ной
страны в Европе, люди, чьи имена были точно гром военной  трубы  -  Божье  и
Шатийон, Танкарвиль и Вентадур, - не отставали от лилий ни на шаг.
     Вначале они заставляли коней идти шагом, чтобы те  сохранили  все  силы
для атаки. Затем перешли на рысь, которая быстро  сменилась  галопом,  когда
навстречу им, вбивая  в  землю  остатки  живой  изгороди,  широким  фронтом,
величаво двинулась одетая в железо английская конница. Через минуту, опустив
поводья и не жалея шпор, два ряда всадников уже неслись карьером прямо  друг
на друга. Еще мгновение - и они ошиблись с таким грохотом, что его  услышали
горожане, собравшиеся на стенах Пуатье в добрых семи милях оттуда.
     Удар был так ужасен, что многие лошади свалились мертвыми со сломанными
шеями, а у всадников, удержавшихся в  седле  благодаря  высокой  луке,  были
сломаны ноги. Если скакуны сталкивались грудь с грудью, они  поднимались  на
дыбы и падали на спину, придавливая седоков. Но  во  время  скачки  передние
ряды разомкнулись, и многие всадники устремились  в  разрывы,  оказавшись  в
самой гуще врагов. Тогда фланги раздвинулись, и  в  центре  стало  настолько
просторнее,  что  уже  можно  было  поднять  меч  и  управлять   конем.   На
пространстве в десять акров закружился бешеный  водоворот.  Мелькали  шлемы,
сверкая, поднимались и опускались мечи, булавы, палицы,  взметывались  руки,
колыхались перья, поворачивались щиты, а боевой клич, вырывавшийся из  тысяч
глоток, и лязг металлу о металл сливались в рев и грохот океанского  прибоя,
разбивающегося о скалы. Сражающиеся то продвигались  вперед  по  долине,  то
откатывались назад, едва одна из  сторон  собиралась  с  силами  для  нового
натиска. Сомкнутые в смертоносных объятиях, доблестные англичане и  отважные
французы с железными сердцами и пламенными душами напрягали все силы,  чтобы
одержать верх.
     Сэр Уолтер Вудленд, шпоря вороного коня, ринулся в бушующий  водоворот,
тщась добраться до серебряно-голубого знамени короля Иоанна.  Прямо  за  ним
плотным клином скакали принц, Чандос, Найджел, сэр Реджинальд Кобем, Одли  с
четырьмя своими прославленными оруженосцами и еще десятка два лучших рыцарей
Англии и Гаскони. Держась сплоченно, они мощными ударами и натиском  могучих
коней подавляли всякое сопротивление, но все равно пробивались вперед  очень
медленно: на  них  опять  и  опять  накатывались  волны  свежих  французских
конников и, разделяясь перед ними, тотчас смыкались у них за спиной.  Иногда
удар очередной волны отбрасывал их назад, иногда они  отвоевывали  несколько
шагов, а иногда еле удерживались на месте и тем не менее  с  каждой  минутой
оказывались все ближе и ближе к серебряно-голубому знамени, реявшему в самом
центре французского войска. В их ряды, хрипя от напряжения, вломился Десяток
французских рыцарей, замысливших вырвать знамя у сэра Уолтера  Вудленда,  но
его с одного бока охраняли Чандос и Найджел,  а  с  другого  -  Одли  и  его
оруженосцы, и никто из успевших наложить руку на древко не уцелел.
     Внезапно откуда-то спереди донесся нарастающий лязг, тут же утонувший в
оглушительном крике: "Святой Георгий за Гиень!"  Это  на  фланге  ринулся  в
атаку капталь де Буш. "Святой Георгий за Англию!" - восклицали  атакующие  в
центре, и всякий раз до них доносился ответный клич, сначала издалека, потом
ближе и ближе. Ряды перед ними раздвинулись - французы  подались!  Невысокий
рыцарь с золотым свитком на щите бросился на принца и  пал  под  ударом  его
булавы. Это был герцог Афинский, коннетабль Франции, но ни у кого не нашлось
мгновения  заметить  его  гибель,  и  бой  продолжался  прямо  над   трупом.
Французские ряды расстроились еще больше. Многие воины  поворачивали  коней,
обескураженные зловещим кличем у себя за спиной. Небольшой  английский  клин
убыстрил движение, а в самом его острие по-прежнему  были  принц,  Чандос  и
Найджел. Внезапно в разрыве между редеющих отрядов возник могучий  рыцарь  в
черных доспехах с золотым знаменем в руке. Он  бросил  свою  бесценную  ношу
оруженосцу, который тут же ускакал с ней. Англичане с  воплями  кинулись  за
орифламмой, точно свора гончих, уже готовая впиться в задние ноги оленя.  Но
путь им преградил черный рыцарь.
