означало, что ревность к Черномырдину  Кириенко пересилить  в себе  не смог.
Его предложение было нереальным: Строев, человек старой закалки, бывший член
Политбюро, в качестве премьера меня уж совсем не устраивал.
   "А  вы что думаете, Игорь  Евгеньевич?" - спросил я.  Малашенко в своей
обычной  манере начал твердо, жестко,  правильно выстраивая речь,  приводить
свои аргументы. "Черномырдин,  который был пять месяцев назад, и Черномырдин
сейчас - это два  разных человека,  Борис Николаевич". - "Почему?"  - "А все
изменилось.  Он  был вынужден за это  время  многое  переосмыслить,  понять.
Политик, который возвращается во власть после отставки, -  это всегда другой
человек. У него появляется  колоссальный новый опыт. Теперь он понимает, что
за  первую позицию надо драться, надо работать не  так,  как раньше".  -  "А
Лужков?" "Нет, даже не стоит его обсуждать", - ответил Малашенко.
   "Борис Николаевич, - сказал Юмашев. - Черномырдин обещает, что не будет
ставить в правительство удобных, послушных, но слабых  исполнителей. Обещает
создать  команду молодых, агрессивных  профессионалов-экономистов. Но  самое
главное  не это. Если его утвердят в  Думе  с первого раза, а  шансы есть, и
большие,  он реально  сможет претендовать на  роль общенационального лидера,
спасителя,  антикризисного  премьера,  называйте как  хотите.  У него  тогда
появится новый ресурс доверия у населения".
   Я прекрасно понял, что хотел сказать  Юмашев. После своей отставки (без
меня, мол, тут вон чего натворили) и после триумфального возвращения в Белый
дом  Черномырдин  приобретет  столь  любимый  народом  ореол  "несправедливо
обиженного".
   Да, это  было очень важное  соображение. Черномырдин не только имел все
шансы разрешить кризисную ситуацию, используя свой опыт и связи, но  и пойти
дальше, на выборы-2000,  с  хорошим запасом  прочности.  В этом  смысле  мой
моральный проигрыш оказывался выигрышем для Черномырдина. Ну что ж...
   И  все же  я продолжал  сомневаться: "А если его  не утвердят  в первом
туре?"   "Тогда  попробуем   найти  другого   кандидата",  -  сказал   глава
администрации.
   Вариант Примакова мы в тот день  даже не обсуждали - Евгений Максимович
заранее объявил всем - и  моим помощникам, и парламенту,  и правым, и левым,
что в премьеры не пойдет ни под каким видом.
   Днем позже, 23 августа, в моей подмосковной резиденции произошла другая
важная встреча - с Черномырдиным.
   После того  как от  меня ушел  Кириенко, я  вызвал  в  кабинет  Виктора
Степановича. "Только  что  у меня  был Кириенко. Я отправил его в отставку".
Черномырдин  слушал  молча, кивал.  Было  видно, что  он напряжен и готов  к
решительному бою.
   Не  знаю,  не  помню,  в  каком  разговоре  промелькнуло: "политический
тяжеловес". В сущности, это  был  не очень удачный образ, но  довольно точно
раскрывающий причины отставки Кириенко:  тот этим качеством явно не обладал.
Я  смотрел  на   крупную,  тяжелую  фигуру   Виктора  Степановича  и  думал:
действительно, "тяжеловес".
   Да,  непросто рассказывать об этих событиях  осеннего  кризиса 1998-го.
Непросто,  потому что ситуация менялась  практически каждый день. А потом  и
каждый час. Честно говоря, не припомню такого напряжения  за всю  российскую
политическую историю 90-х годов, если не  считать,  конечно, попытки военных
переворотов 91-го и 93-го годов. Здесь ситуация была вроде бы совсем другая,
мирная,  абсолютно  конституционная, но  под тем же неярким и добрым солнцем
уходящего лета  так  же  бешено  замелькал политический  калейдоскоп.  Будто
какой-то дьявол  вертел картонную трубку  нашей судьбы, и цветные  стекляшки
разных комбинаций и компромиссов то возникали, то рассыпались вновь.
   Итак, 23 августа я принял  в  Горках Кириенко и  Черномырдина,  а 24-го
выступил с телеобращением  к нации и подписал соответствующие указы. В  этот
же день Виктор  Степанович  провел  в  Белом  доме заседание правительства в
качестве исполняющего обязанности премьер-министра.
