лее). Кое-какая одежда.
Украшения  жены   и  дочерей.  Теннисные  ракетки.  Весы   напольные.  Ружья
охотничьи. Книги. Музыкальный центр. Диктофон.
   Теперь немного о том, чего у меня нет совсем.
   Ценных бумаг, акций, векселей - нет.
   Недвижимости  за  рубежом (вилл, замков, дворцов, ранчо, ферм, фазенд и
асиенд) - нет.
   Счетов в зарубежных банках - нет.
   Отдельных драгоценных камней - нет.
   Золотых рудников, нефтяных скважин, алмазных  копей, земельных участков
за рубежом - нет.
   Яхт, самолетов, вертолетов и прочего - нет.
   Моя жена, мои  дочери, Лена и Таня, не открывали банковских счетов ни в
швейцарских, ни в английских, ни  в  каких-либо еще зарубежных банках, у них
нет  замков  и  вилл, земельных участков  за границей, нет  акций зарубежных
компаний, заводов или шахт. Нет и никогда не было.
   Так, ну а сколько у меня денег? Тут должно быть все точно, до копеечки.
Для  этого  нужно  взять  мою последнюю декларацию о доходах.  На  счетах  в
Сбербанке России (валютном и рублевом) по  состоянию на 1 января 1999 года у
меня  находилось восемь миллионов четыреста тридцать шесть  тысяч рублей. За
98-й мой доход  составил сто восемьдесят  три тысячи восемьсот тридцать семь
рублей.
   ...  Да,  я  не  бедный человек.  Мои  книги  издавались  и  продолжают
издаваться во всем  мире.  Деньги российского президента  лежат в российском
банке. Так оно и должно быть...
   Никогда ни  я,  ни  члены моей семьи  не  получали  никаких  доходов от
приватизации, от каких-либо сделок, связанных или  с моей  должностью  или с
моим влиянием. Все наши доходы абсолютно открыты и прозрачны.
   А  то, что  я  могу  поехать со всей семьей в любую точку земного шара,
отдохнуть и попутешествовать, - мне кажется, я это заслужил.
   Необходимое дополнение: все сведения взяты  из  декларации, поданной  в
Министерство  по  налогам и  сборам 31  марта  1999  года. Это моя последняя
декларация, которую я заполнял как президент.
   Надеюсь, на эту тему - достаточно?
   ... На Новый  год у меня всегда одна и та же роль - я Дед Мороз. Всегда
собираемся всей семьей: я, Наина; Лена и ее муж Валера; Таня и ее  муж Леша;
три моих внука, дети Лены,  -  20-летняя Катя,  17-летняя Маша  и двухлетний
маленький  Ванька; два внука, дети Тани, - 19-летний  Борис и  четырехлетний
Глеб. Итого пять внуков и один правнук, сын Кати, Санечка.
   В этот последний Новый год Катя впервые пришла со своим мужем, Шурой. Я
еще раз  внимательно  к нему присмотрелся:  отличный парень.  Катя учится на
историческом факультете МГУ, а Шура - там  же, в университете, на факультете
психологии.  Познакомились, между прочим, еще в школе.  А говорят, романтики
больше нет.
   Недавно у Кати родился сын. Я стал прадедом, а Наина - прабабушкой.
   ... Кстати, Катина самостоятельность проявилась не только в этом раннем
браке. Она вообще у нас девушка своевольная, с моим характером.
   На  Катиной свадьбе я, к  огромному сожалению,  присутствовать не  мог:
лежал  в  больнице с пневмонией.  Катя и Шура  сами  приехали  ко мне,  я их
поздравил,  пожелал  счастья.  Говорят, свадьба  была совершенно  необычная:
веселая,  без официоза и помпезности, заводная. Мама Шуры - учитель русского
языка и литературы в той же школе,  где они и учились  вместе. На ее  глазах
весь  этот  роман  происходил.  Не  каждая мама  проявит столько выдержки  и
понимания - дети же!
   А на свадьбе  был забавный случай. Внук Борька, который слегка опоздал,
да  и вообще оказался не совсем в  курсе происходящего, потому что примчался
на  свадьбу  из  Англии, увидел Шуру, которого знал по  Катиной  компании, и
удивленно спросил: "Шур, а  ты что здесь делаешь?" На что Шура ответил: "Как
что? Я жених!"
   С  подарками  и поздравлениями вообще  бывали некоторые казусы.  Году в
восьмидесятом сделал Тане шикарный подарок: фирменные горные лыжи и ботинки.
