тическую группу в Кремле. Войдя
в кабинет,  увидел, что  все  напряженно ждут, что я скажу. Буду  раздражен,
расстроен?  Брошу что-то  резкое?.. Посмотрел на  них,  улыбнулся:  "Ну что,
работа неплохая.  Докладывайте план  наших действий  на  второй  тур.  Будем
побеждать".

   Накануне второго тура президентских выборов Коржаков решил нанести свой
ответный удар. 19 июня, в семнадцать часов, на проходной Белого дома  служба
безопасности  президента  задержала  двух  членов  предвыборного  штаба.  Их
обвинили в хищении денег. Коржаков давно искал повод для скандала. И наконец
нашел.
   В  восемь  утра  20  июня  я  назначил  встречу Коржакову  и Барсукову,
руководителю  ФСБ.  В  девять  утра -  встречу с  Черномырдиным. Затем  -  с
Чубайсом.
   ...  А рано утром Таня рассказала  мне, что  происходило этой ночью. Об
аресте  членов  предвыборного штаба  Евстафьева и  Лисовского она  узнала от
Валентина Юмашева. Затем ей домой  звонили Чубайс, Илюшин. В двенадцать ночи
она сама  позвонила  Коржакову.  Он  посоветовал  ей  дождаться  утра  и  не
вмешиваться.
   ... И тогда Таня поехала, уже около  часа ночи, в  офис "ЛогоВАЗа", где
собрались  большинство  членов аналитической группы и просто сочувствующие -
Немцов,  Гусинский,  журналисты,  телевизионщики.  Охрана  сообщила, что  на
крышах дежурят  снайперы,  а  вокруг  здания  - сотрудники  спецслужб.  Всем
казалось, что Коржаков и Барсуков никого оттуда не выпустят.
   Таня сидела там до пяти утра, пила кофе,  успокаивала всех: не бойтесь.
И она была права. Ни арест, ни какая-либо провокация были невозможны, пока в
офисе находилась она.

   Кстати, довольно часто я возвращаюсь мысленно  к этому эпизоду. Если бы
те люди,  которых  Таня  в ту  ночь практически  прикрывала  собой,  то есть
Березовский, Гусинский, Малашенко, помнили об этом и в дальнейшем... Если бы
они умели поступаться своими интересами, своим самолюбием! Но к сожалению, в
политике чаще всего живут люди с короткой памятью.

   Именно тогда я понял, что Коржаков окончательно присвоил себе функции и
прокуратуры, и суда, и  вообще  всех  правоохранительных  органов  -  по его
приказу люди в масках готовы были "положить лицом на асфальт" любого, кто не
нравился  главному охраннику,  кто, по его мнению, нарушал некие, одному ему
ведомые, правила игры. Претензий к Коржакову накопилось достаточно. Он давно
перешел все границы дозволенного начальнику службы безопасности.
   Утром я  принял окончательное решение. Коржаков, Барсуков, Сосковец  по
моему приказу написали прошение об отставке. В дальнейшем проверка показала:
состава  преступления  в  действиях  Лисовского и  Евстафьева,  заместителей
Чубайса по работе  в предвыборном штабе,  не  было. Все обвинения  оказались
необоснованными.
   Однако  увольнение Коржакова,  Барсукова  и Сосковца не было следствием
только этого скандала. Длительное противостояние здоровых сил и тех, кто шел
на провокации, чтобы захватить власть в предвыборном штабе,  наконец перешло
в открытый конфликт. И я разрешил его.

