а, мой добрый и досточтимый господин.
     - Хорошо, потому что оно нас  ждет  -  доброе  дело,  спешное,  сулящее
опасности и честь. Твои глаза блестят, а щеки  покраснели.  Глядя  на  тебя,
Найджел, я вновь переживаю свою юность. Так вот: с Францией у нас перемирие,
но не с Бретанью, где дом Блуа и дом Монфоров  все  еще  оспаривают  друг  у
друга это герцогство. Половина Бретани стоит за  одного,  а  половина  -  за
другого. Французы поддерживают Блуа, а мы Монфора,  и  вот  на  такой  войне
многие славные полководцы, например сэр Уолтер Мэнни, впервые показали себя.
Последнее время мы терпим поражения: окровавленные руки  Роганов,  Щербатого
Бомануара, Мясника Оливера и других не щадят  наших  сторонников.  А  теперь
пришла горчайшая весть, и король преисполнен гнева: его друг  и  товарищ  по
оружию Жиль де Сепнт-Поль был  убит  в  замке  Ла-Броиньер.  Он  посылает  в
Бретань войско с нами во главе. Как тебе это нравится, Найджел?
     - Мой досточтимый господин, чего еще мог бы я пожелать?
     - Тогда готовь свои доспехи. Мы выступаем не позже  чем  через  неделю.
Путь по суше нам преграждают французы, и отправимся мы морем. Нынче  вечером
король устраивает пир перед своим возвращением в Англию. И твое место позади
моего стула. Приди загодя в мою спальню, чтобы помочь мне одеться, и в  залу
мы спустимся вместе.
     На королевский пир благородный Чандос облачился  в  одежды  из  атласа,
венецианской парчи и бархата с меховой оторочкой. Найджел, готовясь  служить
своему господину за столом, надел свой лучший шелковый жакет с  вышитыми  на
груди пятью алыми розами. В большой зале замка Кале были расставлены столы -
на возвышении для самых знатных, второй для рыцарей поскромнее и третий  для
оруженосцев, когда они перестанут быть нужны своим господам.
     У себя в скромном  тилфордском  доме  Найджелу  и  не  грезились  такая
пышность и роскошь. Угрюмые серые стены от потолка  до  пола  были  завешаны
бесценными  аррасскими  гобеленами;  и  вокруг  залы  словно  бежал   олень,
преследуемый  гончими,  а  следом  скакали  охотники.  Над  главным   столом
ниспадали знамена, а на  стене  под  ними  висели  щиты  с  гербами  знатных
вельмож, пировавших  за  ним.  Светильники  и  факелы  отбрасывали  багряные
отблески на эмблемы лучших полководцев Англии. Над высоким креслом с  пышной
обивной в центре сверкали львы и лилии, и те же  августейшие  геральдические
фигуры, но с трехзубчатой полосой над ними, знаком  старшего  сына,  осеняли
кресло принца, а справа и слева длинными  рядами  располагались  благородные
гербы, почитаемые в дни  мира  и  наводящие  ужас  на  полях  сражений.  Там
блистали золото и чернь Мэнни, зубчатый  крест  Суффолка,  красное  стропило
Стаффорда, червень и золото Одли, вздыбленный лазурный лев Перси, серебряные
ласточки Арунделя, червленая лань Монтекьютов, звезда де  Виров,  серебряные
раковины Рассела, пурпурный лев де Ласи и черные кресты Клинтона.
     Оруженосец рядом с  Найджелом  шепотом  называл  ему  имена  знаменитых
воинов, сидевших под щитами.
     - Ты ведь молодой Лоринг из Тилфорда, оруженосец Чандоса? - сказал  он.
- А меня зовут Делвс, я из Доддингтона в Чешире и служу сэру  Джеймсу  Одли,
вон тому сутулому человеку со смуглым лицом и  подстриженной  бородкой.  Над
ним его герб - голова сарацина.
     - Мне доводилось слышать, что он доблестный воин, - ответил Найджел,  с
интересом рассматривая господина своего соседа.
     - А как же, сквайр Лоринг. Он самый отважный рыцарь в Англии и во  всем
христианском мире. Несравненных его деяний не перечесть.
     Найджел с надеждой перевел взгляд на своего нового знакомого.
     - Ты  говоришь,  как  подобает,  когда  надо  поддержать  честь  своего
господина, - сказал он. - По  той  же  причине,  сквайр  Делвс,  и  со  всем
почтением мне надлежит ответить тебе,  что  ни  именем,  ни  славой  с  моим
господином он потягаться не может. Если ты не согласен, то мы продолжим спор
таким способом и в такое время, какие удобны тебе.
