не уйдет, Ричард, - ответил Бомануар,  -  но,  клянусь
святым Кадоком, думается мне, что при взаимном согласии  мы  можем  ублажить
себя и не нарушить повеления наших королей.
     Рыцари и оруженосцы наклонились вперед, не спуская с  него  оживившихся
глаз. А он с щербатой улыбкой обвел  взглядом  и  морщинистого  сенешаля,  и
белокурого великана оруженосца, и юное свежее лицо Найджела, и суровые черты
Ноллеса, и ястребиные - Калверли. Все они  смотрели  на  него,  пылая  одним
желанием.
     - Вижу, что о согласии вашем спрашивать нечего, - продолжал бретонец. -
Да я иного и не ждал, не то сюда  не  приехал  бы.  Вспомните,  приказ  этот
касается войны, а не поединков, обменов ударом копья  или  других  рыцарских
забав. Король Эдуард доблестный рыцарь, как и король Иоанн*, и навряд ли они
хотят чинить помехи тем, кто хочет снискать больше чести или восславить свою
даму с оружием в руках.
     Вокруг стола прокатился одобрительный ропот:
     - Коли вы выступите против гарнизона Жослена  как  гарнизон  Плоэрмеля,
перемирие будет нарушено, и мы ответим головой. Но  если  завяжется  простая
ссора между мной, например, и вон  тем  юным  оруженосцем,  по  чьим  глазам
видно, как он жаждет чести, а затем и другие решат принять в ней участие, то
это уже не война, но собственное наше дело, и королям вмешиваться в него  не
подобает.
     - Твоя речь и мудра и справедлива, Робер, - сказал Бамбро.
     Бомануар наклонился к Найджелу, держа в руке полный кубок.
     - Как ты зовешься, оруженосец? - спросил он.
     - Мое имя Найджел Лоринг.
     - Вижу, ты молод и нетерпелив, а потому я избрал тебя, ибо в твои  годы
я ничего лучшего не пожелал бы.
     - Благодарю тебя, благородный  сэр,  -  ответил  Найджел.  -  Для  меня
великая честь, что столь прославленный рыцарь, как ты, снизошел избрать меня
для такого дела.
     - Однако нам нужен повод для ссоры, Найджел. Так  вот,  я  пью  за  дам
Бретани, самых прекрасных и  добродетельных  дам  во  всей  вселенной!  Даже
последняя из них несравненно превосходит первых английских красавиц. Что  ты
скажешь на это, юноша?
     Найджел окунул палец в свой кубок и, перегнувшись через стол, -  прижал
его к руке Бомануара, оставив на ней влажный след.
     - Вот мой ответ тебе в лицо, - сказал он.
     Бомануар смахнул красную каплю с руки и одобрительно улыбнулся.
     - Сделать превосходнее не мог бы никто, - сказал он. - К  чему  портить
мой, бархатлый дублет? А ведь любой горячий юнец без царя в голове так бы  и
сделал! Сдается мне, оруженосец, ты далеко пойдешь! Ну  а  кто-нибудь  хочет
поддержать его в этой ссоре?
     В ответ раздались грозные  возгласы.  Бомануар  обвел  глазами  стол  и
покачал головой.
     - Увы! - сказал он. - Вас здесь лишь  двадцать,  а  в  Жослене  у  меня
тридцать человек хотят показать себя, и,  когда  я  вернусь,  десятерых  мне
придется оскорбить отказом. Молю тебя, Ричард, коли  уж  мы  приехали  сюда,
дабы устроить это дело, то и ты придумай что-нибудь. Неужто  ты  не  отыщешь
еще десятерых бойцов?
     - Благородной крови - нет.
     - Пустяки, лишь бы они умели драться.
     - Не сомневайся. В замке полно лучников и жандармов, которые рады будут
выехать с нами в поле.
     - Так отбери десятерых, - сказал Бомануар.
     Но тут в первый раз приоткрыл  узкие  губы  его  смахивающий  на  волка
оруженосец.
     - Господин мой, на лучников же ты не согласишься? - сказал он.
     - Я никого не страшусь.
     - Мой благородный господин, вспомни, - ведь мы сойдемся  лицом  к  лицу
помериться силой оружия. А ты видел английских лучников и знаешь, как быстро
и сильно бьют их стрелы. Подумай, коли против нас выставят  десяток  их,  то
половина наших бойцов поляжет прежде, чем меч скрестится с мечом.
     -  Клянусь  святым  Кадоком,  Гийом,  ты  верно  говоришь!  -  вскричал
бретонец. - Коли бой этот должен остаться в памяти  людской,  вы  не  берите
лучников, а мы не возьмем арбалетчиков. Пусть будет  железо  о  железо.  Что
скажешь?
