ружия.
   Другой - в Марли.
   Гильотен предлагает Залу для игры в мяч. Гильотен!
   Странная  вещь  тот  самый  Гильотен,  чье  имя  благодаря  его  творений
прославится четыре года спустя, предложил отправиться в валу для игры в мяч!
   Эта Зала для игры в мяч,  голая,  ветхая,  открытая  всем  ветрам,  стала
яслями Христовой сестры, колыбелью революции! С той  разницей,  что  Христос
был сын добродетельной женщины.  А  революция  была  дочерью  изнасилованной
нации.
   На это великое  проявление  народной  воли  король  отвечает  королевским
словом: "ВЕТО!"
   К мятежникам посылают г-на де Брезе, который приказывает им разойтись.
   "Мы пришли сюда по воле народа, - отвечает Мирабо,  -  и  уйдем  лишь  со
штыком в брюхе".
   Он сказал именно так, а не так, как утверждают иные:
   "лишь уступая силе Штыков". Отчего за спиной  всякого  великого  человека
непременно прячется ничтожный ритор, который под предлогом  улучшения  губит
его речи! Отчего этот ритор прятался за спиной Мирабо в Зале для игры в мяч?
За спиной Камбронна при Ватерлоо?
   Ответ пересказали королю.
   Он помолчал со скучающим видом.
   - Они не хотят разойтись? - осведомился он наконец.
   - Не хотят, ваше величество.
   - Ну, так пускай их оставят в покое.
   Как видим, королевская власть начала уступать воле народа, И уступила  ей
уже немало.
   С 23 июня по 12 июля продолжался период относительного спокойствия, но то
был тяжелый, душный покой - такой, какой предшествует грозе. То  был  дурной
сон, приснившийся в дурную ночь.
   11  июля  под  давлением  королевы,  графа  д'Артуа,   Полиньяков,   всей
версальской камарильи король принимает решение и отставляет  Неккера.  12-го
об этом становится известно в Париже.
   Мы видели действие, оказанное этой новостью. 13-го  вечером  прибывший  в
Париж Бийо увидел на улицах баррикады.
   13-го вечером Париж защищался, а 14-го утром был готов наступать.
   14-го утром  Бийо  закричал:  "На  Бастилию!"  -  и  три  тысячи  человек
подхватили этот крик, а вскоре к ним присоединилось все население Парижа.
   Ибо существовало здание, которое вот уже около пяти  столетий  давило  на
грудь Франции, как давила адская глыба на плечи Сизифа, с той лишь разницей,
что Франция, меньше верящая в свои силы,  -  чем  титан,  даже  не  пыталась
сбросить тяжкую ношу.
   Это здание, эта феодальная печать на челе Парижа звалась Бастилией.
   Король, как говорила г-жа дю  Оссе,  был  слишком  добр,  чтобы  отрубать
головы, Король отправлял неугодных в Бастилию.
   А попав в Бастилию по приказу  короля,  человек  оказывался  выброшен  из
жизни, замурован, похоронен, уничтожен.
   Ему суждено было оставаться  там  до  тех  пор,  пока  король  о  нем  не
вспомнит, меж тем королям приходится думать о стольких новых  происшествиях,
что они частенько забывают о старых.
   К слову  сказать,  Бастилия  была  отнюдь  не,  единственной  французской
крепостью; во Франции их имелось не меньше двадцати: Фор Л'Эвек,  Сен-Лазар,
Шатле, Консьержери, Венсеннский замок, замок Ла-Рош, замок Ив, остров Святой
Маргариты, замок Пиньероль и проч.
   Но лишь крепость у Сент-Антуанских ворот в Париже народ звал Крепостью  с
большой буквы, как Рим называют Городом с большой буквы.
   Эта крепость была всем крепостям крепость.
   В течение столетия с лишком ею правили члены одного и того же рода.
   Старейшиной этого избранного клана был г-н де Шатонеф. Ему наследовал его
сын  Ла  Врийер,  которого  сменил  его  сын  Сен-Флорантен,  приходившийся,
следовательно, внуком г-ну де Шатонефу. Династия угасла в 1777 году.
   Никто не  может  сказать,  сколько  королевских  указов  о  заключении  в
крепость было подписано во время этих трех царствований, которые по  большей
части пришлись на век Людовика XV. Один лишь Сен-Флорантен подписал их более
пятидесяти тысяч.
   Указы эти приносили большой доход.
   Их продавали отцам, желавшим избавиться от сыновей.
   Их продавали женщинам, желавшим избавиться от мужей.
   Чем красивее были женщины, тем дешевле стоили указы.
