ть, не меньше, и смотреть, сложа руки,  как
ты лезешь к ним на борт, они не станут. И как же ты думаешь взять  над  ними
верх? Ялик утопят, и тебя вместе с ним. Губить своих людей по глупости я  не
дам, мое слово твердо.
     - Тогда, почтенный  Бэддинг,  одолжи  мне  свой  ялик.  Клянусь  святым
Павлом, так просто бумаги доброго лорда  Чандоса  они  не  получат!  Я  один
поплыву.
     Шкипер только улыбнулся. Но улыбка исчезла с его губ, когда  Найджел  с
лицом  неподвижным,  точно  вырезанным  из  слоновой  кости,   со   стальной
решимостью в глазах начал подтягивать ялик к кормовому подзору.  Было  ясно,
что он сделает то, что сказал. Эйлуорд тяжело поднялся с палубы, на  секунду
привалился к фальшборту и, пошатываясь, побрел на корму за своим господином.
     - Есть один, кто поплывет с тобой, - сказал он. - А то как он покажется
на глаза тилфордским девушкам? Эй, лучники, пусть соленые селедки маринуются
в своей кадушке, а мы попытаем удачу на воде.
     Трое лучников  тотчас  присоединились  к  своему  товарищу.  Загорелые,
бородатые, они, как и большинство англичан в те времена, были  низкорослыми,
но крепкими, закаленными и искусными в обращении со  своим  оружием.  Каждый
извлек тетиву из непромокаемого футляра, согнул крутой дугой огромный боевой
лук и надел ее на зарубки. Потом затянул понадежнее пояс с мечом.
     - Сквайр, мы с тобой, - сказали они.
     Но Кок Бэддинг уже поддался боевому азарту  и  отбросил  все  страхи  и
сомнения. Смотреть на схватку и не участвовать в ней было свыше его сил.
     - Ладно, будь по-твоему! - крикнул  он.  -  И  да  поможет  нам  святой
Леонард, ибо другого  такого  безрассудства  я  не  запомню.  Но  почему  не
попробовать? Только дай уж  мне  распоряжаться,  маленький  сквайр.  Ведь  в
лодках ты понимаешь не больше, чем я в боевых конях. Ялик поднимет пятерых и
ни одного больше. Так кого возьмем?
     Но все уже загорелись боевым огнем, и никто не хотел  уступить  другому
место в хрупкой лодчонке. Бэддинг поднял с палубы свой молот.
     - Я сам поплыву, - сказал он. - И ты, маленький  сквайр,  раз  уж  твоя
горячая голова замыслила такое. Потом Черный Саймон, лучший меч во всех Пяти
Портах. Двух лучников посадим на весла, и,  может,  они  подстрелят  с  воды
парочку-другую французов. Хью Бэдлсмир и ты, Дикон из Рая, прыгайте в лодку!
     - Как? - крикнул Эйлуорд. - А я,  значит,  останусь?  Я  -  собственный
лучник сквайра? Плохо придется тому, кто встанет у меня на дороге!
     - Нет, Эйлуорд, - сказал Найджел, -  я  приказываю  тебе  остаться.  Ты
совсем обессилел.
     - Теперь, когда волны поутихли, все прошло. Прошу тебя, мой благородный
господин, не оставляй меня здесь.
     - Не отнимай места у того, от  кого  проку  больше,  -  сурово  буркнул
Бэддинг. - Ты же грести не умеешь. Довольно глупостей, и  посторонись,  ведь
уже смеркается.
     Эйлуорд внимательно посмотрел на французское судно.
     - Френемский пруд я переплывал десять раз подряд, - сказал он. -  А  уж
туда-то запросто доплыву. Клянусь моими десятью пальцами, Сэмкин Эйлуорд еще
вас обгонит!