     - Мы отберем десять жандармов, Робер, чтобы нас было тридцать,  как  ты
желаешь. Значит, мы согласны, что драться будем не во имя Англии и  Франции,
но потому, что ты, повздорил со сквайром Лорингом из-за дам. А теперь, какое
время ты выбираешь?
     - Немедля.
     - Ты прав! Не то может прискакать еще  гонец  с  запретом  и  на  такие
ссоры. Мы будем готовы завтра на восходе солнца.
     - Нет, день  спустя!  -  вмешался  бретонский  оруженосец.  -  Вспомни,
господин мой, что три копья из Раденака не успеют прибыть раньше.
     - Они не из нашего гарнизона, и места для них нет.
     - Но, господин мой, из всех бретонских копий...
     - Нет, Гийом, я и на час  промедления  не  соглашусь.  Так  встречаемся
завтра, Ричард.
     - А где?
     - По дороге сюда я заметил превосходное место. Если вы переедете  через
реку и направитесь к Жослену по  тропе  через  поля,  то  на  половине  пути
увидите старый дуб у края прекрасного ровного  луга.  Там  мы  и  встретимся
завтра в Полдень.
     - Согласен, - сказал Бамбро. - Но прошу тебя, Робер, не  вставай  пока!
Ночь еще молода, а сейчас подадут вино со специями.  Побудь  с  нами,  прошу
тебя! Коли ты хочешь послушать новые английские песни,  то  эти  благородные
господа, конечно, споют их тебе. Для некоторых из нас ночь сия, быть  может,
последняя, так надо бы провести ее как следует.
     Но доблестный Робер покачал головой.
     Поистине для многих ночь сия  может  стать  последней,  и  потому  моим
товарищам  следует  поскорее  узнать  о  нашем  уговоре.  Мне  не  нужен  ни
священник, ни монах, ибо я никогда не поверю, будто  того,  кто  всегда  вел
себя, как подобает рыцарю, может, за могилой поджидает кара Господня,  но  у
других - другие мысли, и им  потребно  время  для  молитв  и  исповеди.  Так
прощайте, благородные господа, а последний кубок я пью за счастливую встречу
у старого дуба.

                                Глава XXIII
        КАК ТРИДЦАТЬ ЖОСЛЕНЦЕВ ВСТРЕТИЛИСЬ С ТРИДЦАТЬЮ ПЛОЭРМЕЛЬЦАМИ

     Всю ночь в замке Плоэрмель стоял  шум  военных  приготовлений:  кузнецы
ковали, подпиливали и скрепляли, подновляя доспехи бойцов. В конюшнях конюхи
ощупывали и чистили могучих боевых коней, а в часовне рыцари и оруженосцы на
коленях перед стареньким отцом Бенедиктом очищали души исповедью.
     Тем временем во дворе собрались  жандармы,  и  добровольцев  придирчиво
отвергали, пока не были отобраны лучшие из лучших. Среди них оказался Черный
Саймон, чье угрюмое лицо, против обыкновения, сияло радостью. Далее в  число
избранных попали юный Никлас Дагсуорт, племянник прославленного сэра Томаса,
немец Вальтер и Юлбите, гигант крестьянин, чье могучее  телосложение  сулило
надежды, которые вялый дух не оправдал, а также Джон  Олкок,  Робин  Эйди  и
Рауль Провост. Они и еще трое довели число плоэрмельцев до искомых  тридцати
бойцов. Как ворчали и какими проклятиями сыпали лучники, узнав,  что  никого
из них не возьмут! Но и луки и  арбалеты  были  воспрещены  обеим  сторонам.
Бесспорно, многие из них прекрасно владели и боевым топором и мечом,  однако
носить тяжелые доспехи они не привыкли, а в рукопашной схватке,  которая  им
предстояла, человек без надежной брони был обречен.
