ди  сдержанные,  и  не
думали произносить.
   - Это правда, - прошептал Бийо.
   - Итак, вы сознаетесь?
   - Я сделаю даже больше.
   - О, дражайший господин Бийо, вы безмерно любезны. Что же вы сделаете?
   - Если вы ищете эту книгу и я скажу вам, где она,  вы  перестанете  здесь
все ворошить? - спросил фермер с тревогой, которую не мог полностью скрыть.
   Жандарм сделал знак двум сбирам.
   - Разумеется, - отвечал он, - раз  обыск  проводится  из-за  этой  книги.
Впрочем, - прибавил он с кривой улыбкой, - как знать: вдруг вы отдадите  нам
первый экземпляр, а у вас их десять?
   - У меня только один, клянусь вам.
   - Именно в этом нам и надлежит удостовериться в ходе тщательного осмотра,
дражайший господин Бийо. Потерпите еще пять минут. Мы - всего-навсего жалкие
полицейские, получившие приказ от властей; не станете же вы, господин  Бийо,
противиться тому, чтобы порядочные люди - а порядочные люди, господин  Бийо,
имеются во всех сословиях, - исполнили свой долг.
   Человек в черном рассчитал точно. С Бийо нужно было говорить именно таким
тоном.
   - Тогда кончайте, - сказал он, - только побыстрее.
   И повернулся к полицейским спиной.
   Жандарм осторожно закрыл дверь,  еще  более  осторожно  повернул  ключ  в
замке. Бийо пожал плечами, ибо был уверен, что при желании откроет  дверь  в
любую минуту.
   Человек в черном дал сержантам  знак  продолжать  обыск,  и  все  трое  с
удвоенной энергией принялись за дело, так что в  мгновение  ока  книги  были
раскрыты, бумаги перелистаны, белье переворошено. Внезапно жандарм заметил в
глубине опустошенного шкафа маленький, окованный железом дубовый  ларец.  Он
коршуном кинулся на добычу. Без сомнения, это было именно то, что он  искал,
и он понял это с первой секунды, с первого взгляда, с первого прикосновения.
Живо спрятав  ларец  под  полу  своего  ветхого  плаща,  он  знаком  показал
полицейским, что дело сделано.
   Как  раз  в  эту  минуту  фермер   окончательно   потерял   терпение   и,
остановившись Перед запертой дверью, крикнул:
   - Но я же вам сказал, что без моей помощи вы ее не найдете!  Незачем  без
толку рыться в моих вещах.  Я,  черт  возьми,  не  бунтовщик!  Эй,  вы  меня
слышите? Отвечайте или, клянусь дьяволом,  я  отправлюсь  в  Париж  и  подам
жалобу королю, Национальному собранию, всему свету!
   В эту пору короля еще ставили впереди народа.
   - Да, дорогой господин Бийо, мы вас слышим и готовы согласиться с  вашими
неопровержимыми доводами. Итак, скажите нам, где эта книга, и, поскольку  мы
убедились, что больше у вас экземпляров нет, мы конфискуем тот единственный,
что у вас имеется, и откланяемся: вот и все.
   - Ладно, - сказал Бийо, - слушайте. Эта книга находится у одного честного
малого, которому я ее отдал сегодня утром, чтобы он отнес ее другу.
   - И как же звать этого честного малого? - ласково спросил черный человек.
   - Анж Питу. Это бедный сирота, которого я приютил из  милости  и  который
даже не знает, о чем эта книга.
   - Благодарю вас, дражайший господин Бийо,  -  сказал  жандарм,  торопливо
убирая в шкаф белье - но не ларец! - и затворяя дверцы. - И где же,  скажите
на милость, нам искать этого любезного юношу?
   - Сдается мне, что, входя во двор, я видел его на  скамейке  близ  грядок
испанской фасоли. Ступайте, заберите у него книгу, только не  причините  ему
зла!
   - Не причините ему зла! О дорогой господин Бийо, как плохо вы нас знаете!
Мы не причиним зла даже мухе!
   И полицейские направились в указанное место. Подойдя к грядке с испанской
фасолью, они увидели Питу, который из-за своего высокого роста показался  им
куда более грозным, чем  был  на  самом  деле.  Сочтя,  что  подчиненным  не
справиться вдвоем с этим юным великаном, жандарм снял плащ, завернул в  него
ларец и спрятал в укромном уголке.
   Тем временем Катрин, которая, прижав ухо к  замочной  скважине,  пыталась
понять, что происходит в доме, расслышала слова "книга", "доктор" и  "Питу".
