, то
должен ты уже на себя самого пенять, когда жребий твой нынешний переменится
в несноснейший и ты доведешь себя до изнурения и самого истязания. 5 марта
1796 года, коллежский советник и кавалер Александр Макаров".
  Лишь после этого объяснения между судьей и подсудимым о Боге и диаволе
Авель дает ответы по предложенным ему двум вопросам:
  "1. О падении Императора Петра III слышал еще издетска, по народной
молве, во время бывшего возмущения от Пугачева, и сие падение разные люди
толковали, кто как разумел; а когда таковые же толки происходили и от
воинских людей, то он начал с того 'самого времени помышлять о сей дерзкой
истории; какие же именно люди о сем толковали и с какими намерениями, того
в знании показать, с клятвою отрицается.
  2. О возстании Государя Цесаревича на ныне царствующую всемилостивейшую
Императрицу говорит, что сие возстание разумеет под тремя терминами: 1)
мысленное; 2) словесное и 3) на самом деле. Мыслию - думать, словом -
требовать, а делать - против воли усилием..."
  Вот так-то мыслил и таким слогом излагал свои мысли тульский мужичок
восемнадцатого века, постигший грамоте и письму на восемнадцатом году
жизни! Интересный субъект! Смелый, отважный, умный, не лишенный чувства
собственного достоинства!
  Долго ли, коротко ли допрашивали Авеля в Тайной Экспедиции, мы нынче не
знаем. Однако ответ Макарова датирован 5 марта, а завершено дело было лишь
17 марта. Решение по "Делу" гласило:
  "Поелику в Тайной Экспедиции по следствию оказалось, что крестьянин
Василий Васильев неистовую книгу сочинял из самолюбия и мнимой похвалы от
простых людей, что в непросвященных могло бы произвести колеблемость и
самое неустройство, а паче что осмелился он вместить тут дерзновеннейшия и
самыя оскорбительныя слова, касающиеся до пресветлейшей особы Ея
Императорского Величества и Высочайшего Ея Величества дома, в чем и учинил
собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность, яко
богохульник и оскорбитель высочайшей власти, по государственным законам
заслуживает смертную казнь; но Ея Императорское Величество, облегчая
строгость законных предписаний, указать соизволила онаго Василия Васильева,
вместо заслуженного ему наказания, посадить в Шлиссельбургскую крепость,
вследствие чего и отправить при ордере к тамошнему коменданту полковнику
Колюбякину, за присмотром, с приказанием содержать его под крепчайшим
караулом так, чтоб он ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел;
на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанныя,
писанные им бумаги, хранить в Тайной Экспедиции".
  9 марта в 5 часов привезли Авеля в Шлиссельбургскую крепость и посадили в
камеру ј 22.
  Несомненно, что содержание Авеля в одиночном заключении, строжайшая его
изоляция обусловлены были кощунственностью и опасностью его заявлений о
грядущем, в частности о скорой смерти Императрицы.
  Так Авель впервые ощутил поистине царскую милость.
  Но человек предполагает, а Господь, как говорят, располагает! Екатерина
Великая скончалась.
  Вернемся к тексту Жития...

                            ВТОРАЯ "ПРОБА ПЕРА"

  Получив через князя А.Б.Куракина рукопись книги Авеля, Павел, видно,
смекнул, какую пользу может принести монах с такими способностями и повелел
отыскать автора. Нашли, сообщили Императору, что-де сидит таковой в
Шлиссельбурге, приговоренный к пожизненному заключению.
  Павел повелел Куракину лично на месте, в крепости, выяснить у арестантов,
кто и за что заточен, и снять со всех железы. А монаха Авеля привезти в
Петербург к лицу самого Императора. Так и было исполнено!
  Завершился первый круг. Все пошло "по новой"...
  Император принял отца Авеля в своем покое, принял со страхом и радостью,
попросил благословения себе и на дом свой!
  Авель же ответил: "Благоговей Господь Бог всегда и во веки веков!"
  Император поинтересовался планами Авеля, спросил, чего бы он хотел от
жизни. Авель смиренно отвечал: "Ваше величество, всемилостивейший мой
благодетель, от юности мое желание быть монахом, аще и служить Богу".
