.  Она  очень
своеобразно переживает наши политические драмы. Не раз обращалась  ко мне  с
такими словами: "Боря,  может, поговорите с Лужковым?  Может быть, он просто
ошибается? Ведь  должен  он  прозреть!"  Я  улыбаюсь,  обещаю:  да, конечно,
встретимся, поговорим. Если бы политику делали такие люди, как Наина, другая
была бы у нас политика.
   Кстати, с Лужковым связана одна интересная, даже смешная деталь. Долгое
время Юрий  Михайлович,  который живет  с  нами по  соседству,  присылал нам
молоко со своей фермы, от своей, так сказать, коровы. А потом перестал.  Как
раз летом 98-го, когда возглавил свою партию. Такое вот совпадение.
   Передал  через нарочного,  что, к  сожалению, корова заболела. Наина до
сих пор удивляется, что корова заболела так сильно. И так надолго.
   Интересно, что Наине пишут  очень много писем (они  попадают к нам либо
через почтовое отделение на Осенней улице,  либо через Главпочтамт), и почта
эта совершенно  другая, чем  та,  что  я получал  на свое имя как президент.
Принципиально другая!
   С  одной  стороны, это легко объяснимо:  на  имя первого  лица приходят
тысячи прошений,  жалоб,  бытовых  просьб,  проектов  переустройства  нашего
государства, проектов изобретений - словом, чего
   только не пишут.
   А вот у моей жены почта другая - личная. Теплая, искренняя, понимающая.
   Люди  чувствуют  ее характер,  ее глубокую  порядочность. В этой  почте
практически нет  злобы, даже критики  почти нет.  Когда я  объявил стране  о
своей  операции,  Наина  стала получать  множество посланий  с  медицинскими
советами  от  тех,  кто  пережил  инфаркт,  - как  лечиться, что  принимать.
Пользуясь  случаем, хочу  сказать всем этим корреспондентам Наины Иосифовны:
огромнейшее вам спасибо.
   Больше всего меня поражают эти  письма своей добротой еще и потому, что
их авторы имеют полное право обижаться на жизнь: часто  ведь за перо берутся
люди обездоленные,  одинокие или просто больные.  Однажды письмо такого рода
особенно  поразило  Наину.  Поразило  своим  искренним, человеческим  тоном,
скромностью. Писала женщина из Петербурга, мать девушки-инвалида.
   Наина,  узнав,  что я отправляюсь  в Петербург  и  беру  с собой  Таню,
попросила ее  отвезти  этой женщине  подарок: телевизор и видеомагнитофон. В
Петербурге Таня  целый день  звонила,  никто  не  отвечал, и она поехала  по
указанному адресу, решив, что оставит подарок для нее хотя бы у соседей.
   Но дверь открыли... Девушка,  открывшая дверь, долго не могла понять, в
чем  дело, поверить в  то,  что к ней пришли  от  Наины  Иосифовны, принесли
подарок. К сожалению, мать девушки была на работе. Живут они, как рассказала
Таня, очень бедно. И телевизора у них действительно не было.
   Вскоре Наина получила письмо  из  Питера: подарок попал в точку. Писала
мать. Девушка, практически  не  выходящая из дому,  получила  хоть  какую-то
возможность общаться с миром.
   Когда Наина едет в детский дом, или в детскую лечебницу, или в больницу
к любимой актрисе, она никогда никому об этом не рассказывает.
   Она  искренне считает благотворительность,  добрые  дела  своим частным
делом.
   С одной стороны, это  абсолютно правильная позиция  Я бы поступал точно
так же. С другой..
   Наина очень  много  занималась  детьми,  которые  страдают  неизлечимой
болезнью, приводящей в  раннем возрасте  почти к  полному распаду  личности.
Если  бы об этом знала страна,  я думаю, и другие захотели бы последовать ее
примеру.
   Но она всегда чуралась публичности.
   Эти  черты  ее  характера  -  скромность,  такт,  человечность  -  люди
чувствуют по тем  немногочисленным  и очень немногословным интервью, которые
она давала телевидению, по тем ее редким  появлениям на  публике, когда  она
сопровождала меня.
   Чувствуют - и тянутся к ней.
   Мне всегда казалось совершенно уникальным ее общение с небольшим кругом
московских  актрис:  Галиной Волчек,  Софьей  Пилявской, Мариной  Ладыниной,
Марией Мироновой,  Верой Васильевой и другими. Это  просто дружба, без  тени
кокетства и рекламы.