   Красавицы сговаривались с  министром  полюбовно;  обе  стороны  проявляли
добрую волю.
   С конца царствования Людовика XIV все государственные тюрьмы, и в  первую
очередь Бастилия, находились в руках иезуитов.
   Напомним главных пленников Крепости: Железная маска, Лозен, Латюд.
   Иезуиты были исповедниками; для пущей надежности именно они  исповедовали
узников.
   Для пущей надежности умерших узников хоронили под вымышленными именами.
   Тот, кого называли Железной маской, был, как  мы  помним,  похоронен  под
именем Маркьяли.
   Он провел в тюрьме сорок пять лет.
   Лозен провел там четырнадцать лет.
   Латюд - тридцать.
   Но Железная маска и Лозен, по крайней мере,  были  повинны  в  величайших
преступлениях.
   Железная маска, приходился ли он братом Людовику XIV или нет, походил  на
него как две капли воды. Какая неосторожность - осмелиться быть  похожим  на
короля!
   Лозен собирался  жениться  или  даже  женился  на  кузине  короля.  Какая
неосторожность - осмелиться взять в жены племянницу  короля  Людовика  XIII,
внучку короля Генриха IV.
   Но чем провинился бедняга Латюд?
   Он осмелился влюбиться в мадмуазель Пуассон, она  же  г-жа  Де  Помпадур,
любовница короля. Он написал ей записку.  Эту  записку,  которую  порядочная
женщина отослала бы автору, г-жа де Помпадур отослала г-ну де Cap-тину.
   Латюда арестовали, он бежал, был пойман и провел тридцать  лет  в  стенах
Бастилии, Венсеннского замка и тюрьмы Бисетр.
   Так что Бастилию ненавидели недаром.
   Народ ненавидел ее как живое существо; его воображение  превратило  ее  в
одного из тех гигантских тарасконских драконов, что безжалостно пожирают  ни
в чем не повинных людей.
   Понятно поэтому,  как  тяжко  страдал  несчастный  Себастьен  Жильбер  от
сознания, что его отец посажен в Бастилию.
   Понятно поэтому, как глубоко был  убежден  Бийо  в  том,  что  освободить
доктора можно, лишь взяв тюрьму приступом.
   Понятно  поэтому,  какой  неистовый  порыв  охватил  толпу,  когда   Бийо
воскликнул: "На Бастилию!"
   Однако  солдаты  утверждали,  что  надежда   взять   Бастилию   приступом
безрассудна.
   У Бастилии имелся запас продовольствия, гарнизон, артиллерия.
   У Бастилии имелись стены шириной 15 футов наверху и 40 футов в основании.
   У Бастилии имелся комендант по имени де Лоне, который держал  в  погребах
тридцать тысяч ливров пороха и поклялся взорвать крепость вместе с половиной
Сент-Антуанского предместья, если кто-нибудь покусится на его владения.

Глава 14

ТРИ ВЛАСТИ. ПРАВЯЩИЕ ФРАНЦИЕЙ

   Бийо продолжал идти вперед, но ему уже не было нужды кричать.  Пленившись
его воинственным видом, признав его за своего, обсуждая его речи и поступки,
толпа следовала за ним, постоянно разрастаясь, словно волны во время прибоя.
   За спиной Бийо, когда он ступил на набережную Сен-Мишель, шло более  трех
тысяч человек, вооруженных тесаками, топорами, пиками  и  ружьями.  Все  они
кричали:
   "На Бастилию! На Бастилию!"
   Бийо погрузился в размышления. Уму его представилось все  то,  о  чем  мы
упомянули  в  конце  предыдущей  главы,  и  мало-помалу   его   лихорадочное
возбуждение спало. Тогда он смог взглянуть на вещи трезво.
   Предприятие, которое он затеял,  было  величественным,  но  безумным.  То
растерянное или ироническое выражение,  какое  появлялось  на  лицах  людей,
слышавших клич: "На Бастилию!", говорило само за себя.
   Впрочем, все это лишь укрепило Бийо в его намерении. Однако он понял, что
отвечает перед матерями, женами, детьми за жизнь всех тех людей, что идут за
ним, и решил принять все возможные меры предосторожности.
   Поэтому для начала он повел свою рать на площадь Ратуши.
   Там он выбрал из толпы лейтенанта и офицеров - псов,  чья  обязанность  -
сторожить стадо.
   "В конце концов, - подумал Бийо, -  во  Франции  есть  власть,  даже  две
власти, а то и три. Попытка не пытка!"
   Итак, он вошел в здание Ратуши и спросил, кто здесь главный.
   Ему ответили, что это купеческий старшина де Флессель.
