пленке с участием генпрокурора узнал  Николай
Бордюжа. Военный человек, настоящий  пограничник,  нетерпимый к любого  рода
распущенности,  он   был  буквально  в  шоке.  Мне  про  этот  кошмар  глава
администрации  решил  пока  ничего не  говорить. При  встрече  со Скуратовым
Бордюжа сухо сказал ему: в такой ситуации долго думать не стоит.
   Скуратов покорно написал прошение об отставке:
   "Глубокоуважаемый Борис Николаевич! В связи  с большим объемом работы в
последнее время резко ухудшилось  состояние моего здоровья  (головная  боль,
боли в области сердца и т. д.). С учетом этого прошу внести на  рассмотрение
Совета Федерации вопрос об освобождении от занимаемой должности генерального
прокурора  РФ.  Просил  бы рассмотреть вопрос о предоставлении  мне работы с
меньшим объемом.
   01.02.99".
   Однако  на следующее утро он  снова появился у  Бордюжи, стал  просить:
"Нельзя допускать,  чтобы пленка всплыла. Давайте забудем  про это.  Забудем
про то, что вы видели. А я готов выполнять все ваши указания".
   Бордюжа  ответил:  "Во-первых, ваше  заявление  уже у  президента,  ему
принимать  решение.  И к тому же  вы, как  человек,  обладающий  хоть каплей
здравого смысла, должны  понимать:  если есть  одна копия,  есть и пятьдесят
других".
   Тогда Скуратов умолял, просил. Потом, спустя месяц, вдруг резко изменил
позицию: "Пленка сфальсифицирована, на пленке - не я".
   Не  каждый  может  легко  пережить такой позор. Скуратов,  скорее всего
действительно  по медицинским  показаниям,  слег  в  ЦКБ.  Заседание  Совета
Федерации,  на  котором  сенаторы  должны  были  рассмотреть его  заявление,
планировалось на 17 марта.
   В ночь на  17 марта пленка была показана  по Российскому телевидению. А
утром  следующего  дня   сенаторы  почти  единогласно  проголосовали  против
отставки.  Накал  политической борьбы в Совете Федерации достиг  критической
отметки.
   Егор  Строев  сказал  примерно  так  в  своем  телеинтервью:  "Что  тут
обсуждать? Беда случилась с человеком!"
   До скандального  голосования по  делу Скуратова  я  о  порнографической
пленке  ничего не знал.  Ни Николай  Бордюжа,  ни другие  помощники ничего о
пленке мне не говорили. Прочитав заявление Скуратова об уходе по болезни, я,
честно  говоря,  просто   испытал  чувство   большого  облегчения.   Слабый,
бесцветный  прокурор  уходит  сам. Не нужно заставлять, не  нужно  прилагать
лишних усилий.
   События в Совете Федерации грянули как гром среди ясного неба.
   Я  вызвал  к  себе  Скуратова,  Примакова,  Путина, чтобы  окончательно
разобраться.
   На  моем рабочем  столе лежала папка с фотографиями, сделанными  с  той
пленки, результаты предварительной  экспертизы,  материалы заседания  Совета
Федерации,  на  котором  рассматривалась  отставка Скуратова.  В  материалах
экспертизы сообщалось, что анализ  голоса и изображения  на пленке показал -
да, на  пленке  генеральный прокурор.  Фотографии смотреть  не  стал,  резко
отодвинул от себя.
   Именно  тогда в разговоре со мной  Скуратов впервые заявил об уголовном
деле "Мабетекс", о том,  что его преследуют  из-за  дела о взятках,  которые
якобы эта фирма давала  Бородину  и другим чиновникам.  Потом  он сказал еще
одну  удивительную вещь,  мол, Борис Николаевич, если меня оставить на посту
генпрокурора, тогда за дело  "Мабетекс"  можно не волноваться, оно под  моим
контролем.
   "При чем тут это дело? Надо расследовать - расследуйте. Производите все
необходимые  действия.  Мы сейчас  говорим  совсем о  другом, Юрий Ильич,  -
сказал  я. - После  того, что с вами случилось, я считаю,  что  вы не можете
оставаться  на  посту  генпрокурора.  Не  буду  ругаться  с  вами,  не  буду
уговаривать вас. Пишите заявление. Я с вами работать не буду".