Сообразив, что разбушевалась  та  гроза,  которую  она  предвидела,  девушка
попыталась смягчить удар. Тут-то  она  и  шепнула  Питу,  чтобы  он  объявил
владельцем книги себя. Мы видели, что произошло дальше, как Питу был  связан
жандармом и его пособниками и освобожден Катрин, воспользовавшейся  минутой,
когда полицейские отправились в дом за столом, а черный человек -  за  Своим
плащом и ларцем, Мы рассказали о том, как  Питу  спасся,  перепрыгнув  через
ограду, но умолчали о том, как жандарм,  будучи  человеком  неглупым,  сумел
обратить это бегство во благо себе.
   В самом деле, теперь, когда обе его цели были  достигнуты,  бегство  Питу
послужило ему и двум его помощникам превосходным предлогом для того, чтобы в
свою очередь обратиться в бегство.
   Поэтому, хотя жандарм не питал ровно никакой надежды поймать беглеца,  он
приказал полицейским броситься в погоню за ним  и  сам  показал  подчиненным
пример; все трое так резко припустили через поля клевера, пшеницы и люцерны,
словно были злейшими врагами бедного Питу, - меж  тем  в  глубине  души  они
благословляли его длинные ноги.
   Но как только Питу углубился в  лес,  вся  компания,  как  раз  достигшая
опушки, остановилась за первым же кустом. В это время к известной нам троице
присоединились еще два полицейских, которые сидели в  засаде  неподалеку  от
фермы, готовые по первому зову командира прийти ему на помощь.
   - Клянусь честью, - сказал жандарм, - наше счастье,  что  у  этого  парня
была книга, а не ларец. Иначе нам пришлось бы догонять его на почтовых. Черт
подери, это не человек, а олень.
   - Да, - сказал один из полицейских, - но ведь ларец не у него, а  у  вас,
не правда ли, господин Волчий шаг?
   - Совершенно верно, друг мой, вот он,  -  отвечал  тот,  чьего  имени,  а
точнее, прозвища, данного за  легкую  и  вороватую  походку,  мы  прежде  не
слышали.
   - Значит, мы получим обещанную награду?
   - Она при мне, - отвечал жандарм, доставая из кармана  четыре  луидора  и
раздавая их четырем полицейским, как тем, что участвовали в  обыске,  так  и
тем, что бездействовали в засаде.
   - Да здравствует господин лейтенант! - заорали полицейские.
   - Нет ничего дурного в том,  чтобы  крикнуть:  "Да  здравствует  господин
лейтенант!" - сказал Волчий шаг, - но кричать нужно с умом. Платит-то вам не
господин лейтенант.
   - А кто же?
   - Один из его приятелей или одна из его приятельниц -  особа,  пожелавшая
остаться неизвестной.
   - Ручаюсь, что это та или тот, кому принадлежит ларец, - сказал  один  из
полицейских.
   - Ригуло, друг мой, - отвечал человек в черном, - я всегда  говорил,  что
ты парень проницательный, но, дабы эта проницательность принесла свои  плоды
и удостоилась награды, следует, мне кажется, поторопиться; проклятый  фермер
не слишком любезен и, если заметит пропажу ларца, вполне сможет отрядить  за
нами в погоню всех своих работников, а они бравые ребята и могут всадить вам
пулю в затылок не хуже самых метких швейцарцев из гвардии его величества.
   Полицейские не стали спорить, и вся компания двинулась в путь  по  опушке
леса, которая, скрывая сыщиков от посторонних глаз, должна  была  через  три
четверти мили привести их к дороге.
   Предосторожность эта оказалась  отнюдь  не  напрасной,  ибо,  как  только
Катрин увидела, что человек в черном и двое сержантов устремились следом  за
Питу, она, не сомневаясь в проворстве того,  за  кем  они  гнались,  и  зная
наверняка, что погоня окончится очень нескоро, позвала испольщиков,  которые
чувствовали, что на ферме что-то происходит,  но  не  понимали  толком,  что
именно, и попросила их отпереть дверь ее комнаты, а очутившись  на  свободе,
вызволила из заключения своего отца.
   Бийо, казалось, был не в себе. Вместо того, чтобы броситься вон из  дома,
он ступал с осторожностью и кружил посередине комнаты. Казалось, он не может
оставаться на одном месте, но в то  же  время  не  может  и  заставить  себя
взглянуть на шкафы и комоды, взломанные и опустошенные полицейскими.
   - Так что, забрали они в конце концов книгу или нет? - спросил Бийо.
   - Я думаю, что забрали, отец, но его - его они забрать не сумели.
   - Кого его?