Государь поговорил с Авелем о его нуждах, а в заключение спросил как бы по
секрету, что ему, Императору, предстоит в будущем?
  В опубликованном тексте Жития не сообщается, каков был ответ монаха.
Однако говорится:
  "Князю Куракину Павел повелел отвести Авеля в Невский монастырь
(Александро-Невскую лавру в Петербурге. - Ю. P.), дать ему келью и все
потребное для нормальной в монастыре жизни. Все это было приказано
выполнить митрополиту Гавриилу через князя Куракина самим Императором
Павлом Петровичем.
  Митрополит Гавриил не без удивления и страха выслушал все эти указания,
безмерно удивленный столь высоким покровителем безродного монаха. Он облек
Авеля в черное одеяние и по именному повелению самого Государя повелел
Авелю вкупе с остальной братией ходить в трапезную и на все нужные
послушания".
  Однако Авель и здесь проявил свой характер. Прожив в Невском монастыре
только один год, он перешел в любый его сердцу Валаамский монастырь, где...
приступил к составлению и написанию новой, не менее страшной и важной, чем
первая, книги! В этот раз он отдал книгу отцу Назарию, а тот, естественно,
показал ее казначею и прочим, и после совета со всеми, так сказать
коллегиально, решено было отправить ту книгу не мешкая прямо в Петербург к
митрополиту!
  Снова пришла в движение бюрократическая машина, набирая ход, заскрипели
ее колеса.
  Митрополит, ознакомившись с написанным, счел за благо послать книгу в
секретную палату. Начальник же той палаты, генерал Макаров, доложил о книге
управляющему Сенатом генералу, а тот в свою очередь доложил о происшедшем
Императору Павлу! Государь же, как свидетельствует Житие, повелел взять
Авеля с Валаама и заключить его в крепость...
  Однако текст Жития не содержит информации об индивидуальных свойствах
Павла, а также комплекса факторов разного рода побуждавших его к действию,
без чего нельзя понять и оценить поступки человека.
  Поэтому, как мне кажется, надо сообщить о странностях Великого Князя
Павла Петровича, отмеченных его близкими с детских лет. Его нервная система
была поразительно восприимчива и возбудима, воображение - исключительно! По
замечанию его воспитателя Порошина, по крайней мере с десятилетнего
возраста Павел воспринимал воображаемые им предметы как реально
существующие. Он верил в сны и предсказания.
  Поэтому легко представить тот мистический ореол, который окружал как
пророчества Авеля, трагическую смерть Екатерины Второй, так и некоторые
личные ощущения Павла, пережитые им в странной ситуации, описанной его
достойными доверия современниками. Комплекс этих разновременных
обстоятельств повлек за собой пристальное внимание Павла на всех этапах его
сознательной жизни к пророкам и пророчествам разного вида и к мистике
вообще. Не исключено, что и его вступление в Масонскую ложу было некоторым
образом предопределено.
  Полезно также напомнить и о том, что, например, постройка Михайловского
замка, резиденции, в которой Павел провел последние месяцы жизни,
находилась в прямой связи с предзнаменованиями.
  Но не будем нарушать хронологию. Приведенный ниже рассказ Великого Князя
Павла Петровича (т.е. еще наследника престола) о странном видении им
прадеда - Петра Великого дошел до наших дней в записи баронессы Оберкирх.
  Итак:
  "Из записок баронессы Оберкирх" (рассказ В.К.П.П. об его видении)
  В 1782 году Павел с молодой супругой своей Марией Федоровной
путешествовал за границей. Эта поездка детально описана в записках
баронессы Оберкирх, подруги детства Доротеи Бюртембергской (впоследствии
Императрицы Марии Федоровны - супруги Павла Первого). Оберкирх сопровождала
молодую супружескую чету в этой поездке.
  10 июля 1782 года за ужином зашел разговор о чудесных явлениях.
  Принц Де-Линь обратился к Павлу:
  - А что же вы, Ваше высочество? Разве в России нет чудесного?
  Великий князь поднял голову.
  - Куракин знает, что и мне было бы что рассказать. Но есть воспоминания,
которые я гоню из памяти. Великий Князь посмотрел на Куракиина.
