рождается "истинное
движение", исток которого находится вне человека, во вне-бытийном
пространстве Небес.

   В таком состоянии боец не делал каких-то выученных движений - он лишь
следовал ритмам Неба. Поэтому любой комплекс ушу (таолу) считался
выполненным правильно не тогда, когда человек абсолютно корректно делал
все удары и передвижения, но когда он каждым своим движением откликался на
невидимое "движение Неба", на переход двух взаимодополняющих и
взаимопротивоположных начал инь (темного, пассивного, женского) и ян
(светлого, активного, мужского).

   В форме это проявляется как параллельное наличие противоположностей:

   "Будь спокоен как горный пик и подвижен как водный поток. В дуге
обнаруживай прямую, а всякую прямую немного изгибай".
   Теперь нам нетрудно понять, почему, как учили китайские мастера ушу,
"истинный удар исходит от сердца". Так приходит воистину целостное
движение, когда движется не столько рука или нога, когда в удар не столько
вкладывается все тело и даже не "сила духа", но в нем присутствует
Небесная мощь.
   Древний трактат раскрывает секрет такого истинного приема: "Сначала
движение рождается в сердце, затем проявляется в теле. Живот не напряжен,
и ци входит в кости, дух умиротворяется, а организм обретает покой.
ЕжЬмгновенно сохраняй это состояние в своей душе. Помни: если что-то
начало двигаться, то нет того, что бы не пришло в движение. Если что-то
обрело покой, то нет того, что бы не успокоилось". Обратим внимание, что
перед нами не просто чисто движенческий принцип, но прежде всего сочетание
двух начал - инь и ян. Движение - функция ян, покой - функция инь.
   Следуя неоконфуцианской теории, на основе которой возникли такие
известные стили, как тайцзицюань и синъицюань, когда инь и ян движутся,
они разделяются, когда приходят в покой, вновь соединяются и обретают
изначальную нерасчлененность, фактически попадают в состояние Великого
предела.

   Таким образом, за внешним движением в ушу стоит вселенская
трансформация, космическая жизнь, данная в бесчисленных переливах и
изменениях. Человек не просто выполняет приемы - он переживает эту жизнь
Космоса. Например, когда он поднимает руки (первое движение во многих
комплексах ушу), это становится равносильно разделению инь и ян, когда
руки опускаются, он возвращается к Великому пределу.

   Здесь нет или, во всяком случае, не должно быть элемента имитации или
"игры в Великий предел". Например, в стиле синъицюань основная позиция
называется "саньтиши" - "позиция трех начал", т.е. Неба, Земли и Человека.
Принимая ее, человек как бы объемлет собой эту вселенскую триаду, сводя ее
воедино, приводя все вещи к единому знаменателю.

   Китайская традиция всегда осмысляла мир в форме природно-телесного
единства. Не только человек был "маленькой вселенной", но и Вселенная сама
представлялась именно в телесных терминах. В той же позиции саньтиши
каждой части тела соответствует свое космическое начало: ноги - земле,
живот - человеку, голова - небу.
   Существовало и более мелкое деление, например, стопа соответствовала
земле, коленный сустав - человеку, а бедро - небу. Подобным же образом
осмыслялись и все другие части тела. Благодаря этому сам человек
оказывался бесконечным сочетанием образов космического триединства, а
следовательно, приобретал мощь и одновременно пустотную неуязвимость Дао.

   Многие понятия из китайской натурфилософии находили свое конкретное
отражение в ушу. Например, считалось, что Великий предел рождает пять
первостихий, которые формировали собой мир, - металл, огонь, вода, дерево,
земля. В сущности, в "чистом виде" они не существовали, но вечно
находились во взаимопереходе, взаимодополнении (например, вода порождала
дерево), и во взаимоотрицании (огонь отрицал металл). По такому же
принципу строилась структура одного из самых сложных стилей ушу
синъицюань. В нем существовало пять базовых приемов, по сути дела,
принципов, называвшихся по именам пяти первостихий. Но это были не просто
случайные названия. В частности, рубящий удар ребром ладони соответствовал
стихии "металл" и соотносился с образом металлического топора, срубающего
дерево. Одновременно "металлу" сооответствовал внутренний орган - легкие и
его "внешний представитель" - нос. При таком ударе следовало
"стимулировать ци легких", а также сконцентрироваться на прохождении ци
внутри организма человека по особым меридианам. Таким образом, лишь один
удар мог "запустить" в человеке сложнейший комплекс небесно-человеческих
соответствий, вводя его в единый ритм с Космосом.