   - Питу. Он убежал, а они, если все еще гонятся за ним, добрались,  должно
быть, не меньше как до Кайоля или Васьена.
   - Тем лучше! Бедный мальчуган! Ведь это я втравил его в эту историю.
   -  О,  отец,  не  тревожьтесь  за  Питу,  подумайте  лучше  о  нас.  Питу
выкрутится, не беспокойтесь. Но какой тут беспорядок. Боже мой!  Посмотрите,
матушка!
   - Ах, мой бельевой шкаф! - воскликнула г-жа Бийо. - Они не пощадили  даже
мой бельевой шкаф! Какие негодяи!
   - Они рылись в бельевом шкафу! - вскрикнул Бийо.  Он  бросился  к  шкафу,
который жандарм, как мы помним, тщательно закрыл, и погрузил обе руки в кипу
скомканного белья.
   - Нет! Это невозможно!
   -  Что  случилось,  отец?  -  спросила  Катрин.  Бийо  посмотрел   кругом
невидящими глазами.
   - Поищи. Поищи, может быть, ты где-нибудь его найдешь.  Но  нет,  в  этом
комоде его быть не может, в секретере тем более; конечно же, он стоял здесь,
здесь... Я сам его сюда поставил. Не книгу они  искали,  жалкие  твари,  они
искали ларец.
   - Какой ларец? - спросила Катрин.
   - Ты же прекрасно знаешь.
   - Ларец доктора Жильбера? - осмелилась спросить  г-жа  Бийо,  обычно  при
чрезвычайных обстоятельствах хранившая молчание и предоставлявшая говорить и
действовать другим.
   - Да, ларец доктора Жильбера, - вскричал Бийо,  запуская  пальцы  в  свою
густую шевелюру. - Этот бесценный ларец!
   - Вы пугаете меня, отец! - сказала Катрин.
   - Несчастный я человек! - завопил Бийо вне  себя  от  ярости.  -  Я  даже
ничего не заподозрил! Даже не подумал о ларце! О, что скажет доктор? Что  он
подумает? Что я предатель, трус, жалкое ничтожество!
   - Но, Боже мой, отец, что было в этом ларце?
   - Не знаю, но я поклялся доктору своей жизнью, что сберегу его, и  обязан
был погибнуть, но не выпустить его из рук.
   В голосе  Бийо  звучало  столько  отчаяния,  что  жена  и  дочь  в  ужасе
попятились.
   - Боже мой! Боже мой! Бедный отец, в своем ли вы уме? - спросила Катрин и
разрыдалась.
   - Ответьте же мне, - молила она, - ради всего святого, ответьте мне!
   - Пьер, друг мой, ответь же своей дочери, ответь своей жене, - вторила ей
г-жа Бийо.
   - Коня! Коня! - закричал фермер. - Мне нужен конь, и немедленно!
   - Куда вы поедете, отец?
   - Предупредить доктора: доктора обязательно нужно предупредить.
   - Но где его искать?
   - В Париже. Разве ты не читала в его письме, что  он  едет  в  Париж?  Он
наверняка уже там. И я тоже поскачу в Париж. Коня! Коня!
   - И вы покинете нас в такую минуту, отец? Покинете нас в такие  тревожные
часы?
   - Так надо, дитя  мое,  так  надо,  -  ответил  фермер,  обнимая  дочь  и
судорожно ее целуя. - Доктор сказал мне:
   "Если ты потеряешь ларец, Бийо, или,  что  более  вероятно,  у  тебя  его
украдут, то, как только ты заметишь пропажу, немедленно предупреди меня, где
бы я ни находился. Ты обязан сделать это даже ценою человеческой жизни".
   - Иисусе! Что же такое может быть в этом ларце?
   - Не знаю. Все, что я знаю, это что мне отдали его на хранение, а  я  его
не сберег. Ну, вот и мой конь. У сына доктора, который учится в  коллеже,  я
узнаю, где отец.
   И, в последний раз обняв и жену и дочь, фермер вскочил в седло и  галопом
понесся через поля к парижской дороге.

Глава 9

ДОРОГА В ПАРИЖ

   Вернемся к Питу.
   Питу был движим двумя самыми могущественными силами этого мира -  страхом
и любовью.
   Страх сказал ему без обиняков: "Тебя  могут  арестовать  или  поколотить;
берегись, Питу!"
   И этого было довольно, чтобы он припустился во все лопатки.
   Любовь сказала ему голосом Катрин: "Бегите скорей, дорогой Питу!"
   И Питу бросился бежать.
   Более того, под действием двух этих сил он даже не бежал, а летел!
