л некоторое число львов, если уж я хоть что-то смогу сказать  после
столь славной встречи.
     - Нет, Найджел, настоящий охотник сообщит, что видел львиный  прайд,  и
тем докажет, насколько хорошо ему ведом язык охоты. Ну, а если это кабаны, а
не львы?
     - Сингуляр кабанов.
     - А если собрались одни свиньи?
     - Стадо свиней, как же еще?
     - Э, нет, малый! Огорчительно видеть, как мало ты  знаешь.  Твои  руки,
Найджел, всегда были сильней твоей головы. Ни один человек благородной крови
не скажет "стадо свиней". Это мужицкий язык.  Коли  ты  свиней  пасешь,  вот
тогда это стадо. Но коли ты на них охотишься, то скажешь... Что  он  скажет,
Эдит?
     - Не знаю, батюшка, - рассеянно ответила  красавица,  сжимая  в  правой
руке смятую записку, которую принес ей слуга, и устремив взгляд синих глаз в
густые тени под потолком.
     - Но ты-то скажешь нам, Мери?
     - Милый батюшка, наверное, сказать надо саундер свиней.
     - Вот ученица, которая никогда меня не  осрамит!  -  воскликнул  старый
рыцарь с торжествующим смехом. - Пойдет ли речь о рыцарских законах,  или  о
гербах, или о лесной науке, или о чем угодно, я  всегда  могу  справиться  у
Мери. Она многих мужчин заставит покраснеть.
     - И меня в их числе, - заметил Найджел.
     - Нет,  малый,  по  сравнению  с  многими  и  многими  ты  сам  Соломон
премудрый*. Вот послушай! Не далее как на той неделе пустоголовый  молокосос
лорд Брокс сказал, что видел в лесу стаю фазанов! Да одна такая промашка при
дворе погубит молодого сквайра. А ты бы как сказал, Найджел?
     - Выводок фазанов, как же еще, благородный, сэр?
     - Верно, Найджел,  выводок  фазанов,  так  же  как  косяк  гусей,  клин
журавлей, стая уток, метелка бекасов. Но стая фазанов! Это еще что! Я усадил
его, Найджел, на то самое место, где сейчас сидишь ты, и дважды увидел дно в
кувшине с рейнским вином, прежде чем позволил ему встать. Но  толку,  боюсь,
было мало, так как он все время телячьми глазами  смотрел  на  Эдит,  вместо
того чтобы слушать ее отца. Но где девочка?
     - Куда-то вышла, батюшка.
     - Она всегда куда-то уходит,  едва  ей  представится  случай  научиться
чему-то полезному. Но скоро подадут ужин, и, прошу тебя, Найджел, помоги мне
справиться с кабаньим окороком, вчера только из леса,  и  с  оленьим  боком,
присланным мне с королевской охоты. Старший лесничий и  его  подручные  меня
еще не забыли, и кладовая моя всегда полна.  Мери,  протруби-ка  в  рог  три
раза, чтобы слуги накрывали на стол. Уже смеркается, а пояс  у  меня  что-то
ослабел, значит, пора и подкрепиться.

                                 Глава XII
                КАК НАЙДЖЕЛ СРАЗИЛСЯ С ШАЛФОРДСКИМ ГОРБУНОМ

     В дни, о которых ты читаешь здесь, в  Англии  все  сословия,  исключая,
быть может, лишь последних бедняков, объедались  мясом  и  обпивались  пивом
больше, чем во все последующие времена.  Страну  покрывали  густые  леса,  в
одной  Англии  их  насчитывалось  семьдесят,   и   некоторые   тянулись   на
полграфства.  Олени  и  другая  крупная  охотничья  дичь  в  них   тщательно
охранялись, но зайцы, кролики, всякие птицы кишмя кишели в чащах и часто по-
падали в крестьянские горшки. Эль был очень дешев, а еще дешевле был сыченый
мед, который любой человек мог  изготовить  сам,  отыскав  в  лесу  дупло  с
гнездом диких пчел. Не говоря уж о всяческих даровых напитках из  трав,  чае
из пижмы, чае из просвирника и  еще  всяких,  рецепты  изготовления  которых
давно утрачены.
