мне  доложили,  к  началу
очередного   заседания   глав  государств  нового   руководителя  не  успели
согласовать. И когда мы  собрались в Москве, в Екатерининском  зале  Кремля,
совершенно неожиданно для  меня президент  Украины Леонид Кучма предложил на
должность исполнительного секретаря СНГ Бориса Березовского. Он пояснил, что
именно такая яркая фигура, как Березовский, может дать мощный импульс работе
этого важнейшего органа Содружества. Честно говоря, я был неприятно удивлен.
   Но   это  было  только  начало.  Затем  стали  брать  слово  президенты
государств и один за другим всячески  поддерживать эту  кандидатуру. В адрес
Бориса Абрамовича лились дифирамбы, я только успевал головой крутить, слушая
то одного президента, то другого.
   Наконец я попросил слово и сказал: "Уважаемые коллеги, вы знаете, какое
непростое  отношение  к  Березовскому  у  нас  в  стране,   особенно   среди
политической элиты. Давайте подумаем над другой кандидатурой".
   И на это услышал: "Борис Николаевич, ну это даже странно, мы тоже знаем
Березовского,  знаем  его  плюсы  и  минусы,  но  мы предлагаем  российского
гражданина, а вы отказываетесь?.. "
   Тогда я попросил время подумать, объявил перерыв и вышел. Сел в  кресло
комнаты  отдыха,  рядом  с  Екатерининским  залом.  Попросил  шефа протокола
Шевченко  срочно  отыскать  Березовского и пригласить  его в  Кремль. Он мне
рассказал,  что,   оказывается,  Березовский  объехал   за   последние   дни
практически всех лидеров государств, попросил их  о поддержке, и сегодня  мы
имеем то, что имеем.
   Я  вызвал главу администрации Юмашева,  спросил его,  что он  думает по
этому  поводу.  Честно  говоря, таким злым  я Юмашева ни  разу  не видел. Он
сказал, что категорически возражает. Кроме того, считает недопустимым, чтобы
решение любого  вопроса  в  рамках СНГ навязывалось  президенту России.  Тем
более когда все это делалось втайне, за спиной президента.
   После этого  я  попросил зайти председателя правительства  Кириенко. Он
тоже был возбужден. Сказал, что  президент не  должен  брать  на себя  такую
тяжелую  дополнительную  политическую  нагрузку.  Внутри  России  скандал  с
назначением Березовского будет огромным.
   Я  выслушал  их  мнение, и  в  этот момент  мне  доложили,  что приехал
Березовский. Попросил Кириенко и Юмашева подождать, пригласил его к себе.
   "Борис  Абрамович,  вы,  я думаю, уже в курсе,  что  сегодня произошло.
Практически все президенты стран СНГ предложили назначить вас исполнительным
секретарем СНГ. Вы понимаете, какая тяжелая реакция на ваше назначение будет
у нас. Хотел послушать, что вы думаете?"
   Березовский был слегка  взлохмаченный, он  мчался  в  Кремль  откуда-то
из-за города. Посмотрел на меня  цепко и сказал: "Борис Николаевич, если  вы
хотите принести пользу  Содружеству, то меня  надо  назначать. Я уверен, что
смогу сделать что-то полезное. Если обращать внимание на тех, кто что-то там
на  улице  будет  говорить,  тогда  не  надо. Если  вы  поддержите  меня,  я
постараюсь оправдать ваше доверие и доверие президентов СНГ".
   Я подумал еще минуту. Конечно, странная  ситуация. Российский президент
выступает против российского гражданина.
   Вошел в зал. Президенты смотрели на меня  испытующе. Произнес: "Дорогие
коллеги,  я согласен  с  вашим предложением.  На  должность  исполнительного
секретаря  СНГ вносится  кандидатура Бориса  Березовского". Единогласно, как
того требует устав СНГ, Березовский был назначен на эту должность.
   Через год,  правда,  со  скандалом  и  уже  по моей инициативе,  он был
уволен, но  президенты  стран  Содружества до сих  пор говорят,  что это был
самый сильный исполнительный секретарь СНГ.