   Решительно, Господь велик. Господь непогрешим!
   Как кстати пришлись длинные ноги Питу, казавшиеся рахитичными, и огромные
колени, позорившие его на танцах, - как кстати пришлись они в дороге,  когда
сердце его, мучимое страхом, колотилось в несколько раз быстрее обычного.
   Разве смог бы развить такую  скорость  г-н  де  Шарни  с  его  маленькими
ступнями, изящными коленями и аккуратными икрами?!
   Питу вспомнил ту прелестную басню, где олень, глядясь в пруд, сокрушается
о том, что ноги у него тонки, как спички, и, хотя у нашего героя, в  отличие
от оленя, не имелось на  голове  того  ветвистого  украшения,  вид  которого
утешил четвероногого, он упрекнул себя за былое презрение к своим жердям.
   Жердями назвала ноги Питу г-жа Бийо,  когда  Питу  смотрелся  в  зеркало.
Итак, Питу спешил вперед по лесам, оставив Кайоль справа, а Ивор  слева;  на
каждом  повороте  он  оглядывался,  а  точнее  сказать,  прислушивался,  ибо
давным-давно  перестал  видеть  своих  преследователей:   благодаря   своему
блистательному таланту бегуна он сразу оторвался от  полицейских  на  тысячу
футов, и расстояние это с каждым шагом увеличивалось все больше и больше.
   Как жаль, что Аталанта была замужем!  Питу  сразился  бы  за  ее  руку  и
победил Гиппомена, не пускаясь на хитрости и не  бросая  на  дорогу  золотые
яблоки.
   Правда, как мы видели, пособники г-на Волчьего  шага,  завладев  желанной
добычей, утратили всякий интерес к судьбе Питу, но он-то об этом не знал.
   Спасшись от действительной погони, он продолжал убегать от теней.
   Что же до черных людей, то они были преисполнены веры  в  себя,  отдающей
человека во власть лени.
   "Беги-беги! - говорили они, запуская руки в жилетные карманы, дабы лишний
раз убедиться, что награда, полученная от господина Волчьего шага, на месте.
- Беги, приятель! Когда захотим, мы всегда сможем тебя найти".
   И это, заметим кстати,  было  отнюдь  не  хвастливой  бравадой,  а  самой
настоящей правдой.
   И Питу продолжал бежать, словно слышал эти реплики полицейских агентов.
   Запутав следы, по примеру лесных хищников, спасающихся от  своры  гончих,
свив из них такую сложную сеть, в которой не разобрался бы  и  сам  Нимврод,
Питу  наконец  решился  приступить  к  исполнению  своей   главной   задачи,
состоявшей  в  том,  чтобы  повернуть   направо   и   примерно   на   уровне
Гондервильских вересковых зарослей выйти на дорогу, ведущую из  Виллер-Котре
в Париж.
   Приняв это решение, Питу устремился в лесок, срезал правый угол  и  минут
через пятнадцать вышел к дороге, вдоль которой тянулись желтые пески и росли
зеленые деревья.
   Не прошло и часа после его побега с  фермы,  а  он  был  уже  на  мощеной
дороге.
   За этот  час  он  одолел  примерно  четыре  с  половиной  мили.  Неплохой
результат для доброго коня, пущенного крупной рысью.
   Он бросил взгляд назад. Никого.
   Он бросил взгляд вперед. Две женщины на ослах.
   Питу унаследовал от юного Жильбера книгу,  посвященную  мифологии.  В  ту
эпоху люди шагу не могли ступить без мифологии.
   История  олимпийских  богов  и  богинь  входила  в  школьную   программу.
Разглядывая гравюры,  Питу  познакомился  с  мифами:  он  знал,  что  Юпитер
превратился в быка, дабы соблазнить Европу, и в лебедя, дабы распутничать  с
дочерью Тиндарея, что другим богам также случалось  претерпевать  более  или
менее  живописные  метаморфозы,  но  чтобы  агент  полиции  его   величества
превратился в осла - такого не бывало! Сам  король  Мидас  получил  от  осла
только уши, а он был король и все, к  чему  он  прикасался,  превращалось  в
золото, значит, он мог купить себе всю шкуру четвероногого целиком.
   Отчасти успокоенный тем, что он увидел  или,  скорее,  тем,  чего  он  не
увидел, Питу кубарем скатился на лужайку, отер  рукавом  свою  побагровевшую
круглую физиономию и, улегшись среди молодого клевера, позволил себе всласть
попотеть на покое.