Это  тогда  был  жуткий дефицит,  а  я знал,  что  Таня  мечтает о настоящей
горнолыжной  экипировке.  Купил  ей  лыжи  "Элан"  -  так горнолыжная  фирма
называлась.  Таня поехала в зимние каникулы на Домбай. И тут выяснилось, что
подарить-то я подарил, но и лыжи, и ботинки чуть ли не на мой рост и размер.
Лыжи  длинные, ботинки на  ноге болтаются. В общем, каждый съезд с горы стал
для  нее  настоящим  мучением.  Но зато потом, когда она  купила  себе  лыжи
нормального размера, уже не каталась, а просто летала.
   Вообще все даты и дни рождения членов нашей семьи я запомнить, конечно,
не в состоянии. Наина всегда мне подсказывает.  Мы договариваемся о  подарке
от всей семьи. В последнее время "проколов" почти не бывает.
   Порой  посреди  семейного торжества, посреди  шума, смеха,  праздничной
суеты  вдруг наступает тишина. Тогда ко мне  подходит кто-нибудь из дочерей:
"Папа, ты  здесь?" Это значит,  я застыл на полуслове, задумался.  Мне очень
неудобно  за такие внезапные  паузы  перед своими домашними, я изо всех  сил
пытаюсь себя  контролировать  -  но... ничего не выходит. Вроде  бы  я  весь
погружен  в  эту домашнюю жизнь,  в эти счастливые  минуты покоя -  и  вдруг
откуда-то из глубины, из подсознания выплывает мысль о том, что было  вчера,
или о  том,  что  будет завтра.  Политика,  который  мирно  прогуливается  в
воскресный день с  семьей по дорожке парка, многое может заставить оцепенеть
- то, чего уже не поправишь,  и то, что завтра ждет своего  решения. То, что
необходимо сделать  сейчас  или  через  месяц.  То,  что ждет  страну  после
очередного политического решения. И я  застываю на  месте, замолкаю, ухожу в
себя.
   Лена,   моя  старшая  дочь,  как  я  уже  сказал,  окончила   Уральский
политехнический институт. Как и мы с Наиной, выбрала профессию строителя. Но
переехала  в Москву, и  по семейным обстоятельствам пришлось уйти с  работы.
Посвятила себя семье, дому.
   Честно говоря, я немного переживал из-за этого. Да и она  переживала. У
нее  были  прекрасные способности. Она в  школе, в институте легко и  хорошо
училась. Но... сидела с маленькой Катей, потом с Машей, устраивала дом, быт.
И увлеклась этой стороной жизни.
   Лена,  например,   потрясающе  вяжет.  Причем  только  руками,  никаких
вязальных  машин  она  не  признает.  Может  одновременно  читать,  смотреть
телевизор, разговаривать и... вязать. За день, по-моему, может связать любую
вещь.  Ее кофты, свитеры,  шарфы я ношу не просто как мягкую теплую  одежду.
Это для меня  нечто большее, как... пироги  Наины... Как стихотворения Маши.
Это мои жизненные талисманы. Они защитят от всех страхов и тревог.
   Лена  -  человек,  который любит во всем  порядок,  гармонию,  красоту.
Сейчас   занялась   своим   садом  (хотя   поначалу   не   очень-то   любила
садово-огородную  жизнь), и в саду у нее появилась экзотическая  "альпийская
горка":  цветы,  камни. Кусочек  альпийских  лугов  в  Подмосковье.  Лена не
пропускает ни одной крупной  выставки, обожает импрессионистов, интересуется
старинной архитектурой, историческими памятниками. В общем, отвечает в нашей
семье за эстетику.
   Но когда  началась  моя предвыборная  кампания  96-го  года,  Лена тоже
по-настоящему  включилась в политику. Она помогала  в организации поездок по
стране  Наины,  вычитывала и  помогала  править  все  ее интервью,  готовила
выступления,  короче,   работала  в   предвыборном  штабе.  И  ни   разу  не
пожаловалась, не попыталась отстраниться.
   Господи,  сколько  же было  связано страхов,  тревог,  даже страданий с
появлением на свет Ваньки!
   Как мы с Наиной волновались!
   Лене  было  уже около сорока, когда она решилась на  третьего  ребенка.
По-моему, смелый поступок.
   Впрочем, смелый поступок Лена совершила уже тогда, когда вышла замуж за
штурмана  гражданской  авиации  Валеру   Окулова.  Проводы  -  каждый  день.
