месяца?
   Выходит, мадмуазель Катрин считает, что Питу может  или  должен  провести
вдали от нее целых восемьдесят дней?
   Тут Питу вздрогнул.
   - О Боже! - воскликнул он. - Опять этот звон подков!
   И он насторожился.
   - На этот раз, - сказал себе Питу, - ошибки быть  не  может;  это  скачет
галопом конь; я увижу его на пригорке.
   Не успел он договорить, как на вершине небольшого холма, с  которого  сам
он только что спустился, то есть примерно  в  четырехстах  футах,  показался
всадник.
   Питу, не веривший, что полицейский способен превратиться в  осла,  вполне
допускал, что полицейский этот способен  вскочить  в  седло,  дабы  поскорее
нагнать ускользающую добычу.
   Страх, ненадолго оставивший Питу, овладел им с  новой  силой:  ноги  его,
кажется, сделались еще длиннее и выносливее, чем два часа назад,  когда  они
сослужили ему такую хорошую службу.
   Не раздумывая, не оглядываясь назад,  даже  не  попытавшись  скрыть  свои
намерения, рассчитывая только на свои стальные мускулы, Питу  одним  прыжком
преодолел  ров,  идущий  вдоль  дороги,  и  бросился  бежать  через  поля  в
направлении Эрменонвиля. Питу не знал, что это Эрменонвиль; но он заметил на
горизонте верхушки нескольких деревьев и сказал себе: "Если  я  доберусь  до
этих деревьев, я наверняка окажусь на опушке какого-нибудь леса;  в  этом  -
мое спасение".
   И он припустил в сторону Эрменонвиля.
   На этот раз он состязался  с  конем.  Поистине  ноги  Питу  обратились  в
крылья.
   Отмахав примерно сто футов, Питу все-таки оглянулся и увидел, что всадник
как раз преодолевает  огромным  прыжком  тот  ров,  который  только  недавно
пересек он сам.
   С этой  минуты  у  беглеца  не  осталось  сомнений  касательно  намерений
всадника, и он удвоил скорость;  чтобы  не  терять  времени,  он  больше  не
оборачивался. Теперь его подгонял не стук копыт, ибо поросшая  травой  земля
заглушала этот звук; его подгоняли слова, которые выкрикивал  всадник;  Питу
мог расслышать только последний слог, что-то вроде "У!  у!",  и  крик  этот,
рассекавший воздух, казался исполненным ярости.
   Питу мчался сломя голову минут десять и  наконец  почувствовал,  что  ему
нечем дышать, а голова его вот-вот лопнет. Перед глазами у  несчастного  все
прыгало, колени, казалось, разбухали с каждой минутой все сильнее и сильнее,
в боках кололо, словно туда набились мелкие камешки. Он, имевший обыкновение
при беге так высоко задирать ноги, что были видны все гвозди  на  подметках,
начал спотыкаться о борозды.
   Наконец конь, которого природа создала тварью более быстрой, чем человек,
нагнал двуногого соперника, который как раз в это мгновение  расслышал,  что
всадник кричит вовсе не "У! у!", а четко и ясно: "Питу!"
   Делать было нечего: Питу понял, что все кончено.
   Все же он попытался продолжить  бег;  он  двигался  как  бы  по  инерции,
влекомый силой отталкивания, но вдруг ноги его подкосились, он пошатнулся и,
испустив глубокий вздох, ничком рухнул на траву.
   Он дал себе слово, что  никогда  не  поднимется,  во  всяком  случае,  по
собственной воле, но тут  удар  кнута  ожег  ему  спину,  и  Грубый,  хорошо
знакомый голос заорал:
   - Ах, тупица, ах болван! Ты что же, задумал уморить Малыша?
   Имя Малыша разрешило все сомнения Питу.
   - О! - воскликнул он, резко поворачиваясь с живота на спину. - О, я слышу
голос господина Бийо!