     - Шарньи, Шарньи, a la recusse! {На выручку! (франц.).}  -  крикнул  он
громовым голосом, и под его боевым топором пал сэр Реджинальд Кобем, а затем
гасконец де Клиссон.
     Сокрушительный удар опрокинул Найджела на круп Бурелета, но  в  тот  же
миг быстрое  лезвие  Чандоса  пробило  горловое  прикрытие  и  пронзило  шею
француза. Так погиб Жоффруа де Шарньи, но орифламма была спасена.
     Найджел был оглушен, однако удержался в седле, и Бурелет,  чья  золотая
шерсть была вся забрызгана кровью, понес  его  дальше  рядом  с  остальными.
Французские конники обратились в бегство, но чуть дальше, точно скала  среди
бушующего потока, грозная группа рыцарей сохраняла строй,  нанося  удары  по
всем, кто пытался ворваться в их ряды, будь то  враги  или  свои.  Орифламма
исчезла, как и серебряно-голубое знамя, но эти  люди  были  полны  решимости
стоять насмерть. Бой с ними сулил высокую честь. И принц  с  теми,  кто  все
время был рядом с ним, повернул к столь завидным противникам,  остальные  же
английские всадники бросились преследовать беглецов  в  надежде  на  богатые
выкупы. Но более благородные души - Одли, Чандос и другие - сочли бы  низким
думать о золоте, пока еще было с кем биться и заслужить честь. Яростной была
стремительная атака, отчаянным и долгим - сопротивление.
     Найджел, по-прежнему державшийся  возле  Чандоса,  увидел  прямо  перед
собой невысокого широкоплечего рыцаря на крепком белом жеребчике, но Бурелет
не дал им обменяться ударами, а вздыбившись, ударом  передних  копыт  свалил
более легкого коня на землю. Падая, всадник ухватился  за  локоть  Найджела,
стащил его с седла, и они вместе покатились по траве между конскими  ногами.
Английский оруженосец оказался наверху, и его  короткий  меч  блеснул  перед
забралом задыхающегося француза.
     - Je me rends! Je me rends! {Я сдаюсь! Я сдаюсь! (франц.).} - прохрипел
тот.
     На миг мысль о богатом выкупе заворожила Найджела -  благородный  белый
скакун и доспехи с золотой насечкой  сулили  целое  состояние  счастливчику,
который возьмет в плен их владельца. Но нет, пусть выкуп  достается  другим!
Битва еще не кончена, так неужели он покинет принца  и  своего  благородного
господина ради собственной выгоды? Как уведет он пленника с поля брани, если
честь призывает его туда, где еще кипит бой? Он не без труда встал на  ноги,
ухватился за гриву Бурелета и вскочил в седло.
     Мгновение спустя он присоединился к Чандосу,  и  они  вместе  пробились
сквозь последние ряды мужественных воинов, которые сражались до  последнего.
Позади них, словно скошенные травы, лежали мертвецы и раненые,  впереди  вся
равнина была усеяна спасающимися французами и их преследователями.
     Принц остановил коня и поднял забрало, а остальные  сгрудились  вокруг,
торжествующе размахивая оружием и крича.
     - Что скажешь, Джон?  -  с  улыбкой  воскликнул  принц,  сняв  железную
рукавицу и утирая ладонью покрытое испариной лицо. - Как ты?
     - Цел и невредим, милорд, только руку немного покалечил да получил укол
копья в плечо. Но как ты, государь? Ты не ранен?
     - Право, Джон, что могло со мной случиться, раз я ехал  между  тобой  и
Одли? Но боюсь, сэр Джеймс тяжко ранен.
     Доблестный лорд Одли лежал на земле,  и  из  всех  щелей  его  доспехов
сочилась кровь.  Его  смелые  оруженосцы  -  Даттои  из  Даттона,  Делвс  из
Доддингтона, Фаулхерст из Кру и Хокстон из  Уэйнхилла,  -  сами  раненные  и
измученные, думали только о том, как помочь своему господину, и, сняв с него
шлем, обтирали мокрой тряпицей его белое окровавленное лицо.
     Он устремил на принца горящие глаза.
     - Благодарю тебя, государь, за то, что  ты  удостоил  вниманием  такого
жалкого рыцаря, как я! - промолвил он слабым голосом.
     Принц спешился и наклонился к нему.