   Однако нежные ароматы люцерны и майорана не  могли  вытеснить  из  памяти
Питу свежепросольную свинину мамаши Бийо и весившую целый  ливр  четвертинку
пеклеванного хлеба, которую он получал из рук  Катрин  за  каждой  трапезой,
иными словами, трижды в день.
   Хлеб этот стоил в ту пору четыре с половиной  су  за  ливр  -  непомерная
цена, соответствующая примерно девяти нынешним су; во всей  Франции  он  был
величайшей редкостью и казался тем, кому доводилось его отведать, лакомством
наподобие  сдобной  булочки,  которой,  по  мнению  герцогини  де  Полиньяк,
парижанам следовало кормиться, когда у них кончалась мука.
   Понятно поэтому, что Питу в своих философических размышлениях представлял
мадмуазель Катрин великодушнейшей в мире принцессой, а ферму папаши  Бийо  -
роскошнейшим в свете дворцом.
   Затем, подобно израильтянам на брегах Иордана, он, собрав последние силы,
обращал взоры к востоку,  иначе  говоря,  к  этой  благословенной  ферме,  и
вздыхал.
   Впрочем, вздыхать - занятие небесполезное для  человека,  которому  нужно
перевести дух после безумной гонки. Вздыхая,  Питу  дышал  полной  грудью  и
чувствовал,  как  мысли  его,  мгновение  назад  такие  путаные  и  смутные,
проясняются.
   - Отчего же, - спросил он самого себя, - в такой короткий  срок  со  мной
случилось столько невероятных событий? Отчего я пережил за три  дня  больше,
чем за всю остальную жизнь? Все  дело  в  том,  что  мне  приснилась  кошка,
которая хотела меня оцарапать.
   И он сделал рукой жест, означающий, что источник всех  его  несчастий  не
вызывает у него никаких сомнений.
   - Однако, - прибавил Питу, немного подумав, - почтенный аббат Фортье учил
меня вовсе не такой логике. Не может быть, чтобы все  приключения  произошли
со мной только оттого, что мне приснилась злая кошка. Сон дан  человеку  как
предупреждение, не больше. Не помню какой автор сказал: "Тебе приснился сон,
берегись! - Cave, somniasti!"
   - Somniasti? - в ужасе спросил себя Питу. -  Неужели  я  опять  употребил
варваризм? О нет, это всего-навсего элизия; следовало сказать somniavisti.
   - Удивительно, - продолжал Питу, не в  силах  сдержать  восхищения  самим
собой, - насколько лучше я знаю латынь с тех пор, как бросил ее учить.
   И, восславив таким образом самого себя, Питу поднялся  и  продолжил  свой
путь.
   Он шел широкими шагами, но более  спокойно.  На  такой  скорости  он  мог
одолевать в час две мили.
   Поэтому через два часа он  уже  оставил  позади  Нантей  и  устремился  к
Даммартену.
   Внезапно слух его,  острый,  как  у  индейца  из  племени  сиу,  поразили
доносящиеся откуда-то издалека топот копыт и звон подков.
   - Ну и ну! - подумал Питу и продекламировал знаменитый стих из "Энеиды":
   Quadrupedante putrem sonitu quatit  ungula  campum  <Глухо  копыта  коней
колотят по рыхлому полю (Вергилий. Энеида. VIII, 596).>.
   Он оглянулся.
   Но ничего не увидел.
   Быть может, это те  ослы,  которых  он  обогнал  в  Левиньяне,  пустились
галопом? Но это предположение Питу  отверг,  так  как  по  мостовой  стучал,
говоря словами поэта, железный коготь, а Питу знал, что ни в Арамоне,  ни  в
Виллер-Котре никто никогда не подковывал ослов, за исключением матушки Сабо,
да и та подковала своего осла  только  потому,  что  развозила  почту  между
Виллер-Котре и Креспи.
   Питу на время позабыл об услышанном шуме и возвратился к своим раздумьям.
   Кто были те черные люди, которые расспрашивали его  о  докторе  Жильбере,
связали ему руки, гнались за ним, но не сумели его настичь?
   Откуда взялись эти люди, не известные никому в округе?
   Чего  могли  они  хотеть  от  Питу,  который  их  никогда  не  видел   и,
следовательно, совсем не знал?
   Каким образом вышло,  что  он  их  не  знает,  а  они  его  знают?  Зачем
мадмуазель Катрин велела ему бежать в Париж  и  зачем  дала  ему  на  дорогу
луидор, равный сорока восьми франкам, на который можно купить  двести  сорок
ливров хлеба по четыре су за ливр - столько хлеба, что, если расходовать его
экономно, можно продержаться целых  восемьдесят  дней,  то  есть  почти  три