   - Гм-гм, - промычал Бийо не слишком радостно, - де Флессель, дворянин, то
есть враг народа.
   - Да нет, - услышал он в ответ, - господин де Флессель человек умный.
   Бийо поднялся по лестнице. У дверей его встретил привратник.
   - Мне нужно поговорить с господином де Флесселем, -  сказал  Бийо,  когда
привратник, явно желая узнать, что ему надобно, двинулся ему навстречу.
   - Это невозможно! - отвечал привратник. - Он занят организацией городской
милиции.
   - Это очень кстати, - обрадовался Бийо, - я тоже организую милицию,  и  у
меня уже есть три тысячи человек, готовых к бою, так что я могу говорить  на
равных с господином де Флесселем, у которого нет еще ни одного  солдата  под
ружьем. Пропустите же меня к господину де Флесселю, и поживее.  А  если  вам
угодно глядеть в окно, глядите на здоровье.
   Привратник и в самом деле метнул быстрый взгляд в сторону набережной, где
собрались люди Бийо. Увидев эту толпу, он поспешил предупредить  купеческого
старшину и, дабы уверить его в  правдивости  своего  сообщения,  показал  на
столпившихся внизу соратников Бийо.
   Зрелище это внушило купеческому старшине некоторое почтение  к  человеку,
желающему его видеть; однако, выйдя к Бийо, он оглядел его с ног до  головы,
понял, с кем имеет дело, и улыбнулся.
   - Это вы спрашивали меня? - сказал он.
   - Вы - господин де Флессель, купеческий старшина?
   - Да, сударь. Чем могу служить? Только говорите поскорее: я очень занят.
   - Господин старшина, - спросил  Бийо,  -  сколько  властей  правит  нынче
Францией?
   - Ну, это как посмотреть, сударь мой, - отвечал Флессель.
   - Скажите, как смотрите вы сами.
   - Если вы спросите господина Байи, он скажет вам,  что  во  Франции  одна
власть - Национальное собрание; если обратитесь к господину де Дре-Брезе, он
вам ответит, что во Франции одна власть - король.
   - А если спросить вас, господин старшина?
   - А если спросить меня, я тоже скажу, что сейчас во  Франции  всего  одна
власть.
   - Власть Собрания или власть короля?
   - Ни та, ни другая; я говорю о власти нации, - отвечал  Флессель,  комкая
жабо.
   - Ах, вот как? Нации? - повторил фермер.
   - Да, иначе говоря, тех господ, что ждут там внизу, на площади, с  ножами
и вертелами; нация для меня - это все люди без исключения.
   - Возможно, вы правы, господин де Флессель, - отвечал Бийо, - недаром мне
говорили, что вы человек умный. Флессель поклонился.
   - К какой из этих властей обратитесь вы, сударь? - спросил он.
   - Клянусь честью! - сказал Бийо. - По мне, если просишь чего-то  важного,
надо обращаться к самому Господу Богу, а не к его святым.
   - Иначе говоря, вы обратитесь к королю.
   - Я этого хочу.
   - Будет ли нескромным с моей стороны осведомиться, о чем  вы  собираетесь
просить короля?
   - Об освобождении доктора Жильбера, который заключен в Бастилию.
   - Доктора  Жильбера?  -  переспросил  Флессель  пренебрежительно.  -  Это
сочинитель брошюр?
   - Это философ, сударь.
   - Разница невелика, дорогой мой господин Бийо. Я думаю, у вас мало шансов
добиться от короля этой милости.
   - Отчего же?
   -  Во-первых,  оттого,  что  если  король  заключил  доктора  Жильбера  в
Бастилию, значит, у него были на то свои резоны.
   - Отлично! - сказал Бийо. - Он изложит мне свои резоны, а  я  изложу  ему
свои.
   - Дражайший господин Бийо, король очень занят и не примет вас.
   - О! Если он меня не примет, я найду способ войти к нему без разрешения.
   - В этом случае вы первым делом встретите господина Де Дре-Брезе, который
прикажет вышвырнуть вас за дверь.
   - Вышвырнуть меня за дверь?
   - Да, он хотел поступить так со всем Собранием целиком; правда,  ему  это
не удалось, но с тем большей охотой он займется вами.
   - Ладно; тогда я обращусь к Собранию.
   - Дорога на Версаль перекрыта.
   - Я отправлюсь туда с моей трехтысячной ратью.
   - Берегитесь, сударь мой, вы встретите на дороге четыре  или  пять  тысяч
швейцарцев и две или три тысячи австрийцев, которые сотрут в порошок и  вас,
и вашу трехтысячную рать; в мгновение ока от вас и следа не останется.