  - Не правда ли, Куракин, что и со мной было кое-что странное?
  - Столь странное, Ваше Высочество, что, право уже, при всем моем к Вам
доверии, я могу приписать происшедшее порыву Вашего воображения.
  - Нет, это правда, сущая правда. И если Оберкирх даст слово не говорить
об этом моей жене, то я расскажу вам, в чем было дело.
  Мы все, пишет Оберкирх, дали это обещание, и я его сдержала. Эти мемуары
будут опубликоданы лишь тогда, когда наше поколение уйдет со сцены. Передаю
этот рассказ, как слышала его от Великого Князя.
  "Как-то поздним вечером, скорее ночью, я в сопровождении Куракина и двух
слуг шел по петербургским улицам после вечера, проведенного во дворце.
Светила луна, весенняя ночь оыла довольно теплой.
  Разговор имел шутливый характер. Впереди меня шел слуга. Куракин шел в
нескольких шагах позади меня, а за ним двигался еще один слуга. Свет луны
был ярок. При повороте в одну из улиц я увидел в глубине подъезда высокую
худую фигуру, завернутую в плащ, в военной, надвинутой на глаза шляпе.
Человек будто ждал кого-то. Когда я миновал его, он вышел и пошел около
меня с левой стороны. Громкие его шаги я запомнил навсегда - он шел как
статуя. Я почувствовал леденящий холод в левом боку, идущий от незнакомца.
Обратившись к Куракину, я сказал:
  - Судьба нам послала странного спутника.
  - Какого спутника? - спросил Куракин.
  - Господина, идущего слева, шаги которого слышны на всю улицу!
  Куракин в изумлении заметил, что слева от меня нет никого.
  - Как? Ты не видишь этого человека между мной и стеной?
  - Ваше Высочество! Вы идете почти вплотную к стене!
  - Я протянул руку и... ощутил камень стены... И все же незнакомец был
здесь, шел шаг в шаг со мной, и звук его шагов разносился по всей улице...
Я посмотрел на незнакомца и увидел его гипнотизирующий взгляд.
  Я дрожал не от страха, но от холода. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот
таинственного спутника моего, раздался глухой и грустный голос:
  - Павел!
  - Что вам нужно? - механически ответил я.
  - Павел! - повторил сочувственно голос. Незнакомец остановился.
  Остановился и я...
  - Павел! Бедный Павел! Бедный Князь!
  - Слышишь? - спросил я Куракина.
  - Решительно ничего не слышу, - ответствовал он.
  В моих же ушах этот голос звучит и сегодня. Я, сделав над собой усилие,
спросил незнакомца, кто он и что ему нужно?
  - Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто
хочет, чтооы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго
не останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет
спокоен. Бойся укора совести: для благородной души нет оольшего наказания.
  Он двинулся вперед. Я следовал чуть позади. Где мы шли, я не знал.
  - Смотрите, Куракин смеется, он думает, что это был сон!
  Наконец мы пришли к большой площади, между мостом через Неву и зданием
Сената. Незнакомец подошел к одному, словно заранее им отмеченному, месту
на площади и остановился. Остановился и я.
  - Прощай, Павел! - сказал он. - Ты еще увидишь меня здесь!
  При этом шляпа его приподнялась и глазам моим предстал мой прадед Петр
Великий. Когда я пришел в себя, его уже не было.
  На этом самом месте Императрица возводит монумент, который скоро будет
удивлением всей Европы. Эта конная статуя, представляющая царя Петра,
помещенная на скале. Не я советовал матери избрать это место, выбранное или
угаданное призраком! И я не знаю, как описать чувство, охватившее меня,
когда я впервые увидел эту статую!"
  Далее в записках Оберкирх следуют второстепенные детали, не
представляющие для нас интереса.
  Настало время доложить читателю еще об одной любопытной странности, в
определенной мере повлиявшей на жизнь Павла.
  В начале января 1798 года, когда вышеупомянутая Императрица Мария
Федоровна готовилась стать матерью десятого младенца, а Императору Павлу
представлялась в его тогдашней резиденции -Зимнем дворце - депутация
петербургских старооорядцев, благодаривших царя за оказываемую им
поддержку, купец Малахов поднес Императору древнюю икону Михаила Архангела
в драгоценной златокованой ризе.