     Делвс добродушно улыбнулся.
     - Потише, потише! Превозноси ты кого-нибудь  другого,  кроме,  пожалуй,
сэра Уолтера Мэнни, я бы ответил тебе согласием, и либо моему,  либо  твоему
господину пришлось бы искать себе нового оруженосца. Но Чандосу нет  равных,
и я не стану обнажать меч, чтобы доказать противное. А! Кубок  сэра  Джеймса
почти пуст. За дело! - И он метнулся к столу с кувшином гасконского  вина  в
руке. - Король нынче получил добрые вести, -  продолжал  он,  вернувшись.  -
Таким веселым я не видел его с того вечера, когда мы взяли в плен  французов
и он надел свой жемчужный обруч на голову де Рибомона. Видишь, он смеется, и
принц тоже. Смех этот кому-то ничего доброго не сулит, или я очень ошибаюсь.
Не зевай! Тарелка сэра Джона пуста.
     Теперь настала очередь Найджела  бежать  к  столу.  Но  всякий  раз  он
возвращался в угол, откуда ему была видна вся зала,  и  с  интересом  слушал
своего опытного товарища. Делвс был невысок, коренаст  и  далеко  не  молод.
Задубелая от непогоды кожа, многочисленные шрамы, грубоватые ухватки и  речь
свидетельствовали, что он больше привык к  походным  шатрам,  чем  к  пышным
залам. Но десять лет службы научили его многому,  и  Найджел  слушал  его  с
жадностью.
     - Да, король получил хорошие вести! - повторил он.  -  Смотри,  как  он
шепотом сообщает их Чандосу и Мэнни. А Мэнни  нашептывает  их  на  ухо  сэру
Реджинальду Кобему, а тот  -  Роберту  Ноллесу.  И  каждый  ухмыляется,  как
дьявол, заполучивший в свои когти монаха.
     - Кто из них сэр Роберт Ноллес? - с  интересом  спросил  Найджел.  -  Я
много слышал о нем и его деяниях.
     - Вон тот высокий, хмурый, в желтом шелке, безбородый и  с  рассеченной
губой. Он немногим старше тебя, а его отец был сапожником в Честере,  но  он
уже заслужил золотые шпоры. Посмотри,  как  он  запускает  руку  в  блюдо  и
хватает большие  куски.  Ему  привычнее  лагерный  котелок,  чем  серебряная
посуда. А этот толстяк с черной бородой - сэр Бартоломью Бергерш. Брат его -
аббат Болье. Беги! Беги! Подают кабаньи головы и надо протереть тарелки!
     Застольные нравы наших  предков  в  ту  эпоху  представляли  собой,  на
современный взгляд, странную смесь утонченности и варварства. Вилки  еще  не
были  изобретены,  и  роль  их  выполняли  "учтивые  пальцы"  левой  руки  -
указательный и средний. Пользоваться другими было верхом невоспитанности. На
камыше, устилавшем пол, лежало множество собак, рычавших  друг  на  друга  и
затевавших драки из-за обглоданных  костей,  которые  бросали  им  пирующие.
Тарелками обычно служили ломти грубого хлеба, но за королевским столом гости
ели с серебряных плоских тарелок, которые оруженосцы и пажи протирали  перед
каждой  переменой  блюд.  Зато  скатерти  были   великолепными,   а   яства,
подававшиеся  с  пышностью  и  церемониями,   давно   забытыми,   отличались
многочисленностью  и  кулинарными  ухищрениями,  каких   не   встретишь   на
современных банкетах.  Кроме  кушаний  из  мяса  всех  домашних  животных  и
всевозможной дичи, стол разнообразили такие необычные  для  нас  деликатесы,
как дельфинье жаркое, жареные ежи, белки, сарычи, выпи и журавли.
     Каждая перемена блюд возвещалась пением  серебряных  труб,  вносили  их
попарно  слуги  в  ливреях,  а  впереди  и  позади  шествовали  багроволицые
дворецкие с белыми жезлами, которые служили не только знаком их достоинства,
но и оружием для защиты яств от дерзких покушений на них на пути из кухни  в
залу. Кабаньи головы с позолоченными  клыками  и  пылающим  в  пастях  огнем
сменились удивительными тортами, испеченными в форме боевых кораблей, замков
и еще многого другого. Сахарные матросы и солдаты, тщетно оборонявшие их  от
штурма,  расплачивались  за  свою  нерасторопность  собственными  телами.  В
заключение появился серебряный корабль на колесах,  нагруженный  сластями  и
фруктами, который объезжал гостей. Слуги стояли наготове с кувшинами вина  -
гасконского и ренского, Канарского и ларошельского. Однако век этот, хотя  и
ценил роскошь, пьянства не поощрял: нормандские трезвые привычки, к счастью,
возобладали  над  пиршественными  нравами  саксов,  считавших;  что   гость,
выходящий из-за стола на собственных ногах, подвергает сомнению радушие  его
хозяина. Но рыцарская честь и закалка плохо сочетаются с  дрожащей  рукой  и
мутными глазами.