Несколько часов дома  - и  снова  в  небо. Лена стала разбираться в  моделях
самолетов,  выучила  все  их  технические  характеристики,  стала  различать
самолеты даже  по  звуку. И мы  все  понимали - почему.  Лена волновалась за
мужа, который летал по всей стране, а потом и по всему миру.
   К тому  же Валера был  любителем совершенно  уникального  вида спорта -
спускался  по горным рекам  на  катамаранах,  причем по рекам шестой, высшей
категории сложности. И ждать его - тоже было непросто.
   Пешком Лена с Валерой исходили Камчатку,  на катамаранах проплыли почти
по всей Карелии. А в тяжелые спортивные походы Валера ходил с  друзьями, без
Лены.
   Однажды  Валерии  катамаран  перевернулся, и товарищи искали его  целые
сутки. Он все-таки выплыл, чудом остался жив. С трудом представляю себе, что
пережила Лена.
   Лена совершенно  беззаветно предана дому, семье, своим  близким,  своим
детям. Для  нее в  этом нет мелочей, нет "проходных" моментов. Бездна вкуса,
упорства.  Для  нее всегда очень  важно жить своим домом, самой  "выращивать
свой  сад".  Особенно  теперь,  с появлением  Ваньки и внука  Санечки (моего
правнука), я просто физически порой ощущаю, как  она  держит  на плечах весь
свой  дом, воспитание и образование детей.  Это огромная работа для женщины.
Всю душу строителя Лена вложила в эту работу. Пожалуй, только теперь я начал
осознавать это  в  полной мере, когда подросли  девочки - Катя и Маша -  и я
вдруг воочию увидел, сколько в них вложено Лениной любви и тепла.
   Лена  все  делает  идеально, все  -  на  сто процентов. Это  уникальный
человек. Ничего наполовину, ничего кое-как. Иногда я даже удивляюсь. Однажды
я увидел, как  Лена читает полугодовалому Ваньке сказки Пушкина.  "Лена,  ты
что, он  же ничего пока не понимает". "Нет, папа,  -  сказала она, - я хочу,
чтобы он  уже сейчас  слышал  настоящую музыку слов". Засыпает у нас  Ванька
только под классическую музыку.
   Муж  Лены,  Валерий Окулов, руководит компанией  "Аэрофлот". Крупнейшей
российской авиакомпанией. А быть женой большого руководителя очень тяжело.
   Когда Валеру  выдвинули на этот пост, он пришел со мной посоветоваться.
Не помешает ли это мне, не создаст ли неловких ситуаций? Я сказал, что такие
вещи надо  решать самому. Препятствовать карьере я ни в коем случае не хочу.
Надо отдать должное Валере - он никогда не заводит дома разговоров о работе,
о  своих  проблемах.  Отвечает  иногда  на  мои  вопросы:  как  дела?  какие
перспективы? Но не больше. Я благодарен ему за понимание и такт. В этом есть
настоящий мужской характер.
   Мужчины работают,  женщины воспитывают  внуков. Для  Наины роль сначала
бабушки,  потом  прабабушки оказалась совершенно  естественной.  Она  готова
тратить на это столько времени, сколько нужно. Лена и Таня, например,  часто
пытаются освободить ее от части работы по дому и уговаривают не готовить  на
обед малышам домашние котлеты.
   "Мама, -  говорят они, -  когда приходят гости, ты  и так  по три  часа
стоишь у  плиты. Ну хотя  бы в  обычные дни  побереги себя! Этим  мелким все
равно что есть. Для них пока все равно, какая еда - твоя или не твоя, просто
мясо или котлеты".
   Но бабушка считает, что ее котлеты гораздо лучше, чем все то, что может
приготовить повар.
   Убедить ее готовить  реже  практически  невозможно.  Торты из множества
коржей  от  Наины Иосифовны  помнят, наверное,  все наши  гости. В этом есть
что-то трогательное  -  своим домашним, собственноручным угощением Наина как
будто пытается нас всех от чего-то уберечь, оградить.
   Впрочем,  этому имеется и более прозаическое  объяснение - Наина просто
очень  любит готовить. Кроме  того,  десять  лет подряд есть одно и  то  же,
только то, что готовят повара, одну и ту же  "правильную" кухню, по рецептам
бывшего девятого управления, подчас надоедает.
   На нашей даче есть одно чудесное сооружение - русская печь под навесом.
Там мы иногда встречали Новый  год.  Наина пекла блины. И тут же, у печи, мы
их ели, пили шампанское, а стол заносило снегом, да и блины тоже.