   Перед ним в самом деле стоял папаша Бийо. Удостоверившись в  этом  факте,
Питу позволил себе сесть.
   Фермер, со своей стороны, остановил совершенно взмыленного Малыша.
   - Ах, дорогой господин Бийо, - воскликнул Питу, - как это любезно с вашей
стороны - вот так гнаться за мной! Я  клянусь  вам,  что  и  сам  непременно
вернулся бы на ферму, когда двойной луидор мадмуазель Катрин  подошел  бы  к
концу. Но, раз уж вы меня догнали, заберите эти деньги, ведь  по  сути  дела
они ваши, и вернемся на ферму вместе.
   - Тысяча чертей! - вскричал Бийо. - При чем тут ферма? Где ищейки?
   - Ищейки? - переспросил Питу,  не  слишком  хорошо  понимавший,  что  это
значит.
   - Ищейки, ищейки, - повторил Бийо, - ну, другими словами, черные люди!
   - Ах, черные люди! Сами понимаете, дорогой господин Бийо, что я  не  стал
их дожидаться.
   - Браво! Значит, они отстали.
   - Да уж, надеюсь; после такой  гонки,  как  сейчас,  им  трудно  было  не
отстать.
   - Если ты так в этом уверен, чего ж ты удирал?
   -  Да  потому,  что  я   думал,   что   это   их   начальник,   чтоб   не
опростоволоситься, решил догнать меня верхом.
   - Ну-ну, да ты не так глуп, как я думал.  Ладно,  пока  дорога  свободна,
вперед! Вперед в Даммартен!
   - Как это - вперед, вперед?
   - Вперед и есть вперед. Поднимайся и ступай за мной.
   - Так мы едем в Даммартен?
   - Да. Я там  возьму  коня  у  кума  Лефрана,  а  Малыша,  который  совсем
притомился, оставлю ему, и мы уже к вечеру будем в Париже.
   - Будь по-вашему, господин Бийо, будь по-вашему!
   - Тогда - вперед!
   Питу попытался исполнить приказание.
   - Я бы с радостью, дорогой господин Бийо, но я не могу.
   - Не можешь подняться?
   - Нет.
   - Но ты же только что ворочался, как карась на сковородке?
   - О! Только что - дело другое: я услышал ваш  голос,  н  одновременно  вы
огрели меня кнутом по спине. Но эти средства хороши только на  один  раз:  к
вашему голосу я теперь привык, а что до кнута, то я уверен,  что  теперь  вы
употребите его только для того, чтобы взбодрить Малыша, который выглядит  не
лучше меня.
   Логика Питу, которая в конечном счете была та самая, какой он научился  у
аббата Фортье, убедила и даже почти растрогала фермера.
   - Некогда мне тебя жалеть, - сказал  он  Питу.  -  Давай-ка  поднатужься,
залезай на спину Малыша - и поедем вместе.
   - Но, - возразил Питу, - бедняга Малыш этого не вынесет.
   - Ерунда! Через полчаса мы будем у папаши Лефрана.
   - Но, дорогой господин Бийо,  мне-то  ведь  совершенно  нечего  делать  у
папаши Лефрана.
   - Почему это?
   - Потому что вам нужно попасть в Даммартен, а мне - нет.
   - Да, но мне нужно, чтобы ты вместе со мной попал в Париж.  В  Париже  ты
мне пригодишься. У тебя крепкие кулаки, а  там,  я  уверен,  скоро  начнется
заваруха.
   - Неужели? - воскликнул Питу, не слишком прельщенный этой перспективой.
   Фермер взвалил его на спину Малыша, словно куль с мукой, снова выехал  на
дорогу и принялся так усердно действовать поводьями, коленями и шпорами, что
в самом деле уже через полчаса достиг Даммартена.
   Бийо въехал в город по хорошо известной ему улочке. Добравшись  до  фермы
папаши Лефрана, он оставил Питу и Малыша во дворе, а сем кинулся  на  кухню,
где папаша Лефран как раз зашнуровывал гетры.