   ... После выборов Таню, как обычно, приглашали на совещания в Кремль. И
однажды  ко мне  зашел  Чубайс  (он  к  тому времени  был уже  руководителем
президентской администрации) и попросил:  давайте определим Танин  статус, в
качестве кого она работает в Кремле.
   Действительно -  какой ее статус?  Работа  сложнейшего государственного
механизма  никаких вольностей  не  терпит.  Традиции  "семейного" управления
страной нам,  конечно,  не  подходят. У меня с государством четкий контракт,
прописанный  в Конституции. Доработаю - и до свидания. А  у  нее?..  На душе
было  тоскливо. Очень не хотелось  лишаться ее незаметной,  но  такой нужной
поддержки.
   У нормального человека,  думал  я, интересы дела должны быть  отдельно,
семья  отдельно.  Но  в конце  концов,  этот партийный домострой тоже  часть
советского  образа жизни.  И  я  со своими  взглядами уже устарел, наверное.
Танино  желание помочь,  защитить меня  - ну  что в том плохого?  Нормальное
чувство дочери. Почему я должен ее отталкивать?
   И тут  я вспомнил, что  такой прецедент  в Европе где-то есть... Точно,
есть!
   Клод Ширак, дочь президента Франции. Именно она стала его советником во
время президентских выборов. Она помогла ему избавиться от ненужных слов, от
неестественной  манеры  держаться,  нашла хороших  имиджмейкеров. Я  тут  же
позвонил Жаку, попросил помочь Тане  встретиться с  Клод, так сказать,  "для
обмена опытом". Он отреагировал тепло, сказал  что-то  вроде:  "Борис, вы об
этом не пожалеете".
   Таня   и   Клод   встретились  в  резиденции  Ширака.  Им  было   легко
разговаривать, никакого напряжения не возникло: почти ровесницы, поняли друг
друга с полуслова. Клод подробно расспросила Таню об избирательной  кампании
96-го года,  о работе аналитической группы. Кстати, некоторые детали удивили
Клод. Оказалось, в каких-то вещах мы более продвинуты, чем французы: в
   частности  в  интенсивности  социологического  анализа. Например,  наши
социологи проводили опрос и до  моей предвыборной поездки в регион, и после.
Они замеряли реакцию слушателей после радиообращений президента и так далее.
   Клод,  в свою очередь, рассказала Тане, как  она  работает  в структуре
администрации французского президента (в ее сферу входила группа по связям с
общественностью),  как  она  и  ее  коллеги  готовят  поездки  Ширака.  Таня
поинтересовалась: а  как отнеслись французы  к ее назначению на  официальный
пост?  Оказалось, что и дочь  французского президента мучили в свое время те
же  проблемы,  те  же  сомнения.  Клод  Ширак  тоже почувствовала негативную
реакцию общественного мнения, о  ней тоже  писали несправедливые критические
статьи. "Но  ты не  обращай  внимания,  -  посоветовала она. -  К  женщинам,
которые  находятся рядом  с  президентом, всегда так  придирчиво  относятся.
Думаешь, моей маме легко? Привыкнут. Просто привыкнут, и все".
   В конце  беседы Клод вдруг предложила:  "Пойдем поздороваемся с папой".
Такого  поворота  Таня  не  ожидала.  Думала,  что  она  только обсудит свои
проблемы с Клод. И вдруг - приглашение к президенту Франции...
   Но  беседа  получилась  на  удивление  теплой.  Ширак говорил  о  нашей
предстоящей встрече. Таня обратила внимание, что Жак старательно, по-русски,
выговаривает:  "Борис Николаевич".  (Кстати,  именно  так он всегда  называл
меня,  с  трудом выговаривая непривычное для француза сочетание звуков, и ни
за что не хотел переходить на ты. "Вы меня можете спокойно называть Жаком, а
я вас буду - Борис Николаевич", - упорно повторял он.)
   "Давайте  сфотографируемся  втроем", -  предложил Тане  Ширак.  Открыли
маленький балкон и сфотографировались на фоне изумрудной лужайки.
   Мне  очень  понравилась  эта  фотография:   улыбающийся  Ширак  и   две
светловолосые веселые девушки - Клод и Таня.
   После поездки Таня окончательно решила, что мы все правильно  делаем. И
хватит мучиться, колебаться.

   Так Таня стала советником. Советником по имиджу, как писали журналисты.
Правда, она сама потом удивлялась: "А почему меня так назвали?"
   Жалею ли я сегодня о том, что так поступил? Нисколько! Более  того, это
было  одно из  самых  верных  решений за  последние годы. Таня действительно
своим неуловимым присутствием,  порой советом  помогала мне. Я перестал быть
прежним президентом,  ломающим всяческие перегородки,  безоглядно идущим  на
любой конфликт, на  любое обострение отношений... Впрочем,  об этом речь еще
впереди.
   Вообще,  я думаю, Танин феномен заставляет  задуматься: не  пришло ли в
России  время  женщин, женской политики - мудрой и  созидательной?  Пусть не
радуются отчаянные феминистки - я не  за феминизм.  Я за  то, чтобы в России
наступило спокойное, светлое время, время без потрясений.
   И последнее...
   Я очень  благодарен Тане за то, что  она никогда не играла  в политику.
Она просто помогала своему отцу.