   Таким же образом строилась тренировка и в стиле багуачжан, где каждому
базовому движению соответствовала одна из 64 магических схем, состоящих из
сочетания шести целых и прерывистых линий - гексаграмм. Гексаграмма
символизировала или душевное состояние человека, или природную стихию,
например, тайфун, дождь. Каждой части тела человека также соответствует
своя схема, и, выполняя движения, боец порождал в себе взаимопереход
гексаграмм - фактически небесных звуков.
   При этом весь комплекс выполнялся по кругу (точнее, по нескольким
взаимопереходящим кругам), что символизировало целостность и бесконечность
Небесного круга.


                            УШУ - ИСКУССТВО ДАО


   Все стили, все переливы "смыслов" боевого искусства единятся в лоне
"срединного Дао", ушу "охлопывается" до своей внутренней формы, поэтому
мастер Чэ Ижун говорит о переходе во время тренировок ушу от
"всераскинутости к простоте и неприукрашенности".
   Ушу превращается в чисто внутреннее искусство, тип переживания Дао, оно
становится дорогой к слиянию человека с Дао. Лишь на первых этапах ушу
может представляться искусством боя или методом оздоровления. Высший же
этап - просветление сознания, достижение высшего мастерства, называемого
гунфу.

   Мастер Сунь Лутан объяснял: "Практика кулачного искусства не заключена
в каких-то формах, но лишь в целостности и полноте одухотворенного ци.
   Когда одухотворенное ци целостно, то и формы становятся завершенными, к
тому же обретаешь подвижность и устраняешь закупорки ци". Значит,
внутренняя циркуляция ци определяет правильность и завершенность всякого
внешнего движения как в ушу, так и вообще в жизни человека. Человек
становится "завершенным" (по-китайски это могло звучать как "округлым"),
"внеущербным", "целостным" как внешне, так и внутренне. В момент занятий
ушу он переживает полноту собственной природы. Но его природа - это
проявление Дао, и, таким образом, ощущение собственной целостности вело к
обретению некоего высшего типа искусства, высшего всеохватного умения.
Такой тип "Небесного искусства" назывался в ушу "гунфу".

   Чтобы понять метафизическую перспективу ушу, достаточно уяснить лишь
одну фразу, которую можно часто встретить в трактатах мастеров:

   "Ушу - это искусство Дао". "Искусством Дао" (даошу) называли в Китае
много вещей. В древности это были магические действия шаманов и даосская
практика изготовления пилюли бессмертия. Позже к "искусству Дао"
   были причислены каллиграфия, архитектура, живопись, разбивка
миниатюрных садов, стихосложение. В этом же ряду стоит и ушу, образуя
завершенную композицию китайских традиционных искусств - различных дорог,
представляющих собой духовное подвижничество и ведущих к единой цели -
самореализации человека.

   В любом "искусстве Дао" присутствует оттенок внутренней святости,
природной изначальной целостности. Такие искусства порождены этим
универсальным путем и законом всех вещей - Дао - и символично говорят о
его всеприсутствии. Поэтому они одинаковы по своей внутренней сути и лишь
в своей земной ипостаси приобрели разные формы - один человек выводит на
тончайшей бумаге замечательные иероглифы, другой одним взмахом кисти
рисует вековую сосну и вечные горы, третий вкладывает всю душу в
выполнение комплекса ушу. Стоит проявить терпение и чистоту души,
осторожно смахнуть верхний слой - слой внешних форм, как глубинный свет
Дао станет ослепляюще-ярким, почти невыносимым для глаз неподготовленного
человека. Ради обретения в себе этого "Небесного сияния" и практиковали
"искусства Дао".