   Скуратов  замолчал,  но ненадолго. Сказал, что  он считает  вредным для
дела,  когда  между  президентом  и  генпрокурором  складываются  вот  такие
ненормальные отношения. Что  он хочет работать  в  команде президента. Опять
заговорил  о деле  "Мабетекс". Мол,  если  придет другой генпрокурор, ему не
удастся  уладить это сложное дело. Потом, ища поддержки, обратился: "Евгений
Максимович, ну скажите же вы Борису Николаевичу!"
   Я ждал, что ответит Примаков.
   Примаков  долго молчал, потом  произнес: "Если  бы мне Борис Николаевич
сказал, что не хочет со мной  работать, я  бы ушел не раздумывая.  Вы должны
уйти, Юрий Ильич".
   На  что Скуратов  неожиданно заявил: "А вы,  Евгений  Максимович,  меня
предали".
   Было  отвратительное, мерзкое  чувство,  что  Скуратов  открыто торгует
уголовным делом.
   Всем своим видом Скуратов как будто пытался дать понять: я ваш, я готов
на все! Только оставьте меня!
   Я несколько раз внятно повторил ему: "Юрий  Ильич, я с вами работать не
буду. Пишите заявление". Взял ручку, бумагу и пододвинул к нему.
   Убеждение в  том, что мы  правильно делаем,  отстраняя  его  от работы,
росло во мне с каждой минутой. Такой прокурор был не просто слаб и невнятен,
он был крайне  опасен  на  своем посту. Любой  преступник, любой  авантюрный
политикан мог использовать эти пленки в своих личных корыстных интересах. Да
и только ли в пленках дело? Какие  еще "услуги" и от кого мог принимать этот
скользкий человек?
   В тот день Скуратов  написал еще  одно заявление  об отставке: "Глубоко
осмыслив  прошлое  заседание  Совета Федерации,  я  хотел  бы  прежде  всего
поблагодарить  за  оценку  моей  работы.  Вместе  с тем,  учитывая  реальное
положение дел,  сложившуюся вокруг меня морально-психологическую обстановку,
я принял решение уйти в отставку... "
   Именно тогда, 17  марта, начались месяцы  ожесточенной борьбы, в центре
которой оказался Скуратов.  Но тогда этого еще никто  не знал. Мне казалось,
что все ясно как дважды  два -  такой генпрокурор просто не достоин занимать
эту высокую должность!
   Но  сенаторы  России  рассудили  иначе: Скуратов -  ценный инструмент в
борьбе за политическое влияние.
   Надо отдать ему должное: тот месяц, проведенный в больнице, несмотря на
все боли "в области головы  и  сердца",  прокурор  даром не потерял.  Быстро
подгреб все  дела, так или  иначе  связанные  с политикой.  Сегодня "звучит"
только одно из  них - о ремонте Кремля. Но тогда  Юрий Ильич принес на Совет
Федерации целый ворох, на выбор: дело о незаконном назначении Чубайса главой
РАО ЕЭС; дело о виновниках 17 августа;  письмо "О мерах по возвращению из-за
рубежа  отечественного  капитала"; дело  о  злоупотреблениях  в  Центральном
банке.  Как  потом  выяснилось, все  эти  "громкие" дела  гроша ломаного  не
стоили.
   Теперь я  видел перед  собой не  смятого, униженного,  потерявшегося  и
запутавшегося человека. Это был человек, четко сделавший свой выбор  и четко
обозначивший свое место на политической сцене.
   Старательно  и настойчиво, в  своей незаметной манере  он вовсю пытался
угодить  новым  союзникам. До него столкнуть президента лоб  в лоб с Советом
Федерации не удавалось никому.
   Скуратову - удалось.
   Впрочем,  "тихий  прокурор"  был, конечно, только пешкой в игре больших
людей.
   Поддержку в Совете Федерации ему обеспечивал Юрий Лужков.
   Именно  это,  пожалуй,  волновало  меня тогда больше  всего. После  той
памятной встречи 18 марта мне со Скуратовым все стало абсолютно ясно. Дальше
терпеть его присутствие в прокуратуре я просто не имел права.
   Но  вот  поведение  Лужкова в  Совете  Федерации,  его  речи  в  защиту
Скуратова стали  для  меня  новым  неприятным  откровением.  И если  честно,
настоящим открытием не только в политическом смысле.