   - Живей, живей, кум! - крикнул ему Бийо, не дожидаясь, пока тот придет  в
себя от изумления. - Мне нужна твоя самая крепкая лошадь.
   - Это Марго, - сказал Лефран, - она уже  оседлана,  я  собирался  на  ней
выехать. Добрая скотина.
   - Ладно, Марго так Марго. Но предупреждаю, я ее, возможно, загоню.
   - Хорошенькое дело!  Загонишь  Марго  -  с  какой  это  стати,  скажи  на
милость?
   - С такой, что мне сегодня вечером необходимо быть  в  Париже,  -  мрачно
отвечал Бийо.
   И он сделал Лефрану самый выразительный масонский знак.
   - В таком случае загоняй Марго, а я оставлю у себя Малыша.
   - Идет.
   - Стаканчик вина?
   - Два.
   - Так ты не один?
   - Нет, со мной один добрый малый, который так уморился, что  не  доползет
сюда. Дай ему что-нибудь поесть.
   - Сейчас, сейчас.
   Не прошло и десяти минут, как оба кума опрокинули каждый  по  бутылке,  а
Питу проглотил два ливра хлеба и пол-ливра  сала.  Покуда  он  ел,  работник
папаши Лефрана обтирал его охапкой люцерны, как породистую лошадь.
   Освежившись, заморив червячка, Питу в свой черед выпил стакан  вина,  для
чего пришлось откупорить третью бутылку, которая была опорожнена  тем  более
быстро, что ей отдали должное все трое  сотрапезников.  Затем  Бийо  оседлал
Марго, а Питу с помощью Лефрана взгромоздился позади фермера.
   Шпоры впились в бока славной коняги, и  она  резво  поскакала  в  сторону
Парижа, не переставая отгонять мух своим могучим хвостом, чей  густой  волос
сбивал пыль со спины Питу, а иногда хлестал его по тощим икрам  в  спущенных
чулках.

Глава 10

ЧТО ПРОИСХОДИЛО В КОНЦЕ ДОРОГИ, ПО КОТОРОЙ ЕХАЛ ПИТУ. ИНЫМИ СЛОВАМИ, В ПАРИЖЕ

   От Даммартена до  Парижа  восемь  миль.  Первые  четыре  пролетели  почти
незаметно,  но  после  Ле  Бурже  ноги  Марго,  хотя  длинные  ноги  Питу  и
подбадривали ее, начали уставать.
   Когда они добрались до Ла Виллет, Бийо заметил над Парижем зарево.
   Он указал Питу на красноватый горизонт.
   - Разве вы не видите, - изумился Питу, -  что  это  солдаты  на  бивуаках
разжигают костры?
   - Солдаты? - переспросил Бийо.
   - Раз они есть здесь, почему бы им не быть там?
   В самом деле, внимательно посмотрев направо, папаша Бийо  разглядел,  что
равнина Сен-Дени усеяна отрядами пехоты  и  кавалерии,  тихо  движущимися  в
темноте.
   Иногда в бледном свете звезд можно было увидеть, как блестит их оружие.
   Питу, во время своих ночных вылазок в лес свыкшийся с  темнотой,  показал
своему хозяину даже пушки, по ступицу увязшие в сырой земле.
   - Ну и ну, - сказал Бийо, - неужто там что-то  стряслось?  Надо  спешить,
мой мальчик, надо спешить.
   -  А  ведь  там,  пожалуй,  и  вправду  пожар,  -  вдруг   сказал   Питу,
приподнявшись на крупе Марго. - Глядите, глядите! Видите искры?
   Марго остановилась. Бийо спешился и, подойдя  к  солдатам  в  сине-желтых
мундирах, разбившим лагерь под деревьями близ дороги, спросил их:
   - Друзья, не можете ли вы мне сказать, что нового в Париже?