   Нет, все-таки личное у президента  - есть. Это близкие люди. Это святые
традиции семьи. Это светлая радость от общения с детьми и внуками.
   Это моя настоящая семья. А не та - придуманная, из телевизора.
   ... Когда  я смотрю  порой, как возятся где-то рядом с нами, взрослыми,
малыши Глеб  и Ванька, стараюсь  представить  их  будущее, их судьбы - им-то
достанется совсем другая Россия, совсем  другой мир, другое тысячелетие. Вот
только какая Россия? Будут ли они гордиться тем, что выросли в нашей стране,
в нашем городе, в нашем доме?
   Уверен - будут.
   Иначе и быть не может.



"ЕЛЬЦИН СОШЕЛ С УМА"

   4 августа, в среду, утром я встречался с Волошиным.
   Хотел посоветоваться с Александром Стальевичем,  когда  все-таки решать
вопрос о новом премьере. В сентябре-октябре или сейчас - в августе.
   Осенью,  вполне  возможно,  внешние  причины  для   отставки  найдутся.
Понятные  для  всех.   Но  нужно  ли  ждать,  пока  ситуация  дозреет  сама?
Причина-то, в сущности, одна: Степашин не может быть политическим лидером на
парламентских и президентских выборах.
   Да, сейчас отставка будет выглядеть совершенно нелогичной. Ну так  и не
нужно искать для нее логичных причин: якобы не справляется с тем или с этим.
Нужно  назвать  реальную  причину  отставки:  Путин! Путин  - тот человек, с
которым я связываю свои  главные надежды. Тот человек, в  которого  я верю и
которому могу доверить страну.
   Август  - самая отпускная пора.  Назначение Путина будет как гром среди
ясного неба. Все мгновенно накалится.  Но несколько  амортизирующих  недель,
когда  людям так  не  хочется  влезать  в политику, выходить из  благостного
настроения, у нас будут.
   У Путина будет время, чтобы взять разгон.
   ... Вызвал секретаря и сообщил  ему, что  завтра две  встречи. С кем  -
скажу позже. Волошина попросил готовить документы.
   5-го, рано утром, я встретился с Путиным.
   Я объяснил  положение вещей. Предстоит  жестокая борьба. Прежде всего -
предвыборная. Но  не только. Удержать ситуацию в стране  под контролем будет
непросто  во всех областях.  Очень  тревожно на  Северном Кавказе.  Возможны
какие-то  политические  провокации  в  Москве.  Трудно  понять, способен  ли
нынешний состав правительства удержать инфляцию. От того, как новый  премьер
поведет себя в  течение  ближайших не  только месяцев, но  и недель, зависит
буквально все. Зависит будущее страны.
   "Я  принял  решение,  Владимир   Владимирович,  и  предлагаю  вам  пост
премьер-министра".
   Путин смотрел на меня внимательно. Молчал.
   "Но  это еще не все, - продолжил я. - Вы примерно представляете, почему
я вынужден отставить  вашего предшественника. Я знаю, что Степашин ваш друг,
тоже петербуржец, но сейчас нужно думать о другом. Ваша позиция  должна быть
предельно  корректной, выдержанной, но  твердой. Только  так вы достигнете и
авторитета в обществе, и успешного итога парламентских выборов".
   "На кого  будем  опираться на  выборах?" -  спросил Путин.  "Не знаю, -
честно  ответил  я.  -  Будем строить новую партию. Я, как человек,  который
намучился с парламентом  больше, чем  кто  бы то  ни  было в  истории, знаю,
насколько  вам необходима  твердая  опора  в  Думе.  Но  главное -  это  ваш
собственный политический  ресурс, ваш образ. Создавать  его искусственно  не
надо. Но и забывать об этой проблеме нельзя".
   Путин задумался.
   "Предвыборной борьбы не  люблю, -  признался он.  - Очень.  Не умею  ею
заниматься и не люблю".
   "А вам и не  придется ею заниматься. Главное -  ваша воля, уверенность.
Ваши  поступки. От этого все зависит. Политический авторитет  либо приходит,
либо нет. Вы готовы?"
   "Буду работать там, куда назначите", - немногословно ответил Путин.
   По-военному...
   "А на самый высокий пост?"
   Путин замешкался с ответом. Чувствовалось, что он впервые по-настоящему
осознал, о чем идет разговор.