   Уха, шашлыки, блины  на  природе -  моя давняя любовь.  Особенно  люблю
завидовскую уху, по специальному егерскому рецепту. В  ведре варится чуть не
десять  сортов  рыбы,  потом, помимо всего  прочего,  закладываются огромные
помидоры,  и в самом конце в ведро на секунду  с шипением опускается большая
дымящаяся  головешка,  чтобы был запах  костра, и заодно специфический  вкус
рыбьего жира отбивается.
   ...  На островках  посреди завидовских  озер летом  стоят  копны  сена.
Иногда забирался туда, забывал обо всем на свете. Засыпал.
   И напряжение уходило.
   Вообще охота, рыбалка -  дело особое. Я  начал охотиться в Свердловске,
там пристрастился.  Был  у  нас  специально  оборудованный "уазик"  с  двумя
печками, чтобы зимой отогреваться. Охотился  на лося.  Как обычно,  охотники
строятся в линию, стоят "на номерах". На чей номер лось выйдет, тому повезло
- стреляй. Там научился и ходить на глухаря.
   Но  приехал  в  Москву и за  политическими страстями  напрочь забыл  об
охоте. Хватало для психологической разгрузки нового увлечения - тенниса.
   ... А в 91-м году с мужем Тани, моим зятем Лешей, в небольшой компании,
впервые  поехали  в Завидово. Леша  тоже оказался  страстным  охотником. Вот
тогда я  и увидел,  какое это  уникальное,  потрясающее  место  -  Завидово.
Благородный олень, марал, лесной кабан - всех этих животных здесь разводят в
охотхозяйстве. Озера, болота. Утиная  и  гусиная охота. Охота на глухарей  с
подхода.
   Весной, когда глухарь поет брачную  песню, нужно в лесу ждать рассвета,
выбрать место, чтобы в первых солнечных лучах он запел где-то рядом с тобой.
И когда глухарь токует, в самом конце, когда он уже захлебывается от любви и
перестает слышать весь мир от своих глухариных  чувств, ты делаешь несколько
шагов и в предрассветном сумраке видишь его силуэт.
   Это очень редкая, очень таинственная и волнующая охота.
   Утиная охота на зорьке - самая динамичная. Бьешь птицу влет, стараешься
достать  ее  точным  выстрелом с  лодки.  Это  уже  почти  спорт.  Настолько
азартный, что  иногда  возвращаешься домой с огромным,  величиной с  ладонь,
черным синяком на плече.
   ...  Мне  подарили  за  мою  жизнь  множество  ружей, у меня  их  целая
коллекция. Но  вот парадокс -  ни с одним ружьем  мне не  было охотиться так
комфортно, так удобно, как с первым  моим карабином "Чески-Зброев" ("чезет",
называют его охотники) калибра 30-0,  6. Охочусь с ним уже двадцать лет. Так
привык,  столько стрелял  из  этого карабина, что даже когда ложе приклада у
него  треснуло,  попросил замотать изолентой и  продолжал стрелять. Конечно,
заказал "чезет" новой модели, привезли мне его - нет, не те ощущения.  И вот
хожу со старым. Удивительная штука - привычка.
   Охота -  дело  коллективное.  Но я  не люблю собирать  большие  мужские
компании, езжу в Завидово чаще всего с Наиной. А охочусь с егерями, реже - в
обществе Леши или  других гостей. В этом  целительном охотничьем одиночестве
для меня есть что-то важное. Какая-то компенсация.
   Мне нужно побыть одному.
   На охоте царит  особый,  бодрый, здоровый дух.  Никогда не забуду,  как
один зарубежный гость, когда  плыли на катере  по озеру, все  посматривал на
черный чемоданчик на дне  лодки. Думал, что ядерный.  Старался держаться  от
чемоданчика  подальше, все  норовил на  краешек  лодки  отсесть.  Я  его  не
разубеждал. А  когда  на острове  чемоданчик открыли и  достали  оттуда  две
бутылки водки и соленые огурчики, гость долго смеялся. Ядерный же чемоданчик
"плыл" в соседнем катере, под охраной офицеров.
   В свое время я, как и большинство людей, не  считал зазорным поднять на
празднике  рюмку-другую  за  здоровье.  Но  какой  же вал  слухов,  сплетен,
политической  возни  поднимался  в  обществе, на  страницах  газет по  этому
поводу! Теперь даже трудно в это поверить...
   Традиционно  русский образ  жизни  жестко  диктовал:  не  пить  на  дне
рождения -  нельзя, не пить на свадьбе друга - нельзя, не пить с  товарищами
по работе  -  нельзя.  Я к этой обязаловке всегда относился с тоской, пьяных
людей  не  выносил,  но...  в  какой-то  момент  почувствовал, что  алкоголь
действительно средство, которое быстро снимает стресс.