     В два часа после третьей молитвы, или за час до  полудня,  в  четвертую
среду Великого поста года от Рождества Христова одна тысяча триста пятьдесят
первого воины Плоэрмеля выехали из ворот замка и направились к  мосту  через
Дюк во главе с Бамбро и его оруженосцем Крокаром, который на могучем  гнедом
коне высоко вздымал знамя Плоэрмеля - на горностаевом поле  вздыбленный  лев
на задних лапах, держащий лазурный флаг. Во втором ряду ехали Роберт Ноллес,
Найджел Лоринг и жандарм, в чьих  руках  было  копье  с  рыцарским  значком,
изображавшим черного ворона. Далее следовали сэр Томас  Перси,  над  головой
которого колыхался его лазурный лев, и сэр Хью Калверли с  серебряной  совой
на знамени, а позади них - дюжий Белфорд, с  чьего  седла  свисала  железная
палица весом в шестьдесят фунтов, и сэр Томас Уолтон, рыцарь из  Суррея.  За
ними двигались четверо отважных англо-бретонцев - Перро де Комлен, ле Гайяр,
д'Аспремон  и  д'Арден,  сражавшиеся  против  своих  земляков,  потому   что
поддерживали графиню Монфорскую, чей серебряный крест на лазурном поле вился
по ветру впереди них. Замыкали кавалькаду пятеро  наемников  из  Германии  и
Эно, высокий Юлбите  и  английские  жандармы.  В  целом  среди  этих  бойцов
двадцать по рождению были англичанами, четверо бретонцами и шестеро немцами.
     Вот так, сверкая оружием, вздымая гордые знамена,  ехали  на  гарцующих
коНях к старому дубу плоэрмельские бойцы. За ними поспешали сотни лучников и
жандармов, у которых предусмотрительно было отобрано оружие, чтобы рыцарская
встреча не превратилась во  всеобщую  свалку.  Их  сопровождали  горожане  и
горожанки, а также торговцы вином и провизией, оружейники, конюхи, герольды,
лекари, чтобы перевязывать  раненых,  и  священники,  чтобы  исповедовать  и
причащать умирающих. Все они валом валили по тропе и рядом с ней  -  повсюду
можно было видеть всадников и пеших, благородных и простолюдинов,  мужчин  и
женщин, которые направлялись к месту встречи.
     Путь оказался недлинным: едва они миновали несколько полей, как увидели
кряжистый  дуб,  раскинувший  безлистые  корявые  ветви  над  краем  ровного
зеленого   луга.   Ветви   эти   были   буквально   облеплены   крестьянами,
предвкушавшими редкое зрелище, а вокруг толпились менее  удачливые  зрители,
галдевшие,  как  грачи  на  вечерней  заре.  При  приближении  англичан  они
разразились негодующими воплями, потому что Бамбро  заслужил  в  этих  краях
всеобщую ненависть - собирая деньги для поддержки монфорцев,  он  накладывал
контрибуцию на все приходы и жестоко расправлялся с  теми,  кто  отказывался
платить: Все, чему научили Бамбро пограничные войны с шотландцами,  находило
применение и в Бретани. Бойцы не снизошли до того, чтобы  заметить  насмешки
черни, однако лучники свернули к дубу и кулаками принудили толпу к молчанию.
     Бретонские бойцы еще не прибыли, а потому англичане привязали  коней  с
одной стороны луга и собрались вокруг своего вождя. У всех висели  на  груди
щиты, а копья были обрублены до  пяти  футов  -  короткое  древко  позволяло
пользоваться копьем и в пешем бою. Кроме того, на поясе  каждого  висел  меч
или боевой топор. С ног до головы все были закованы  в  броню,  и  гербы  на
шлемах и плащах помогали отличать своих от врагов в разгаре боя. Но пока они
держали забрала открытыми и весело переговаривались друг с другом.
     -  Клянусь  святым  Дунстаном!  -  вскричал  Перси,  хлопая   железными
рукавицами и притоптывая обутыми в железо ногами. - Пора бы  и  за  дело,  у
меня кровь в жилах замерзла!
     - Ну, ты еще успеешь порядком согреться, помяни мое  слово,  -  ответил
Калверли.
     - Или остынуть навеки! Коли я вернусь с этого луга живым, в  олнуикской
часовне будет звонить колокол и гореть  большая  свеча.  Но  так  или  эдак,
благородные господа, а сеча обещает быть изрядной и сулит нам  много  чести.
Уж конечно, те из нас, кто выйдет из нее живым, покроют себя славой.
     - Правда твоя, Томас, - ответил Ноллес, подтягивая подпругу. - Сам я не
нахожу радости в таких встречах, пока идет война, ибо негоже человеку думать
о своей выгоде и славе, а не о деле короля  и  благе  войска.  Но  во  время
перемирия нет способа провести день с большей пользой. Почему  ты  приумолк,
Найджел?
     - Благородный господин, я все время смотрел в сторону Жослена. Он  ведь
лежит за тем лесом? И все еще не вижу ни славного  рыцаря,  ни  его  бойцов.
Какая будет жалость, если что-нибудь им помешает!
     Хью Калверли его слова рассмешили.