   - Дьявольщина! Что же прикажете мне делать?
   - Делайте, что хотите, но окажите мне любезность увести куда-нибудь  вашу
рать. У меня подвалы полны пороха, и одной искры  довольно,  чтобы  все  это
здание взлетело на воздух, а ваши бойцы курят, да к тому же дырявят мостовую
своими алебардами - В таком случае, - оказал Бийо, - я знаю, как мне быть; я
не стану обращаться ни к королю, ни к Национальному собранию; я  обращусь  к
самой нации, и мы возьмем Бастилию.
   - Каким же это образом?
   - А вот каким: вы, господин старшина, дадите нам тот порох, которым полны
ваши подвалы.
   - Неужели? - спросил Флессель издевательским тоном.
   - Вне всякого сомнения, сударь. Пожалуйте мне ключи.
   - Вы, должно быть, шутите?
   - Нет, сударь, я не  шучу,  -  отвечал  Бийо.  Тут  он  внезапно  схватил
Флесселя обеими руками за шиворот и приказал:
   - Давайте ключи, или я позову  своих  людей.  Флессель  стал  бледен  как
смерть. Губы и зубы его конвульсивно сжались, но голос не  дрогнул.  Тем  же
ироническим тоном, что и прежде, старшина произнес:
   - По правде говоря, сударь, вы окажете мне большую услугу, если  избавите
меня от этого пороха. Поэтому я отдам вам  ключи,  которых  вы  домогаетесь.
Учтите только, что я нахожусь при исполнении обязанностей, и если вы  будете
иметь несчастье поступить со мной на людях так, как только что  поступили  с
глазу на глаз, вы ровно через час  будете  повешены  городской  стражей.  Вы
по-прежнему хотите получить этот порох?
   - По-прежнему, - отвечал Бийо.
   - И сами станете его раздавать?
   - Да, сам.
   - Когда же?
   - Сию минуту.
   - Прошу прощенья, давайте условимся: мне  здесь  осталось  дел  минут  на
пятнадцать, а я бы предпочел, если вы не возражаете,  чтобы  раздача  пороха
началась после моего ухода.  Мне  предсказали,  что  я  умру  насильственной
смертью, но мне очень не хотелось бы взлететь на воздух.
   - Ладно, пятнадцать минут я подожду. Но у меня тоже есть просьба.
   - Какая?
   - Подойдемте вместе к этому окну.
   - Зачем?
   - Я хочу сделать вас популярным.
   - Премного благодарен. Каким же это образом?
   - Сейчас узнаете.
   Бийо подвел старшину к окошку.
   - Друзья  мои,  -  крикнул  он  толпе,  -  вы  по-прежнему  хотите  взять
Бастилию?
   - Да, да, да! - проревели три или четыре тысячи глоток.
   - Но вам нужен порох, не так ли?
   - Да, да! Порох! Порох!
   - Так вот! Господин купеческий старшина согласен дать нам порох,  который
хранится в подвалах Ратуши. Поблагодарите его, друзья мои!
   - Да здравствует господин купеческий старшина! Да здравствует господин де
Флессель! - заорала толпа.
   - Спасибо! - отвечал Бийо. - Спасибо вам от меня и от него!
   - Теперь, сударь, - обратился он к Флесселю, - мне больше незачем хватать
вас за шиворот ни с глазу на глаз, ни на людях, ибо если вы  не  дадите  мне
пороха, нация, как вы выражаетесь, разорвет вас в клочки.
   - Вот ключи,  сударь,  -  сказал  старшина,  -  поистине  вам  невозможно
отказать.
   - В таком случае, ловлю вас на слове, - произнес  Бийо,  в  чьей  голове,
кажется, родился какой-то новый план.
   - Черт возьми, вы собираетесь еще о чем-то просить меня?
   - Да. Знакомы вы с комендантом Бастилии?
   - С господином де Лоне?
   - Я не знаю его имени.
   - Его имя господин де Лоне.
   - Отлично. Знакомы вы с господином де Лоне?
   - Он мой друг.
   - Значит, вы не хотите, чтобы с ним стряслась беда?
   - Разумеется, я этого не хочу!
   - Ну вот! Чтобы с ним не стряслось беды, он должен добровольно отдать мне
Бастилию или хотя бы доктора Жильбера.
   - Не надеетесь же вы, что мои уговоры заставят его  отдать  в  ваши  руки
узника или крепость?
   - Это уж мое дело; я прошу у вас только письма к нему.
   - Дражайший господин Бийо, предупреждаю вас, что  если  вы  и  войдете  в
Бастилию, то один, без овиты.
   - Прекрасно!