   Да, я знал, что ради  своих амбиций  Юрий  Михайлович  может  пойти  на
многое.  Осенью,  во  время истории с  Черномырдиным, он, например, пошел  в
открытую атаку на президента. Но тут его выпады можно было оправдать горячим
желанием занять место премьера.
   Сегодня Лужков бросился спасать Скуратова... Почему?
   Как образцовый семьянин, примерный муж и отец, Лужков не мог не  знать,
насколько отвратительна в глазах общества открывшаяся  правда о прокуроре. И
насколько важно дать ему жесткую моральную оценку.
   Как руководитель огромного  города, он не мог не  знать и  о  том,  как
важна чистота прокурора, как могут  быть социально опасны криминальные связи
человека, охраняющего закон и облеченного столь мощными полномочиями.
   Как  государственный деятель,  Лужков  тоже  понимал,  что  он  делает,
практически  разрушая   вертикаль  государственного  управления,   сталкивая
президента и губернаторов, ломая баланс властных полномочий.
   Как политик, Лужков понимал, что защита Скуратова вряд ли украсит его в
глазах нормальных людей.
   И все-таки - решился.
   Я не находил никакого другого объяснения или оправдания поведению  Юрия
Михайловича  в Совете Федерации, кроме  одного -  для меня было очевидно его
желание  во что  бы то ни стало спровоцировать  кризис  и выступить во главе
части  губернаторов в  качестве  нового центра власти. Центра нелегитимного,
неконституционного, грубо ломающего рамки политического процесса.
   Но этого я сделать не позволю. Ни Лужкову, ни кому-либо другому. Никому
еще  не удавалось  загнать меня в угол. Не удастся  и на  этот  раз  тандему
генпрокурора   и   мэра,   несмотря   на  то   что   история  эта,  конечно,
обескураживает, сбивает с толку - и своим душком, и грязной
   прилипчивостью.
   Кстати,  я  потом размышлял, почему итоги  первого голосования 17 марта
оказались столь единодушными? Ведь за отставку Скуратова проголосовало всего
шесть сенаторов.
   Неужели только политический расчет? Нет, наверняка было и что-то еще...
   В  то, что сенаторы сразу поверили в  версию о нашем русском "комиссаре
Каттани" в лице несчастного Юрия Ильича, не верю.
   Были и более примитивные причины.
   Наверное, некоторые в тот момент думали и о себе, вспоминали свои сауны
и "домики  отдыха", оставшиеся  еще  с советских времен. Не все, конечно. Но
многие.
   К сожалению, человек  слаб.  Моральная  чистота,  простая  порядочность
политика, чиновника, руководителя - в нашей стране пока еще только идеал.
   Жизнь  по-прежнему далека от идеала. Традиционное русское неверие в то,
что  можно  жить  по  правилам,  по  писаным  и  неписаным  законам,  угрюмо
проступает во всей скуратовской истории.
   27 марта следователи Генпрокуратуры обыскали Кремль и произвели "выемку
документов" из 14-го корпуса. Этот факт, честно признаюсь, меня обрадовал. Я
был  уверен,  что  скуратовский  шантаж, возбужденное им в глубочайшей тайне
дело "Мабетекс"  - всего лишь мелкая уловка, хорошая мина при плохой игре. Я
понял,  что иду абсолютно правильным путем.  Пусть  следователи и  прокуроры
продолжают  свое дело  в  рамках  закона.  Точно такие  же  задачи  и  перед
президентом - отстаивать  государственные интересы,  несмотря  ни  на что. Я
должен отстранить нечистоплотного прокурора, и я это сделаю.
   2 апреля заместитель прокурора Москвы возбудил уголовное дело  по факту
злоупотребления служебным положением со стороны генпрокурора.
   Сразу после этого я подписал указ об отстранении Скуратова от должности
в  связи  с  проведением  расследования.  Указ  был  подготовлен  в  строгом
соответствии с Законом о прокуратуре и с Конституцией России.
   Это уголовное дело пока  не закончено. (В дальнейшем проверка следствия
показала, что только  документально  зафиксированных  встреч  Юрия  Ильича с
девицами  легкого  поведения было не меньше семи,  и  каждый раз  - за  счет
"друзей",  которые, в свою очередь, проходили по другим уголовным делам.) Но
я надеюсь, что и в этом деле когда-нибудь расставят все точки над i.
   Однако  тогда, в  апреле,  мое жесткое отношение к Скуратову далеко  не
всеми было воспринято с пониманием. И особенно - в Совете Федерации.
