конечники навощите! - покрикивал он. - Пустите по  рукам  горшок  с
воском и навощите наконечники. Где сухая стрела  застрянет,  там  навощенная
пробьет насквозь. Том Беверли, олух ты царя небесного,  где  твоя  рукавица?
Тетива же обдерет тебе всю руку, когда ты и половины стрел не  расстреляешь.
А ты, Уоткин, брось к губам тетиву оттягивать! К плечу тяни!  Тетива  -  это
тебе не кружка с вином. Становитесь посвободнее, чтоб было куда правую  руку
отодвигать, они ведь сейчас сюда явятся!
     Он поспешил назад к трем своим  товарищам,  которые  уже  поднялись  на
ноги. За изгородью позади них растянулся на полмили строй  лучников:  каждый
уже поднял боевой лук - полдесятка  стрел  за  плечом,  еще  восемнадцать  в
колчане спереди. Наложив стрелу на тетиву, твердо  расставив  ноги,  они  со
свирепым  возбуждением  смотрели  в  просветы  между  ветками   в   ожидании
надвигающейся бури.
     Огромная железная волна, медленно катившаяся к ним по равнине,  замерла
примерно в полумиле от их передовой линии. Большинство всадников  спешилось,
и  конюхи  с  другими  челядинцами  повели  коней  назад.   Затем   французы
построились тремя огромными отрядами,  которые  блестели  на  солнце,  точно
серебряные озера, и, подобно камышам, над ними поднимались знамена и значки.
Разделяло их расстояние в несколько сот шагов. Тут же вперед выдвинулись два
конных отряда. В первом триста всадников сомкнулись плотными рядами,  тысяча
во втором развернулась более широким фронтом.
     К лучникам подъехал принц. Он  был  в  черных  доспехах,  под  открытым
забралом  красивое  лицо  с  орлиными  чертами   горело   воодушевлением   и
воинственным огнем. Лучники приветствовали его оглушительным  криком,  и  он
помахал им в ответ, точно охотник, подбодряющий нетерпеливую свору.
     - Ну, Джон,  что  ты  скажешь  теперь?  -  спросил  он.  -  Чем  бы  не
пожертвовал мой благородный отец, лишь бы стоять с нами здесь теперь!  А  ты
заметил, что они спешились?
     - Да, милорд, они хорошо запомнили преподанный  им  урок,  -  промолвил
Чандос. - Оттого что при Креси и в иных местах мы побеждали в  пешем  строю,
они решили, будто разгадали наш секрет. Но, сдается мне, одно дело стоять  в
ожидании атаки и совсем другое - протащить на  себе  доспехи  целую  милю  и
атаковать, порядком приустав.
     - Ты прав, Джон. Но что за всадники перед  ними  медленно  движутся  на
нас? Как, по-твоему?
     -  Несомненно,  они  намерены  подрезать  поджилки  нашим  лучникам   и
расчистить путь остальным.  Но  отряд  отборнейший!  Видишь,  милорд,  цвета
Клермона слева и д'Андрегана справа? Авангард ведут оба маршала.
     - Клянусь душой, Джон, - воскликнул принц, - ты одним глазом различаешь
куда больше, чем любой здесь двумя! А кто следует за ними в полумиле?
     - Судя по доспехам, немцы, милорд.
     Конные отряды медленно ехали по равнине,  а  оказавшись  на  расстоянии
двух полетов стрелы от изгороди, остановились. Противника они  не  видели  -
только кое-где между листьев поблескивало железо, а чуть дальше над  кустами
и лозами торчали  наконечники  жандармских  копий.  Перед  ними  расстилался
очаровательный, залитый мирным солнцем  пейзаж,  уже  расцвеченный  красками
осени, и лишь эти вспышки там и сям говорили о безмолвно затаившихся врагах,
которые преграждали им путь. Но опасность только еще больше  подняла  боевой
дух французских  рыцарей.  Воздух  загремел  от  их  боевых  кличей,  и  они
угрожающе подняли над головой копья со своими значками. Зрелище  со  стороны
английских позиций было великолепным: могучие кони, гордо изгибая шеи,  роют
копытами землю, всадники в сверкающих доспехах щеголяют яркими многоцветными
эмблемами, колышутся перья, развеваются знамена.
     Внезапно запела труба. И каждый всадник с громким криком всадил шпоры в
бока  коня,  каждое  копье  легло  на  упор,  и  доблестный   отряд,   точно
ослепительная молния, устремился на английский центр.