     Ялик отошел от борта "Мари-Роз" и медленно поплыл к французскому судну,
то поднимаясь, то опускаясь на зыби. Кок Бэддинг  и  лучник  гребли,  каждый
одним веслом, второй лучник  сидел  на  носу,  а  Черный  Саймон  и  Найджел
притулились на корме, где вода плескалась и шипела у самых их локтей. С  "Ла
Пусели" донеслись вызывающие крики.  Французы  выстроились  у  борта,  грозя
кулаками и размахивая  оружием.  Солнце  уже  опускалось  за  Дандженесс,  и
вечерние тени затянули небо и воду одинаковой серой  дымкой.  Все  окутывала
глубокая тишина, нарушаемая только плеском весел и чмоканьем  воды  о  борта
ялика. Оставшиеся на "Мари-Роз" в молчании неотрывно следили за тем, как  их
товарищи приближаются к своей цели.
     Теперь  они  уже  могли  хорошо  разглядеть  французов,  среди  которых
выделялся смуглый великан с длинной черной бородой и топором на  плече.  Они
насчитали еще десятерых хорошо вооруженных, видимо, опытных бойцов,  а  трое
были совсем юные, почти мальчики.
     - Пустить стрелу? - спросил Хью Бэдлсмир. - Наши луки бьют и дальше.
     - Стрелять вы можете только по очереди, - ответил Кок Бзддинг. -  Одной
ногой упрешься в нос, другой  в  скамью.  Сделай,  что  сможешь,  а  мы  тем
временем подойдем к ним вплотную.
     Лучник  занял  удобную  позицию  в  качающейся  скорлупке  с  ловкостью
человека, выросшего на море, - недаром он родился и всю жизнь провел в  Пяти
Портах. Он  аккуратно  наложил  стрелу,  с  силой  натянул  тетиву  и  точно
прицелился. Но в этот миг ялик зарылся носом в воду и стрела пронизала воду.
Вторая пронеслась над суденышком, третья впилась в его  черный  борт.  Затем
Бэдлсмир выпустил десять стрел с такой молниеносной быстротой, что иногда  в
воздухе их одновременно было две. Многие, пролетев над планширем, падали  на
палубу. Но внезапно до них донесся крик боли, и французы  разом  исчезли  из
виду.
     - Довольно! - крикнул Бэддинг. - Один свалился,  а  может,  и  двое.  К
борту, к борту, во имя Господа, пока они не опомнились!
     Они  с  лучником  навалились  на  весла,  но  тут  в   воздухе   что-то
просвистело, и послышался четкий, резкий  звук,  словно  камень  ударился  о
стену. Бэдлсмир прижал руки к голове, застонал и свалился в воду, оставив на
ее поверхности кровавое пятно. Мгновение спустя  послышался  тот  же  свист,
завершившийся громким треском, -  в  борт  ялика  глубоко  впилась  короткая
толстая стрела со свинцовым наконечником, пущенная из арбалета.
     - К борту, к борту! - рычал Бэддинг, изо всех сил гребя своим веслом. -
Святой Георгий за Англию! Святой Леонард за Уинчелси! К борту!
     Но вновь звякнул арбалет, и Дикон из Рая опрокинулся на  дно  ялика  со
стрелой в плече.
     - Смилуйся надо мной, Бог, - простонал он. - Мне конец.
     Бэддинг выхватил у него весло - но для того лишь, чтобы повернуть  ялик
к "Мари-Роз". Попытка их кончилась полной неудачей.
     - Что нас остановило,  шкипер?  -  воскликнул  Найджел.  -  Нам  нельзя
отступать!
     - Из пяти нас осталось трое, - ответил Бэддинг. -  А  их  там  ждет  не
меньше двенадцати. Четверо на одного слишком много,  маленький  сквайр.  Вот
вернемся и поставим щит против стрел, арбалетчик-то у  них  меткий.  И  надо
торопиться, ведь уже темнеет.