   Губернаторы  всегда  были в России  крупной политической силой.  Даже в
советское время первые секретари обкомов (знаю это по себе) - люди, казалось
бы, назначаемые, а не  выборные,  в решающие моменты истории становились тем
самым  "красноречиво   молчащим"   большинством,  с  помощью  которого  руль
удавалось  вывернуть  то  резко  вправо,  то  резко  влево.  Снятие  Хрущева
происходило на фоне партийного заговора, когда группа Брежнева  сумела тайно
договориться  с  большинством  первых   секретарей  обкомов.  И   назначение
Горбачева  сопровождалось  чем-то  похожим  -  ни  одно   такое  решение  не
принимается без согласия "первых".  Правда, в случае с назначением Горбачева
обходились вполне откровенными встречами в фойе Дворца съездов, в специально
отведенных комнатах, в гостинице. Без излишней конспирации.
   Кстати, в  новой  Конституции,  которую  называют "ельцинской"  -  хотя
принимали  участие  в  ее   создании  эксперты,  юристы,  политики,  -  роль
региональных лидеров прописана четко. И впервые,  пожалуй, чуть ли не за всю
новую  и  новейшую  историю  роль  эта  стала  открытой.   Больше  не  нужно
встречаться  в  фойе,  больше  не нужно устраивать  тайные вечери за спинами
вождей.
   Совет Федерации  утверждает каждый закон  и  каждое  крупное  решение в
государстве обсуждает гласно.
   На  такой  шаг мы пошли вполне сознательно, прописав в Конституции роль
Совета  Федерации  как  защиту  от  шатаний и  разброда  в  государстве,  от
политических  кризисов. Дума  - та донельзя политизирована, особенно в эпоху
посткоммунизма,  эпоху  резких  перемен.  Совет  Федерации   -   максимально
выдержан, политически взвешен.  Ведь каждый губернатор несет на своих плечах
груз огромной ответственности за свой регион.
   Столкновение президента и губернаторов для страны крайне опасно.
   Для того чтобы создать атмосферу смуты и раскола, им вовсе не требуется
ни военного переворота, ни импичмента, ни вотума недоверия  правительству. В
зале  заседаний сидит  сто хозяев России, сто  князей - не  знаю  уж, как их
точнее  назвать...  С самых  древних времен  такое собрание  в глазах народа
обладало колоссальными полномочиями, могло, если потребуется,  и царя лишить
короны.
   Еще  осенью   Юрий   Лужков  активно  поддержал  линию  коммунистов  на
постановку вопроса о моей недееспособности как президента.
   "В России установлена президентская республика, - говорил он, - которая
предполагает   активную   роль  президента   в  деятельности  государства...
Общество,  государство  должны  получить  ответ от  президента,  как он  сам
намерен решать проблему, связанную с состоянием его здоровья".
   21  апреля Юрий  Лужков произнес на  заседании  Совета  Федерации новую
пламенную речь в защиту законности. И в защиту Скуратова.
   Но любому нормальному человеку было  видно  невооруженным глазом  - как
тогда,  так и сейчас  Лужков  сделал  ставку и пытается сорвать политический
куш.
   Губернаторы в споре о  генпрокуроре  сплотились вокруг  Лужкова по двум
причинам. Первая - им очень  хотелось иметь своего, карманного, прокурора. И
вторая, более  важная - именно тогда они поняли, прочувствовали слабое место
нашей Конституции:  с помощью  простого голосования по прокурорской отставке
региональные лидеры получают мощнейший инструмент власти в стране. Мощнейший
инструмент  давления на  президента.  Как  им воспользоваться,  они пока  не
знали, но очень хотелось попробовать.
   Увидев  во  время  осеннего  кризиса  слабость  исполнительной  власти,
губернаторы пытались снова  и  снова проверить ее на прочность, сформировать
свою политическую конфигурацию современной России.
   ...Мне думается, реформа Совета Федерации, которая  происходит сегодня,
поможет  избегать  в  будущем  подобных  столкновений  между  президентом  и
лидерами  регионов.  Это  слишком  опасно  для  страны:  когда  губернаторы,
обеспечивающие стабильность в российских  провинциях, влезают в политические
интриги.
   Я  встречался  с некоторыми губернаторами, спрашивал об их отношении  к
делу Скуратова. В основном они поддерживали мою позицию, говорили, что такой
прокурор стране не нужен.