     - Я не могу воздать тебе достаточно чести, Джеймс, - сказал он,  -  ибо
своей отвагой ты нынче заслужил  больше  славы,  чем  все  мы,  и  подвигами
доказал, какой ты несравненный рыцарь.
     - Милорд, - прошептал раненый, - в твоей воле говорить так, но если  бы
сие было правдой!
     - Джеймс, - продолжал принц, - я беру тебя в свою свиту и назначаю тебе
годовой доход в пятьсот марок с моих английских поместий.
     - Государь, - ответил рыцарь,  -  да  сделает  меня  Господь  достойным
чести, которую ты мне оказываешь. Твоим рыцарем я останусь до гроба,  деньги
же дозволь мне поделить между  моими  четырьмя  оруженосцами,  ведь  если  я
что-то и совершил нынче, то лишь благодаря им... - Тут его голова  упала  на
траву, и он застыл в неподвижности.
     - Принесите воды! - приказал принц. - Пусть  его  осмотрит  королевский
лекарь. Лучше мне лишиться целого отряда,  чем  доброго  сэра  Джеймса.  Ха,
Чандос, кто это?
     Поперек тропы лежал рыцарь, чей шлем был вбит ему в плечи. На  сюрко  и
щите у него алел грифон.
     - Роберт де Дюра, соглядатай, - ответил Чандос.
     - Его счастье, что смерть сама нашла его,  -  гневно  Молвил  принц.  -
Хьюберт, пусть четверо лучников поднимут его на щит, отнесут в  монастырь  и
положат у ног кардинала. Ты скажешь, что это привет, который я ему  посылаю.
Утверди мой флаг вон над тем высоким кустом, Уолтер, и  пусть  там  поставят
мою палатку, чтобы друзья знали, где меня искать.
     Преследуемые и преследователи умчались уже очень далеко, и  поле  битвы
совсем опустело, если не считать, возвращающихся  усталых  всадников,  перед
которыми, спотыкаясь, брели их пленники. Лучники рассеялись по всей равнине,
роясь в седельных сумках павших и снимая с них доспехи или  разыскивая  свои
стрелы.
     Внезапно, когда принц уже направился к кусту,  где  приказал  поставить
свою палатку, у него  за  спиной  послышались  сердитые  голоса,  и  к  нему
устремилась группа рыцарей и оруженосцев, которые во всю глотку пререкались,
поносили друг друга и сыпали проклятиями  по-английски  и  по-французски.  В
середине этой компании прихрамывал дородный невысокий человек в  доспехах  с
золотой насечкой. Видимо, он и был яблоком раздора -  то  один  из  спорящих
хватал его за руку и тянул  к  себе,  то  другой,  словно  они  намеревались
разорвать его на части.
     - Полегче, полегче, благородные господа, не  ссорьтесь,  прошу  вас!  -
повторял он умоляющим голосом. - Хватит на всех, и вам незачем обходиться со
мной столь неучтиво.
     Но свара разгоралась все сильнее, сверкнули извлеченные из ножен  мечи,
и спорящие обменивались разъяренными взглядами. Глаза принца  обратились  на
низенького пленника, и он даже попятился с возгласом изумления.
     - Король Иоанн! - вскричал он. Вокруг него раздались ликующие клики.
     - Король Франции! Король Франции взят в плен! - повторяли  рыцари,  вне
себя от восторга.
     - Нет, нет, благородные  господа!  Умерьте  свою  радость.  Ни  единого
слова, которое удручило бы его душу! - И, подбежав  к  французскому  королю,
принц приветственно сжал обе руки его.
     - Добро пожаловать, государь! - воскликнул  он.  -  Поистине,  для  нас
великое счастье, что столь доблестный рыцарь снизошел погостить у  нас,  раз
уж так решила судьба. Эй, вина! Подайте вина королю!
     Однако Иоанн был красен от  гнева.  Шлем  с  него  сорвали  без  всяких
церемоний, и на щеке запеклась кровь. Вокруг шумно толпились те, кто  привел
его сюда, не спуская с него алчущих  глаз,  словно  охотничьи  псы,  которых
оттащили от добычи. Среди них были гасконцы и англичане, рыцари,  оруженосцы
и лучники, и все они отталкивали друг друга, стремясь встать поближе к нему.
     - Прошу тебя, благородный принц, прогони этих грубых мужланов, - сказал
король Иоанн. - Право, они меня совсем замучили. Клянусь святым Денисом, мне
чуть не оторвали руку!
     - Так чего же вы хотите? - осведомился  принц,  гневно  оборачиваясь  к
расшумевшейся толпе.