   Каждый вид деятельности может стать "даошу", хотя для китайской
культуры есть особо предпочитаемые.
   Можно даже просто беседовать на разные темы, скользя спокойным
сознанием по мирским и "небесным" делам. Такова, например, была традиция
"чистых бесед" (цинтань) в Китае - бесед, ведущихся как будто бы и не для
чего, но все время заставляющих человека следовать потоку мировых
изменений, не застывать, а находиться в духовном странствии по Дао. Таково
и ушу - на первый взгляд имеющее четко очерченную цель самозащиты и
оздоровления, но на самом деле превращенное в некий горизонт саморазвития.
   Встречается и обратное - десятки лет тренировок могут не принести
успеха, а обыкновенное ремесло никак не перерастает в "искусство Дао". Это
было связано с обретением гунфу - центральным понятием боевых искусств,
которое иногда используется как полный синоним ушу. Запад узнал о
китайских боевых искусствах именно под термином "кунфу", или "конгфу" -
искаженное от "гунфу". В китайском языке гунфу имеет массу оттенков и
может менять свой смысл в зависимости от того, по отношению к чему оно
употребляется.
   Далеко не всякий занимающийся ушу обретал гунфу. Этот термин сложно
перевести буквально, и легче понять его душой. Это "Великая работа",
"упорный труд", "священное мастерство", "подвижничество".
   В самом широком смысле - это момент самореализации, самораскрытия,
внутреннего откровения. В ушу этот термин пришел из неоконфуцианства -
философского течения, соединившего в себе морально-этические постулаты
конфуцианства и метафизические теории даосизма, где он обозначал момент
реализации и обретения полноты жизненности, достигнутый после медитации
или "пестования своих внутренних природных свойств". Достижение гунфу
возможно в любом виде деятельности - даже в кулинарии, которой славились
китайские повара, или в умении спонтанно отвечать на любые вопросы,
поразив собеседника неординарностью и раскрепощенностью мышления, как это
было в чань-буддизме. Нужно лишь очистить сознание от всего наносного и,
как говорили китайские философы, "прозреть свой истинный облик" - всегда
свободный в самовыражении, полный величия внутренней мудрости и мастерства
в любом деле.

   Гунфу можно обрести, сконцентрировав свое внимание на чем-то одном
конкретном, но после внутреннего озарения гунфу становится всеобщим,
затрагивающим все сферы деятельности человека. Здесь речь не идет о
приобретении каких-то дополнительных технических навыков, например, умения
быстро и точно наносить удар в ушу (это - промежуточная цель), но о
глобальной перестройке всех внутренних структур, о самореализации. Не
случайно большинство известных мастеров ушу в Китае были замечательными
каллиграфами, литераторами, поэтами, мудрыми императорскими советниками,
полководцами.

   С XVII века термин "гунфу" стал общим для боевых искусств, даже
потеснив слово "ушу". Появляется понимание того, что существует
качественное отличие между простым кулачным бойцом и мастером,
старательным ремесленником и учителем, проникшим в тайны. Они отличаются
не количеством освоенной техники, не силой удара, но качественно иным
внутренним уровнем.
   Один взирает на поверхность явлений мира,' другой проникает в их суть и
рассматривает мир лишь как единый Символ "искусства Дао". Разве за каждым
приемом ушу, ударом, фразой не стоит то пустотное, но одновременно
всеопределяющее начало, которое и называют путем Дао? Не случайно гунфу
часто называли "Небесное искусство" или "творение Небес". Истинное гунфу
имеет свое начало в пустоте, на Небесах, но появляется в делах конкретного
человека.