     - Будь спокоен, юноша, - сказал он. - Робер де Бомануар  одержим  таким
воинственным духом, что он и один будет готов вызвать всех нас. Да  если  бы
он лежал сейчас на смертном одре, то, ручаюсь,  приказал  бы  принести  себя
сюда, дабы отдать душу Богу на зеленом лугу!
     Ты верно говоришь, Хью, - вмешался Бамбро. - Я знаю  и  его  самого,  и
тех, кто  с  ним.  Более  отважных  и  искусных  воинов  не  найти  во  всем
христианском мире.
     Ручалось, чтобы ни готовил нам сей день, славой он нас  не  обойдет.  В
ушах у меня отдается стих, который я  услышал  от  жены  уэльского  лучника,
когда после взятия Бержерака позолотил ей ручку браслетом. Она  принадлежала
к древнему роду, ведущему свое  происхождение  прямо  от  Мерлина,  и  зрела
грядущее. А сказала она мне так:

                          Между дубом и рекой
                          Вижу долгий бой честной,
                          Славу он несет с собой.

     Сдается мне, что вон там дуб, а там река. Уж конечно,  это  доброе  для
нас предзнаменование.
     Его великан оруженосец нетерпеливо переминался с ноги на  ногу,  слушая
речь своего господина. Хотя ранг его был невысок, никто из присутствующих не
мог потягаться с ним военным опытом или репутацией. Затем он не выдержал.
     - Лучше бы обсудить, как нам построиться, да  обдумать  план  боя,  чем
болтать о стишках Мерлина и всяких бабьих сказках, - перебил он. - Не на них
надо полагаться, а на наши сильные руки и доброе оружие. И ответь  мне,  сэр
Ричард, какая будет твоя воля, если ты падешь в бою?
     Бамбро обернулся к остальным.
     - Коли  случится  так,  благородные  господа,  я  желаю,  чтобы  дальше
командовал мой оруженосец Крокар.
     Наступило молчание, рыцари сердито переглянулись.  Первым  его  нарушил
Ноллес:
     - Я исполню твое  желание,  Ричард,  хотя  нам,  рыцарям,  и  невместно
подчиняться оруженосцу. Но сейчас не время для  раздоров  между  нами,  а  я
слышал, что Крокар достойный  и  доблестный  воин.  И  потому  клянусь  тебе
спасением души, что подчинюсь ему, если ты падешь.
     - И я, Ричард, - промолвил Калверли.
     - И я! - воскликнул Белфорд. - Но чу! Слышите трубы? А вон за деревьями
мелькают значки.
     Все обернулись и, опираясь на  укороченные  копья,  начали  следить  за
приближением жосленцев, чей отряд показался на опушке  леса.  Впереди  ехали
трое герольдов в табарах с горностаями Бретани и дули  в  серебряные  трубы.
Позади них высокий всадник на белом  коне  держал  знамя  Жослена  -  девять
золотых  кружков  на  червленом  поле.  Далее  появились  попарно  бойцы   -
пятнадцать рыцарей и пятнадцать оруженосцев, каждый  со  своим  значком.  За
ними следовал на носилках престарелый епископ Ренна, держа в руках  виатикум
и елей, дабы не оставить умирающих без утешения и  забот  церкви.  Процессию
завершали толпы жителей Жослена, Гегона  и  Эллеона  обоего  пола,  а  также
гарнизон замка (как и английский  -  без  оружия).  Голова  длинной  колонны
выехала на луг, когда хвост ее еще терялся в лесу. Бойцы  воткнули  в  землю
свое знамя и привязали коней  напротив  англичан,  а  зрители  окружили  луг
плотной стеной.
     Англичане внимательно всматривались  в  гербы  своих  противников,  ибо
бьющиеся по ветру значки и  яркие  плащи  говорили  языком,  понятным  всем.
Впереди  было  лазурное  знамя  Бомануара  с   серебряными   пересекающимися
полосами. Маленький паж держал другое поменьше с его  девизом:  "J'aime  qui
m'aime" {Люблю того, кто любит меня (франц.).}.
     - А чей это щит  за  ним?  -  спросил  Ноллес.  -  Серебряный  с  алыми
полукружьями?
     - Его оруженосца Гийома Монтобона, - ответил Калверли. - А вон  золотой
лев Рошфора и серебряный крест Дюбуа Сильного. Трудно  пожелать  противников
лучше. Взгляни, вон лазурные кольца молодого Титиньяка, который сразил моего
оруженосца Хьюберта в прошлый  день  Петра  в  веригах.  С  помощью  святого
Георгия я отомщу за него еще до вечера!
     - Клянусь тремя германскими императорами! - проворчал Крокар.  -  Нынче
нужно будет хорошо рубиться! Никогда еще я не видел, чтобы  столько  могучих
бойцов собрались вместе. Вон там Ив  Шеруэль,  которого  прозвали  Железным.