   Любой  саммит  СНГ  -  это  обвинения  с  нескольких сторон.  От  наших
политиков  (как  правого,  так и  левого  толка)  - что  я  попустительствую
президентам независимых государств,  не  отвечаю на их  выпады, даю огромное
количество льгот  и поблажек в  экономических вопросах,  прощаю долги и  даю
занимать  вновь  и  вновь... Но  претензии были  и со стороны  президентов и
парламентариев стран  СНГ: Россия, мол, не  занимается реальной интеграцией,
отделывается  разговорами,  возводит  таможенные  и  налоговые  барьеры,  не
соблюдает соглашения о свободной торговле, не идет навстречу с ценами на газ
и электроэнергию.
   Что же происходило на самом деле?
   ...Это  была   моя  сознательная  политика   сдерживания  противоречий.
Политика их амортизации.
   Нет, мы не отделывались разговорами. Все проблемы внутри СНГ - решаемые
проблемы.  Лидеры стран хорошо  знают и понимают друг друга,  народы связаны
узами добрососедства, тысячью тончайших нитей - семейных,  профессиональных,
дружеских. Вот основной фактор сотрудничества, который мы сохранили.
   И я считаю, добились главного: несмотря на все разговоры о смене курса,
несмотря  на  явные  попытки некоторых третьих стран обернуть  международное
сотрудничество  против  России,  наши экономические и политические  связи со
странами СНГ сейчас по-настоящему окрепли. Фактически они уже превратились в
некую систему взаимодействия, разрушить которую очень трудно.
   Я очень надеюсь,  что  когда-нибудь Беловежскую Пущу вспомнят  совсем в
других выражениях, не так,  как сейчас. Будут  говорить, что это было начало
совершенно  нового этапа:  вслед  за Европейским  союзом  мы  начали строить
абсолютно новую реальность, новый союз - Содружество Независимых Государств.



РУБЛЕВАЯ КАТАСТРОФА

   Летом 1998  года  Россию  постигла  тяжелейшая  финансовая  катастрофа.
Замечу  сразу, что произошла она не  только у нас, но и в странах  с  другой
экономикой, с другой историей, с другим менталитетом.
   Явление  это  для  нас  новое. Мы, долгие  годы  отделенные  от мировой
цивилизации высокой стеной, как оказалось, были к нему совершенно не готовы.
   Могла  ли нас  обойти  эта  беда?  Вряд  ли.  Много  в  те  дни,  перед
августовским кризисом, давалось ценных советов - и банкирами, и аналитиками,
и журналистами,  и экономистами...  Почему  правительство оставалось глухо к
этим советам?
   Я думаю, по причине, которая  коренится  в нашей российской психологии:
мы  настолько часто говорили о грядущей экономической катастрофе, о том, что
все  рухнет, рубль обвалится, настолько часто "каркали", что чувство тревоги
отчасти притупилось. Однако  глобальная экономика  наших дней не может ждать
антикризисных  решений  неделями  и  месяцами.  Пожар на бирже вспыхивает  в
течение часа и в течение суток охватывает весь мир.
   И  вторая  важная  причина.  Несмотря  на  все  разговоры   о  рыночной
экономике, мы еще не успели окончательно привыкнуть к тому,  что наша страна
-  внутри   большой  экономической   цивилизации,  внутри   мирового  рынка.
Зависимость от мировых бирж, от мировой финансовой ситуации по-настоящему не
осознавалась.
   Между тем именно глобализация мировой  экономики, казавшаяся до кризиса
каким-то фантомом,  абстрактным постулатом, очень  больно ударила в 98-м  по
всей России, по всем ее городам, большим и малым, по всем ее людям.
   С  самого начала  своей  работы  правительство  Кириенко  декларировало
создание  антикризисной  программы.  Под  руководством Сергея  Владиленовича
наконец   начали  писаться  грамотные  экономические  законы,  выстраиваться
правильные    макроэкономические    схемы    (наработками     кириенковского
правительства, кстати, пользовались потом все последующие кабинеты министров
и пользуются до сих  пор). Но  вот беда: за  этой  долгосрочной перспективой
молодые  экономисты  совершенно  проглядели  текущую  катастрофу! Закладывая
фундамент,  напрочь  забыли о крыше. Произошел  удивительный парадокс: самое
грамотное  в  экономическом смысле  российское  правительство приняло  самое
неграмотное, непросчитанное решение: оно объявило, что отказывается
   платить по собственным внутренним долгам.
   Впрочем, если разобраться повнимательнее, никакого парадокса тут нет.