     Сто ярдов остались позади, еще сто... Но перед ними  по-прежнему  ничто
не двигалось, ни единый звук не вплетался в  их  хриплые  крики  и  громовой
топот их скакунов. А рысь уже переходила в галоп. Сквозь  ветки  видны  были
приближающиеся кони - белые, гнедые, вороные: шеи вытянуты, ноздри  раздуты,
брюхо распластано над землей. А всадники укрыты щитами так, что  видно  лишь
забрало и перо над ним да впереди звездой сияет наконечник копья.
     Внезапно принц поднял руку и отдал  приказ,  Чандос  повторил  его,  он
прокатился по линии, тетивы зазвенели все, как одна,  засвистели  стрелы,  и
разразилась долго сдерживаемая буря.
     Бедные благородные кони! Бедные  доблестные  всадники!  Когда  кровавое
упоение битвы угаснет, кто равнодушно вспомнит,  как  великолепный  отряд  в
мгновение ока превратился в кровавое месиво под градом стрел, впивавшихся  в
морды и грудь скакунов? Передний ряд рухнул наземь,  следующие  налетали  на
него и падали, не в  силах  сдержать  лошадей  или  свернуть  в  сторону  от
страшного вала, который с такой внезапностью вырос  перед  ними.  Пятнадцати
футов в высоту достиг этот вал из брызжущих кровью, бьющихся, ржущих лошадей
и  извивающихся  в  попытке  выбраться  из-под  них  всадников.  На  флангах
некоторым удалось избежать этой участи, и они ринулись вперед к изгороди для
того лишь, чтобы слететь со спины коня,  пораженного  стрелой.  Ни  один  из
трехсот отважных всадников не достиг роковой преграды из высоких кустов.
     Но теперь уже с ревом  накатывалась  длинная  железная  волна  немецких
конников. Они разделились в центре, чтобы обогнуть жуткий курган  смерти,  и
стремительно надвигались на лучников. Это были мужественные воины с опытными
начальниками,  и  более  свободный  строй  помог  им  избежать  скученности,
сгубившей авангард. Тем не менее они  погибали  поодиночке,  как  те  -  все
вместе. Некоторых  сразили  стрелы,  под  остальными  были  убиты  кони,  и,
оглушенные падением, они, обремененные тяжелыми доспехами, не  находили  сил
встать на ноги.
     Трое немцев, держась рядом,  промчались  через  кусты,  где  укрывались
начальники  лучников,  зарубили  йоркширца  Уиддингтона,  прорвались  сквозь
изгородь, перемахнули через лучников позади нее и повернули к  принцу.  Один
свалился со стрелой во лбу, второго выбил из седла Чандос, а третий  пал  от
руки принца. Еще несколько всадников проскочили за изгородь у самой реки, но
их перехватил Одли со своими оруженосцами, и все  они  полегли  там.  Только
один всадник, чья лошадь, пораженная стрелами в глаз и в  ноздрю,  обезумела
от боли и птицей  перелетела  через  изгородь,  пронесся  через  весь  строй
англичан и скрылся  в  лесу  под  хохот  и  улюлюканье.  Остальные  даже  не
приблизились к изгороди. Перед позицией  англичан  повсюду  валялись  немцы,
раненые и убитые, а огромное нагромождение  тел  в  центре  указывало  место
гибели трехсот мужественных французов.
     Пока две волны конницы превращались в эти кровавые остатки, три главных
французских отряда остановились и завершили  последние  приготовления  перед
боем. Они еще не начали наступать,  и  ближайший  находился  в  полумиле  от
изгороди, когда мимо пронеслись немногие уцелевшие -  их  взбесившиеся  кони
щетинились стрелами, точно ежи.
     В ту же минуту английские лучники и жандармы пробрались сквозь изгородь
и принялись вытаскивать из груды искалеченных лошадей тех всадников, которые
подавали признаки жизни. Вылазка была чистым безумием, ибо  вскоре  сражение
должно было разразиться по-настоящему, но ведь счастливчик, которому удалось
бы захватить богатого пленника,  мог  получить  немалый  выкуп.  Благородные
духом пренебрегали мыслью о выкупах, пока исход дня оставался нерешенным, но
неимущие солдаты - и англичане и гасконцы, - ухватив стонущего  человека  за
ногу или за руку, выволакивали его на траву и с кинжалом у горла  требовали,
чтобы он назвал свое имя, титул и положение. Тот, кому  доставался  завидный
приз, поспешно уводил пленника за изгородь и отдавал в тылу под охрану слуг;
тот же, кто оставался недоволен ответами, не столь уж редко пускал кинжал  в
ход и снова кидался в толчею у груды трупов. Клермон лежал мертвый  шагах  в
десяти от изгороди - голубая Богоматерь на его сюрко была пронзена  стрелой.