     Пока за высоким столом слуги подавали вина, фрукты и заедки, оруженосцы
приступили к трапезе в дальнем конце залы, а  вокруг  короля  собрались  его
полководцы и советники,  оживленно  что-то  обсуждая.  Граф  Стаффорд,  граф
Уоррик, граф Арундель, лорд Бошан и лорд Невил встали за его креслом, а лорд
Перси и лорд Мобрей  слева  и  справа  от  него.  Сверкающие  золотые  цепи,
усаженные  драгоценностями  обручи,  удерживающие  волосы,  огненного  цвета
дублеты и пурпурные туники придавали их группе удивительную живописность.
     Внезапно король что-то сказал через плечо сэру Уильяму  де  Пакингтону,
герольду, и тот приблизился к креслу монарха. Он был высок, благообразен,  с
длинной седеющей бородой, которая  ниспадала  до  пояса  из  золотых  колец,
перехватывающего его пестрый табар. На голову он надел  шляпу-берет  -  знак
своей должности. Когда он  высоко  поднял  белый  жезл,  в  зале  воцарилась
глубокая тишина.
     - Лорды Англии, - произнес он, - рыцари-баннереты, рыцари, оруженосцы и
все прочие люди благородной крови, здесь присутствующие,  узнайте,  что  ваш
грозный и могущественный государь Эдуард, король Англии и  Франции,  повелел
мне приветствовать вас и приказывает вам приблизиться к нему, ибо он  желает
говорить с вами.
     Во мгновение ока столы опустели, и  все  столпились  перед  королевским
креслом. Те, кто сидел по его бокам, наклонились, и  его  высокая  фигура  в
черном бархате словно вознеслась над тесным кругом его гостей.
     На его смуглых щеках вспыхнули красные пятна, надменные темные глаза  с
гордостью оглядели оживленные лица его товарищей  по  оружию  при  Слейсе  и
Кадсенде, при Креси и под стенами Кале. Воинственный огонь  в  его  властном
взгляде воспламенил их сердца, и  высокие  своды  залы  огласились  яростным
кличем воинов, благодаривших за прошлые  победы  и  предвкушавших  грядущие.
Зубы короля блеснули в быстрой улыбке, а его крупная белая  рука  поигрывала
усыпанной драгоценностями рукояткой кинжала на поясе.
     - Клянусь славой Господней! - произнес он звучным ясным  голосом.  -  Я
знаю, вы будете ликовать вместе со мной, ибо мною  получена  весть,  которая
обрадует любого из вас. Вам ведомо, что наши корабли несли большой ущерб  от
испанцев, в течение многих лет беспощадно и подло убивавших всех моих людей,
кто попадал в  их  жестокие  руки.  Недавно  они  послали  свои  корабли  во
Фландрию, и сейчас в  Слейсе  стоят  тридцать  больших  караков  и  галер  с
отрядами лучников и жандармов, готовые к бою. Нынче от  верного  человека  я
получил известие, что, нагрузившись товарами, эти корабли покинут  гавань  в
следующее воскресенье и направятся в наш пролив.  Мы  долго  сносили  разбой
испанцев,  они  же  чинили  нам  всякие  досады  и  беспокойства,   и   наша
долготерпеливость только придавала им дерзости. А посему я  принял  решение,
что завтра мы отбудем в Уинчелси, где  у  нас  стоят  двадцать  кораблей,  и
нападем на них, когда они проплывут мимо. Бог  и  святой  Георгий  да  будут
защитой правому делу!
     Вновь, едва король смолк,  залу  огласили  громовые  клики,  еще  более
воинственные, чем прежде. Точно свора яростных гончих псов  отозвалась  лаем
на голос любимого охотника.
     Со всех сторон Эдуарда  окружали  ликующие  лица,  сверкающие  радостью
глаза и размахивающие руки его верных подданных. Он снова засмеялся.
     - Кому приходилось сражаться с испанцами? - спросил  он.  -  Кто  может
сказать нам, каковы они в битве?
     В воздух взвились десятки рук, но король обратился  к  графу  Суффолку,
стоявшему рядом с ним.