ОПЕРАЦИЯ: ДО И ПОСЛЕ

   Это случилось 26 июня, за несколько дней до второго тура выборов.
   Приехал с работы на дачу около 17 часов. День был напряженный, тяжелый.
Я прошел по холлу несколько шагов.  Сел в кресло. Решил, что отдохну немного
прямо здесь, а потом уже поднимусь на второй этаж, переоденусь.
   И вдруг - странное очень чувство -  как будто  тебя  взяли  под мышки и
понесли.   Кто-то  большой,  сильный.  Боли  еще   не  было,  был  вот  этот
потусторонний страх. Только что я  был здесь, а теперь  уже там...  Есть это
чувство столкновения с иным,  с другой реальностью,  о которой мы  ничего не
знаем. Все-таки есть...
   И тут же врезала боль. Огромная, сильнейшая боль.
   Слава Богу, совсем рядом оказался дежурный врач  Анатолий Григорьев. Он
мгновенно  понял,  что  со  мной  произошло.  И   начал  вводить  именно  те
медикаменты, которые необходимы  при  сердечном приступе.  Практически через
несколько  минут.  Положили  меня прямо тут,  в  этой же  комнате. Перенесли
кровать,  подключили  необходимую  аппаратуру.  На моих  женщин было страшно
смотреть, так  они  перепугались.  Наверное,  вид  у  меня  был...  хуже  не
придумаешь.
   А  я думал:  "Господи, почему  мне так не везет! Ведь уже  второй  тур,
остались считанные дни!"
   На следующий день огромным  усилием воли заставил  себя  сесть. И опять
говорил   только  об  одном:  "Почему,  почему  именно  сейчас!"  Наина  все
повторяла: "Боря, я прошу тебя, успокойся, все будет хорошо, не волнуйся!"
   Запланированную встречу с Лебедем решил не отменять.
   На  второй  день после  инфаркта,  28  июня, из обычной гостиной,  куда
теперь  перенесли  мою  кровать, устроили  что-то вроде  рабочего  кабинета.
Оператор  (наш,  кремлевский) долго мудрил, чтобы ничего липшего в кадре  не
было, особенно рояля, который по  традиции всегда тут стоял,  и, само собой,
кровати.  Медицинскую  аппаратуру чем-то  накрыли. Наина  умоляла  об одном:
"Боря!  Только  не  вставай! Сиди  в  кресле! Тебе нельзя вставать!" Но я не
выдержал и заставил усилием воли себя встать, здороваясь с гостем.
   Лебедь был очень доволен  встречей. Ему сказали, что я простудился,  он
лишних  вопросов  не  задавал. Мне  же почему-то  запомнился  его  необычный
внешний  вид:  черные  туфли, белые носки и яркий клетчатый пиджак. "Это  он
оделся по-летнему", - промелькнула вовсе не политическая мысль.
   ...  В  первом туре  - 16  июня  96-го  - Александр  Лебедь  набрал  15
процентов голосов. А 18 июня  я назначил его секретарем Совета безопасности.
Наши договоренности  перед вторым туром о  том, что  Лебедь прямо сейчас, не
дожидаясь  итогов  голосования,  создания  нового   правительства,  начинает
заниматься Чечней, были важны и для него, и для меня.
   Эта  короткая  встреча   в   Барвихе  накануне   второго   тура   имела
принципиальное значение. И отменить ее я не мог.
   Силы   постепенно   возвращались.   Тем  не  менее  ходить  врачи  пока
категорически запрещали.
   Но до 3 июля  (второго тура  выборов)  оставались считанные дни.  Встал
вопрос:  где будут голосовать президент и его семья? Наина настаивала, чтобы
мне,  как "порядочному больному",  избирательную урну  привезли прямо домой.
"Это же по закону!" - чуть не плача, говорила она. "Да, по закону, но я хочу
голосовать вместе со всеми".  - "И что ты предлагаешь?" Я позвал Таню, и  мы
обсудили все варианты. Первый  - голосовать по нашему московскому адресу, на
Осенней. Его отвергли почти сразу: длинный коридор,  лестница, долго идти по
улице.  Даже я, со своим упрямством, и  то понял, что это невозможно. Второй
вариант: санаторий в Барвихе, недалеко от дачи. В санатории всегда голосуют,
там есть избирательный участок, и все  будет по закону, все правильно.  Туда
же можно пригласить и корреспондентов.
   Я продолжал сомневаться: "Ну что это за голосование, среди больных?"
   "Папа, журналистов будет чуть-чуть меньше,  но поверь, их будет  совсем
не мало - основные  каналы  телевидения, информационные  агентства,  все как
обычно",  - успокоила Таня. "А как  объяснить, почему я отправился в Барвиху
накануне  выборов?"  -  не  унимался  я. "Все знают, сколько  ты мотался  по
стране, сколько сил  отдал избирательной кампании. Никто не удивится, что ты
взял между первым и вторым туром  краткосрочный  отпуск,  поверь. Тебе  тоже
отдыхать надо".
   "Неубедительно", - пробурчал я. Но в конце концов согласился.