   Но солдаты вместо ответа лишь проворчали несколько немецких ругательств.
   - Какого дьявола они хотят? - спросил Бийо у Питу.
   - Это не латынь, дорогой господин Бийо, - отвечал Питу, дрожа  с  ног  до
головы, - вот и все, что я могу сказать.
   Поразмыслив, Бийо всмотрелся в солдат.
   - Ну и дурак же я! - воскликнул  он.  -  Нашел  у  кого  спрашивать  -  у
немчуры.
   Однако, снедаемый  любопытством,  он  остановился  посреди  дороги  и  не
трогался с места.
   Один из офицеров приблизился нему.
   - Сдубайте звоим бутем, - сказал он  с  сильным  не  мелким  акцентом.  -
Сдубайте бистрее.
   - Простите, капитан, - отвечал Бийо, - но я еду в Париж.
   - Дак сдубайте.
   - Но я боюсь, что ваши солдаты меня не пропустят.
   - Бас бробуздят.
   Бийо вновь вскочил в  седло  и  рванулся  вперед.  Его  и  в  самом  деле
пропустили.
   Тут он наткнулся на гусаров Бершени, заполонивших Ла Виллет.
   На сей раз он имел дело с соотечественниками, и расспросы его  увенчались
большим успехом.
   - Сударь, - спросил он, - скажите, пожалуйста, что нового в Париже?
   - А вот что: ваши парижане совсем взбесились, - отвечал один из  гусаров,
- подавай им Неккера, а покамест они палят из ружей  по  нас,  хотя  мы  тут
совсем ни при чем.
   - Подавай им Неккера! - воскликнул Бийо. - Но разве Неккер не с ними?
   - Конечно, нет, ведь король дал ему отставку.
   - Король дал отставку господину Неккеру? - переспросил Бийо с  изумлением
верующего, на глазах которого оскорбляют  святыню.  -  Король  дал  отставку
этому великому человеку?
   - О Господи! Именно так, любезнейший; больше того, этот  великий  человек
сейчас скачет в Брюссель.
   - Ну что ж! Это им дорого обойдется! - вскричал  Бийо  громовым  голосом,
нимало не заботясь о том, что произносить такие мятежные  речи  в  окружении
полутора тысяч вооруженных роялистов по меньшей мере неразумно.
   Он вновь безжалостно вонзил шпоры в бока Марго, и она понесла его и  Питу
к заставе.
   Чем ближе они подъезжали, тем явственнее  различали  на  горизонте  пламя
пожара; тонкий столп огня поднимался от заставы в небо.
   Горела сама застава.
   Вопящая, разъяренная толпа, в которой было немало женщин, по  обыкновению
кричавших и грозивших громче мужчин, подбрасывала в громадный костер обломки
стен, мебель и вещи чиновников, собиравших здесь прежде ввозную пошлину.
   На дороге стояли венгерский и немецкий полки; опустив  ружья,  солдаты  и
офицеры бесстрастно взирали на этот разбой.
   Горящая застава не остановила Бийо: он направил Марго прямо  в  огонь,  и
она храбро перепрыгнула через костер, но по  другую  сторону  заставы  перед
нашими героями выросла густая  толпа  людей,  которые  двигались  из  центра
города к окраинам, одни с песнями, другие с криками: "К оружию!"
   Бийо на вид казался тем, кем и был на  самом  деле:  простаком  фермером,
прибывшим в Париж по делам. Разве что он  слишком  громко  кричал:  "Дорогу!
Дорогу!" Но Питу так вежливо  вторил  ему:  "Дорогу!  Уступите,  пожалуйста,
дорогу!" - что одно уравновешивало другое. Никому не было никакой корысти  в
том, чтобы помешать Бийо отправиться по своим делам: ему дали дорогу.
   Марго воспрянула духом: огонь опалил ей  брюхо,  необычный  шум  возбудил
любопытство. Бийо приходилось сдерживать ее, чтобы не раздавить  тех  зевак,
что толпились перед дверями собственных домов,  и  тех,  что,  покинув  свои
дома, торопились к заставе.