     Французы  приветствовали  их  отступление  торжествующими   воплями   и
заплясали от радости, потрясая оружием над головой. Но их ликование  еще  не
кончилось, когда они увидели, что из тени "Мари-Роз" снова выползает ялик  с
большим  деревянным  щитом  на  носу  и  начинает  быстро  и  без  колебаний
приближаться к ним. Раненого лучника подняли на борт, и его место  занял  бы
Эйлуорд, только он куда-то  исчез.  В  ялик  спрыгнул  Хэл  Мастерс,  третий
лучник,  и  матрос  Уот  Финнис  из  Хита.  Полные  решимости  победить  или
погибнуть, они подогнали ялик к борту "Ла  Пусели"  и  вскарабкались  на  ее
палубу. В тот же миг тяжелая железная болванка пробила днище ялика, и у  них
остался лишь один путь к спасению - победа.
     Арбалетчик стоял под мачтой, приложив к  плечу  свое  страшное  оружие:
металлическая тетива была  оттянута  до  упора,  стрела  лежала  в  желобке.
Вот-вот они потеряют еще одного  человека.  Но  арбалетчик  чуть  промедлил,
выбирая цель, он перевел взгляд с  матроса  на  Бэддинга,  чей  грозный  вид
прельстил его больше. Тут зазвенела тетива Хэла Мастерса, и  длинная  стрела
пронзила горло арбалетчика. Кровь хлынула у него изо рта,  и  он  рухнул  на
палубу.
     Мгновение спустя меч Найджела и молот Кока Бэддинга нашли свои жертвы и
заставили  противников  отступить.  Все  пятеро  благополучно  выбрались  на
палубу, однако самое трудное было еще впереди. Французские моряки, нормандцы
и бретонцы, вооруженные топорами и мечами, отличались крепостью и силой.  Ни
в храбрости, ни в умении отказать им было нельзя. Они  напали  на  маленький
отряд со  всех  сторон.  Черный  Саймон  свалил  чернобородого  французского
шкипера, но тут же сам упал  с  рассеченным  скальпом.  Сокрушительный  удар
топора покончил с Уотом из Хита. Найджела  сбили  с  ног,  хотя  он  тут  же
вскочил и пронзил мечом нападавшего.
     Но его вместе с Бэддингом и  Мастерсом  оттеснили  назад  к  борту,  им
становилось все труднее отбивать яростные выпады врагов, как  вдруг  стрела,
словно бы пущенная с  моря,  поразила  в  сердце  переднего  из  нападавших.
Мгновение спустя  к  борту  пристала  лодка,  и  на  залитую  кровью  палубу
вскарабкались четыре моряка с  "Мари-Роз".  В  следующую  минуту  оставшиеся
французы были перебиты или схвачены. Девять распростертых  на  палубе  фигур
показывали, каким бешеным было нападение и каким отчаянным - сопротивление.
     Бэддинг оперся на молот, еле переводя дыхание.
     - Клянусь святым  Леонардом!  -  воскликнул  он.  -  Я  уж  думал,  что
маленький сквайр притащил нас сюда на погибель. Бог видит, подоспели вы  как
раз вовремя, хоть и не понимаю, откуда вы взялись! Но уж без  этого  лучника
дело не обошлось.
     Первым, кого они увидели, был Эйлуорд, все еще  бледный  после  морской
болезни и насквозь мокрый. Найджел уставился на, него в изумлении.
     - Я искал тебя на нашем корабле, Эйлуорд, - сказал он. -  Но  нигде  не
увидел.
     - А потому что я был в воде, благородный сэр, и, клянусь  луком,  моему
животу это куда полезнее, чем плавать по ней! Я еще в первый раз  поплыл  за
вами, заметив,  что  французы  привязали  свою  лодку  к  корме,  и  задумал
захватить ее, пока вы будете их отвлекать. Но когда доплыл, вы уже повернули
назад, а потому я укрылся за ней и начал молиться  так,  как  давно  уже  не
молился. А тут вы поплыли к ним снова, смотреть на меня  было  некому,  и  я
залез в лодку, перерубил веревку, взял весла и отправился за подкреплением.