   Внешне все  выглядело  очень просто.  Западные  инвесторы  медленно, но
верно  начали  уводить  с  "проблемного" российского  рынка  свои  капиталы.
Непрерывно росла  доходность  на  рынке  ГКО  (государственных краткосрочных
облигаций). Уже с начала 1998 года  многие специалисты заговорили о том, что
рынок государственных ценных  бумаг работает не на государство, а как бы сам
на  себя.  Не правительство использует этот рынок  для пополнения бюджета, а
участники  рынка  используют  правительство, высасывая  финансовые  ресурсы.
Центральный  банк,  занимавший  тогда тридцать  пять  процентов  рынка  ГКО,
покупал у правительства новые  ценные бумаги, а правительство этими  рублями
расплачивалось за старые выпуски ГКО. Получив рубли, владельцы ценных  бумаг
(в  основном,  конечно,  коммерческие банки)  несли их  на  валютный  рынок,
покупая доллары. Создавали давление  на  курс  рубля. А чтобы  удержать этот
курс (напомню, тогда он  был определен "валютным коридором" и практически не
менялся  уже в  течение долгого  времени  и  равнялся шести рублям  за  один
доллар),  Центральный  банк тратил свои  золотовалютные  резервы.  Только за
январь  резервы Центрального банка  сократились на  три миллиарда  долларов.
Лишь  такой  ценой удалось  удержать курс внутри "валютного  коридора".  Так
работала  кризисная  машина  1998 года.  Она  остановилась лишь тогда, когда
кончилось топливо: правительству стало не хватать  рублей для  оплаты старых
госбумаг, а Центробанку - валюты для поддержания курса.
   Еще в конце 1997 года, выступая на  заседании правительства, я говорил:
"Вы все  объясняете мировым финансовым кризисом.  Конечно, финансовый ураган
не  обошел  стороной  Россию. И  зародился он не  в Москве. Но есть и другая
сторона - плачевное состояние российского бюджета.  А вот здесь пенять можно
только на себя".
   Да, действительно, на трудную ситуацию финансового  рынка накладывалась
и  другая,  просто  отвратительная,  ситуация  -  с  собираемостью  налогов,
исполнением  бюджета.  За  январь  1998 года  федеральный бюджет получил  от
налогов лишь около шести миллиардов рублей, это было в два раза  меньше, чем
бюджетное  задание. Любые кредиты  мирового банка,  любые крошечные доходы -
все быстро  исчезало в  огромной бюджетной дыре.  Чтобы  погасить  долги  по
зарплате, шли на все.
   Доходность на рынке  ГКО в феврале не опускалась ниже 40 процентов. А в
бюджете была заложена цифра 20.  Таким  образом,  бюджетная дыра,  по одним,
официальным, оценкам, составляла 50
   миллиардов рублей, а в реальности - около 90 миллиардов.
   Давление на наш финансовый рынок продолжалось. Международные финансовые
агентства объявили о том, что  пересматривают  финансовый рейтинг  России  в
сторону  снижения. Иностранные инвесторы и наши  банки осторожничали, больше
не доверяли рынку российских ценных бумаг.
   В конце мая  пошла очередная  волна кризиса. Снизились мировые  цены на
нефть.  Сорвались крупные  аукционы (в  частности, по продаже "Роснефти", на
что был большой расчет). Серьезные убытки понесли железные  дороги, огромные
деньги пошли на то, чтобы погасить шахтерские забастовки.
   В этот же момент вдобавок  обрушился рынок в Индонезии. Для инвесторов,
покупавших наши ценные бумаги, все это были очень плохие новости.
   Так  долго  продолжаться  не  могло.  Ведь  только  иностранцы  владели
госбумагами в объеме  около  20  миллиардов долларов. И  если  бы зарубежные
инвесторы  враз ушли  из  России, продали свои  облигации,  рубль  бы рухнул
незамедлительно. Центробанку надо было, видимо, срочно  покидать этот  рынок
ГКО.  Но   банк  по  инерции  продолжал   за  него   держаться,  надеясь  на
правительство.
   ...Еще  в  начале года  я  говорил,  что, хотя первый  этап финансового
кризиса мы проскочили,  стало  совершенно ясно, что  система  защиты от этих
катаклизмов у нас не отстроена, не работает.