   "Не  знаю, Борис  Николаевич.  Не  думаю,  что  я  к  этому  готов".  -
"Подумайте. Я верю в вас".
   В кабинете висела  напряженная тишина.  Каждый мельчайший звук я слышал
очень отчетливо. Особенно ход часов.
   У  Путина очень интересные глаза. Кажется, что  они говорят больше, чем
его слова.
   Кстати, как вообще появилась на моем горизонте кандидатура Путина?
   Существует  такое ненавистное  мне понятие:  "доступ  к телу". Противно
чувствовать  себя  "телом".  Но это  понятие  обозначает,  хотя  и предельно
цинично, реальную проблему любой власти. Регулярность и открытость контактов
первого  лица:  с  журналистами, творческой интеллигенцией,  деловой элитой,
представителями самых  разных  социальных слоев и  групп, наконец, со своими
помощниками. Этим определяются работоспособность и демократичность аппарата.
Не всегда работоспособный аппарат демократичен. И наоборот. В этом сложность
и тонкая грань, которую надо уметь чувствовать.
   В бытность Сергея Филатова главой администрации, а Виктора Илюшина моим
первым  помощником  (потом  эти две  должности  были  совмещены)  встречи  с
Батуриным, Лившицем, Сатаровым, Пихоей, Красновым и другими помощниками были
регулярными  - раз  в месяц, иногда раз  в два  месяца.  Именно  Илюшин  был
инициатором этих  встреч. Иногда наступала длительная пауза. "Доступ к телу"
бдительно  перекрывался  службой безопасности. Коржаков  ревновал  к "гнилым
интеллигентам". Так продолжалось до начала президентских выборов 1996 года.
   Потом наступил второй срок моего  президентства. И  Чубайс, и Юмашев, и
Волошин  сделали   встречи  с  заместителями  главы  администрации  рутинным
ритуалом,  обязательным  еженедельным событием. Слушая,  как  новые  молодые
ребята раз  в неделю докладывают мне о своих делах, я не мог не отметить эти
разительные перемены. Знали бы они, какая борьба раньше шла за  прием в этом
кабинете, какие кипели страсти. Только по контрасту с этой системой работы я
наконец осознал, в каких советских  рамках мыслил общение  с президентом мой
прежний аппарат, "ближний круг".
   Путина  я приметил, когда он возглавил  главное контрольное  управление
администрации,  затем  стал  первым  заместителем  Юмашева (по  региональной
работе). В Кремле он появился в марте  1997 года. Иногда Путин оставался  за
старшего. И тогда встречаться нам приходилось  чаще.  Путинские доклады были
образцом  ясности. Он старательно  не хотел "общаться", как  другие замы, то
есть  излагать свои  концепции,  воззрения  на мир  и  на  Россию; казалось,
специально убирал из наших контактов какой бы то ни  было личный элемент. Но
именно поэтому мне и хотелось с ним поговорить! Поразила меня и молниеносная
реакция Путина. Порой  мои  вопросы, даже  самые незамысловатые,  заставляли
людей  краснеть и  мучительно  подыскивать  слова.  Путин отвечал  настолько
спокойно  и естественно,  что было  ощущение, будто  этот  молодой,  по моим
меркам, человек  готов абсолютно  ко всему  в жизни, причем ответит на любой
вызов ясно и четко.
   Вначале меня это даже настораживало, но потом я понял - такой характер.
   ... Летом 1998-го нас  застала практически врасплох "рельсовая  война".
Бастующие  шахтеры  перегораживали  железнодорожные  магистрали,  отрезая от
центра Сибирь  и юг России. Это была катастрофическая ситуация, каждый такой
день приносил многомиллионные убытки, которые били  по наименее обеспеченным
людям  -  пенсионерам и  бюджетникам, но главное  -  это создавало  реальную
угрозу  массовых  политических беспорядков.  Во  всероссийском  масштабе.  Я
встретился с Николаем Ковалевым, тогдашним директором ФСБ. Он  был почти что
в  панике, по  разговору я понял, что  ситуация для  него новая и как  с ней
быть,  он  не  знает.  Я мог его понять  -  вроде  бы  забастовки не  по его
ведомству, но  тем  не менее угроза  безопасности страны явно  существовала.
Политическая борьба - это одно,  перерезанные  транспортные артерии - совсем
другое.