     - Клянусь святым Павлом! Ты действовал очень разумно и ловко, -  сказал
Найджел. - И, думается мне, всех больше чести досталось нынче на твою  долю.
Однако ни среди мертвых, ни среди живых я не вижу никого, похожего на Рыжего
Хорька, каким его описал сэр Чандос. Того, кто чинил нам в  прошлом  столько
вреда. Судьба зло над нами подшутила, если после всех наших трудов окажется,
что удрал он во Францию на каком-то другом корабле.
     - Это мы скоро узнаем, - ответил Бэддинг. - Пойдем  обыщем  корабль  от
верхушки мачты до киля. Ему от нас не уйти.
     Люк в нутро корабля находился у подножия мачты, и они было  направились
к нему, но тотчас застыли  на  месте,  ошеломленные  нежданным  зрелищем.  В
темном квадрате люка возникла круглая медная голова. Мгновение спустя за ней
последовали сверкающие плечи, и на палубу медленно поднялся человек,  с  ног
до головы облаченный в кованые доспехи.  Правая  рука  в  железной  рукавице
сжимала тяжелую железную булаву. Высоко подняв ее, он двинулся на  врагов  в
гробовом молчании, только поножи гремели  по  палубе.  В  этой  фигуре  было
что-то  нечеловеческое:  грозная,  устрашающая,  лишенная   хоть   какого-то
выражения,  она  размеренным  шагом  приближалась  к   ним,   неумолимая   и
чудовищная.
     Англичан охватил ужас. Кто-то попытался  проскочить  за  спину  медного
человека, но тот быстрым движением прижал несчастного к  борту  и  размозжил
ему голову мощным ударом тяжелой булавы.  Остальные  в  панике  бросились  к
лодке. Эйлуорд пустил стрелу, но его тетива отсырела, и  стрела,  со  звоном
ударившись о нагрудник, отскочила и упала в море.  Мастере  опустил  меч  на
медный шлем, но лезвие переломилось, даже не промяв его, и в  следующий  миг
лучник без чувств распростерся на палубе. Моряки, забыв свой  боевой  задор,
сбились на корме, не спуская завороженных глаз с жуткого медного истукана.
     Вновь он занес булаву и двинулся на кучку  беззащитных  людей  -  более
слабые духом теснились вокруг тех, кто сохранил мужество, и  мешали  им.  Но
тут Найджел растолкал всех и прыгнул вперед  с  мечом  в  руке  и  радостной
улыбкой на губах.
     Солнце зашло, и длинная багряная полоса  над  западной  частью  пролива
быстро угасала, сменяясь серыми сумерками. В вышине замерцали первые звезды,
но света еще хватало для того, чтобы эту картину можно было  рассмотреть  во
всех подробностях: невдалеке  за  кормой  плавно  поднимается  и  опускается
покачиваемая  зыбью  "Мари-Роз";  усеянная  трупами  широкая  белая   палуба
французского судна вся в разводах  крови;  группа  людей  на  корме  -  одни
пытаются выбраться на открытое пространство палубы, другие  отталкивают  их,
чтобы спуститься в лодку.
     А между ними и мачтой - две фигуры: вооруженный  сверкающий  человек  в
неуязвимой броне, подняв булаву, ждет  безмолвно  и  неподвижно,  Найджел  с
непокрытой головой и  счастливым  лицом  пригибается,  устремив  бесстрашные
глаза на врага, перебегает на быстрых ногах то туда,  то  сюда,  и  меч  его
вспыхивает,  как  солнечный  луч,  выискивая  хоть  какое-то   отверстие   в
металлической скорлупе.
     Француз понимал, что ему надо  только  оттеснить  своего  противника  в
угол, а уж там он с ним сразу разделается. Но у него ничего  не  получалось.