   Кстати, в связи  со  всем  этим в памяти  всплывает одна история, 94-го
года. Тогда, во время  поездки  в Берлин,  все  телекомпании  мира  передали
кадры: нетрезвый Ельцин дирижирует военным оркестром.
   Это  были  тяжелые  для  меня дни.  Со  стороны  такое поведение  могло
показаться диким, нелепым. Но я-то  знал, чего не знали ни мои помощники, ни
журналисты,  ни  все  яростные обличители. Стресс, пережитый  в конце  93-го
года, во  время путча и после него, был настолько сильным, что я до сих  пор
не  понимаю, как  организм  вышел  из  него,  как  справился.  Напряжение  и
усталость  искали  выхода. Там, в  Берлине, когда вся Европа отмечала  вывод
наших  последних  войск, я  вдруг  почувствовал, что  не выдерживаю.  Давила
ответственность,   давила   вся  заряженная  ожиданием  исторического   шага
атмосфера события. Неожиданно для себя не выдержал. Сорвался...
   Что  я  чувствую  сейчас,  когда  показывают ставшие  уже журналистским
штампом кадры, на которых я дирижирую тем злополучным оркестром? Не стыд, не
безразличие, не раздражение, тут другое какое-то чувство.  Я  кожей  начинаю
ощущать состояние  тревоги, напряжения, безмерной  тяжести,  которая давила,
прижимала меня к земле.
   Я помню, что тяжесть  отступила после нескольких рюмок. И тогда, в этом
состоянии легкости, можно было и оркестром дирижировать.
   После  этого случая группа  помощников  президента обратилась  ко мне с
письмом:  я  своим поведением,  своими экспромтами наношу вред  самому себе,
наношу вред всей нашей совместной работе.
   Извиняться перед помощниками  не стал. Вряд ли кто-то из них мог помочь
мне. Дистанция между нами была слишком велика. Я ходил по сочинскому пляжу и
думал:  надо жить  дальше. Надо  восстанавливать  силы. Постепенно пришел  в
себя.
   С тех пор  все,  что  вызывало  изменения в  моем обычном  состоянии  -
бессонницу, простуду,  обычную слабость, - списывали на влияние алкоголя.  Я
знал об этих разговорах, но отвечать на них считал ниже своего достоинства.
   ...  Ну  а  что было  делать? Доказывать всем,  что сердце и  давление,
которые   оказывают   влияние  на  речь  и  походку,  постоянные  стрессы  и
бессонница, лекарства, которые мне приходилось  в связи с этим принимать, не
стоит путать с алкогольным синдромом? Бить себя в грудь?
   Все это было унизительно и  противно. И в какой-то  момент я понял: что
бы я ни говорил по этому поводу - не поверят, сочтут за слабость.
   Я понял главное: ненависть, истерику, клевету вызывают сама моя фигура,
моя упрямая воля, мой характер. Если бы не пресловутый алкоголь - били бы за
что-то  другое.  Нашли бы  другую  уязвимую  точку.  Но  били  бы  все равно
обязательно.
   Не лучше ли просто не замечать?
   И я действительно перестал замечать эти разговоры.
   Затем был тяжелейший 95-й год. Инфаркт. А после операции врачи сказали:
максимум, что вы можете себе позволить, - бокал вина. С тех пор я не нарушаю
этот запрет.
   Мы с Наиной вместе вот  уже больше сорока лет. Никогда не расставались.
Никогда  не уезжали  отдельно в  отпуск.  Никогда  не  делили  пополам  нашу
жизнь...
   Я помню ее молоденькой восемнадцатилетней девчонкой, студенткой. Помню,
когда она работала в крупнейшем проектном институте Свердловска, успевала не
только позаниматься с девочками и приготовить  ужин, но  еще полночи гладила
мне костюм. Пока  он не становился идеальным. Я же  был  первым  секретарем.
Первым. И должен был выглядеть соответственно.
   Наина  отдала  мне столько душевных и  физических сил, что  говорить об
этом  - у  меня не хватает слов. Без  нее я  никогда бы не выдержал стольких
политических  бурь. Не выстоял. Ни тогда, в  87-м, ни в 91-м, ни позже. И до
сих  пор, когда  она уже  счастливая бабушка, могла  бы спокойно  заниматься
внуками, ей приходится столько сил отдавать мне.
   Наина  -  удивительно искренний, непосредственный  человек