нице.  Труднее это сделать, когда рядом с президентом
возникает  фигура генерал-полковника,  который  одновременно  совмещает  две
важнейшие государственные  должности -  и  главы  администрации, и секретаря
Совета безопасности.
   Во  времена  Чубайса  и  Юмашева  Администрация  Президента  была чисто
интеллектуальной командой,  находилась в политической  тени (кстати,  до сих
пор эта позиция мне представляется наиболее правильной). Но сейчас, в момент
обострения, такая рокировка ей явно пойдет на пользу.
   Однако  я  взял  недельный  тайм-аут.  Чем-то  эта идея  мне все же  не
нравилась...
   И  вскоре  я понял чем. Были  сомнения в самом Бордюже. Молодой генерал
совсем еще  недавно стал  начальником пограничной  службы  -  вместо  Андрея
Николаева. Затем был приглашен руководить Советом безопасности, только начал
обживаться в новой должности. И  вот, проработав в Кремле всего  три месяца,
вновь совершает грандиозный карьерный скачок.
   Юмашев горячо убеждал меня: администрации просто  необходимо  "поменять
картинку", Бордюжа -  по-настоящему интеллигентный военный, по мировоззрению
гораздо ближе к молодому поколению политиков, чем к генералитету, он заранее
согласен  с тем, что  на первых порах будет  советоваться с ним, Валентином,
ну... а там посмотрим.
   "Я никуда не ухожу, Борис Николаевич, фактически буду постоянно рядом с
вами и с Бордюжей", - говорил он.
   Все   эти   кулуарные  схемы  взаимодействия  старого   и  нового  глав
администрации не очень-то убеждали. Но я согласился - отнюдь не под влиянием
аргументов Юмашева, а совсем по другой причине.
   Уже тогда я почувствовал, как растет в  обществе потребность в каком-то
новом качестве государства, в  некоем стальном стержне, который укрепит  всю
политическую    конструкцию    власти.   Потребность    в    интеллигентном,
демократичном, по-новому думающем,  но и по-военному твердом человеке. Через
год такой человек действительно появился - я, конечно, говорю о Путине.
   Но это  - через  год. А пока...  я  с огромным сожалением согласился на
отставку Юмашева.
   Валентин  не обманул.  Все  время после  своей  отставки он был  рядом,
по-прежнему помогал...  Вот  и  сейчас,  после  моего ухода,  мы  продолжаем
дружить и работать вместе - теперь уже над этой книгой...
   5 декабря Валентин Юмашев привез  в  Горки-9  несколько указов: о своей
отставке,  о  совмещении  постов  секретаря  Совета  безопасности  и   главы
администрации, об увольнении нескольких своих замов.
   7 декабря я на  три  часа приехал в Кремль подписать  эти указы. Так на
посту главы администрации появился бывший  начальник Федеральной пограничной
службы,   секретарь   Совета   безопасности,   кадровый   военный,   молодой
сорокалетний генерал Николай Николаевич Бордюжа.
   ... Уже примерно через месяц я вызвал Юмашева и сказал: "Валентин, а вы
уверены, что нет ошибки? Что-то я не чувствую Бордюжу".
   Юмашев удивился. Внешне все  шло гладко. Бордюжа старался изо всех сил,
пытался стать командным человеком. Но я с самого начала видел - с ним что-то
не то.
   Позднее мне стало ясно, что же происходит с Бордюжей. Офицер, сделавший
прекрасную  карьеру в  строгой военной  системе, он плохо понимал устройство
современной политической жизни,  не улавливал ее  тонких нюансов, не замечал
подводных течений. Вся работа главы  администрации была, с его точки зрения,
нелогичной, нерегламентированной, странной. И он... растерялся.
   У  Бордюжи  началось  нечто  подобное  раздвоению  личности, его душило
внутреннее напряжение. Именно эту скованность, пожалуй, я в нем и заметил.
   Так бывает  в  жизни.  Знаю  по опыту. Крепкий, волевой  человек,  даже
обладающий  прекрасным  здоровьем, попадая "не  в  свою  тарелку", испытывая
постоянный стресс, начинает просто  болеть. В  конце недолгого пребывания на
посту   главы  администрации   у  молодого  генерала-пограничника  появились
проблемы с сердцем.