   Черномырдин  с  бешеным  упорством  продолжал   загонять  руководителей
парламентской оппозиции  в  угол.  Он  использовал  свой  главный  козырь  -
отсутствие другого реального кандидата и желание всех  элит, и политических,
и  экономических, как можно  быстрее урегулировать  этот  кризис. В  течение
первых  трех дней  -  понедельника, вторника  и  среды  -  были  согласованы
основные  параметры  так называемого  Политического  соглашения,  документа,
который определял новые взаимоотношения между президентом, правительством  и
Думой. В четверг и пятницу началась работа над самим текстом документа.
   Черномырдину удалось  достигнуть  многого. В  первую очередь  поддержки
Селезнева, спикера Госдумы, официально второго человека в компартии. Добился
он и  поддержки  "Народовластия"  и аграриев,  младших  партнеров  Зюганова.
Причем не  без помощи руководителей "Газпрома",  имевших влияние на верхушку
компартии. Левая оппозиция согласилась на следующие  условия: президент дает
гарантии не распускать Думу до 2000 года. Дума, в свою очередь,  гарантирует
доверие  правительству.  Правительство  дает  гарантии  того,  что  не будет
инициировать парламентский кризис своей добровольной  отставкой. Черномырдин
непрерывно звонил мне, согласовывая все новые и новые позиции: могут ли быть
коммунисты   в  правительстве?   Можем  ли   мы   обсуждать  в   Думе   всех
вице-премьеров?
   Я  сознательно шел на ограничение своих конституционных полномочий. Был
убежден, что с таким надежным руководителем правительства, как  Черномырдин,
мы сумеем избежать любых связанных с этим осложнений.
   Была абсолютная уверенность в том, что в  период обострения Черномырдин
- единственная реальная кандидатура в премьеры.
   Тем  не   менее  коммунисты   попытались   перехватить   инициативу   у
Черномырдина.  Зюганов и его  младшие  партнеры по  левой оппозиции, Николай
Рыжков и  Николай  Харитонов, выступили  с  совместным заявлением:  вопрос о
кандидатуре главы  правительства совершенно не подготовлен.  Рыжков был  еще
определеннее:  вслепую идти  в  состав  правительства,  не  зная его курса и
программы, было бы преступно перед народом.
   Пользуясь  ситуацией  кризиса, тем,  что  я вынужден  был  отправить  в
отставку Кириенко и его либеральное правительство, они пытались  отвоевать у
меня часть политического пространства. Пытались ввести в правительство своих
людей,  ограничить мою инициативу.  Но для меня это был  хорошо продуманный,
точный  ход:  после  того как  Дума  утвердит  Черномырдина, отпадет  всякая
необходимость в ее роспуске.  Черномырдин - мой премьер, и отправлять  его в
отставку до 2000 года я тоже не собирался. Все сходилось, все складывалось.
   ...Однако  было  видно,  что коммунисты идут на  это соглашение, как на
расстрел. Понуждаемые  только неутомимой  энергией Виктора Степановича,  его
постоянным давлением.  Он умудрился за одну неделю снять  все их возражения,
выполнить  все  условия, убрать  все аргументы.  Оставил  их  "голыми" перед
железной необходимостью подписывать соглашение.
   Они понимали,  что,  не имея реального  кандидата в премьеры, брать  на
себя ответственность за политический кризис в условиях кризиса финансового -
это горький, неприятный удел.
   В  пятницу  я  подписал соглашение,  на котором  стояли  также  подписи
Геннадия Селезнева, лидеров  политических фракций  Думы, главы администрации
Валентина Юмашева и Виктора Черномырдина. Не было только подписи  Зюганова -
он сказал, что  они  должны  обсудить текст соглашения  на  своем  партийном
пленуме.
   Ну а  в  воскресенье в прямом  телеэфире лидер  коммунистов  покраснел,
тяжело задышал и сделал сенсационное заявление: голосовать за Черномырдина в
понедельник  они не  будут. Лица Рыжкова и Харитонова,  партнеров  Зюганова,
вытянулись от удивления. Они сказали, что ничего  об этом решении не знают и
будут в срочном порядке проводить консультации.
   В  этот  момент я  отчетливо  понял: решение  принято в считанные часы,
узким кругом заговорщиков, и означать оно  может только одно: у  коммунистов
появился свой реальный кандидат в премьеры.
   Вычислить его не составляло никакого труда.