   "Искусство Дао" не терпит поспешности или некоего сверхусилия.
Наоборот, всякое напряжение противопоказано, усилие всегда имеет
внутренний исток и не случайно зовется внутренним усилием или срединным
усилием, когда и сознание и тело. включаются в работу ровно настолько,
насколько этого требует естественный ход событий. Поэтому гунфу - это еще
и "срединность" усилия, происходящее от следования изменениям в мире и
избегающее всяких попыток побороть их. Дао издревле имело символику воды -
та же текучесть, неуловимость, бесформенность, но одновременно всеобщность,
огромная затаенная мощь, изменчивость состояний. Человек, захваченный таким
бурным потоком, тотчас погибает, если попытается плыть против течения, но
следование потоку лишь прибавит ему усилия. Поэтому тот, кто обрел гунфу,
всегда пребывает в этом покое вещей и явлений, как бы пропуская его через
себя, но сам не меняясь, лишь откликаясь Дао.
   Для достижения гунфу необходимы не только длительные и упорные
тренировки. Нужно и соответствующее окружение, например школа,
"просветленный учитель", который укажет путь для дальнейшего
совершенствования.
   Именно эти три составные части - терпеливые занятия, достойное
окружение и опытный учитель - требовала китайская традиция для достижения
мастерства в любом "искусстве Дао".
   Замечательный пассаж по этому поводу мы встречаем у известного мастера
тайцзицюань Чэнь Синя (XIX век):
   "Современные ученики, не прилагая усердия, сразу же стремятся достичь
успехов, прикладывают минимум усилий и стремятся к большим достижениям.
Разве это похоже на то, о чем говорил Конфуций: "Сначала - трудности, лишь
затем - успехи"? Так спросим же, в чем же заключено использование гунфу.
Необходимо следовать тому, о чем говорил Мэн-цзы (знаменитый
философ-конфуцианец. - А.М.): занимаясь делами, не будь прямолинеен,
избавь сердце от пренебрежения, насильно не форсируй ситуацию и лишь тогда
сумеешь обрести успех.
   Когда неясны принципы, то идут к пресветлому учителю; когда неясна
дорога, посещают добрых друзей. Когда становятся известны принципы и ясна
дорога, а цель все еще не можешь достичь, то в течение долгого времени
посвяти себя неутомимому гунфу, и ты придешь к цели. Спросим, сколько
времени необходимо для этого? Малый успех приходит через три года, большой
- через девять лет. Горячий сердцем сумеет приложить все усилия для этого".

   Нетрудно заметить, что перед нами два смысла гунфу. Первый - это высшее
откровение на пути самопостижения человека, способность его духа принимать
мир во всей полноте и чудесности, это - мастерство духа.
   Второй смысл гунфу - это совокупность времени и усилий, затраченных на
достижение этого мастерства, фактически перманентная тренировка человека,
проходящая, где бы он ни находился - во дворе, где проходили тренировки,
или за книгой древних философов, либо за самой обыденной работой. К этому
близок один из современных смыслов слова гунфу - "свободное время".
   Гунфу - это и цель, и путь к ней, высочайшее достижение и сам процесс
неторопливой, кропотливой работы.


                               КАК ОБУЧИТЬСЯ
                               "МАСТЕРСТВУ"

   Истории ушу хранят много версий "обучения по аналогии", когда мастер не
обучал ученика непосредственно технике ушу, а каким-то довольно необычным
и своеобразным образом приобщал его к самому понятию "гунфу". Иногда
учителя шли от самых обычных вещей, например, заставляли неофита годами
вращать мельничий жернов, чтобы он привык использовать не силу рук, а
"силу земли", которая через ноги и поясницу поднимается в руки, или носить
доверху наполненные водой ведра через овраги и камни из самого дальнего
колодца, не пролив ни капли, и тем самым овладевая искусством мягкого,
незаметного передвижения. После такого обучения гунфу реализовалось как бы
само собой, естественно и незаметно, а самим приемам ушу в этом случае
можно уже обучить за несколько месяцев.

   В этом процессе проявлялось самое важное в понимании смысла боевых
искусств, присущего только Китаю и до сих пор не понятого на Западе:
вместо того, чтобы начинать с утомительных технических экзерсисов, ученика
сразу пытались привести к истоку, к "семени" любого возможного движения в
этом мире или, как говорили, "чтобы любоваться верхушкой древа, надо прежде
посадить его корень".