Каро де Бодега, с кем я не раз  скрещивал  меч.  Это  его  три  горностаевых
кольца на червленом поле. И левша Ален де Каране. Не забывайте,  он  наносит
удар по боку, не прикрытому щитом.
     - А кто этот коротышка? - спросил Найджел. - С серебряно-черным  щитом?
Клянусь святым Павлом, видно, сильный боец, с  которым  завидно  схватиться!
Ведь в плечах он поперек себя шире.
     - Это сеньор Робер Рагенель,  -  ответил  Калверли;  который  за  годы,
проведенные в Бретани, успел хорошо узнать большинство тамошних  рыцарей.  -
Говорят, он может взвалить себе на спину лошадь. И  берегись  прямого  удара
его булавы - от него  не  спасут  никакие  доспехи.  Но  вот  и  сам  добрый
Бомануар. Пора и начинать.
     Бретонский вождь построил своих бойцов в шеренгу напротив  англичан  и,
перейдя луг, пожал руку Бамбро.
     - Клянусь святым Кадоком, приятная встреча, Ричард! - сказал  он.  -  И
способ не нарушить перемирие нам удалось отыскать превосходный.
     - Да, Робер, - ответил Бамбро. - И мы весьма тебе  признательны.  Вижу,
ты не пожалел трудов, дабы собрать против нас  достойнейшее  общество.  Если
все они нынче падут, найдется  ли  в  Бретани  хоть  один  благородный  дом,
который не посетит скорбь?
     - Увы, из самых знатных тут  нет  никого,  -  ответил  Бомануар.  -  Ни
единого Блуа, Леона, Рогана или Конана. Однако все мы люди благородной крови
и готовы вступить в бой для угождения нашим дамам  и  из  любви  к  высокому
рыцарскому сословию. А теперь,  любезный  Ричард,  какова  будет  твоя  воля
касательно нашей встречи?
     - Будем продолжать, пока сможем держаться, ибо редко  сходятся  столько
отважных бойцов, и следует, чтобы каждый мог помериться силами не  с  одним,
но с многими.
     - Ричард, слова твои верны  и  мудры.  Будь  по-твоему.  Когда  герольд
подаст знак, пусть каждый  бьется,  с  кем  и  как  ему  по  вкусу.  А  коли
кто-нибудь посмеет ворваться на луг, он будет повешен на том дубу!
     С поклоном он опустил забрало  и  вернулся  к  своим  бойцам,  которые,
сверкая всеми  цветами  радуги,  благочестиво  опустились  на  колени,  дабы
принять благословение старого епископа.
     Герольды объехали луг, остерегая зрителей, а затем встали  по  сторонам
двух длинных шеренг, выстроившихся на расстоянии пятидесяти  шагов  друг  от
друга. Все забрала были опущены, каждый был закован с головы до ног в  броню
- у некоторых отливающую медью, но у большинства сверкающую  железом.  Видны
были только их глаза, горящие в темных прорезях забрала. Несколько мгновений
они простояли так, слегка пригнувшись, готовые к бою.
     Затем с громким  криком  "Allez!"  {Вперед!  (франц.).}  герольд  резко
опустил поднятую руку, и обе шеренги двинулись  вперед  со  всей  быстротой,
какую допускало тяжелое вооружение, и сошлись на середине  луга  под  резкий
лязг металла.  Словно  шестьдесят  кузнецов  разом  ударили  по  шестидесяти
наковальням. Тут, подбодряя своих, завопили зрители,  и  в  их  разноголосом
хоре потонул даже шум схватки.
     Противникам так не терпелось поскорее сойтись, что в первые же  секунды
всякое подобие порядка нарушилось - возник  бешеный  гремящий  водоворот,  в
котором каждого бойца швыряло то туда, то сюда. Не успев  скрестить  меча  с
одним, он уже оказывался перед другим, наносил и получал  удары  и  в  общей
толчее думал только о том, как поразить копьем или сокрушить боевым  топором
любого, кто возникал в поле его зрения, ограниченного забралом.
     Увы, судьба была сурова к бедному  Найджелу  и  его  мечтам  о  славном
подвиге! Но жребий его был жребием храбреца, ибо пал он первым.  Исполненный
сладких надежд, он постарался занять место в шеренге  напротив  Бомануара  и
ринулся прямо на вождя бретонцев, памятуя,  что  по  уговору  причиной  этой
встречи была ссора между ними. Но не успел до него добраться, как столкнулся
с собственными товарищами и, будучи легче весом, был отброшен на левшу Ален