   Лужков  в кулуарах настраивал губернаторов на конституционный  бунт, на
"легальный  протест",  используя свое влияние,  зависимость от Москвы многих
слабых регионов.
   За отставку прокурора был подан  61  голос из 178. Против -  79. Из них
большая  часть -  руководители  законодательных  собраний  регионов.  Первое
голосование  дало,  если помните,  совсем другие  цифры. Тогда  за  отставку
Скуратова проголосовало всего шестеро...
   Многие ли  из  этих 79 действительно верили в  то, что Скуратов вот-вот
достанет волшебный  портфель и откроет номера  счетов  в швейцарских банках,
назовет заказчиков  громких убийств?  Думаю, почти никто.  Голосование  было
продиктовано чисто  политическим азартом. Кроме того, в поддержку  Скуратова
работал  целый  штаб,  где  встречались  с  сенаторами  и  люди  Лужкова,  и
представители компартии,  ну а в день голосования  в  Совет Федерации пришли
все:  и   Зюганов,   и  Илюхин,  и  многие  другие  депутаты,  которые  были
заинтересованы в раскручивании скандала.
   Думаю, что в течение всего последующего года эти люди имели возможность
убедиться: заветный портфель  Скуратова пуст,  как и  его  хозяин. Ни одного
нового факта, ни одного документа Скуратов оттуда так и не вытащил.
   Кстати,  перед  вторым  голосованием  в  Совете Федерации  моя  команда
пыталась мирно договориться с Лужковым. Среди кандидатов в генпрокуроры мной
рассматривалась  кандидатура  бывшего  руководителя  Московской  прокуратуры
Геннадия  Пономарева.  Я  о  нем  подробно  расспрашивал  заместителя  главы
администрации Лисова, который не так давно работал в Генпрокуратуре и хорошо
знал Пономарева.  Лисов  считал,  что это  сильный,  независимый  прокурор и
достойный  кандидат. Поддерживал его  и Лужков. Однако  в обмен на поддержку
отставки Скуратова  Юрий Михайлович потребовал выдать ему  лично в  руки уже
подписанное  мной  представление с  фамилией  Пономарева в  Совет Федерации.
Лужков пытался диктовать свои условия мне. Это меня поразило.
   Все эти дни в конце апреля я пытался понять: как случилось, что история
о прокурорских похождениях приобрела вдруг такой политический размах? Только
ли в Совете Федерации тут дело?
   Да нет, конечно, не только...
   За считанные недели стало очевидно: в России может начаться новая эпоха
- эпоха экономических репрессий.
   Происходило это постепенно,  исподволь.  И  вот уже  приобрело масштабы
почти государственной идеологии.
   Да,  сравнение  вроде  бы  сильно грешит против исторической истины.  В
стране давно нет коммунистической  диктатуры, нет массовых арестов и "черных
воронков" по ночам.
   ...Однако посадить  человека в следственный изолятор  до суда, даже  по
экономической  статье,  у   нас   почему-то  не  считается   зазорным.  Хотя
международный опыт показывает: такой  меры  пресечения заслуживают лишь  те,
кого  подозревают в  особо тяжких  преступлениях. При  несовершенстве  нашей
налоговой системы,  нашей  бухгалтерской отчетности  "привлечь  и  посадить"
можно было практически каждого  гражданина! А некоторые наши прокуроры,  при
существующей пустоте  в законодательной базе, иногда готовы  были  подписать
ордер на арест любого  банкира, среднего и мелкого  бизнесмена, даже  просто
бухгалтера или экономиста - был бы лишь "заказ".
   Экономические  преступления,  трактуемые  прокуратурой  или  некоторыми
сотрудниками спецслужб  очень вольно, таким образом, становились почвой  для
шантажа, компромата,  взяток, злоупотреблений. Именно  из  этой мутной воды,
кстати говоря, выплыла скуратовская кассета.
   Прокуратура "сажала на крючок" бизнесменов. Те, в свою очередь, видимо,
"брали на крючок" прокуратуру. Постепенно эта система давления на фактически
нормальных, честных  людей переросла рамки отдельных уголовных дел. Страх  и
ужас  перед  людьми  в форме  охватил отечественный  бизнес весной  1999-го.
Примеры "показательных"  арестов, обысков,  изъятий  в офисах банков и  фирм
множились и множились.
   ...А начиналось  все для  меня с