     Столы более богатых отличались неприхотливым обилием -  разделенные  на
огромные куски туши,  гигантские  пироги,  дичь,  попавшая  в  силки,  дичь,
добытая на охоте, и кувшины с элем  и  грубыми  французскими  или  рейнскими
винами, чтобы все это запивать. Но  самые  богатые  предпочитали  изысканные
яства, и приготовление их превратилось в настоящую науку, причем не  меньшая
важность  придавалась  умению  их  украсить  -  они   раззолачивались,   они
серебрились, они раскрашивались и окружались пламенем. Начиная от  кабана  и
павлина до таких непривычных нам деликатесов, как мясо дельфина или  жареные
ежи, каждое блюдо подавалось  по-особому,  со  своим  особым  соусом,  очень
сложным и очень своеобразного  вкуса.  На  такие  соусы  шли  финики,  изюм,
гвоздика, уксус, сахар и мед, корица, толченый  имбирь,  сандаловое  дерево,
шафран, мелко нарубленная свинина и сосновая хвоя.
     В обычае нормандцев было есть умеренно, но иметь  большой  выбор  самых
лучших и разнообразных кушаний. Они и изобрели гурманскую кухню, не  имевшую
ничего  общего  с  грубой  тевтонской  простотой,  нередко  сочетавшейся   с
обжорством.
     Сэр Джон Баттесторн принадлежал к старой школе, и его огромный  дубовый
стол ломился под тяжестью внушительных пирогов,  гигантских  кусков  мяса  и
вместительных  кувшинов.  Челядь  сидела  за  нижним  столом,  члены   семьи
располагались за верхним на возвышении, где  всегда  оставлялись  места  для
случайных гостей, которые заворачивали в Косфорд с большой проезжей  дороги.
На этот раз к ужину явился старый  священник,  направлявшийся  из  аббатства
Чертей в монастырь святого Иоанна в Мидхерсте.  Он  часто  путешествовал  по
этой дороге и непременно подкреплял силы под радушным кровом Косфорда.
     - Добро пожаловать, отец  Афанасий!  -  воскликнул  толстый  рыцарь.  -
Садись-ка по правую мою руку  и  расскажи,  что  новенького.  Ведь,  что  ни
случись, первыми об этом узнают попы.
     Священник, добрый, тихий старик, взглянул на пустое место по левую руку
хозяина дома.
     - А где леди Эдит? - спросил он.
     - Да-да, куда она запропастилась? -  раздраженно  крикнул  ее  отец.  -
Мери, ну-ка прикажи протрубить в рог еще  раз,  пусть  знает,  что  ужин  на
столе. Маленькой совушке время быть в гнезде!
     В кротких глазах священника вспыхнула тревога, и он подергал рыцаря  за
рукав.
     - Я видел леди Эдит совсем недавно, - сказал он. - Но, боюсь, рога  она
не услышит, потому что теперь она уже, наверное, в Милфорде.
     - В Милфорде? Зачем бы ей там быть?
     - Прошу тебя, добрый сэр Джон,  умерь  свой  голос!  Дело  это  не  для
посторонних ушей, ибо касается девичьей чести.
     - Ее чести? - Красное лицо сэра Джона стало еще краснее, и он уставился
на опечаленное лицо священника. -  Ты  сказал,  чести!  Чести  моей  дочери?
Объясни, не то больше ноги твоей в Косфорде не будет!
     - Уповаю, что мои слова ничем дурным не обернутся, но я должен  сказать
о том, что видел, иначе я окажусь плохим  другом  и  недостойным  служителем
Божьим.
     - Так говори же, говори! Что ты видел?
