, которые должны были его  сопровождать.
Это был очень существенный вопрос. Некоторых матросов нельзя было взять  с
собой, но их не следовало бы и оставлять на бриге. Так как общее  спасение
зависело  от  успешности  путешествия,  то  Гаттерас  решил  выбрать  себе
надежных и преданных товарищей.
   Шандон, разумеется, был устранен; впрочем, он нисколько и не  жалел  об
этом. Джемс Уолл лежал в постели и не мог принять участия в экспедиции.
   Состояние больных  не  ухудшалось,  лечение,  состоявшее  в  постоянных
растираниях и  в  приеме  больших  доз  лимонного  сока,  не  представляло
особенных затруднений и не  требовало  присутствия  врача.  Клоубонни  мог
примкнуть к экспедиции, отъезд его не вызвал возражений.
   Джонсону  очень  хотелось   сопровождать   капитана   в   его   опасном
путешествии, но капитан отвел старого моряка в сторону и ласковым  голосом
сказал:
   - Джонсон, я  доверяю  только  вам  одному!  Вы  единственный  человек,
которому я могу поручить мое судно. Необходимо, чтобы вы остались здесь  и
следили за Шандоном и остальными. Зима приковала их к месту, но кто знает,
на какие гибельные решения может толкнуть их злоба. Я вручу вам формальные
инструкции, в силу которых в случае необходимости  вы  примете  начальство
над бригом. Вы будете моим двойником. Наше отсутствие продлится четыре или
пять недель; я буду спокоен, зная, что вы меня заменяете.  Вам  необходимы
дрова, Джонсон. Я знаю это! Но, насколько возможно,  пощадите  мое  бедное
судно! Понимаете, Джонсон?
   - Понимаю, капитан, - отвечал Джонсон,  -  я  останусь,  если  вам  так
угодно.
   - Благодарю, - сказал Гаттерас, пожимая руку боцману.
   - Если мы долго не будем возвращаться, - добавил капитан,  -  подождите
вскрытия льдов и постарайтесь продвинуться к полюсу.  Если  же  другие  не
согласятся на это, то не думайте больше о нас и ведите "Форвард" в Англию.
   - Такова ваша воля, капитан?
   - Да, безусловно такова! - сказал Гаттерас.
   - Ваше приказание будет исполнено, - кратко отвечал Джонсон.
   Когда это решение  было  принято,  доктор  пожалел,  что  ему  придется
расстаться со своим старым другом боцманом, хотя и  понимал,  что  капитан
поступает благоразумно.
   Плотник Бэлл и Симпсон также приняли  участие  в  путешествии.  Первый,
человек крепкий, мужественный и преданный, мог  быть  весьма  полезен  при
устройстве на снегу лагеря; второй, хотя  и  менее  решительный,  вошел  в
состав экспедиции, потому что мог принести пользу как охотник и рыболов.
   Таким образом, в отряд вошли: Гаттерас, доктор, Бэлл, Симпсон и  верный
Дэк. Кормить приходилось четырех  человек  и  семь  собак.  Соответственно
этому было рассчитано количество провианта.
   В первых  числах  января  температура  в  среднем  держалась  на  -33ьF
(-37ьС).  Гаттерас  с  нетерпением  ждал  перемены  погоды  и  то  и  дело
посматривал на барометр, на который, однако, не следовало полагаться.  Под
высокими широтами этот прибор утрачивает свою точность. Природа в полярных
странах во многом отступает от своих общих правил: так, при ясном небе  не
всегда  наступает  похолодание,  а  при  выпадении  снега  не  обязательно
повышается  температура.  Барометр,   как   замечено   многими   полярными
путешественниками, нередко падает при северных и восточных  ветрах;  когда
он падает, наступает хорошая погода; когда он поднимается, выпадает  дождь
или снег. Словом, его указаниям не рекомендуется доверять.
   Наконец, 5 января восточный ветер принес некоторое потепление - ртуть в
термометре поднялась до -18ьF (-28ьС). Гаттерас решил выступить в поход на
следующий день; он не мог видеть, как на его глазах разрушали  судно.  Вся
надстройка на юте уже перешла в печь.
   Итак, 6 января, несмотря на  метель,  был  дан  приказ  о  выступлении.
Доктор сделал последние наставления больным; Бэлл и Симпсон  молча  пожали
руки своим товарищам. Гаттерас хотел было сказать  на  прощание  несколько
слов экипажу, но раздумал, заметив, что на него со всех сторон  устремлены
враждебные взгляды. Ему показалось даже, что на губах Шандона промелькнула
ироническая усмешка. Кто знает, быть может, глядя на  дорогой  его  сердцу
"Форвард", Гат