   Мастерство существует вообще, безотносительно вида деятельности, и
поэтому может прийти и при готовке пищи, и при занятии каллиграфией, и при
тренировке в ушу. Нужны лишь время и тщательность, нужно "знать, что
делаешь", т.е. понимать "семя движения", которое заключено в мире
доформенном, в пространстве вселенского хаоса, в состоянии Беспредельного.
   Поэтому и объяснялось, что мастер черпает свои силы из Беспредельного.
   Но в ушу нет ничего абстрактно-отвлеченного, чисто философского и
умозрительного, некоей "игры сознания" или, как емко объясняли буддисты,
"тени мыльного пузыря, привалившегося во сне". Беспредельное, в котором
коренится ушу, наполнено вполне конкретным буквальным содержанием для
китайца - к нему лежит строго определенный путь, свои особые методики
тренировки сознания, воспитания сердца и многое другое, то есть все то,
что называют методикой ушу, а самими китайцами понималось как "воспитание
жизненности", пестование внутри себя истинного состояния ощущения полноты
и осмысления жизни.
   "Обучение по аналогии" позволяло отвлечься от узкого понимания
мастерства в ушу лишь как умения ловко наносить удары или красиво
двигаться, а придавало ему некий универсальный, вселенский характер. У
Чжуан-цзы есть замечательная притча о чудесном стрелке, который, дабы
научиться стрелять без промаха, часами наблюдал за летающей мухой, за
снующим взад и вперед челноком, тренируя "истинное видение", и лишь потом
взялся за лук, и при этом не было равных ему.

   Итак, умение - это не просто технический навык в чем-то, способность
сделать какую-то конкретную работу, а понимание "семени" любого действия и
всякого момента жизни как "работы" духа. В даосской теории есть мысль, что
высшим Умением обладает само Дао, так как оно создало весь мир или,
правильнее говоря, "из него проистекают мириады существ", оно вскармливает
их, дает возможность развиваться, при этом обладая такой величавой
внутренней свободой, что позволяет вещам оставаться самими собой и не
властвует над ними. Но при этом Дао в нашем понимании ни у кого не
"училось" и, что самое непостижимое, Дао ничего не делает, "но нет того,
что оставалось бы не сделанным". И все это потому, что. оно
"смутно-туманно, но в нем заключено семя. Хотя оно туманносмутно, но оно
содержит образы". Проще говоря, в нем присутствует зародыш всех вещей и
явлений, которому оно "дает быть". И вот перед нами удивительное понятие
из теории гунфу: можно обладать высшим мастерством, ничему не обучаясь
конкретно. А это значит, что и мудрец - мастер не должен "знать все", а
должен обладать лишь определенным состоянием сознания, которое означает
его приобщение к Дао. "Умеет" на самом деле, конечно же, Дао, а
совершенномудрый на земле воспроизводит его посылы в конкретных действиях.
Становится понятной и- известная сентенция Конфуция о том, что благородный
муж не должен уметь дать многое, так как это его благая сила позволяет ему
знать смысл вещей.
   Так что же должен знать истинный мастер? Кажется, он должен обучаться
многому и в общем-то быть универсален во всех областях жизни. Но вот
Конфуций дает совсем иное направление нашим мыслям: "Великий человек не
обязан быть умелым в каком-то деле.
   Великий характер не должен быть искушен в какой-то службе. Великая
честь не обязательно заставляет людей хранить свое слово. Великое уважение
ко времени не делает человека пунктуальным. Знать эти четыре вещи - это
значит знать истинный смысл вещей в жизни". Оказывается, по сути дела
мудрец не должен знать ничего - точнее, ничего конкретного, никакого дела.
Это понять не сложно - он не обязан вообще что-либо делать, проявлять
активность, "обучать" в нашем понимании этого слова. Он присутствует в
этом мире и уже тем самым учит людей. Его Знание выше обыденного знания,
эти два понятия просто несопоставимы. То