     - Ты знаешь низенького горбуна, которого зовут Поль де ла Фосс?
     - И очень хорошо. Он благородного рода и носит герб, приходясь  младшим
братом сэру Юстесу де ла Фоссу, владельцу Шалфорда. Одно время я даже думал,
что придется мне называть его сыном, потому что он не отходил от моих дочек,
но, видно, кривая спина ему помешала.
     - Увы, сэр Джон! Душа у него куда более кривая. Он  погубитель  женщин,
ибо дьявол одарил его таким языком и таким взглядом, что он зачаровывает  их
подобно василиску*. Они чают сочетаться с ним  браком,  а  он  о  том  и  не
помышляет. И  я  могу  насчитать  более  десятка  погубленных  им.  Он  этим
бахвалится повсюду.
     - Пусть так, но что за дело до этого мне и моим?
     -  Когда  я,  сэр  Джон,  ехал  на  своем  муле  по  дороге  сюда,  мне
повстречался этот человек, гнавший коня в сторону своего дома. Рядом  с  ним
скакала женщина, и, хотя лицо ее скрывал капюшон, я услышал ее  смех,  когда
она поравнялась со мной. Смех, который я слышал раньше под этой крышей, смех
леди Эдит.
     Нож выпал из пальцев рыцаря. Мери и Найджел не  пропустили  ни  единого
слова,  но  грубый  хохот  и   громкие   голоса   сидевших   внизу   служили
ручательством, что там никто ничего услышать не мог.
     - Успокойся, милый батюшка, - сказала  Мери.  -  Добрый  отец  Афанасий
обознался, и Эдит сейчас придет. Последние дни она часто о нем  говорила,  и
всегда с презрением.
     - Это правда, сэр, - поспешно добавил Найджел. - Нынче  вечером,  когда
мы ехали с ней по Терслейской пустоши, леди Эдит сказала мне, что  ненавидит
его и была бы рада, если бы его отхлестали за его дурные дела.
     Но умудренный годами священник грустно покачал серебряной головой.
     - Когда  девица  говорит  так,  это  всегда  опасно.  Жаркая  ненависть
сестра-близнец жаркой страсти. Зачем бы стала  она  так  говорить,  если  бы
между ними ничего не было?
     - Но что толкнуло ее перемениться за три коротких часа? Она  все  время
сидела с нами в этой зале. Клянусь святым Павлом, я этому поверить не могу.
     Лицо Мери омрачилось.
     - Пока ты,  милый  батюшка,  учил  нас,  что  и  как  следует  называть
охотнику, ей, я теперь вспомнила, Ханнекин, конюх, принес какую-то  записку.
Она прочла ее и вскоре вышла.
     Сэр Джон вскочил, но тут же со стоном опустился в кресло.
     - Лучше бы мне умереть, - вскричал он,  -  чем  дожить  до  дня,  когда
бесчестье грозит покрыть мой дом, а проклятая нога не дает  мне  ни  узнать,
правда ли это, ни отомстить! Будь здесь  мой  сын  Оливер!  Пошлите  позвать
этого конюха, я его расспрошу.
     - Дозволь мне, досточтимый рыцарь, - сказал Найджел, -  на  этот  вечер
заменить тебе сына, чтобы я обрел право  повести  дело  так,  как  покажется
лучше. Клянусь честью, я сделаю все, что в человеческих силах.
     - Найджел, благодарю тебя. Во всем христианском мире нет человека,  чью
помощь я принял бы охотнее.
     - Но прежде, благородный сэр, я хотел бы узнать твою волю. У этого Поля
де ла Фосса, как я слышал, есть хорошее имение и он принадлежит  к  хорошему
роду. Если случилось то, чего мы опасаемся, причин, почему он не годился  бы
в мужья твоей дочери, нет?
     - Нет. Лучшего мужа ей не найти.