Человек без доспехов двигался гораздо легче и стремительнее. Два-три быстрых
шага вправо или влево - и  медная  махина  вновь  промахивалась.  Эйлуорд  и
Бэддинг бросились было на помощь Найджелу,  но  он  крикнул,  чтобы  они  не
вмешивались, столь гневно и властно, что у них опустились руки.
     Напрягая зрение, они угрюмо наблюдали за неравным  поединком.  Внезапно
им показалось, что Найджел погиб - отпрыгивая назад, он споткнулся о труп  и
упал  навзничь.  Но  молниеносно  выскользнул  из-под  опускающейся  булавы,
вскочил на ноги, и лезвие его меча  глубоко  впилось  в  шлем  врага.  Вновь
булава опустилась, и Найджел оказался недостаточно проворен. Она отбила  его
меч и задела левое плечо. Он пошатнулся, и опять железный шар взвился вверх,
чтобы покончить с ним.
     Во мгновение ока Найджел сообразил, что увернуться не успеет. Но  можно
поднырнуть под нее! Он бросил меч, прыгнул к французу и обхватил его поперек
живота. Противник передвинул булаву в руке, но сумел задеть  льняную  голову
только рукояткой, а в следующий миг под восхищенные вопли  зрителей  Найджел
могучим рывком оторвал врага от палубы и  под  оглушительный  лязг  доспехов
опрокинул на спину. Голова у него кружилась, в глазах  темнело,  но  он  уже
вытащил охотничий нож и вставил острие в щель забрала.
     - Сдавайся, благородный сэр! - сказал он.
     - Рыбакам и лучникам? Никогда. Я человек благородной крови и ношу герб.
Убей меня!
     - Я тоже благородной крови и ношу герб. Обещаю тебе пощаду.
     - В таком случае, благородный сэр, я сдаюсь тебе.
     Нож, звякнув, соскользнул  на  палубу.  Подбежавшие  моряки  и  лучники
увидели, что Найджел лежит лицом вниз почти без сознания. Они оттащили его в
сторону, двумя-тремя ловкими ударами разбили застежки  шлема  и  сняли  его.
Открылось веснушчатое лицо с острыми чертами и огненно-рыжие волосы. Найджел
с трудом приподнялся на локте.
     - Ты Рыжий Хорек? - спросил он.
     - Так меня называют враги, -  с  улыбкой  ответил  француз.  -  Я  рад,
любезный сэр, что сдался столь доблестному и благородному человеку.
     - Благодарю тебя, любезный сэр, - слабым голосом произнес Найджел. -  И
я рад, что померился силами  со  столь  достойным  противником,  и  навсегда
сохраню в памяти удовольствие, которое доставила мне наша  встреча.  Тут  он
положил  кровоточащую  голову  на  медную  грудь  врага  и  надолго  лишился
сознания.

                                  Глава XV
                      КАК РЫЖИЙ ХОРЕК ЯВИЛСЯ В КОСФОРД

     Старинный хронист в "Gestes du Sieur Nigel" {"Сказание о  деяниях  сэра
Найджела" (франц.).} скорбит, что вынужден часто прерывать свой рассказ, ибо
из тридцати одного года, отданного войне, его герой не менее семи  провел  в
постели, оправляясь либо от ран, либо от  одного  из  тех  недугов,  причина
которых - походные лишения и усталость. Вот и теперь в самом начале  боевого
пути, накануне славного предприятия именно эта судьба постигла Найджела.
     Распростертый на ложе под низким  потолком  почти  пустой  каморки  под
парапетом угловой башни замка Кале, выходящей во внутренний двор, он лежал в
полубреду, не в силах приподнять голову, когда  прямо  у  него  под  окошком
творились славные дела. С тремя ранами на теле, с головой,  пострадавшей  от
булавы Хорька, он находился между жизнью и смертью: истерзанное тело  тянуло
его во тьму, молодость и твердая воля не давали угаснуть искре жизни.