   Это был, несомненно, мэр Москвы Юрий Лужков.
   Первые  тревожные  звонки  из  Совета   Федерации   прозвучали  еще  до
официальной  отставки   Кириенко.  И  Лужков,  и   Строев  достаточно  резко
высказались  в  адрес  Черномырдина. "Те  трудности  и  ошибки,  которые  мы
испытываем  сегодня,  есть  следствие   длительной  и  неосознанной   работы
правительства  прежнего  состава  во  главе  с  Черномырдиным",  -  говорил,
например, Егор Строев.
   Раздражала   их,   очевидно,  огромная   воля   к  власти,  проявленная
Черномырдиным в первые  же  послекризисные  дни.  Так  же как  и коммунисты,
Лужков и Строев, "тяжеловесы" номер два  и номер три,  считали в сложившейся
ситуации  наиболее справедливой логику раздела  властных  полномочий: что-то
можно оставить президенту, но что-то надо забрать и себе.
   Скоро  Лужков  окончательно  понял: ситуацию  надо  использовать!  Было
очевидно: это его чуть ли не последний  и единственный шанс прийти к власти,
используя легальные рычаги.
   ...  За несколько  дней до  первого  тура  голосования  я  пригласил  и
Лужкова,  и Строева в Кремль.  В условиях  экстремальных, когда надо спасать
страну, считал себя абсолютно вправе говорить с ними прямо, открыто, честно:
снимите  свои  политические  амбиции, поддержите Черномырдина.  Мы  в  одной
лодке, не надо ее раскачивать, и сейчас, в эту минуту, должны быть заодно.
   Лужков и Строев сдержанно  согласились и,  выйдя к телекамерам, сказали
несколько примирительных фраз: по Конституции право президента решать,  кого
выдвигать премьером, мы не оспариваем этих полномочий.
   Мне казалось, что это победа.  Во всяком случае,  тактический  выигрыш.
Больше Лужков и Строев, по крайней мере публично, не смогут выступать против
Черномырдина.
   Но,  как  выяснилось,  я явно  недооценивал амбициозный  характер  Юрия
Михайловича.
   31  августа, понедельник. За  Черномырдина  - чуть  больше 100 голосов.
Полный провал!
   Пошла   вторая  неделя  после  отставки  правительства  Кириенко.   Она
кардинально  отличалась  от  первой  и  по политическому  содержанию,  и  по
действующим лицам, и по стилю.
   Теперь  Юрий  Лужков  перешел в  активное  наступление.  Так же  как  и
Черномырдин  неделю  назад,  он  лихорадочно  начал  сооружать  политическую
конструкцию из всех "подручных материалов", которые были на тот момент.
   Шанцев,  заместитель  Лужкова,  - выходец из  КПРФ. Коммунисты  долго и
внимательно  наблюдали за поведением  мэра, уже давно простили ему 93-й год,
но  главное - хотели использовать Лужкова как таран, разрушающий "ельцинский
режим".
   7  сентября,  в  понедельник,  в  Кремле  состоялся  "круглый  стол"  с
губернаторами  и лидерами  думских  фракций.  Обсуждался  вопрос  выхода  из
политического кризиса, а говоря проще, кто будет следующим премьером.
   На "круглом  столе" в  Думе Зюганов  огласил свой  список кандидатов на
премьерский  пост.  Помимо  члена  компартии, бывшего председателя  союзного
Госплана,  Юрия  Маслюкова  (что было понятно и логично),  был в нем  и  мэр
Москвы  Юрий  Лужков.  Да, еще  одно подтверждение, что Лужков  уже  с ними.
Вместе с коммунистами он сделал, безусловно, сильный ход.
   Он договорился, причем тоже очень быстро, с частью Совета Федерации - в
его  поддержку выступили влиятельные и  сильные демократические губернаторы,
например Константин Титов, Дмитрий
   Аяцков.  Они  считали, что  построивший рыночные отношения  в  отдельно
взятом  городе Лужков научит этому и всю остальную  Россию. Кто-то  увидел в
Лужкове  нового хозяина страны и быстро  побежал  договариваться о проблемах
своего региона, кто-то искренне считал его новой, свежей фигурой.
   Черномырдин  бросился  отбиваться,  и,  кстати,  ему  удалось  получить
поддержку  в  Совете  Федерации: большинство губернаторов  проголосовали  за
него.
   Поддаться  неприкрытому давлению коммунистов  (тем  более вопреки  воле
большинства губернаторов) и предложить Лужкова я не мог.