     - Хорошо. Сначала я допрошу конюха Ханнекина, только так,  чтобы  никто
не заметил. Болтливым слугам знать про это ни к чему. Если,  леди  Мери,  ты
укажешь на него, я позову его оседлать моего коня и расспрошу обо всем.
     Найджел отсутствовал довольно  долго,  а  когда  вернулся,  сидящие  за
высоким столом не увидели в его хмуром лице ничего утешительного.
     - Я запер его на сеновале,  чтобы  он  не  распускал  языка,  -  сказал
молодой сквайр. - По моим вопросам он, наверное, догадался, куда ветер дует.
Записку и правда прислал де ла Фосс, и он привел с собой запасную лошадь.
     Старый рыцарь застонал и спрятал лицо в ладонях.
     - Нет, батюшка! - шепнула Мери. -  Они  смотрят  на  тебя.  Ради  чести
нашего дома не подадим и вида.  -  Затем  звонким  голосом,  так,  чтобы  ее
услышали за нижним столом, она сказала:  -  Найджел,  если  ты  едешь  в  ту
сторону, я поеду с тобой, чтобы  моей  сестре  не  пришлось  возвращаться  в
одиночестве.
     - Так поедем, Мери, - ответил Найджел, вставая, но вполголоса  добавил:
- Однако ехать нам вдвоем не подобает, а если мы возьмем с собой слугу,  все
станет известно. Прошу тебя, останься дома и положись на меня.
     - Нет, Найджел, ей может  понадобиться  женская  помощь,  и  кто  лучше
родной сестры поможет ей? Я возьму с собой мою прислужницу.
     - С вами поеду я, если только ваше нетерпение смирится  с  неторопливой
рысью моего мула, - вмешался старый священник.
     - Но, отче, это же не твоя дорога.
     - У истинного служителя Божьего есть только одна дорога: та, что  ведет
к благу других. Дети мои, мы поедем вместе.
     Вот так толстый сэр Джон Баттесторн, дряхлеющий Рыцарь Дупплин, остался
один за своим верхним столом и делал вид, будто ест, делал вид, будто  пьет,
ерзал в своем кресле и изо всех сил старался выглядеть безмятежным,  хотя  и
тело и душу его снедал лихорадочный жар,  а  его  челядинцы  и  служанки  за
нижним столом смеялись, перешучивались, стучали чашами и  опустошали  блюда,
даже не  подозревая  о  черной  тени,  окутавшей  их  хозяина,  сидящего  на
возвышении в полном одиночестве.
     Тем временем, леди Мери на белой кобыле - той  самой,  на  которой  под
вечер скакала ее сестра, Найджел на боевом коне и священник на муле ехали по
немощеной дороге, которая вела в Лондон. По обеим сторонам тянулись  вереска
и болота, откуда доносились заунывные крики ночных птиц. По небу в  разрывах
бегущих туч плыл месяц.
     Девушка молчала, поглощенная мыслями  о  том,  что  им  предстояло,  об
опасностях и позоре. Найджел вполголоса  переговаривался  со  священником  и
узнал от него еще многое о дурной славе человека, к которому они ехали.  Его
дом в Шалфорде был приютом порока.  Та,  что  входила  туда,  покидала  его,
навеки покрытая стыдом. По странной прихоти судьбы, не такой уж редкой, хотя
и необъяснимой, человек этот, как ни черна была его  душа  и  ни  искалечено
тело, обладал непонятным очарованием, какой-то властью,  подчинявшей  женщин
его воле. Вновь и вновь он губил их, вновь и вновь ловкий язык и  хитрый  ум
избавляли его от расплаты за черные дела. Семья  его  принадлежала  к  числу
самых знатных в графстве, его родичи были в  большой  милости  у  короля,  и
соседи опасались вступать с ним в открытую вражду. Вот таков был  злобный  и
ненасытный злодей, который, как гнусный крылатый хищник, схватил  и  унес  в
свое мерзкое гнездо золотую красавицу Косфорда. Найджел слушал молча, но  он
поднес к плотно сжатым  губам  крестообразную  рукоятку  своего  охотничьего
кинжала и трижды ее поцеловал.