  Эта икона сподобилась быть поставлена в кабинете царя, и пред нею
затеплена была лампадка.
  Опечаленный состоянием супруги Павел в сумерках вошел в кабинет и сел в
кресло, глубоко задумавшись. Тихий шорох побудил его обернуться. У дверей
стоял... старик в монашеской рясе с красивым, изборожденным морщинами,
лицом. Как он попал в кабинет Государя - Павел никогда никого не спрашивал.
  - Что скажешь, сударь? - обратился Император к незнакомцу.
  - Супруга твоя, - ответят вошедший, - одарит тебя сыном Михаилом. Этим же
именем Святого ты наречешь дворец, который строишь на месте своего
рождения. Помни мои слова!

         "ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ"

  Засим, как показалось Государю, таинственный гость исчез за дверью.
  28 января Императрица разрешилась от бремени сыном, по воле Павла
нареченным Михаилом.
  Именно в то время, когда грохот пушек с бастиона Петропавловской крепости
возвестил подданным об увеличении царской семьи, любимец Государя, граф
Кутайсов, доложил, что дежурный по внутренней страже дворца офицер желает
сообщить государю нечто важное по секрету.
  Поначалу Павел встревожился - он при всяком внезапном к нему обращении
ощущал какое-то неприятное чувство. Но нашел в себе силы и произнес: -
Пошли его сюда! - Честь имею донести Вашему Императорскому Величеству, -
отрапортовал вошедший офицер, - что на посту произошел необыкновеннейший
казус с часовым!.. - Какой казус, сударь? - Часовой, вероятно в припадке
горячки, доложил мне о каком-то бывшем ему видении. Какой-то старец, в
монашеской рясе, в самый момент разрешения от бремени Ея Императорского
Величества, подойдя к часовому, сказал: "Напомните Государю, чтобы
новорожденный назван был Михаилом, а вновь строящийся дворец -
Михайловским".
  - Прислать сюда часового! - крикнул Государь.
  Дрожа от страха, часовой слово в слово повторил то, что дежурный офицер
передал Императору. К удивлению солдата и офицера. Государь произнес:
  - Знаю, знаю... это уже исполнено!
  Часовому Государь приказал выдать щедрую награду, а офицер пожалован был
орденом святой Анны.
  На другой день Император потребовал к себе архитектора Бренно,
ответственного за постройку нового здания дворца.
  - На главном фронтоне, обращенном к Итальянской улице, - приказал
Государь, - сделайте надпись эту самую, - и он подал Бренно лоскут бумаги,
на котором Его Величества рукой было начертано: "Дому твоему подобаеть
святыня господня въ долготу дней".
  Историк, сообщивший об этом событии, отмечает, что число букв надписи (в
транскрипции того времени. - Ю.Р.) - 47, равно числу лет, прожитому
Императором Павлом (1754-1801).
  Есть и еще любопытные свидетельства. Так, в журнале П.И.Бартенева
"Русский Архив", издававшемся в Москве, в ј 1-4 за 1872 год помещены
"Воспоминания Федора Петровича Лубяновского" (1777-1864), действительного
статского советника, с 1802 года - секретаря министра иностранных дел.
  "Скоро по приезде князя Николая Васильевича в столицу Император приказал
ему послать за двумя арестантами, которые содержались в Динаминде (так! -
Ю.Р.); приказано привести их с дороги прямо к Его Величеству. Прямо туда и
привез их в начале декабря 1786 года Егор Егорович Гине, впоследствии
президент Лифляндского обер-гоф-герихта. Были они скопцы из числа главных
учителей этого толка. По рассказу Гине, Император довольно долго, но тихо
говорил с ними в кабинете; потом, обратясь к Гине, велел ему отдать их на
руки тогдашнему военному губернатору Николаю Петровичу Архарову, самому же
пока остаться в Петербурге, бывать у них и о чем нужно докладывать кому
следовать будет (обратите внимание на распоряжение Императора - Ю.Р.). Гине
прожил три недели в одной комнате со мною; в один вечер воротился в таком
встревоженном духе, с лицом до того расстроенным, что я не узнал его;
спешил собраться в дорогу, послал за лошадьми; с нетерпеньем ожидал князя с
куртага (куртаг - приемный день во дворце. - Ю.Р.)', откланялся, -
получил-де из дому печальное извести, и ускакал. Через несколько дней Гине
приезжал в Петербург и жил у меня; тут только, вспоминая былое, сказал мне,
отчего тогда чуть было с ума не сошел и так торопился уехать. Скопцы в тот
вечер жаловались ему на Архарова, но о себе не просили, а умоляли его, Гине
(как они к Государю другой дороги нс имели), сказать Его Величеству, чтоб
изволил глядеть в оба, а не остережется, то кончит как и не помышляет - и
то не за горами. С такою уверенностью, говорил Гине, они предсказывали, что
волосы у него дыбом стали на голове; не знал, на что решиться; вспомнил о
жене и детях, зажал себе рот, глаза и уши и уехал".