     - Мы взяли его в плен, пресветлый принц! Он наш!  -  крикнули  в  ответ
десятка два голосов.
     Сбившись в кучу, спорящие рычали друг на дружку, точно волки:
     - Это был я, государь!
     - Нет, я!
     - Врешь, негодяй! Это был я!
     Свирепые глаза метали молнии, окровавленные руки тянулись к мечам.
     - Нет, сие должно быть решено немедля! - сказал  принц.  -  Молю  тебя,
пресветлый государь, немного  терпения.  Ибо  злоба  будет  расти,  если  не
рассудить их без промедления. Кто этот высокий рыцарь?
     - Дени де Морбекю, милорд, рыцарь из Сент-Омера, французский изгнанник,
у нас на службе.
     - Припоминаю. Так что же, мессир Дени? Что скажешь ты об этом деле?
     - Он сдался мне, пресветлый принц. В свалке  его  сбросили  с  коня,  я
увидел и схватил его. Сказал ему, что я рыцарь из Артуа, и он отдал мне свою
перчатку. Вот она!
     - Он правду говорит,  пресветлый  принц!  Чистую  правду!  -  наперебой
закричали французы.
     - Нет, государь, не суди поспешно!  -  крикнул  английский  оруженосец,
проталкиваясь вперед. - Он был у меня в руках, и он мой пленник!  А  с  этим
заговорил, потому что по его речи узнал своего земляка. Но в плен  его  взял
я, и сто человек тому свидетели!
     - Он правду говорит, пресветлый принц! Мы своими  глазами  все  видели,
так оно и было! - хором завопили англичане.
     Между   англичанами   и   французскими   союзниками   все   время   шли
непрекращающиеся свары, и принц понимал, как легко эта искра  может  вызвать
пожар, угасить который будет не так-то просто.  Огонь  следовало  затоптать,
пока он не разгорелся.
     - Пресветлый государь, - сказал он королю, - я вновь должен молить тебя
о терпении. Твое слово и только твое  может  открыть  нам  истину.  Кому  ты
милостиво соизволил вручить свою царственную особу?
     Король Иоанн оторвался от кувшина, который тем временем был ему  подан,
и вытер губы с легкой улыбкой на румяном лице.
     - Не этому англичанину, - сказал он, и гасконцы разразились  радостными
воплями. - Но и не этому подлому французу, - добавил он. - Сдался я не им.
     Воцарилась изумленная тишина.
     - Так кому же, государь?
     Король неторопливо посмотрел вокруг.
     - Светло-рыжий скакун, - сказал он. - Сущий дьявол! Моего бедного  коня
он свалил, точно шар - кеглю. О его хозяине я знаю только, что у  него  были
красные розы на серебряном поле. А! Клянусь святым Денисом, вот же он! И вот
его трижды проклятый конь!
     Двигаясь точно во сне, чувствуя, что голова у него идет кругом, Найджел
очутился в кольце рассерженных воинов. Принц положил ему руку на плечо.
     - Так это же петушок с тилфордского  моста,  -  сказал  он.  -  Клянусь
спасением души моего отца, я всегда говорил, что ты многого  добьешься!  Так
король твой пленник?
     - Нет, пресветлый принц.
     - Но ты слышал, как он сказал, что сдается тебе?
     - Да, государь. Но я не знал, что он король. Мой господин  лорд  Чандос
еще сражался, и я поспешил к нему.
     - А короля оставил лежать. Значит, сдача в плен завершена не  была,  и,
по законам войны, выкуп получит Дени де Морбекю, если он сказал правду.
     - Да, - ответил король. - Вторым был он.
     - Тогда выкуп твой, Дени. Но клянусь спасением души моего отца,  сам  я
всем  богатствам  Франции  предпочел  бы  честь,   которую   заслужил   этот
оруженосец.
     Слушая такие слова, произносимые в присутствии благороднейших  рыцарей,
Найджел почувствовал, как сильно вдруг  забилось  его  сердце,  и  опустился
перед принцем на одно колено.
     - Пресветлый государь, как я могу отблагодарить тебя? - промолвил он. -
Твои слова поистине дороже любого выкупа!
     - Встань же, - сказал с улыбкой принц и опустил свой меч плашмя на  его
плечо. - Англия потеряла смелого оруженосца, но обрела  доблестного  рыцаря!
Прошу тебя, не медли! Встань, сэр Найджел!