   ...  Было  понятно,  что мы с Зюгановым идем практически вровень, и тут
все зависело от  электората Лебедя и Явлинского.  За кого они проголосуют? И
проголосуют ли вообще? Вот тот резерв Ельцина, который должен был  сработать
во  втором туре.  Именно это,  а  не мое самочувствие волновало общественное
мнение. Именно об этом писали и говорили все СМИ.

   ... Случись приступ на месяц раньше, результаты выборов, наверное, были
бы иными. Удержать темп и напор предвыборной кампании просто не удалось  бы.
И  Зюганов   мог  выиграть  благодаря  такому  "подарку   судьбы".  Страшная
перспектива. Старался об этом не думать - лежал, принимал лекарства, общался
с  врачами,  с семьей  и  буквально  считал  часы  до  голосования.  Скорей!
Скорей!..
   Кроме  семьи,  об  инфаркте, разумеется,  знали только  лечащие  врачи,
несколько человек из охраны и персонала. Не то что ближний круг - ближайший!
   Буквально  на следующий  день  после приступа, 27 июня,  Таня и  Чубайс
встретились в "Президент-отеле", там,  где работал штаб.  Весь график встреч
между первым  и вторым  туром,  все акции, поездки на  предприятия  пришлось
отменить  под  благовидным  предлогом - изменение  тактики: президент,  мол,
уверен  в  успехе. И ни  в  коем случае  не  допустить утечки  информации  о
болезни.
   Конечно, я и мои  помощники  ходили по лезвию бритвы:  позволительно ли
было скрывать такую информацию от общества? Но я  до сих пор  уверен  в том,
что отдавать  победу  Зюганову  или переносить  выборы было бы во  много раз
большим, наихудшим злом.
   В воскресенье, в день второго тура, я с огромным трудом поехал вместе с
Наиной на  избирательный  участок. Телекамеры ОРТ,  РТР,  НТВ,  журналисты и
корреспонденты информационных агентств, всего  человек двадцать, внимательно
следили  за каждым моим движением. Собрав волю в кулак, я  улыбнулся, сказал
несколько  слов:  "Послушайте,  я  уже  столько  раз  отвечал  на  все  ваши
вопросы... "