   Повторное голосование по кандидатуре  Черномырдина. "За" - 138 голосов.
Вся титаническая работа дала мизерную прибавку.
   Сразу  же  после  голосования  левая часть Думы заявила,  что в  случае
внесения  в  третий  раз  кандидатуры  Черномырдина  проголосует  за  начало
процедуры импичмента президенту.
   Ситуация предельно обострилась.
   Теперь,  через  два  года,  причины  неуступчивости  коммунистов  стали
достаточно очевидны.  Такой  шанс, такой  счастливый билет, какой выпал им в
августе-сентябре, они упустить не хотели. Власть  буквально сама падала им в
руки. И оставалось только пошире расставить эти руки.
   На волне  огромного  недовольства  правительством, обвала рубля, потери
сбережений среднего класса  и разорения  бизнесменов, на фоне паники, скачка
инфляции можно было идти в прямую атаку на Кремль.
   Юридические предпосылки  были к этому  следующие. Если  Дума трижды  не
утверждает Черномырдина - следуют ее роспуск и назначение новых выборов. Это
по Конституции. Здесь была юридическая ловушка: президент, который вступил в
процедуру импичмента, не  имеет права распустить Думу. Конституция не давала
ответа  на  вопрос, что  делать  в такой  ситуации. Роспуск  Думы  в  момент
острейшего социального кризиса - вещь сама по себе  крайне взрывоопасная. Но
в данных условиях она опасна вдвойне или втройне.
   В  стране,  где  нет ни  парламента,  ни  легитимного  правительства  и
президент подвешен на ниточке  процедуры  импичмента,  мог  наступить полный
политический хаос.
   ...  Ловушка,   грозившая   вакуумом   власти,  взрывом   недовольства,
чрезвычайными мерами.
   Но  дело  было  даже  не только  в этом.  Коммунисты  после всего,  что
произойдет  после  роспуска  Думы,  обязательно  получат  давно  вожделенное
абсолютное большинство! Им этот кризис давал огромную политическую фору... И
тогда  роспуск  Думы  обернется  мощнейшим  откатом   назад,  полным  крахом
демократических реформ, катастрофой для страны.
   Теперь мне предстояло одновременно делать три дела.  Давить на Думу ("У
меня  нет  другой  кандидатуры, это  вопрос решенный,  с  вами или без  вас,
премьером будет Черномырдин"). Убеждать Черномырдина не настаивать на  своей
кандидатуре  ("Виктор Степанович,  нельзя вносить  вашу кандидатуру в третий
раз,  в  сегодняшней  политической  ситуации мы не  имеем  права  распускать
Думу"). И  через  Юмашева,  в  обстановке  строгой секретности,  уговаривать
единственного реального кандидата - Примакова!
   Все это я и делал. Делал, потому что упорно верил: выход я найду.
   Тем не менее после второго тура голосования я вызвал несколько  человек
из своей администрации,  чтобы выслушать  абсолютно  все  аргументы  "за"  и
"против" Лужкова.
   Надо  отдать должное Юрию Михайловичу, его энергии и  воле  к победе  -
гонцы  от   мэра  приходили  в  Кремль  практически  ежедневно.   А  вернее,
практически не уходили оттуда. Сторонниками Лужкова  быстро стали: секретарь
Совета  безопасности Андрей Кокошин, заместители  главы администрации Сергей
Ястржембский и Евгений Савостьянов.
   Ко  мне  на дачу приехали Юмашев, Ястржембский и Кокошин. Я попросил их
как можно более тщательно изложить обе позиции.
   "Лужков всегда  был за президента. На всех этапах своего пути, при всех
сложных ситуациях, - сказал Сергей  Ястржембский.  -  Говорят, что сейчас он
против   вас.  По-моему,   это   наговор.  Я  лично  разговаривал   с  Юрием
Михайловичем.  Он просил передать,  что Ельцин для него - святое понятие. Но
дело не только в этом. Лужков  - реальный  кандидат в президенты. Он крепкий
хозяйственник,  он  быстро  выстроит  нормальную  властную   вертикаль.  Это
надежный   человек,  который   продолжит  в   стране   и  экономические,   и
демократические реформы. Нельзя  дать коммунистам шанс  раскачать  ситуацию,
пользуясь кризисом".
   Примерно ту же самую позицию изложил и Кокошин.