   Единственным, с кем Бордюже было комфортно, оказался Евгений Максимович
Примаков.  Его   способ   мыслить,  его  манеру  окружать  себя  обстановкой
сверхсекретности  Николай  Николаевич  принял  безоговорочно.  И когда  наши
отношения с премьером осложнились, он все-таки не выдержал.
   Вся новая политическая система постсоветской России выстраивалась долго
и трудно. Мы набивали  шишки, ломали копья.  И что  самое тяжелое,  порой за
правильность  этой конструкции  обществу  приходилось  платить очень высокую
цену, как это было в 1993 году.
   Тут можно вспомнить не только октябрь 1993-го. Можно вспомнить и лидера
Верховного Совета Хасбулатова, который активно расшатывал Конституцию. Можно
вспомнить референдум  о приоритете  президентской  или  парламентской  формы
правления.   Можно  вспомнить  неоднократные  голосования  в  Думе  по  моей
отставке, правительственные кризисы.
   После выборов 1996 года мне стало окончательно ясно: роль администрации
нужно менять. Если после 91-го года я рассматривал  ее в основном в качестве
управленческого  аппарата,  как  некую контролирующую  инстанцию,  то  после
1996-го она стала играть роль интеллектуального  штаба. Работа аналитической
группы продолжалась, только теперь она формировала не  предвыборные  идеи, а
концепции развития страны.
   Две эти  тенденции, конечно, боролись в кремлевских коридорах и раньше,
до  96-го года. Юрий Петров, бывший секретарь Свердловского обкома КПСС, был
приглашен  мной на работу  в Кремль именно как  опытный аппаратчик,  который
должен держать под контролем целую армию госчиновников.
   Затем в  Кремль пришел Сергей Филатов. В общественном мнении - весомый,
влиятельный человек,  убежденный демократ,  интеллигент. Но  увы, Филатов по
складу своего характера  не был ни сильным политиком, ни сильным аналитиком.
Он  превратил администрацию в своеобразный научно-исследовательский институт
по   проблемам  демократии  в   России.  Писались  горы  справок,  докладов,
концепций. Но к реальной жизни они отношения почти никогда не имели...
   Главную  роль  в   разработке  политической  стратегии   играла  группа
помощников президента, которую возглавлял мой первый помощник Виктор Илюшин.
Именно  он  выполнял,   по  сути,  задачи  главы  администрации,  он  создал
работоспособный  интеллектуальный  штаб в Кремле, достаточно вспомнить,  что
именно тогда появились в  этих кабинетах Сатаров, Батурин, Краснов, Лившиц и
другие светлые головы.
   ...А  тем временем с  каждым месяцем  и годом усиливалась  политическая
роль  Федеральной службы  охраны  и конкретно  моего  главного  охранника  -
Александра  Коржакова.  Коржаков   жестко  конфликтовал  со  всеми,  кто  не
поддавался его влиянию, кто, по его мнению, был "чужим". Вмешивался в работу
моего  секретариата,  проводил  порой,  минуя  всю  четкую  процедуру,  свои
документы, конфликтовал и с  Филатовым, и с Илюшиным,  пытался  влиять через
Олега  Сосковца на экономическую политику страны. Я уже писал о Коржакове  в
другой  главе,   но  тут  еще  раз  хочу  сказать,  что  беру  на  себя  всю
ответственность за его небывалый взлет и  закономерное  падение, то была моя
ошибка, за которую потом пришлось мне же и расплачиваться.
   Приглашенный  работать  главой  администрации  в  1995-м губернатор  из
Краснодара  Николай Егоров  должен  был  заниматься  в  основном  проблемами
установления мира в Чечне. Но эту задачу взял на  себя в итоге совсем другой
человек - генерал Лебедь.
   После выборов 1996-го стало очевидно,  что время Коржакова  и его людей
прошло.  И что в Кремле не должно больше быть ни двух, ни трех "неформальных
лидеров", а говоря сухим языком политики, двух или трех центров власти.
   С приходом Анатолия Чубайса работа  кремлевской администрации приобрела
совсем иной  характер. С одной стороны, это была  четкая,  жесткая вертикаль
управления, с железной дисциплиной внутри  коллектива. С другой стороны, это
была молодая, мощная команда интеллектуалов, людей совсем другого поколения,
с другими  взглядами  на  жизнь  и на  процессы, происходящие  в стране.  Не
обремененные  старыми стереотипами,  они с огромным  увлечением  взялись  за
разработку концепции новой, современной России.