   - Предупреждаю вас также, что, войдя туда без свиты, вы, возможно, оттуда
не выйдете.
   - Замечательно!
   - Я дам вам пропуск в Бастилию.
   - Этого я и хочу - Но у меня есть еще одно условие.
   - Какое?
   - Что вы не явитесь ко мне за пропуском на Луну. Предупреждаю вас, что  в
тех краях у меня знакомых нет.
   -  Флессель!  Флессель!  -  глухо  произнес  чей-то  голос  за  спиной  у
купеческого старшины. - Если  ты  будешь  no-прежнему  вести  двойную  игру,
улыбаясь и аристократам и народу, ты не сегодня-завтра выпишешь себе пропуск
в те края, откуда никто не возвращается.
   Флессель вздрогнул.
   - Кто говорит со мной? - спросил он, оборачиваясь.
   - Это я, Марат.
   - Марат-философ, Марат-врач! - воскликнул Бийо.
   - Он самый, - ответил тот же голос.
   - Да, Марат-философ, Марат-врач,  который  хорошо  бы  сделал,  занявшись
лечением безумцев, - у  него  не  было  бы  отбоя  от  пациентов,  -  сказал
Флессель.
   -  Господин  де  Флессель,  -  ответил  мрачный  собеседник   купеческого
старшины, - этот отважный гражданин просит у  вас  пропуск  к  господину  де
Лоне. Замечу вам, что вы заставляете ждать не только его, но  и  три  тысячи
его спутников.
   - Хорошо, сударь, он его получит. Флессель подошел к стогу,  поднес  одну
руку ко лбу, а другой схватил перо и быстро начертал несколько строк.
   - Вот ваш пропуск, - сказал он, отдавая бумагу Бийо.
   - Прочтите, - сказал Марат.
   - Я не умею читать, - отвечал Бийо.
   - Тогда дайте мне, я прочту.
   Бийо протянул бумагу Марату. Она гласила:

   "Господин комендант!
   Мы, купеческий старшина города Парижа, посылаем  к  вам  господина  Бийо,
желающего обсудить с вами вопросы, касающиеся  интересов  этого  города.  14
июля 1789 года.
   Де Флессель".

   - Ладно, - сказал Бийо, - сойдет.
   - Вы полагаете, что такого пропуска вам довольно? - спросил Марат.
   - Разумеется.
   - Постойте; господин старшина прибавит к письму  постскриптум,  благодаря
которому пропуск станет много лучше.
   С этими словами Марат подошел к  Флесселю,  который  стоял,  опершись  на
стол, и презрительно смотрел на двух людей, с которыми имел дело до сих пор,
и на третьего, полуголого, который только что возник в дверях и  встал  там,
опираясь на мушкетон.
   Этот третий был Питу, который всюду следовал  за  фермером  и  готов  был
выполнить любое его приказание.
   - Сударь, - обратился Марат к Флесселю, - я вам скажу, какой постскриптум
вам следует прибавить к пропуску, чтобы его улучшить.
   - Диктуйте, господин Марат.
   Марат положил бумагу на стол и, указав пальцем место, где нужно поместить
постскриптум, продиктовал:
   "Я вверяю  жизнь  гражданина  Бийо,  направляющегося  к  вам  в  качестве
парламентария, вашей чести".
   Флессель кинул на Марата взгляд, в котором ясно читалось  желание  скорее
размозжить голову этому невзрачному субъекту, чем выполнить  то,  о  чем  он
просит.
   - Вы колеблетесь, сударь? - спросил Марат.
   -  Нет,  -  отвечал  Флессель,  -  ибо  в  конечном  счете  ваша  просьба
справедлива.
   И он приписал требуемый постскриптум.
   - Однако, господа, - сказал он, - заметьте себе,  что  я  не  ручаюсь  за
судьбу господина Бийо.
   - Зато я за нее ручаюсь, - сказал Марат, забирая у  купеческого  старшины
бумагу, - ибо залог его свободы - ваша  свобода,  залог  его  жизни  -  ваша
жизнь. Держите ваш пропуск, отважный господин Бийо.
   - Лабри! - крикнул г-н де Флессель.  -  Лабри!  Вошел  лакей  в  парадной
ливрее.
   - Карету мне! - приказал Флессель.
   - Карета ждет ваше сиятельство во дворе.
   - Пойдемте, господа, - сказал старшина. - Вам больше ничего не угодно?
   - Нет, - ответили в один голос Бийо и Марат.
   - Пропустить его? - спросил Питу.
   - Друг мой, - сказал Флессель,  -  осмелюсь  заметить,  что  для  несения
караула у моих дверей вы одеты  чере