     Вереска остались позади,  они  проехали  деревушку  Милфорд  и  городок
Годалминг, а оттуда свернули на юг, и дорога вывела их через болота  Пиз  на
шалфордские луга. Впереди на темном склоне холма мерцали красноватые пятна -
освещенные окна дома, куда они направлялись. Окутанная тьмой  дубовая  аллея
вывела их озаренную месяцем лужайку перед дверью.
     Из мрака дверной арки им навстречу выскочили двое дюжих бородатых  слуг
с дубинами и злобно спросили, кто они такие и чего им здесь надо. Леди  Мери
уже спрыгнула с лошади и пошла к двери, но они грубо преградили ей  путь,  а
один воскликнул, хрипло расхохотавшись:
     - Куда? Куда? Нашему хозяину нынче больше не требуется!  Назад,  назад,
красотка, кто бы ты ни  была.  Дверь  заперта,  и  наш  господин  гостей  не
принимает.
     - Эй, ты, - негромко, но  твердо  сказал  Найджел,  -  посторонись!  Мы
приехали говорить не с тобой, а с твоим хозяином.
     - Может быть, дети мои, - вмешался священник, -  будет  лучше,  если  я
один войду к нему и посмотрю,  не  смягчит  ли  глас  Церкви  это  кремневое
сердце? Боюсь, не случится ли кровопролитие, если войдете вы.
     - Нет, отче, прошу тебя немного подождать здесь. И ты, Мери, останься с
добрым отцом Афанасием, ведь мы не знаем, что найдем там внутри.
     Он вновь повернулся к двери, и вновь стражи встали перед ним.
     - Прочь! - сказал Найджел. - Прочь,  если  вам  дорога  жизнь!  Клянусь
святым Павлом, я не хочу марать свой меч кровью таких,  как  вы,  но  я  дал
клятву, и в эту ночь никто меня не остановит.
     Стражи в страхе попятились, таким грозным был этот мягкий голос.
     - Погоди-ка, - сказал один, вглядываясь в темноту.  -  Да,  никак,  это
сквайр Лоринг из Тилфорда?
     - Да, это мое имя.
     - Так что же ты не назвался? Я бы поперек дороги тебе не встал.  Опусти
дубину, Уот, это же не чужой кто, а сквайр Лоринг.
     - Его счастье, - буркнул второй, опуская свое оружие и мысленно вознося
благодарственную молитву. - А то взял бы я на душу кровавый грех. Да  только
хозяин, когда поставил нас у дверей, про соседей ничего не  говорил.  Так  я
сбегаю спрошу его.
     Однако Найджел уже прошел между ними и распахнул входную дверь. Но  как
ни был он быстр, леди Мери нагнала его, и в залу они  вступили  вместе.  Она
была очень велика и тонула в черных тенях,  если  не  считать  яркого  круга
света на середине, где два масляных светильника озаряли небольшой  стол.  Он
был уставлен блюдами, но слуг в зале не было, и за ним сидели лишь  двое.  У
ближнего конца спиной к ним - Эдит,  чьи  распущенные  волосы  ниспадали  на
ало-черное платье. Свет ложился на  вздернутые  плечи  и  высокомерное  лицо
хозяина дома напротив нее, - черные густые волосы обрамляли высокий выпуклый
лоб  мыслителя,  серые,  глубоко  посаженные  глаза  холодно  блестели   под
кустистыми бровями. Нос у него был изогнутым и острым, точно  клюв  ястреба,
но бритое лицо безнадежно портили вялые обвислые губы и мягкие  складки  под
тяжелым подбородком. Сжимая в одной руке нож,  а  в  другой  полуобглоданную
кость, он поднял голову и свирепо сверкнул глазами на вошедших,  как  хищный
зверь, потревоженный в берлоге.