   Правительство Кириенко только-только налаживало отношения с Центральным
банком,  только училось руководить этим  тяжелым механизмом.  И при этом оно
страшно боялось девальвации рубля!
   Ту  единственную  меру, что  могла  нас  спасти  летом  98-го  (плавная
девальвация  в преддверии  кризиса),  Кириенко, Дубинин  и другие  отвергали
априори. Почему?
   Главная  причина:  начинать  свою деятельность правительству Кириенко с
девальвации было морально и политически очень тяжело. Крупные  банкиры, Дума
и  губернаторы,  промышленники  и  профсоюзы  -   все  игроки  финансовой  и
политической   сцены   -  плохо   воспринимали  новичков,   технократическое
правительство  "молодых выскочек". Дума блокировала  законопроекты, профсоюз
угольщиков   устроил   настоящую   "рельсовую  войну",  перекрыв   сибирские
магистрали, губернаторы выносили на  Совете Федерации жесткие  и  неприятные
резолюции. В этих политических условиях  девальвация казалась  правительству
немыслимым, невероятным риском...
   Я  вспоминаю то психологическое состояние, в котором  находился  Сергей
Кириенко   в    летние    месяцы    1998   года.   Он   пытался    выглядеть
снисходительно-спокойным.     Старался    дистанцироваться    от     прежней
либерально-экономической команды Чубайса, Гайдара. В любой  другой  ситуации
эта  тактика была бы, наверное, единственно правильной. Для  начала премьеру
нужно было  избавиться  от  своих комплексов, обрести привычку  к  власти. С
другой  стороны,  Сергей  Владиленович  видел,  как все плотнее, тяжелее  на
страну накатывает жуткий финансовый кризис. Ему необходима была поддержка со
стороны  крупных  банкиров, финансовой элиты. Но и  с  этой стороны  премьер
оказался как бы жестко отрезан: ему попросту не доверяли.
   Я  видел перед  собой  такую  картинку:  на  атомной  станции случилась
авария,  и   здесь  были  необходимы  не  большие  академические  знания,  а
многолетний опыт работы с "кнопками".
   Вот с этими-то "кнопками" правительство разобралось далеко не сразу!..
   Одновременно  несколько  кризисов   с   разных  сторон   обрушилось  на
правительство Кириенко.
   Может  быть,  сейчас  уже мало кто помнит знаменитую  "рельсовую войну"
лета  98-го  года,  но уверен,  что  Сергей Кириенко,  кстати,  как  и я,  с
содроганием вспоминает ту волну шахтерских забастовок.
   Летом 98-го года началось жесткое противостояние  шахтеров  Кузбасса  с
правительством. Они уже несколько  месяцев  не получали зарплаты. Продолжали
ходить  в  забои,   руководство  шахт   каждый  раз  обещало   им  выплатить
причитающиеся  деньги.  И  в   очередной  раз  обманывало.  Взрыв  открытого
недовольства пришелся на лето, когда приближались отпуска, когда дети должны
были отдыхать и набираться сил, а денег в шахтерских семьях не было совсем.
   ...Главный парадокс состоял в том, что эти шахты уже давно не входили в
государственный сектор экономики. Они были акционированы,  иногда уже не раз
поменяли  своих собственников,  но шахтеры не хотели разговаривать с  новыми
хозяевами  или  с  местными  начальниками,   которые  были  не  в  состоянии
справиться с ситуацией. Главными виновниками всех своих бед  они по-прежнему
считали тех, кто находится далеко, в Москве. Министерство. Правительство.
   Забастовки шахтеров в стране происходили и до этого. Реформы в угольной
отрасли   шли   туго,    приходилось   с    огромными   усилиями   закрывать
бесперспективные,   экономически   нерентабельные  шахты.   Чаще  всего   ни
политической воли, ни денег  на  эти преобразования не  было. Уголь, который
добывали  шахтеры  с  глубоких   пластов,  имел  такую  себестоимость,   что
потребитель был не в состоянии платить  за него необходимые для  нормального
функционирования шахт деньги.
   Поэтому  к   сезонному   обострению   в   шахтерских  регионах  прежнее
правительство как-то  уже  приспособилось. Обычно председатель правительства
весной  собирал  у себя  губернаторов,  руководителей  отрасли,  профсоюзных
шахтерских лидеров. Правительство  выделяло  шахтерам кредиты, списывало  их
долги, и с грехом пополам каждый раз удавалось шахтерский кризис смягчить. В
этот  раз  только  что  назначенный  и утвержденный  Думой  Кириенко упустил
надвигающуюся опасность.