   Я  посмотрел  на  Юмашева:  "Ваши  аргументы,  Валентин  Борисович".  -
"Сегодня кандидат в премьеры должен быть  объединяющей, примиряющей фигурой.
Лужков же рвется к  власти,  со своим грубым  напором,  не  брезгуя  никаким
скандалом. Кроме того, если Лужков станет премьером, неужели он удержится от
попыток  захвата  власти  до  выборов  2000 года?  Конечно,  нет.  Это может
окончательно дестабилизировать обстановку в стране". "Спасибо, - сказал я. -
Я выслушал оба мнения, теперь дайте мне подумать".
   Буквально через несколько  минут  я позвонил  Валентину Юмашеву (он уже
ехал в машине) и сказал всего два слова: "Уговаривайте Примакова".
   Положение продолжало оставаться критическим.
   Я  сделал последние шаги. Во-первых, продолжал давить на Думу изо  всех
сил. Ситуация еще находилась в достаточно подвешенном состоянии. Несмотря на
провал с двумя первыми турами голосования, можно было надеяться на внезапный
перелом, и я использовал все имеющиеся средства. Попросил подготовить письмо
в  Думу на третье  голосование  с фамилией  Черномырдина. Для  депутатов это
означало одно - роспуск Думы.
   Тем  временем  я   решил  встретиться   с  Юрием   Маслюковым,   бывшим
председателем Госплана, еще  одним  кандидатом от  коммунистов.  Его  срочно
привез ко мне Юмашев, буквально  вытащил из отпуска. Это было 10 сентября, в
семь  тридцать утра.  Маслюков  сказал:  "Я  готов  работать, но только  под
руководством Примакова. Уговаривайте Евгения Максимовича. Он самый лучший. Я
пойду только вместе с ним".
   В  девять  утра  того же дня  я  приехал  в  Кремль.  Там меня уже ждал
Примаков. Затем приехали Черномырдин и  Маслюков.  Я собрал их втроем, чтобы
принять окончательное, последнее решение. Тянуть дальше было нельзя.
   ...Первый разговор  с Примаковым состоялся у меня незадолго до этого на
даче, еще  в  начале сентября,  между первым  и вторым турами голосования по
Черномырдину. "Евгений Максимович, - сказал я ему. - Вы меня знаете,  я  вас
знаю... Вы единственный на данный момент кандидат,
   который всех устраивает".
   Разговаривали   долго,   обстоятельно.  Я  почувствовал,  что  Примаков
искренне не хочет идти в  премьеры.  Надевать на себя тяжелый  хомут власти,
громадной ответственности ему очень не хотелось. Он привык к  своей  удобной
нише министра иностранных дел.
   "Борис  Николаевич,  буду  с  вами  тоже  полностью  откровенен.  Такие
нагрузки не  для моего возраста. Вы должны  меня понять в этом вопросе. Хочу
доработать  нормально,  спокойно  до  конца. Уйдем вместе на  пенсию  в 2000
году".
   После первого голосования по Черномырдину Юмашев вновь провел несколько
встреч с Примаковым. "Евгений  Максимович, какие ваши предложения, что будем
делать?"  Примаков отвечал:  "Давайте предлагать Юрия Дмитриевича Маслюкова,
это  хороший  экономист".  - "Борис Николаевич  ни  за  что не согласится на
премьера-коммуниста,  вы же  знаете, Евгений  Максимович.  И что  же,  будем
распускать  Думу?"  Тогда Примаков  твердо,  глядя  Юмашеву  прямо в  глаза,
ответил: "Думу ни в коем случае распускать нельзя".
   ...И вот третий, последний, раунд наших переговоров  в Кремле,  утром в
четверг,  10  сентября. Сегодня  должно решиться все. Как должно  решиться -
было еще неясно.
   ...Сначала  Примаков  опять наотрез отказался.  Но  я  попросил его  не
уходить, подождать в приемной, пока приедут Маслюков  и  Черномырдин. Юмашев
продолжал уговаривать Примакова, не теряя времени, не теряя ни одной  минуты
до приезда двух других кандидатов.
   Именно в эти последние полчаса все и решилось.
   Примаков  внезапно сказал: "Иванов, мой заместитель, еще не  готов  для
роли  министра.  И потом, завтра  у  меня  начинается  большая международная
поездка. Что я скажу моим партнерам?" Валентин посмотрел на него с надеждой.
"Нет, нет,  я  не  могу", - замахал  руками  Примаков.