     - Ты ведь дрался с ними, Томас? - сказал он.
     - Да, государь. Я участвовал в большой морской битве с ними  у  острова
Гернси, когда испанец дон Луис выступил против лорда Пемброка.
     - И как они тебе показались, Томас?
     - Редкостные бойцы,  государь.  Подобных  трудно  отыскать.  На  каждом
корабле у них была сотня генуэзских лучников, лучших в мире, а их  копейщики
тоже молодцы как на подбор. С верхушек мачт  они  метали  железные  снаряды,
сгубившие многих наших. Коли мы сумеем преградить им путь  через  пролив,  у
всех нас будет случай покрыть себя славой.
     - Твои слова приятно слушать, Томас, - сказал король, - и, чаю, испанцы
окажутся достойны того, что мы для них приготовим. Под твою команду я  отдаю
один корабль. Ты также, любезный сын,  получишь  корабль,  дабы  приумножить
свою славу.
     - Благодарю тебя, батюшка! - ответил принц, и его  красивое  юное  лицо
порозовело от радости.
     - Главным кораблем командовать буду я, но и все вы получите по  кораблю
- и ты, Мэнни, и ты, Суффолк, и ты,  Арундель,  и  ты,  Одли,  и  сэр  Томас
Холленд, и Брокас, и Беркли, и Реджинальд. Остальные получат свои корабли  в
Уинчелси, куда мы отплываем завтра...  Джон,  почему  ты  дергаешь  меня  за
рукав?
     Чандос перегнулся к королю с тревогой на лице:
     -  После  стольких  лет  моей  верной  службы  неужто  твое  пресветлое
величество про меня забыло? И для меня нет корабля?
     Король улыбнулся, но покачал головой:
     - Нет, Джон. Разве я не дал тебе две сотни лучников и сотню жандармов и
не послал тебя в Бретань? Уповаю, твои корабли будут уже в  бухте  Сент-Мало
прежде, чем испанцы подойдут к Уинчелси. Чего же  тебе  еще,  старый  боевой
пес? Не хочешь же ты участвовать в двух битвах сразу?
     - Когда знамя со львом вновь завьется на ветру, я  хочу  быть  рядом  с
тобой, государь! Ведь так было всегда. Почему же ты прогоняешь меня  теперь?
Я прошу малого, мой любимый господин, - галеру, парусник  или  даже  рыбачью
лодку, лишь бы мне быть там!
     - Будь по-твоему, Джон. У меня не хватает духа отказать тебе, и я найду
для тебя место на моем корабле, чтобы ты и правда был рядом со мной.
     Чандос нагнулся и поцеловал руку короля.
     - А мой оруженосец? - спросил он.
     Брови короля сердито сошлись.
     - Нет, пусть отправляется в Бретань! - ответил он резко.  -  Удивляюсь,
Джон, что ты напоминаешь мне об этом юнце, чья дерзость еще  не  изгладилась
из моей памяти. Однако кто-то же должен заменить тебя в Бретани,  ибо  время
не ждет, а нашим людям там все труднее держаться.
     Он обвел глазами присутствующих, и его взгляд  остановился  на  суровом
лице сэра Ноллеса.
     - Сэр Роберт, - сказал он, - ты хоть молод годами, но  воин  старый  и,
как я слышал, столь же мудр в совете, сколь храбр  на  поле  битвы.  Тебя  я
посылаю в Бретань вместо сэра Джона Чандоса, который прибудет туда, когда мы
кончим наши труды на водах. В порту тебя ждут три корабля и отряд  в  триста
человек. Сэр Джон расскажет тебе наши замыслы. А теперь, мои друзья и верные
товарищи, возвращайтесь  к  себе  и  побыстрее  готовьтесь  в  дорогу,  ибо,
свидетель Бог, я отплыву с вами в Уинчелси завтра!
     Кивнув Чандосу, Мэнни и еще некоторым из своих  доверенных  помощников,
он увел их во внутренний покой обсудить с ними планы на будущее. Разошлись и
остальные: рыцари - в  достойном  молчании,  оруженосцы  -  смеясь  и  шумно
переговариваясь, но все они равно радовались тому, что им предстояло.

                                 Глава XVII
                               ИСПАНЦЫ В МОРЕ

     Рассвет еще не занялся, а Найджел в покоях Чандоса уже  собирал  своего
благородного господина в дорогу и слушал его последние советы и ободрения. В
то же утро, когда солнце  поднялось  на  четверть  небосклона,  большой  неф
короля поднял огромный парус, украшенный львами и лилиями, и  повернул  свой
обитый медью нос к берегам Англии, увозя туда  большинство  присутствовавших
на вчерашнем пиру. За  "Филиппой"  следовали  пять  когов  поменьше,  битком
набитые оруженосцами, лучниками и жандармами.