     Словно сквозь сон он осознавал, что где-то рядом бушует битва. После он
смутно  вспоминал  внезапные   растерянные   крики,   лязг   металла,   стук
захлопнувшихся створок больших ворот, рев множества голосов,  гулкие  удары,
точно пятьдесят дюжих кузнецов гремели молотами о наковальни. А потом  удары
мало-помалу  сменились   стонами,   пронзительными   призывами   к   святым,
размеренным многоголосым ропотом, тяжелой поступью обутых в железо ног.
     В какую-то минуту этой жестокой схватки он, преодолев слабость, видимо,
все-таки дотащился до узкого окошка, повис на железной решетке и поглядел во
двор на разыгравшийся  там  грозный  спектакль.  В  красном  свете  пылающих
факелов, укрепленных в амбразурах и на крыше, он увидел внизу дикое кружение
закованных в  латы  фигур,  отливающих  медью,  сверкающих  железом.  Словно
бредовое видение, вспоминались ему потом развевающиеся шарфы, повязанные  на
шлемы,  гребни,  украшенные  драгоценными  камнями,  пышные  плащи  и  щиты,
блещущие гербами, на которых по золотому  или  серебряному,  червленому  или
черному полю располагались  всевозможные  геральдические  фигуры  -  кресты,
пояса, стропила, перевязи и прочее. Точно букеты ярких цветов, они  взлетали
и опускались, двигались вперед и назад у подножья его башни,  то  теряясь  в
тени,  то   снова   вспыхивая   в   багровых   отблесках   факелов.   Пылала
кроваво-красная  башня  Чандоса,  и  он  различил  высокую   фигуру   своего
господина, исступленно рубившегося в первом ряду, как само воплощение войны.
Три черных стропила на золотом поле - это герб благородного  Мэнни.  А  этот
могучий боец, уж конечно, сам король Эдуард - ведь  только  его  щит  и  щит
ловкого юноши в черной броне рядом с ним  не  несли  никаких  геральдических
символов.
     - Мэнни! Мэнни! Святой Георгий за Англию! - раздался громовой клич, а в
ответ, заглушая грохот и лязг битвы, слышался  столь  же  гордый  призыв:  -
Шарньи, Шарньи! Святой Денис за Францию!
     Вот какие смутные видения еще жили в  памяти  Найджела,  когда  наконец
туман в его голове рассеялся и он впервые явно понял, что  лежит  на  низкой
кровати в угловой башне и пальцем не может  пошевелить  от  слабости.  Возле
него Эйлуорд раздирал грубыми пальцами стебли лаванды и  разбрасывал  их  по
полу и по постели. К стене в ногах кровати был прислонен длинный лук. На нем
висела железная каска.  А  их  владелец  в  одной  рубахе  обмахивал  своего
господина, отгоняя мух, и сыпал на него душистую траву. *
     - Клянусь рукоятью! - завопил он,  сверкая  всеми  зубами  в  радостной
улыбке. - Благодарение Пречистой и сонму святых, ты пришел в себя! Скончайся
ты, я бы не посмел вернуться в Тилфорд. Три недели пролежал ты тут,  лепеча,
как несмышленый младенец, но теперь по твоим глазам видно, что  ты  снова  в
себе!
     - Я и правда получил малую рану, - еле слышно произнес  Найджел,  -  но
стыд и горе мне, что я валяюсь тут, если для моих рук есть дело. Куда же ты,
лучник?
     - Оповестить доброго сэра Чандоса, что тебе полегчало.
     - Нет, останься пока со мной, Эйлуорд.  Я  как  будто  помню  все,  что
случилось. Какие-то  корабли,  верно?  И  я  встретился  с  очень  достойным
человеком, и мы обменялись ударами? И он мне сдался, так?
     - Да, благородный сэр.
     - А где он?