  Таким образом, это предостережение не дошло до Государя.
  Далее Лубяновский пишет: "Приходит мне на память... еще молва об
Арестанте Авеле, который содержался в Шлиссельбурге за какие-то
пророчества. Захотели (Император Павел. - Ю.Р.) говорить с ним; спрашивали
его о многом, из любопытства и о себе. При рассказе об этом разговоре Анна
Петровна Лопухина зарыдала испуганно".
  Напомню, что, после того как супруга Павла Первого - Императрица Мария
Федоровна в десятый раз разрешилась от бремени 28 января 1798 года
младенцем мужского пола (Великий Князь Михаил), по единодушному решению
врачей ей была противопоказана супружеская близость. Нарушение этой
рекомендации, по заключению врачей, грозило Императрице смертью.
  Императору же Павлу Первому в ту пору было всего-то 44 года. Нет ничего
удивительного, что с той поры возникли сначала платонические отношения
между Павлом Первым и черноглазой Анной Петровной Лопухиной (в браке
княгиней Гагариной), вероятно с июля 1800 года ставшие предельно близкими.
С некоторых пор Император стал почивать в отдельной спальне, неподалеку от
которой располагалась скрытая в толстенной стене Михайловского замка
лестница, ведущая к покоям Анны Петровны Лопухиной и графа Кутайсова.
  Памятуя о библейской рекомендации "Не судите, да не судимы будете!",
замечу, что разговор Павла Первого с Лопухиной несомненно имел
доверительный, откровенный, без утаек, характер, а последняя, судя по
безоглядному ее поведению, души не чаяла в Императоре, ради которого шла
буквально на все.
  Теперь, надеюсь, читателю понятно и то возбуждение, в которое Лопухина
пришла во время рассказа Павла и безудержные ее рыдания, косвенно
указывающие на то, что это скорее всего был страх за жизнь близкого ей,
любимого человека.
  Видимо, в беседах Павла с Авелем, поначалу неторопливых и
благожелательных, последний открыл Императору ужасные подробности,
уготованные ему судьбой.
  Внимание, уделявшееся Павлом пророчествам Авеля, несомненно усугублялось,
стимулировалось тем, что предыдущее его предсказание сбылось с
поразительной, как утверждают, точностью, во всех деталях.
  Было ли это заявление сделано устно или в письменной форме, как это было
свойственно Авелю, - неизвестно. Известно только, что оно имело место. Об
этом, кстати, известно из "Записок А.П.Ермолова" - уже упоминавшихся выше.
Он пишет:
  "Простившись с жителями Костромы, он (Авель. - Ю.Р.) объявил о своем
намерении поговорить с Государем (довольно смелое и интересное, надо
сказать, желание! Особенно если учесть "некоторую разницу" в происхождении
и положении собеседников. Можно также предположить, что "было что сказать"!
- Ю.Р.). Но был по приказанию Его Величества посажен в крепость, из
которой, однако, вскоре выпущен. Возвратившись в Кострому, Авель предсказал
день и час кончины и Императора Павла. Добросовестный и благородный
исправник, подполковник Устин Семенович Ярликов, бывший адъютантом у
генерала Воина Васильевича Нащокина, поспешил известить о том Ермолова. Все
предсказанное Авелем буквально сбылось..."
  Известно, что многие записи А.П.Ермолова исполнены, им не от первог