   С  этого  момента в  администрации готовились важнейшие  стратегические
законы,  были  разработаны  варианты  Налогового  и   Земельного   кодексов,
концепция     реформирования     государственного     устройства,    реформы
госстроительства  и многое другое.  Именно в  это время администрация совсем
по-другому  стала  подходить к  ежегодному посланию президента  Федеральному
Собранию  -  в  эпоху  Чубайса,  Юмашева,  а  потом  и   Волошина  над  этим
государственным  документом, определяющим главный  вектор развития страны на
год вперед, трудились уже не  только  чиновники, не отдельные интеллектуалы,
подключались  все лучшие  силы,  над  посланием работали все министерства  и
ведомства, целые институты.
   Администрация  стала настоящим  штабом  по  выработке  важнейших  идей,
стратегии развития и политической тактики.
   Свой потенциал, весь  свой  мощнейший  ресурс Администрация  Президента
продемонстрировала летом  и осенью 1999  года, когда  ее возглавил Александр
Волошин.  Вся  интеллектуальная  энергия,   весь  накопленный  за  эти  годы
политический опыт были  задействованы  в  этот критический отрезок  времени.
Сокрушительная победа - вот  уж точный термин! -  которую одержал Волошин со
своей командой на думских выборах 99-го, стала абсолютно неожиданной для его
политических противников.
   Но за этой победой была многолетняя,  скрупулезная, тончайшая работа по
постоянному  анализу текущей  ситуации  в  стране, по  выработке  механизмов
влияния на общественное мнение, на политическую, региональную элиту и т. д.
   Работа, которую потом  мои политические противники назовут  влиянием на
президента Семьи - вот так, с  большой буквы, - на самом деле заключалась: в
моих встречах  с главой  администрации, его замами, советниками,  обсуждении
выработанных ими предложений и, наконец, принятии президентом окончательного
решения.   И  дальше,  после  принятия,  -  железная,  неукоснительная   его
реализация.
   По такой  схеме я работал все последние годы. И хотя сначала "регентом"
называли Чубайса,  затем  - уже  членами  Семьи - Юмашева  и Волошина,  суть
претензий не менялась. За спиной президента, мол, кто-то втихую действует.
   Подтверждаю. Действительно,  за моей спиной  стояла  большая,  крепкая,
слаженная команда. И если кому-то этот термин "Семья" больше нравится, можно
сказать и  так:  членами моей  Семьи были  и Чубайс, и  Волошин, и Юмашев, и
Джохан Поллыева,  и Сергей Ястржембский, и Вячеслав Сурков, и Руслан Орехов,
и Игорь Шабдурасулов, и  Михаил Комиссар, и Александр Ослон, и Михаил Лесин,
и Юрий Заполь, и Ксения Пономарева, и  Константин Эрнст, и Олег Добродеев, и
Сергей  Зверев - пока работал в администрации, и Игорь  Малашенко - в первые
годы  после  выборов  96-го,  и  Алексей Громов,  и Олег  Сысуев,  и  Сергей
Приходько, и Дмитрий  Якушкин, и  Андрей Шторх, и  многие-многие  другие (не
хочу утомлять читателя перечислением), кто участвовал в выработке  важнейших
решений для судеб  страны. Кто-то мне мог нравиться, кто-то -  не нравиться,
но я знал: у этих людей прекрасно работает голова, они генерируют интересные
идеи, они должны работать на страну, должны работать с президентом.
   ...Администрация Президента - это то,  чем могу гордиться я и чем может
гордиться моя команда.
   Однако пора вернуться к событиям конца 1998-го - начала 1999 года.
   Я абсолютно не сомневался в том, что  кризис, связанный  с моим  плохим
самочувствием,  с агрессивными  выходками в Думе Макашова и Илюхина, удалось
загасить  в  самом  начале,  и тут смена  главы  администрации  была  точным
тактическим ходом. Но что делать дальше? Неумолимо приближалось лето 1999-го
- последний  срок для поиска того нового  политика,  который  поведет Россию
демократическим путем после выборов 2000 года.