Бедный оруженосец вытащил д'Андрегана из-под лошадиного трупа и объявил  его
своим пленником. Граф Зальцбургский и граф Нассауский  оба  были  найдены  в
столь же беспомощном состоянии и отведены в тыл. Эйлуорд  обхватил  могучими
ручищами графа Отто фон Лангебека и уложил его под своим,  кустом,  благо  у
него была сломана нога. Черному Саймону достался граф Бертран де Вентадур, и
он увлек его за изгородь.  Суматоха,  вопли,  ссоры,  обмен  затрещинами,  а
компании лучников тем временем  пополняли  запас  стрел,  выдергивая  их  из
убитых, а иногда и из живых. Затем раздался  предостерегающий  крик,  и  все
тотчас разбежались по своим местам за живой изгородью.
     Как раз вовремя! Ибо первый французский отряд был  уже  совсем  близко.
Если атака  конников  наводила  ужас  стремительностью  и  неистовством,  то
неторопливое приближение пеших  железных  рядов  внушало  даже  еще  больший
страх. Вес доспехов замедлял шаги, но в  их  размеренности  чудилось  что-то
неумолимое. Плечо к плечу,  выставив  вперед  щиты,  сжимая  в  правой  руке
пятифутовые копья, с мечами и булавами у пояса,  французы  двигались  вперед
широкой и длинной колонной. Вновь град стрел зазвенел и застучал но броне, и
наступавшие  пригнулись,  приподняв  щиты.  Многие  упали,  но   размеренное
движение  продолжалось.  Развернувшись  на  полмили,  они  с  оглушительными
криками достигли изгороди и попытались проломить ее.
     В течение пяти минут два ряда  противостояли  друг  другу,  и  яростные
удары копий  отражались  боевыми  топорами  и  булавами.  Во  многих  местах
изгородь была проломлена или  втоптана,  в  землю,  и  французские  жандармы
набросились на более легко  вооруженных  лучников,  рубя  и  кроша  их.  Уже
казалось, что исход сражения решен.
     Но Джон де Вир, граф Оксфордский, хладнокровный, находчивый, искушенный
в военном деле, увидел возможность  изменить  положение  и  не  упустил  ее.
Справа к речке спускался заболоченный луг. Почва там была такой зыбкой,  что
не  могла  выдержать  веса  тяжело  вооруженного  воина.  По  приказу  графа
небольшой отряд лучников зашел французам во фланг со стороны речки  и  начал
осыпать их стрелами. В  ту  же  минуту  Чандос,  Одли,  Найджел,  Бартоломью
Бургерш, капталь де Буш и еще двадцать рыцарей вскочили в  седло,  повернули
коней на узкую дорогу, разметали французов на своем пути, выехали на равнину
и, пришпоривая коней, обрушили их на  пеших  жандармов  справа  и  слева  от
дороги.
     Как ужасен был Бурелет, когда, поводя налитыми кровью глазами, раздувая
ноздри, встряхивая песочно-желтой гривой, он в  ярости  рвал  зубами  и  бил
тяжелыми копытами всех, кто оказывался перед ним. Страшен был и его  всадник
- холодно-спокойный, целеустремленный, быстрый, с сердцем,  полным  огня,  и
стальными мышцами. Точно дух битвы, бросал он своего рассвирепевшего коня  в
самую гущу врагов, но, сколько  ни  прилагал  он  сил,  высокая  фигура  его
господина на угольно-черном жеребце все время  оставалась  впереди  него  на
полдлины копья.
     Опасные минуты остались позади. Французы отступили. Те,  кто  прорвался
за изгородь, мужественно пали, окруженные врагами. Отряд  Уоррика,  поспешно
покинув виноградники, восполнил потери, понесенные  Солсбери,  и  сверкающая
волна покатилась назад, вначале столь же медленно, как накатывалась, а потом
все быстрее, потому что наиболее смелые погибли, а  те,  кто  послабее,  уже
думали только о том, как бы побыстрее  оказаться  в  безопасности.  И  вновь
стремительная вылазка из-за изгороди, вновь густо усеявшие землю зазубренные
стрелы  собираются,  точно  колосья,  вновь  раненых  пленников  безжалостно
уволакивают  в  тыл.  Затем  строй  восстановился,  и  англичане,   усталые,
запыхавшиеся, почти дрогнувшие, приготовились встретить следующую атаку.