   Бийо с переменным успехом прокладывал себе  дорогу,  направляя  Марго  то
вправо, то влево;  так  они  добрались  до  бульвара,  но  тут  им  пришлось
остановиться.
   Огромная процессия тянулась от Бастилии к Королевской  кладовой  -  в  ту
пору эти два здания были двумя каменными узлами на поясе, обхватывавшем стан
Парижа.
   Впереди толпы, заполонившей бульвар, шли люди, которые несли на  носилках
два бюста: один, покрытый  траурной  вуалью,  другой  -  усыпанный  цветами.
Первый был бюст  отставленного  министра  Неккера;  второй  -  бюст  герцога
Орлеанского, открыто принявшего при дворе сторону женевского экономиста.
   Бийо спросил у проходящих, что здесь делается, и ему объяснили, что здесь
народ приносит дань уважения Неккеру и его защитнику герцогу Орлеанскому.
   Бийо родился в краю, где имя герцога Орлеанского  почиталось  уже  добрых
полтора столетия. Бийо принадлежал к секте философов и, следовательно, видел
в Неккере не только великого министра, но и спасителя человечества.
   Поэтому услышанного было более чем достаточно, чтобы Бийо потерял голову.
Сам не понимая толком, что он творит, он  соскочил  с  коня  и,  крича:  "Да
здравствует герцог Орлеанский! Да здравствует Неккер!" - смешался с толпой.
   Когда человек смешивается с  толпой,  он  утрачивает  свободу  воли.  Это
известно всякому: попав в толпу, мы начинаем желать  того  же,  чего  желает
она, делать то, что делает она. Бийо подчинился толпе особенно легко оттого,
что находился ближе к голове процессии, нежели к ее хвосту.
   Парижане орали что есть мочи: "Да  здравствует  Неккер!  Долой  иноземные
войска! Чужестранцев - вон!"
   Бийо присоединил свой могучий бас к этим голосам.
   Талант, какого бы рода он ни  был,  всегда  находит  в  толпе  ценителей.
Жители парижских пригородов, обладатели голоса либо тонкого,  либо  сиплого,
либо ослабевшего от голода, либо охрипшего от вина, оценили глубокий, чистый
и звучный голос Бийо и дали ему дорогу, благодаря чему  наш  фермер  смог  в
конце концов добраться до носилок, причем  по  дороге  его  не  толкали,  не
душили и не пихали локтем в бок, а если и потрепали, то лишь самую малость.
   Минут через десять один из  носильщиков,  чье  рвение  явно  превосходило
физические возможности, уступил ему свое место.
   Как мы видим, Бийо делал стремительную карьеру.
   Еще вчера он был  простым  пропагандистом  брошюры  доктора  Жильбера,  а
сегодня стал одним из орудий триумфа Неккера и герцога Орлеанского.
   Но едва он приступил к выполнению своих новых обязанностей, как  вспомнил
о Питу и Марго: "Где они? Что с ними?"
   Не выпуская из рук носилки, фермер обернулся и в свете факелов, озарявших
улицу, и плошек, расцвечивавших все окна, заметил в середине толпы  какой-то
движущийся бугор, состоявший из пяти-шести человек, которые кричали и махали
руками.
   Глядя на этот клубок тел, нетрудно было различить в его середине  длинные
руки Питу и узнать его голос.
   Питу делал все, что  мог,  дабы  защитить  Марго,  но,  несмотря  на  его
старания, Марго клонилась к земле. Прежде Марго несла на своей спине Бийо  и
Питу  -  груз  уже  довольно  весомый  для  бедного  животного.  Теперь   ей
приходилось нести на спине, на крупе, на шее и на холке всех, кто только мог
там поместиться.
   Во тьме, увеличивавшей все предметы по своему произволу,  Марго  казалась
слоном, на котором охотники отправляются сражаться с тигром.