     Найджел остановился на полдороге между  дверью  и  столом.  Его  взгляд
скрестился со взглядом Поля де ла Фосса. Но  Мери,  чье  сердце  переполняли
любовь и жалость, бросилась к младшей сестре и обняла ее. Эдит  вскочила  и,
отвернув лицо, попыталась высвободиться.
     - Эдит, Эдит! Именем Пречистой заклинаю тебя,  вернись  с  нами  домой,
оставь этого злодея! - восклицала Мери. -  Милая  сестра,  ты  не  разобьешь
сердце нашего отца, не покроешь его седины позором, не сведешь его в могилу!
Вернись домой, Эдит, вернись, и все будет хорошо.
     Но Эдит оттолкнула сестру, ее нежные щеки вспыхнули от гнева.
     - По какому праву, Мери, ты преследуешь меня, будто я беглый виллан,  а
ты моя госпожа? Ты же старше меня всего на два года! Возвращайся сама, а мне
предоставь поступать так, как я нахожу лучшим.
     Однако Мери не разжимала объятий, пытаясь смягчить  упрямое  и  гневное
сердце.
     - Наша мать умерла, Эдит. И я благодарю Бога, что она не может  увидеть
тебя под этой крышей! Но я заменяю ее, как было всю нашу жизнь, потому что я
старшая. Ее именем заклинаю тебя, не доверяй этому человеку, вернись  домой,
пока еще не поздно.
     Эдит вырвалась из ее рук и  с  пылающими  щеками  устремила  на  сестру
вызывающий злобный взгляд.
     - А, теперь ты говоришь о нем дурно! - сказала она. -  Но  было  время,
когда Поль де ла Фосс приезжал в Косфорд, и кто говорил с ним  так  нежно  и
ласково? Кто, как  не  благоразумная  благочестивая  сестрица  Мери?  Но  он
полюбил другую, а потому теперь он злодей и  оставаться  под  его  крышей  -
позор! Как поглядеть на мою праведную сестру  и  ее  спутника,  так  скакать
ночью рядом с мужчиной это великий грех для всех, кроме нее  самой!  Загляни
прежде в собственный глаз, Мери, а уж потом указывай на соломинку в чужом.
     Мери в нерешительности и безумной тревоге смирила гордость и  гнев,  но
не знала, как тронуть эту упрямую и капризную душу.
     - Сейчас не время для злых слов, милая сестра, - сказала  она  наконец,
схватив Эдит за рукав. - Все, что ты говоришь, быть может, правда. Да,  было
время, когда этот человек казался другом нас обеих, и я, подобно тебе,  знаю
власть, которую он способен приобрести над женским сердцем.  Но  теперь  мне
известно, каков он на самом деле, а тебе нет. Мне известно, сколько  зла  он
причинил, сколько  бесчестия,  сколько  на  его  совести  нарушенных  клятв,
неисполненных обещаний и обманов. Мне известно все это,  так  неужели  же  я
могу спокойно взирать, как моя сестра попалась в  старую  ловушку?  Она  уже
захлопнулась, деточка? Я и правда опоздала? Во имя Бога,  Эдит,  скажи,  что
нет!
     Эдит вырвала рукав из пальцев сестры, сделала два быстрых шага к столу,
где Поль де ла Фосс все еще сидел молча, не отводя глаз  от  Найджела.  Эдит
положила ладонь на его плечо.
     - Вот человек, которого я люблю. Единственный, кого я полюбила. Он  мой
муж.
     Мери радостно вскрикнула.
     - Это так? - сказала она. - Ну, тогда честь сохранена,  а  остальное  в
руце Божьей. Если вы обвенчаны, то ни я, ни  никто  другой  не  имеет  права
встать между вами. Скажи мне, что это  правда,  и  я  тотчас  вернусь  домой
обрадовать нашего отца.
     Эдит надула губы, как напроказившая шалунья.
     - Мы муж и жена перед Богом. А скоро