     Найджел и его новые товарищи  на  стенах  замка  махали  шапками  вслед
широким тупоносым кораблям, на которых били  барабаны,  гремели  трубы,  над
палубами колыхалась сотня рыцарских знамен, а над ними  -  и  самое  большое
знамя с красным английским крестом. Они следили, как "Филиппа" и ее спутники
тяжело выходят из порта, и провожали их  глазами,  пока  не  остались  видны
только паруса, а тогда с тяжелым сердцем, все еще жалея,  что  не  плывут  с
королем, принялись готовиться к своему более дальнему плаванию.
     Потребовалось четыре дня неустанного труда,  прежде  чем  приготовления
эти завершились, - небольшому отряду, отправляющемуся  во  враждебный  край,
нужно было взять с собой очень многое. Им были оставлены три корабля  -  ког
"Томас" из Ромни, "Божья Благодать" из Хита и "Василиск" из Саутгемптона. На
каждом, помимо тридцати матросов экипажа, разместилось сто человек. В  трюме
стояли сорок лошадей,  в  том  числе  и  Бурелет,  истомившийся  от  долгого
безделья и стосковавшийся по холмам Суррея, где он  мог  бы  поразмять  свои
могучие ноги. Затем начали грузить провиант  и  запасы  воды,  луки,  связки
стрел, подковы, гвозди, молоты, ножи, топоры, веревки, сено, чаны с  зеленым
кормом и еще много всякой всячины.  И  все  время  от  кораблей  не  отходил
суровый  молодой  рыцарь  сэр  Роберт.  Он  наблюдал,  проверял,  следил   и
распоряжался, почти не тратя слов, потому что  был  молчалив,  но  взглядом,
жестами, а если возникала нужда, то и тяжелым хлыстом для собак.
     Моряки "Василиска" из Саутгемптона издавна враждовали с  моряками  Пяти
Портов, которых, по мнению остальных английских мореходов, король слишком уж
взыскивал своей милостью. И если корабль с западного  побережья  встречал  в
гавани корабль с южного, редко удавалось избежать кровопролития. На пристани
то и дело вспыхивали потасовки: матросы с  "Томаса"  и  "Божьей  Благодати",
вопя, накидывались на команду "Василиска" с именем святого Леонарда на устах
и жаждой убийства в сердце. Тогда под стук  дубинок  и  лязг  ножей  в  гущу
дерущихся, как тигр, врывался их молодой  начальник,  хлестал  всех  подряд,
словно укротитель своих волков, пока они с воем вновь не брались за  работу.
Утром на четвертый день все было готово,  концы  отданы,  собственные  лодки
отбуксировали три корабля из гавани, и  они  исчезли  в  тумане,  заволокшем
пролив.
     Хотя численность отряда была невелика, Эдвард  отправил  в  Бретань  на
помощь осажденным английским гарнизонам внушительные силы.  Почти  все  были
опытные ветераны, а их начальники отличались и в совете и на  войне.  Ноллес
поднял свое знамя с черным вороном на "Василиске".  Кроме  собственного  его
оруженосца Джона Хоторна, при нем был и Найджел. С ним плыли сорок  лучников
с йоркширских холмов и  еще  сорок  из  Линкольншира.  Все  известные  своей
меткостью, а во главе  их  стоял  старик  Уот  из  Карлайла,  седой  ветеран
пограничных войн с Шотландией.
     Сноровкой и силой Эйлуорд уже завоевал место среди лучших из  них:  его
вместе с Длинным Недом Уиддингтоном, дюжим северянином, признали обладателем
всех качеств, необходимых лучникам, - он уступал в них только прославленному
Уоту Карлайлу. Жандармы все были  тоже  умелыми  воинами,  а  возглавлял  их
Черный Саймон из Норича, тот самый, который плыл с Найджелом и Эйлуордом  на
"Мари-Роз". Сердце его пылало  ненавистью  к  французам,  убившим  всех  его
близких, и, точно бегущая по следу ищейка, он по морю и суше  устремлялся  к
месту, где ему мог представиться случай удовлетворить жажду мести.  Не  хуже
были лучники и жандармы, плывшие на двух других кораблях - чеширцы  на  коге
"Томасе", набравшиеся опыта на границе с Уэльсом, и камеберленцы на  "Божьей
Благодати", закалившиеся в пограничных стычках с шотландцами.
     На "Томасе" повеси