     И тут им улыбнулась неслыханная, нежданная удача,  столь  великая,  что
они не могли поверить своим  глазам.  За  отрядом  дофина,  чей  натиск  они
отразили с таким трудом, следовал  столь  же  многочисленный  отряд  герцога
Орлеанского, и вот отступающие, все в крови, в помятых доспехах, ослепленные
страхом и потом, заливающим глаза, ворвались в его  ряды  и  увлекли  их  за
собой! Грозный строй рассыпался без единого удара, растаял, точно  снег  под
лучами жаркого солнца. Равнина теперь была вся в сверкающих пятнах -  каждый
воин думал только о том, как бы добежать до своего коня и убраться  подальше
от этого проклятого места.
     Однако когда отряд герцога рассеялся,  то  словно  отдернулся  занавес,
открыв занимающий всю ширину долины великолепный отряд французского  короля,
непоколебленный,  сомкнувший  ряды  для  атаки.  Численностью  равный  всему
английскому войску, он был совершенно свежим, а  вел  его  отважный  монарх,
который  с  неторопливой  уверенностью  человека,  решившего  победить   или
умереть, построил его для решающего сражения.
     В этот краткий промежуток ликования  принца  окружили  горячие  молодые
рыцари и оруженосцы и в полной уверенности, что победа уже одержана, умоляли
его о разрешении самим перейти в нападение.
     - Только поглядите на этого наглеца с тремя птицами на червленом  поле!
- вскричал сэр Морис Беркли. - Остановился между нами  и  французами,  точно
хочет высказать нам свое пренебрежение!
     - Государь, молю тебя, дозволь мне выехать к нему навстречу, он, верно,
ищет поединка! - взывал Найджел.
     - Нет, благородные господа,  не  подобает  нарушать  строй,  когда  нам
предстоит еще много дела, - ответил принц. - Да он уже повернул  назад,  так
что и говорить больше не о чем.
     - Нет, пресветлый принц, - возразил молодой рыцарь,  первым  заметивший
француза. - Лебрайт, мой серый скакун, нагонит его прежде, чем он  доберется
до своих. С тех пор как я покинул берег Северна, мне  не  доводилось  видеть
коня быстрее. Вот сами поглядите! - И,  пришпорив  жеребца,  он  понесся  по
равнине.
     Француз Жан де Эленн, оруженосец из Пикардии, вне себя от стыда и гнева
из-за бегства своего отряда,  остановился  между  двумя  армиями  в  надежде
загладить этот позор каким-нибудь подвигом или найти почетную смерть. Однако
никто  не  отделился  от  строя  англичан,  и  он   повернул   коня,   чтобы
присоединиться к отряду короля, как вдруг услышал за спиной  конский  топот.
Оглянувшись, он увидел, что к нему мчится английский всадник, и поскакал ему
навстречу, обнажил меч, как и его противник. Оба войска  замерли,  следя  за
поединком. Они съехались, копье вылетело из руки сэра Мориса Беркли, а когда
он спрыгнул за ним на землю, француз нанес ему рану в бедро, спешился сам  и
потребовал, чтобы он сдался. Когда злополучный англичанин заковылял рядом со
своим победителем, оба войска разразились хохотом.
     - Клянусь моими десятью пальцами!  -  посмеиваясь,  воскликнул  Эйлуорд
из-за остатков своего куста. - Орешек нашему рыцарю достался не по зубам.  А
кто он?
     - Судя по гербу, - ответил старый Уот, - либо  Беркли  с  запада,  либо
Попем из Кента.
     - Помнится, состязался я как-то с кентским лесником... - начал  толстый
мастер.
     - Да помолчи ты, Бартоломью! - перебил Уот. - Вон бедняга Нед  лежит  с
раскроенной головой, так ты, чем бахвалиться, прочитал бы молитву за  упокой
его души. А, Том из Беверли! Что там у вас?
     - В последний раз нам худо пришлось, Уот. Наших сорок полегло, а у Дина
справа и того больше.
     - Словами делу не поможешь, Том. А коли все полягут, опричь одного, так
и он стоять должен до последнего.