   Шахтерская   солидарность  -  вещь   уникальная.  За  одними  регионами
последовали другие. Буквально за несколько дней шахтерские волнения охватили
почти все угледобывающие районы страны.
   Но  это  еще  не  все.   Шахтеры   стали  перекрывать   железнодорожные
магистрали. Это уже был совсем другой уровень противостояния.
   Поезда  не ходили. Оборвались связи между регионами. Предприятия  несли
огромные  убытки -  не  доставлялись грузы.  Люди не  могли уехать в отпуск.
Товары не доходили  до  потребителей. Волнение в обществе нарастало. В нашей
огромной  России  перерезать  железные  дороги  -  все  равно  что  отрубить
электричество.  Это уже было  уголовное  преступление. Раздавались голоса  -
арестовать,  посадить,  разогнать с помощью спецподразделений. Но  очень  не
хотелось создавать неприятный прецедент уголовного преследования отчаявшихся
людей,   отягченный   к  тому  же   массовыми   столкновениями  с   органами
правопорядка. В  аварийном режиме начались переговоры молодого правительства
с шахтерами.
   Надо сказать, шахтерские лидеры быстро  оценили ситуацию.  Они  поняли,
что  в  условиях  надвигающегося  кризиса  их  действия  вызывают  громадный
политический резонанс, подобный  тому, какой  вызывали  их забастовки в  мою
поддержку в 1990 году. Тогда  они  выдвинули  лозунг: Горбачева  в отставку,
Ельцина в президенты! Десять лет назад шахтеры возлагали огромную надежду на
частную собственность - мол, с ее помощью шахты можно  будет модернизировать
и даже получать процент от прибыли. Я обещал всеми силами содействовать этим
реформам.
   При этом  мы тогда не учли одного обстоятельства: отрасль была морально
устаревшая,  малорентабельная, и  надеяться на  какое-то  экономическое чудо
было наивно... И шахтерские протесты продолжались все эти годы.
   Но  в   1998  году  шахтеры  использовали   уже  не   только  привычные
экономические лозунги - возвращение долгов по зарплате и так далее.  Впервые
за  последние  годы,  в  столь  массовом  порядке,  согласованно  они  вновь
выступили  с  полномасштабной политической программой. Долой  правительство!
Ельцина в отставку!
   ...Это  тяжелое  противостояние  продолжалось   больше  трех   месяцев.
Шахтерский пикет, который расположился в  Москве, прямо у Дома правительства
России,  на Горбатом  мосту, стучал касками,  объявлял  голодовки, развлекал
журналистов.   Постепенно  бастующие  шахтеры  стали  мощным  информационным
поводом  для  атаки  на  правительство:  к  ним приезжали на  Горбатый  мост
депутаты  и  артисты,  с  ними  встречались  представители  всех   партий  и
политических движений. Скандал разрастался.
   Надо   сказать,   москвичи  реагировали  на  шахтерский   пикет  весьма
своеобразно.  Эстрадные артисты и политики использовали  визиты на  Горбатый
мост  в  основном  для своей  собственной  рекламы. Сердобольные  московские
женщины  кормили и поили шахтерских лидеров, приглашали в гости. Все  вокруг
шахтеров  было настолько  спокойно,  я  бы сказал, лениво, что явно никто не
собирался поддерживать их  протест.  Но  за  шахтерами,  уныло сидевшими  на
Горбатом  мосту,  стояла огромная  сила:  озлобившиеся  шахтерские  регионы,
начавшие "рельсовую войну" с правительством.
   ...Вице-премьер Олег  Сысуев, отвечавший за социальные вопросы, мотался
из  одного угольного  региона  в другой,  почти  не  глядя подписывал  любые
соглашения, лишь бы договориться. В одном из таких подписанных им документов
я с интересом обнаружил пункт о том, что  да,  правительство согласно с тем,
что Ельцин должен уйти в отставку.
   Конечно,  юридически этот договор был нелепым, я попросил сохранить его
как историческую  ценность.  Но  вместе с  тем было  понятно:  правительство
находится уже почти в невменяемом состоянии.
   О