   ...Между тем шансы Примакова на  президентское  кресло стали постепенно
расти.   Первыми   об  этом  заговорили  думские  коммунисты.  А   поскольку
социологические  рейтинги других вероятных кандидатов - Лебедя,  Явлинского,
Лужкова - в то время были значительно ниже и вровень с Примаковым шел только
Зюганов, пресса тоже всерьез стала  рассматривать этот вариант.  Одни писали
об  этом как о  полном откате, реванше коммунистов, возвращении  к советской
модели жизни,  другие -  как о  неминуемом  выборе общества. И это тоже было
понятно. У любого антикризисного премьера  есть большая  политическая  база,
возникающая совершенно естественно. "Примаковская стабилизация", по-прежнему
не  очень  заметная в экономике, не очень  ощутимая в  жизни простых  людей,
становилась тем не менее политическим знаменем оппозиции.
   Разумеется,  я  догадывался,  что  планы   премьера  могут  измениться.
Появятся  президентские,  пока  осторожные,  но все-таки  четкие амбиции.  И
естественно, ждал, что Евгений Максимович заговорит со мной об этом первым.
   Однако Примаков сохранял  полное  спокойствие. "Вместе уйдем на покой в
2000  году, Борис Николаевич, будем вместе рыбу ловить", - помнится,  не раз
говаривал он.
   Внешне  мы  продолжали  придерживаться  все  той  же  линии  поведения:
работаем  вместе, продолжаем обсуждать  текущие экономические вопросы,  ищем
кандидатуру  будущего  президента.  Я  смотрел  на  тех,  кто  был  рядом  с
Примаковым, кто был к нему близок. Степашин? Министр иностранных дел Иванов?
Кто?
   Но  Примаков  не  относился к  ним  всерьез. Это люди не того  калибра,
наломают дров, какой у них  авторитет  в  обществе,  говорил он. Здесь нужен
человек другого типа.
   Мои помощники не раз указывали мне на противоречивость его слов, на то,
как неохотно он говорит  о  будущей  политической  ситуации,  как  не  хочет
раскрывать свои планы. Конечно, это могла быть привычка, приобретенная им за
годы работы в разведке и МИДе. Так хотелось думать.
   Еще  в январе и феврале  в  администрации начались  ожесточенные споры:
пойдет ли Примаков на президентские выборы?
   Да, Примаков сумеет консолидировать вокруг себя ту часть элиты, которая
продолжает мечтать о  политическом реванше,  о возврате к старым порядкам. И
пожалуй, это  не только  и не столько  коммунисты,  хотя и они  тоже.  Это и
"пятая колонна" коммунистов в  спецслужбах, и часть губернаторов, и те, кого
принято называть "крепкими хозяйственниками".  Для  широких  слоев населения
России Примаков -  также довольно обнадеживающая фигура. Он обещает порядок,
стабильность, отсутствие  любых  перемен и  реформ, которые  после  осеннего
кризиса 98-го воспринимаются в обществе только как угроза, как негатив.
   И я  начал чувствовать  всю  опасность  сложившейся  ситуации. Я понял:
близкий, по-человечески понятный Евгений Максимович объективно, почти помимо
своей воли, становится тяжелой политической альтернативой моему курсу, моему
плану развития страны.
   ...Был в  моей  жизни один  неприметный  эпизод. Внук  Боря  попробовал
объяснить мне принцип действия какой-то компьютерной программы. Я  долго его
слушал и вдруг понял, что не так-то это просто...
   Я смотрел на мерцающий монитор и думал: я обязан, просто обязан сделать
так, чтобы в  России в третьем тысячелетии управляли люди с другими мозгами,
с другой головой. Пусть  новый президент публично укажет на  все мои ошибки,
провалы, на  неудачи наших  реформ.  Но  пусть  он  будет  созидателем.  Да,
молодость не панацея. И среди сорокалетних может быть  человек тоталитарного
склада. Можно работать за компьютером и быть в душе питекантропом. Не в этом
дело.  Человек,  идущий  мне   на  смену,  должен  выйти  в   иное  духовное
пространство.  Должен  мыслить  другими  категориями, нежели  поколение  тех
политиков, которые прошли через полосу разрушения коммунизма  и политических
кризисов новой России. Он, как в более сложной компьютерной игре, должен уже
не   "стрелять   врагов",  не  "проходить   лабиринты",   а  создавать  свою
цивилизацию. А  для  этого  новый  лидер  должен хорошо  понимать  язык  той
общемировой  цивилизации,  нового мира,  в котором предстоит жить...  в  том
числе моим внукам и правнукам.