   Ковалев,  кадровый  чекист,  хороший профессионал, испытывал внутреннюю
огромную  антипатию к  бизнесу, к его представителям. Ничего не мог с  собой
поделать,  не любил  людей с большими  деньгами,  и постепенно его ведомство
переключилось на поиск новых врагов: искало компромат на коммерческие банки,
на  отдельных бизнесменов.  Я  не забыл  и то, как в 1996-м следователи  ФСБ
активно  занялись   выдуманным  "делом   Собчака".  Все   это  была   единая
политическая линия.
   ... Тогда,  летом 1998-го, я  задумался: кого ставить вместо  Ковалева?
Ответ пришел мгновенно: Путина!
   Во-первых,  он  немало лет  проработал  в  органах.  Во-вторых,  прошел
огромную управленческую школу. Но главное, чем дольше я его знал, тем больше
убеждался: в  этом  человеке сочетаются огромная приверженность  демократии,
рыночным реформам и твердый государственный патриотизм.
   Путину сообщили о его назначении  в момент вручения указа.  Вот как это
было.
   Я находился в  отпуске в Шуйской Чупе.  Туда ко мне прилетел Кириенко и
привез  проект указа о  назначении Путина.  Я подписал  его не колеблясь. 25
июля 1998 года Путин был назначен директором ФСБ.
   После возвращения  из отпуска я имел с ним большой разговор.  Предложил
вернуться на военную службу, получить генеральское звание.
   "А  зачем? -  неожиданно  ответил Путин.  - Я  уволился  из  органов 20
августа  1991 года. Я гражданский человек. Важно,  чтобы  силовое  ведомство
возглавил именно гражданский. Если позволите, останусь полковником запаса".
   Довольно  долго мы обсуждали кадровые проблемы ФСБ. Ситуация  там  была
сложная.  Многие сильные  профессионалы  ушли  в частные  структуры,  многие
готовы  к  увольнению  в запас.  Надо восстанавливать  авторитет  спецслужб,
который  был так сильно подорван в обществе после 1991 года. Надо  сохранить
традиции, оставшихся профессионалов и  вместе с тем сделать  их работу менее
политизированной.
   Путин очень грамотно провел реорганизацию ФСБ.  По-человечески поступил
с Ковалевым, не мешал ему решать какие-то свои бытовые  проблемы. Мелочь, но
в  военной среде очень  важная.  Составил  новое штатное  расписание.  Новая
коллегия   включала  в   себя,  помимо  замов,  начальников   Московского  и
Ленинградского УФСБ.  Несмотря  на то  что впоследствии пришлось вывести  за
штат многих сотрудников, реорганизация прошла спокойно,  я бы сказал, чисто.
Путинская структура ФСБ, как показало время, оказалась вполне рабочей.
   ... Он вступил в должность в очень сложное время. Не время, а пороховая
бочка.
   Путин сделал  очень жесткое  заявление осенью  по  поводу политического
экстремизма, когда  казалось,  что  антисемитская волна, поднятая Макашовым,
вот-вот выплеснется на улицы. Думаю, что многих  его холодный взгляд и почти
военная точность  формулировок удержали  от  хулиганства и провокаций. Путин
пытался  не оставлять в покое ни  одну радикальную группировку в Москве. Все
они стали кричать в прессе, что наступила эпоха "полицейского государства".
   Но самое  главное  - Путин занял очень твердую политическую  позицию. Я
уже писал об этом выше. Постоянные столкновения с премьер-министром, который
хотел  включить ФСБ в круг  своего влияния,  не  смущали Путина. Он не давал
себя использовать  в  политических играх.  И в  этом отношении его моральный
кодекс   был   настолько  тверд,  что  даже  я  поражался,  -  в   тогдашних
хитросплетениях власти было не мудрено запутаться и более опытному человеку,
но у  Владимира  Владимировича  всегда  был единственный  четкий критерий  -
моральность того или иного поступка. Порядочность того  или  иного человека.
Он всегда был готов  расстаться со своей высокой  должностью, но  не сделать
того, что шло вразрез с его пониманием чести.
   Он не торопился в большую политику. Но чувствовал опасность более чутко
и остро, чем другие, всегда предупреждал меня о ней.
   Когда я  узнал о  том, как Путин переправлял Собчака за границу, у меня
была сложная  реакция. Путин  рисковал не  только собой.  С другой  стороны,
поступок вызывал глубокое человеческое уважение.
