амять о нем. Долг всякого
ищущего истину - наш долг, возвратить народу его Авеля, ибо он составляет
его достояние и гордость не меньшую, чем любой гений в какой-либо другой
области творчества; или хотя бы его французский собрат, знаменитый
Нострадамус. Я предложил бы только что возникшему у нас в России молодому
Русскому спиритуалистическому обществу поставить себе задачей собрать все,
какия можно, сочинения Авеля и, по возможности, полныя сведения о нем.
  Главнейшия его три или четыре вещия книги, с предсказанием судеб России,
конечно, для нас недостижимы и приходится волей-неволей считать их
погибшими. Но у Авеля есть и другие сочинения. В редакции "Русской старины"
должны быть: во-первых, его книга "Бытия"; во-вторых, "Сказание о существе,
что есть существо Божие и Божество"; в-третьих, "Жизнь и житие отца нашего
Дадамия", в-четвертых, "Житие и страдания отца и монаха Авеля", в целом не
искаженном цензурой виде; в-пятых, много чертежей и таблиц под заглавием
"Планеты человеческой жизни", "Годы от Гога и годы от Адама", "Времена всей
жизни", "Рай радости, рай сладости" и пр. Затем, там же находятся 12 его
писем к графине Потемкиной и одно к управляющему ея фабрикой Ковалеву.
Потом надо поискать, нет ли еще его сочинений в семействе вышеупомянутой
графини Потемкиной и у других лиц. Так как из-под Курска, во время
пребывания у некоего "Господина Никанора Ивановича Переверзева", Авель
сообщает в одном из своих писем к графине, что он сочинил для нее несколько
книг, которые и обещает выслать в скором времени, "оных книг со мной нету,
- объясняет Авель, - а хранятся в сокровенном месте; оныя мои книги
удивительныя и преудивительныя, те мои книги достойны удивления и ужаса, и
читать их токмо тем, кто уповает на Господа Бога и на Пресвятую Божию
Матерь. Но только читать их с великим разумением и великим понятием..."
  Потом следует перечитать все консисторское дело об Авеле - там должно
быть еще множество интересных практических подробностей. Само собой
разумеется, что много интересного об Авеле можно почерпнуть также в архивах
монастырей Николая Чудотворца Костромской Епархии (Бабайка), Валаамского,
Соловецкого, Александро-Невской лавры и Высотского; а о конце его
многострадальной жизни и о его мученической смерти в мрачных архивах
Спасо-Ефимьева..."
  К этому перечню мест, где могут находиться работы Авеля, следует добавить
и Тайную Экспедицию, куда поступили многие его работы!
  Малозаметный, казалось бы, на первый взгляд вопрос "Кто является автором
Жития?" не случаен. Ответ на него позволит полнее оценить прогностический
дар Авеля, способного, оказывается, на самопредсказание.
  Оба упомянутых ранее специалиста (М.И. Семевский и Сербов), проявивших к
герою моего повествования в свое время завидный интерес, собиравшие и
публиковавшие материалы о его делах и жизни, склоняются к мысли, что...
автором является сам монах Авель!
  В силу очевидного сходства аргументов названных лиц я позволю себе
привести лишь наиболее полное изложение размышлений по этому поводу
журналиста Сербова:
  "Биография Авеля (так Сербов именует документ, носящий название "Бытие и
страдание отца нашего монаха Авеля". - К). P.), помимо прочих неясностей,
указанных мною во время ея чтения, останавливает наше внимание еще на
личности какого-то загадочного отца Дадамия, во многом похожей на его
собственную биографию, судя по словам ее читавших. Кроме того, личность
отца Дадамия неизменно сопутствует Авелю во всех его житейских перипетиях и
как бы нераздельна с ней. Например, одно из писем своих Авель даже
озаглавливает так: "Ея сиятельству Прасковье Андреевне, всемилостивейшей
моей благодетельнице и благотворительнице, от монаха Авеля и отца Дадамия".
  Из всего этого, мне кажется, следует считать отца Дадамия "контролем"
Авеля, чем-то вроде его потустороннего руководителя.
  Еще занимает меня вопрос о времени, когда именно была написана эта
биография, или автобиография. Судя по тому, что в ней дважды указан с
необыкновенной точностью год и даже месяц смерти Авеля, можно было бы
думать, что она написана лицом, близко знавшим Авеля, после его смерти.
Однако ликующий о свободе тон биографии и широкие планы свободной жизни,
развиваемые там, и совершенно, как мы увидим дальше, не осуществившиеся в
действительности, а также полнейшее умолчание о дальнейших фактах
позднейшей жизни Авеля, неоспоримо указывают на то, что биография его оыла
написана непосредственно после тяжких лет Соловецкого заключения. Кроме
того, как я уже упоминал, слог биографии и слог заведомо оригинального
сочинения Авеля чрезвычайно похожи друг на друга".
  Таким образом, полагает Сербов, есть все основания считать самого Авеля
автором названного документа.
  Хочу и я изложить некоторые дополнительные в пользу авторства Авеля
соображения.
  Вы, конечно же, помните, что в самом начале Жития продолжительность
земной жизни Авеля определена была фразой: "Жизни отцу Авелю от Бога
положено восемьдесят и три года и четыре месяца..."
  Да и в заключительных строках сказано: "Жил всего время - 83 года и
четыре месяца..."
  Вместе с тем реальная продолжительность жизни Авеля лежит в пределах
между двумя никем не оспоренными датами:
  Рождение: март 1757 г. ("весеннее равноденствие" - в XVIII веке - 11
марта).