                                Глава XXVII
                    КАК ТРЕТИЙ ВЕСТНИК ЯВИЛСЯ В КОСФОРД

     Прошло два месяца, и длинные склоны  Хайндхеда  порыжели  от  засохшего
папоротника -  зябнущая  земля  оделась  мохнатой  бурой  шкурой.  Свистя  и
завывая, буйный ноябрьский ветер проносится над  холмами,  заламывает  ветви
косфордских буков и стучит грубыми оконными рамами.  Толстый  старый  Рыцарь
Дупплина, ставший еще толще, сидит, как и прежде, во главе своего стола,  но
обрамленное белой бородой лицо выглядит краснее прежнего.  Перед  ним  стоит
оловянный поднос со всякой снедью и кружка, пенящаяся элем.  По  его  правую
руку сидит леди Мери, чье смуглое, неяркое  царственное  лицо  несет  печать
долгих лет тягостного ожидания, но оно исполнено того достоинства и кроткого
света, которые дарят только печаль и умение скрывать ее. Слева сидит  Метью,
старый священник. Золотоволосая красавица давным-давно покинула Косфорд ради
Фенхерста,  и  молодая  прелестная  леди  Эдит  Брокас,  признанная   первая
красавица Сассекса, цветет солнечными улыбками  и  весельем,  хотя  изредка,
быть может, ее улыбки и угасают, когда на мгновение ей вспоминается страшная
ночь, когда в последнюю  минуту  ее  вырвали  из  жестоких  когтей  гнусного
шалфордского коршуна.
     Новый порыв ветра швырнул дождевые  струи  в  окно  за  спиной  старого
рыцаря, и он поднял голову.
     - Клянусь святым Губертом, ну и непогода, -  промолвил  он.  -  А  я-то
думал завтра напустить сокола на цаплю у запруды или на крякву возле  ручья.
Мери, как там Катерина, моя маленькая сансанка?
     - Крыло я вправила, батюшка, и привела в порядок перья, но боюсь, ранее
Рождества она не полетит.
     - Прискорбно слышать, - заметил сэр Джон, -  ибо  я  не  видывал  птицы
лучше и бесстрашнее. В воскресенье две недели сровняется,  отче,  как  цапля
перебила ей крыло сильным клювом, и Мери ее лечит.
     - Упонаю, сын мой, что в день Господень ты побывал на мессе, прежде чем
предаться суетной забаве, - ответил отец Метью.
     - Ну-ну! - воскликнул со смехом старый рыцарь. - Или мне исповедоваться
прямо за ужином? Я истовее молюсь благому Богу  среди  лесов  и  лугов,  его
творений, чем в творении рук человеческих из камня  и  дерева.  А!  Меня  же
сокольник Гастона де Фуа научил заговору для раненого сокола!  Как  бишь  он
говорил? "Лев от колена Иудина, корень Давидов победил!" Надо повторить  это
три раза, обходя жердочку с соколом. Старик священник покачал головой.
     - Нет-нет, такие заговоры - ухищрения дьявола, - сказал  он.  -  Святая
церковь их отвергает, как вредные и  греховные.  Но  как  продвигается  твоя
вышивка, леди Мери? В прошлый раз, когда я отдыхал  под  этим  гостеприимным
кровом, ты уже вышила пятью цветами половину повести о Тессе и Ариадне.
     - Вышита по-прежнему половина, святой отец.
     - Как же так, дочь моя? Столь много у тебя разных забот?
     - Нет, святой отец, в голове у нее совсем другое, - вмешался сэр  Джон.
- Сидит с иглой в руке, а мыслями от  Косфорда  далече!  Как  принц  одержал
победу...
     - Батюшка, прошу тебя...
     - Э-эй, Мери! Кто меня слышит, кроме твоего же  исповедника?  Вот  я  и
говорю: как принц одержал победу и мы узнали, какую честь  заслужил  Найджел
Лоринг, так ее точно сглазили. Сидит,  как...  ну,  как  вот  ты  сейчас  ее
видишь!
     Мери вдруг встрепенулась и устремила сосредоточенный взгляд на  темное,
заливаемое дождем окно. Священнику на миг почудилось, что лицо  ее  вырезано
из слоновой кости -  таким  неподвижным  и  бледным  оно  стало.  Даже  губы
побелели.
     - Что с тобой, дочь моя? Что ты увидела?
     - Ничего, святой отец.
     - Так почему же ты в таком волнении?
     - Я слышу, святой отец.
     - Что слышишь, дочь моя?
     - Лошадиный топот. По дороге скачут всадники.
     Старый рыцарь расхохотался.
     - Вот так все время, отче! Каждый день по дороге проезжают мимо десятки
всадников, но чуть она заслышит стук копыт, сердечко у нее  сразу  замирает