   ... Итогов голосования ждал, снова лежа в постели.
   Победа  была  с  привкусом   лекарства.   И  тем  не  менее  это   была
фантастическая, удивительная  победа! Я победил, хотя  в  начале года никто,
вообще никто, включая мое  ближайшее  окружение,  в  это  не  верил! Победил
вопреки всем прогнозам, вопреки  минимальному рейтингу, вопреки  инфаркту  и
политическим  кризисам,  которые  преследовали нас весь  первый  срок  моего
президентства.
   Я лежал на больничной койке, напряженно смотрел  в  потолок, а хотелось
вскочить и плясать! Рядом со  мной были родные,  друзья.  Они обнимали меня,
дарили цветы, и в глазах у многих стояли слезы.
   Теперь было  время вспомнить всю эту тяжелейшую кампанию, день за днем.
Да, пришлось мне в эти предвыборные месяцы нелегко.
   Врачи ходили по пятам, хуже чем охрана. Все их специальные чемоданчики,
бледные от испуга  лица я уже спокойно видеть не мог. Слышать не мог  одно и
то  же:  "Борис  Николаевич,  что  вы  делаете! Ограничьте  нагрузки!  Борис
Николаевич, вы  что!"  Но куда  деваться?  Они  честно  делали свою  работу.
Следили за  каждым  моим  шагом.  Всюду  за  спиной  стояли с  инъекциями  и
таблетками.  И  имели  для  этого  веские   основания:  сердце  прихватывало
постоянно. Причем капитально, с комом в горле, с  уплывающим горизонтом, все
как положено.
   В  народе, я  слышал, бытует  мнение:  доплясался  Ельцин  на  выборах,
допрыгался. Верно, был такой случай. Вместе с певцом Женей Осиным я на сцене
действительно лихо сплясал. Никакое сердце, никакие предупреждения врачей не
могли  снизить мой  эмоциональный  тонус,  мой  огромный  настрой и  желание
выиграть этот бой. Пожалуй, впервые я участвовал в такой  широкой кампании -
летал  по  стране, каждый  день  встречался с  огромным количеством  народа,
выступал  па  стадионах, во  дворцах  спорта, на  концертах, под шум, гвалт,
свист и аплодисменты молодежной аудитории. И это меня "заводило" необычайно.
Перед этим злополучным концертом в Ростове-на-Дону Таня меня умоляла: "Папа,
я тебя прошу, только не танцуй!"  Но я ничего не мог с собой поделать... Эти
сильные положительные эмоции не мешали жить, а помогали.
   Так  что  танцы  абсолютно здесь  ни  при  чем.  Накопилась  усталость,
стрессовые ситуации. А вот теперь появилось время полежать, подумать: что со
мной? Когда это началось? И к чему приведет?
   Еще  до  выборов,  весной,  было  коллективное  письмо  врачей  на  имя
Коржакова, в котором они прямо указывали на катастрофическое состояние моего
сердца. Мне это письмо не показали, семье тоже. Прочитал я его много позже.
   "Заключение консилиума.
   За последние  две  недели в  состоянии  здоровья  Президента Российской
Федерации Бориса  Николаевича  Ельцина  произошли  изменения  отрицательного
характера. Все  эти  изменения напрямую  связаны  с резко  возросшим уровнем
нагрузок,  как в физическом, так и в эмоциональном плане.  Существенную роль
играет  частая смена климатических и часовых поясов при перелетах на большие
расстояния.  Время  сна  сокращено  до предела  - около  3-4  часов в сутки.
Подобный   режим  работы  представляет  реальную  угрозу  здоровью  и  жизни
президента".
   Заключение подписали десять врачей.
   Содержание письма  Коржаков не скрывал, неоднократно намекал Тане, что,
если со  мной что-то случится, виновата  будет она.  А  вот сам  документ не
показал никому.
   Я  же  теперь,  лежа  на  больничной  койке, вспоминал  другое  письмо,
написанное   врачами  года  полтора  назад,  о   том,  что  мне   необходима
коронарография - исследование сосудов сердца. Кроме врачей, о письме знали я
и Коржаков. То письмо семье тоже не показали...
   Эх, если бы я своим сердцем занялся не в год выборов, а немного раньше!
   Но что об этом говорить...
   Итак, что  мы  теперь имеем?  Я -  больной не безнадежный, но врачи сто
процентов успеха гарантировать не могут.  Много отрицательных факторов.  Они
говорят: пятьдесят на пятьдесят.
   Но аортокоронарное шунтирование - операция не уникальная. Хирурги знают
ее  наизусть.  Опыт  у  них  достаточно большой.  "Хотите, - сказали  они, -
делайте  за границей, хотите - здесь.  Предупреждаем заранее: в России опыта
меньше, за границей есть хорошие клиники, где шунтирование вообще на потоке.
Зато  здесь  будет  комфортнее.  И  вообще  российского  президента   должны
оперировать наши". - "А если я не пойду на  операцию?" Возникла пауза. "Ваше
состояние  будет   плавно   ухудшаться.  Помощь  врачей  будет   требоваться
постоянно.  Работоспособность  будет  неуклонно  падать. Сколько  именно  вы
проживете - год, два, три, может быть, меньше, - мы точно сказать не можем".
   Нет,  такой  жизнью  я  жить   точно  не  смогу.  Надо  решаться.  Надо
оперироваться.
   Спросил  врачей:  "Когда?"  -  "Не  раньше сентября.  Сначала  вам надо
восстановить  силы после  инфаркта,  пройти все обследования".  Это  хорошо.
Значит, есть время все обдумать, все взвесить. И все вспомнить.

   ...  Началась  подготовка к инаугурации.  9  августа  на  сцене  Дворца
съездов,   положив  руку  на  Российскую   Конституцию,   я  произнес  слова
торжественной присяги.
   Сцена Дворца  съездов.  Алые, зеленые, голубые... какие  еще там цвета?
Душно, несмотря на все кондиционеры. Режет глаза. Никогда в жизни  я  не был
так напряжен.
   Мне  всегда не по душе принимать почести,  ходить по струнке. А сегодня
особенно.
   Несмотря  на все  старания врачей,  именно  в этот ответственный момент
чувствовал я себя ужасно, хотя мне кололи обезболивающие.
   Накануне мы с Анатолием Чубайсом ломали голову, как со