     Пока лучники обменивались такими замечаниями, военачальники позади  них
держали совет. Два французских отряда  были  обращены  в  бегство,  но  лица
рыцарей, умудренных опытом, становились все тревожнее, по мере того  как  на
их позицию медленно надвигался отряд короля. Линия лучников заметно поредела
и растянулась. Яростная схватка у изгороди вывела из строя немало рыцарей  и
оруженосцев.  Другие,  ослабленные  голодом,  лежали  на   земле,   стараясь
отдышаться. Некоторые переносили раненых в тыл, укладывая их под  деревьями,
а многие подбирали оружие убитых, чтобы заменить сломанное  копье  или  меч.
Капталь де Буш, как ни закален и ни храбр он был,  угрюмо  хмурясь,  шепотом
излагал свои опасения Чандосу.
     Однако отвага принца только больше воспламенилась в грозный час, и  его
темные глаза горели воинственной гордостью, когда он переводил их  со  своих
истомленных товарищей на густые  ряды  французов,  которые  под  вопли  труб
медленно двигались по равнине, осененные  тысячами  развевающихся  на  ветру
значков.
     - Будь что будет, Джон, а переведались мы с ними знатно, - сказал он. -
В Англии за нас никому стыдно не будет. Ободритесь, друзья мои, ведь если мы
победим, то прославимся навеки, если же погибнем, то достойно, а наши братья
и родичи, уж конечно, за нас отомстят. Еще одно усилие,  последнее,  и  день
будет наш. Уоррик, Оксфорд, Солсбери, Суффолк - все вперед! И мое знамя!  На
коней, благородные господа! Лучники обессилены, и выиграть  сражение  должны
наши добрые копья. Вперед, Уолтер!  Да  пребудут  с  Англией  Бог  и  святой
Георгий!
     Сэр Уолтер Вудленд на высоком  вороном  жеребце  занял  место  рядом  с
принцем, вставив королевское знамя в особое отверстие седла.  К  знамени  со
всех сторон поспешили рыцари и оруженосцы, образовав внушительный отряд -  к
людям принца присоединились и оставшиеся в живых воины Уоррика  и  Солсбери.
Четыреста жандармов резерва теперь  тоже  заняли  место  в  строю,  но  лицо
Чандоса,  когда  он  оглядел  силы  англичан,  а  потом  перевел  взгляд  на
приближающихся бесчисленных французов, стало еще серьезней.
     - Не нравится мне это, милорд. Их слишком много, - шепнул он.
     - А как бы ты распорядился, Джон? Скажи, что ты задумал?
     - Надо, удерживая их в центре, ударить им во фланг. Как по-твоему, Жан?
     Он обернулся к капталю де Бушу, чье смуглое решительное  лицо  отражало
те же опасения.
     - Поистине, Джон, я мыслю, как ты, - ответил он. -  Французский  король
человек очень смелый, как и те, кто его окружает, и не вижу, как мы можем их
отбросить, если не последуем твоему совету.
     - Дайте мне хотя бы сотню людей, и я берусь выполнить маневр.
     - Но, пресветлый принц, это мое право, ведь  план  принадлежит  мне!  -
возразил Чандос.
     - Нет, Джон, оставайся со мной. Но ты, Жан,  хорошо  сказал,  а  теперь
берись за дело. Поезжай попроси у графа Оксфордского сто жандармов и столько
же легковооруженных конников. Обогнешь с ними вон тот пригорок, чтобы вас не
заметили. Оставшиеся лучники пусть построятся на флангах, а  когда  выпустят
все стрелы, вступят в рукопашный бой насколько хватит  сил.  Подождем,  пока
они не минуют вон тот терновник, а тогда,  Уолтер,  скачи  с  моим  знаменем
прямо к знамени французского короля. Благородные господа,  пусть  Господь  и
мысли о ваших дамах укрепят ваш дух!
     Французский монарх,  увидев,  что  пеший  бой  англичане  выиграли,  но
изгородь в результате почти повсюду  сровнена  с  землей  и  перестала  быть
серьезным препятствием, приказал своим рыцарям сесть в седло,  и  теперь  на
английскую позицию для последней, решительной схватки  надвигался  в  конном
строю весь цвет французского рыцарства. Король находился в центре  переднего
ряда. Жоффруа де Шарньи с золотой орифламмой ехал справа от него, а Эстас де
Рибомон с королевскими лилиями - слева.  Возле  его  локтя  держался  герцог
Афинский,  коннетабль  Франции,  а  по  сторонам  -   знатнейшие   вельможи,
преисполненные воинственной ярости: они то и дело разражались боевым  кличем
и потрясали оружием над головой.  Шесть  тысяч  храбрецов  самой  доблест