   На ее широкой спине расположились пять или шесть молодчиков, оравших: "Да
здравствует Неккер!  Да  здравствует  герцог  Орлеанский!"  -  на  что  Питу
отвечал: "Вы удушите Марго".
   Но хмельные от восторга люди ничего не желали слушать.  Бийо  хотел  было
броситься на помощь Питу и Марго, но, поразмыслив, понял, что если  он  хотя
бы на секунду оставит свой почетный пост и бросит ручку носилок,  назад  его
уже не пустят. Вдобавок он рассудил, что,  раз  он  оставил  папаше  Лефрану
Малыша взамен Марго, то Марго может считаться его собственностью, а в  таком
случае если а ней что и произойдет,  он  просто-напросто  потеряет  три  или
четыре сотни ливров - сумму, которой он вполне может пожертвовать  во  славу
отечества.
   Меж тем процессия двигалась вперед;  она  повернула  налево  и  по  улице
Монмартр спустилась к площади Побед.  У  Пале-Рояля  ей  помешало  скопление
народа; то были люди с зелеными листками на шляпах, кричавшие: "К оружию!"
   Необходимо было выяснить, кто эти люди, заполонившие улицу Вивьен: друзья
или враги? Зеленый - цвет графа д'Артуа. Что означают зеленые кокарды? Через
мгновение все разъяснилось.
   Узнав об отставке Неккера, некий юноша вышел из кафе  Фуа,  взобрался  на
стол и, размахивая пистолетом, закричал: "К оружию!"
   На этот крик сбежались все, кто гулял в Пале-Рояле, и в свой черед  стали
призывать к оружию.
   Как мы уже сказали,  вокруг  Парижа  в  эту  пору  собрались  иностранные
войска. Можно было подумать, что грядет австрийское нашествие; сами названия
полков оскорбляли слух французов; одного  звучания  фамилий  их  командиров:
Рейнак, Салис-Самаде, Дисбах, Эстергази, Ремер, было достаточно, чтобы толпа
поняла: перед ней - враги. Юноша, влезший на стол, назвал их всех  поименно;
он  предупредил,  что  швейцарцы,  расположившиеся  на  Елисейских  полях  и
установившие там четыре артиллерийских орудия, должны вечером войти в  Париж
вслед за драгунами принца де Ламбеска. Он предложил французам  ввести  новую
кокарду, отличающуюся от вражеской, сорвал с каштана листок и прикрепил  его
к своей шляпе. В десять минут три тысячи человек  оборвали  листья  со  всех
деревьев Пале-Рояля.
   Утром никто еще не знал имени этого юноши; вечером оно уже было у всех на
устах. Его звали Камиль Демулен.
   Когда недоразумение разъяснилось, люди из обеих  толп  начали  брататься,
обниматься; затем процессия продолжила свой путь.
   Во время остановки любопытство тех, кто, даже поднявшись на  цыпочки,  не
мог ничего увидеть, разгорелось еще ярче,  и  новая  тяжесть  обрушилась  на
поводья, седло и стремена Марго, так что когда толпа снова двинулась вперед,
несчастное животное в буквальном смысле слова рухнуло на  землю,  не  вынеся
этого груза.
   На углу улицы Ришелье Бийо оглянулся: Марго уже не было видно.
   Он почтил память бедной коняги тяжким вздохом, а , затем так громко,  как
только позволяла его глотка, трижды выкрикнул имя Питу, как  Делали  римляне
на похоронах родичей; ему показалось, что какой-то голос  из  глубины  толпы
ответил ему. Но голос  этот  затерялся  среди  угрожающих  и  приветственных
криков, на которые не скупились парижане.
   Процессия двигалась вперед.
   Все лавочки закрылись; однако все окна были открыты и  из  них  слышались
ободряющие возгласы упоенных зрителей. Так  толпа  добралась  до  Вандомской
площад