"ТОВАРИЩ" И ПРОКУРОР

   Не хочется даже начинать эту главу.
   Никто и никогда не мог заставить меня играть по чужим правилам. Но Юрию
Скуратову удалось втянуть и меня, и Совет Федерации, и страну в свой мелкий,
грязный скандал.
   "Тихий прокурор" сумел выставить на всеобщее обозрение свой собственный
стыд и позор и представить все так, что это - не его стыд, не его позор.
   И тем не менее писать о нем надо.
   Говорят,  что России  не везет  на  генеральных  прокуроров. Степанков,
Казанник,  Ильюшенко - это предшественники  Скуратова. Степанков ушел в тень
во   время   событий  93-го  года,  Казанник  досрочно  выпустил  из  тюрьмы
организаторов путча  и с  треском  хлопнул  дверью, Ильюшенко (по инициативе
того же Скуратова, своего преемника) сам угодил в Лефортово. Каждый прокурор
уходил со скандалом. Каждый оставлял за собой шлейф нераскрытых дел.
   Впрочем, разве только России не везет? Везде бывают честные прокуроры и
нечестные. Дураки в прокурорских мундирах и нормальные  люди.  Но у нас, где
вся система  отношений  в  обществе  подверглась  мощному  слому,  появилась
благодатная почва для втягивания прокуроров в политику. На этом  (совершенно
по-разному!) и "погорели" три предыдущих прокурора.
   В   сущности,   генпрокурор    -   только   государственный   чиновник.
Политического кругозора  от него не требуется.  Больше того, на прокурорском
посту  это несомненное  достоинство  мгновенно  превращается  в  недостаток.
Задача прокурора - быть врагом всякого беззакония.
   Первое  время  после  назначения  Скуратова  мне казалось,  что  такого
прокурора  мы  наконец   нашли.   Мы   регулярно   встречались.  Юрий  Ильич
информировал меня о ходе расследования наиболее громких убийств:  священника
Александра  Меня, телеведущего Влада Листьева, журналиста Дмитрия  Холодова,
бизнесмена Ивана Кивилиди.  То, что  убийства  эти из  года  в  год остаются
нераскрытыми, меня очень волновало. Я не раз говорил об этом Скуратову.
   Он своим тихим, нарочито бесцветным голосом объяснял: идут следственные
действия,  очерчен  круг  подозреваемых,  отрабатываем  одну  версию, другую
версию...
   Но  я   видел  -  на  самом  деле  ничего  не  происходит.  Бесконечная
монотонность скуратовских отговорок стала раздражать.
   Другим  свойством Скуратова, которое на первых порах  внушало оптимизм,
была  его нарочитая  аполитичность.  Но  как  выяснилось,  у  Генпрокуратуры
появился "духовный лидер" - депутат Виктор Илюхин. Тот самый Илюхин, который
когда-то пытался начать уголовное преследование Михаила Горбачева  по статье
"измена Родине", меня - по поводу "геноцида русского народа", Илюхин - автор
всех законопроектов о неспособности Ельцина управлять страной.
   Именно  этот депутат, как  писали газеты, когда-то  тоже  работавший  в
прокурорской  системе  по линии  КГБ,  стал  вхож  в  любую,  самую  высокую
прокурорскую дверь. Вот тебе и аполитичный Скуратов!
   Теперь я понимаю,  почему же так  произошло. Юрий  Скуратов, обладавший
рядом незаменимых для прокурора качеств - исполнительностью, цепкой памятью,
упорством, не обладал главным - волей,  мужским  характером, верой в себя, в
свои силы, оказался в каком-то смысле пустоцветом. И эту  пустоту необходимо
было срочно  заполнить  ярким, актуальным содержанием.  Вот здесь-то  ему  и
пригодился Илюхин.
   Я  понял,  что  Скуратов  поддавался  влиянию тех, кто подсказывал  ему
наиболее легкий путь, путь громких "политических" дел.
   Среди банкиров  и  бизнесменов  были люди, так  или  иначе  принимавшие
личное  участие в  судьбе Юрия  Ильича. Как  выяснилось,  это были "друзья",
довольно глубоко постигшие податливую прокурорскую натуру.
   Первым о порнографической