   ... Понимая необходимость отставки Примакова,  я постоянно и мучительно
размышлял: кто меня поддержит? Кто реально стоит у меня за спиной?
   И в какой-то момент понял - Путин.
   5 августа.  Я  вызвал  в кабинет Степашина  и  Волошина. Степашин сразу
разволновался, покраснел.
   "Сергей  Вадимович, сегодня я принял решение  отправить вас в отставку.
Буду предлагать  Владимира Владимировича Думе в качестве премьер-министра. А
пока прошу вас завизировать указ о назначении Путина первым вице-премьером".
   "Борис Николаевич,  - с трудом  выговорил Степашин,  -  это  решение...
преждевременное. Я считаю, что это ошибка".
   "Сергей Вадимович, но президент уже принял решение", - заметил Волошин.
   "Борис Николаевич, я очень вас прошу... поговорить со мной наедине".
   Я кивнул, и мы остались один на один.
   И он начал говорить... Говорил долго. Лейтмотивом было одно:  "Я всегда
был с  вами и  никогда вас  не предавал". Сергей Вадимович вспоминал события
91-го  и  93-го  годов,  события  в  Буденновске  и  Красноармейске.  Обещал
исправить все свои ошибки, немедленно заняться созданием новой партии.
   Понимая всю бессмысленность  этого разговора,  я никак не мог  прервать
Степашина.  Все было  правильно: верный,  честный. Никогда  не  предавал.  И
никаких причин для отставки. Кроме  одной, самой важной: не  тот человек - в
нынешней борьбе нужен другой! Но как ему это объяснить?
   Вот здесь я и почувствовал, что у меня кончается терпение.
   "Хорошо, идите, я подумаю", - как можно более спокойно сказал я.
   Степашин  вышел.  В  дверях  прошептал Волошину:  "Что вы тут  на  меня
наговорили? Вы что, с ума сошли, в такой момент?"
   Настроение было ужасное.
   Вызвал  Волошина и  зло  сказал: "Что  вы медлите? Несите указы! Вы  же
знаете мое решение!"
   Он принес указы на подпись.
   "Вы Степашину сами скажите об  отставке.  Я с ним встречаться больше не
буду", - сказал я.
   Волошин не стал долго спорить. Только заметил: "Борис Николаевич, может
быть, подумаете  до  понедельника... Вы лучше меня  знаете, только президент
может говорить премьеру об отставке".
   Да,  Волошин был прав. Я решил,  что  встречу со Степашиным я проведу в
понедельник утром.
   В  этот же  день мне позвонил Чубайс. Очень  настойчиво стал  просить о
встрече. Я сразу понял, о чем пойдет речь. Это ускорило решение, подстегнуло
его, хотя Чубайс, напротив, хотел меня притормозить. Назначил встречу  с ним
на 9.15, а со Степашиным - на 8 утра.
   Кстати, несколько  позже  я узнал,  какую атаку на  администрацию, и  в
первую очередь на Путина, предпринял Чубайс.
   Он, видимо,  ни  на  минуту  не сомневался, что  я  принимаю  ошибочное
решение, ведущее нас к катастрофическим последствиям.
   Прежде всего Чубайс встретился с  самим Путиным. Предупредил его о том,
какие  страшные  удары его ждут в публичной  политике. Главный аргумент  был
таков:  Путин  никогда не  был на виду,  не знает,  что это  такое.  И лучше
отказаться сейчас самому, чем потом под влиянием обстоятельств.
   Путин  сказал:   извини,  но  это  решение  президента.  Я  обязан  его
выполнить. Ты на моем месте поступил бы точно так же.
   Тогда Чубайс решил действовать через администрацию. В воскресенье, пока
возникла  неожиданная пауза (не зря  я так не  любил этих пауз при  принятии
важного решения),  он предложил собраться  узким  кругом:  Волошин,  Юмашев,
Таня.
   Чубайс  приводил  такие  аргументы:  после достаточно  болезненной  для
общества   отставки  Примакова  немотивированная  отставка  Степашина  будет
воспринята как полное разложение Кремля. Как политическая агония. Все решат,
что президент совсем сошел с ума. Это  и будет сигналом  для наступления  со
всех  сторон:  Думы,  Совета  Федерации.  Тогда  остается  только   включить
последний  ресурс - "массовые выступления  трудящихся". Вспомните "рельсовую
войну", говорил Чубайс. Это делаетс