  Смерть: январь (похороны - февраль) 1841 года.
  Таким образом, Авель жил 83 года 10 месяцев и 20+1 день.
  Как же интерпретировать несомненное расхождение?
  Ведь оно невозможно, если Житие писалось после смерти Авеяя кем-то из его
ближайшего окружения! Допустима здесь максимальная ошибка в несколько
часов, ну, скажем, один день! А тут - полгода! Как же так?
  Подобное возможно, если допустить, что автором Жития был сам Авель,
каким-то ему известным способом определивший себе "меру лет": 83 года и 4
месяца, кстати, это ведь ровнехонько 1000 месяцев! А тогда наблюдаемая
погрешность (кстати, всего-то в + 0,6%!) показывает поразительную точность
метода прогнозирования, применявшегося Авелем!
  Таким образом, если Житие написано самим Авелем, а дата смерти лишь
вписана кем-то не удосужившимся проверить остальные цифры, все встает на
свои места!
  Так что весьма вероятно, что Семевский и Сербов правы в своих
предположениях об авторе Жития. А вы как считаете?

                    НА ОСНОВЕ ИЗВЕСТНОГО ЭКСТРАПОЛИРУЕМ

  Трудно представить, чтобы поразительные способности к точному
прогнозированию замыкались лишь в узких временных рамках земного бытия
Авеля. Не исключено, что пророчества этого неистового монаха охватывали и
более позднее время. Быть может, именно этим обстоятельством определялось и
заточение Авеля в стенах Спасо-Ефимьевского монастыря и появление Циркуляра
цензуры от 1902 года, запрещающего категорически допускать в печати любые
сообщения о его пророчествах и даже упоминать имя этого монаха!
  Однако слово не воробей, вылетит - не поймаешь! И поскольку есть
основания полагать, что по крайней мере часть работ Авеля могла пережить
своего создателя, то предсказания в них будущего, вплоть до второй половины
века Х1Хи даже века XX, не представляются невероятными.
  Но коли так, нс поискать ли нам следы этих пророчеств в более или менее
известном нам периоде времени между 1841 годом (годом смерти Авеля) и
нашими днями?
  Здесь уместно вспомнить столетний интервал, упоминаемый в романе князя
М.Н.Волконского, в котором в уста Авеля вложено пророчество о том, что
"...через сто лет будет великая битва с немцами...".
  Не исключено, что вы, мой читатель, не согласитесь с такой возможностью.
Но "оставайтесь с нами!" - как нередко взывают ныне с телеэкрана.
  Почему бы не представить, что Волконскому было известно нечто нам
неведомое? Ведь такое не исключено? Не надо забывать, что князя Волконского
какое-то время окружали люди - современники Авеля, лица знавшие, видевшие
его, возможно, с ним беседовавшие.
  А что, если просто оглядеться вокруг, присмотреться, привести в систему
известное, посмотреть пристрастно, я не боюсь этого слова, оно здесь
уместно. Почему не поискать в столетнем хотя бы интервале после кончины
Авеля какие-то вероятные отголоски его прогнозов, следы воздействия на
психику последующих поколений? И поискать именно в тех кругах, где память
об Авеле и о его поразительных пророчествах могла быть наиболее яркой,
впечатляющей, органически вписанной в предания рода и семьи?
  Иными словами - в поведении царственных особ Дома Романовых!
  Что, если безудержное тяготение представителей династии Романовых к
оккультизму и мистике определялось существованием предсказаний Авеля, как
известных ныне, так и сокрытых от посторонних глаз? Ведь законы писаны для
исполнения, а пишущий их, как показала практика, не всегда считает своим
долгом их исполнять?
  Посему могли храниться и передаваться из рода в род и документы и устные
рассказы о монахе и его пророчествах, минуя запреты цензуры, для "быдла"
писанные?
  Возможно, именно пророчества Авеля лежали в истоках повышенного интереса
Императора Николая Второго и его окружения к мистике, оккультизму и т.п.
  Приведу фрагмент работы Сергея Александровича Нилуса "На берегу божьей
реки":
  "При особе Ея Императорского Величества, Государыни Императрицы
Александры Федоровны состояла на должности обер-камер-фрау Мария Федоровна
Герингер, урожденная Аделунг, внучка генерала Аделунга, воспитателя
Императора Александра II во время его детских и отроческих лет. По
должности своей, как некогда при царицах, были "спальныя боярыни", ей была
близко известна самая интимная сторона царской семейной жизни, и потому
представляется чрезвычайно ценным то, что мне известно из уст этой
достойной женщины.
  В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании Императора Павла 1, когда
он был наследником, в анфиладе зал была одна небольшая зала, и в ней
посередине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с
затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца
на четырех столбиках на кольцах был протянут толстый красный шелковый шнур,
преграждавший к нему доступ зрителю. Было известно, что в этом ларце
хранится нечто, что было положено вдовой Павла 1, Императрицей Марией
Федоровной, и что было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся
только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла 1, и
притом только тому, кто в тот год будет занимать царский престол России.
  Павел Петрович скончался в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Государю
Николаю Александровичу и выпал, таким образом, жребий вскрыть таинственный
ларец и узнать, что в нем столь тщательно и таинственно охранялось от
всяких, не исключая и царственных, взоров.
  - В утро 12 марта 1801 года, - сказывала Мария Федоровна Герингер, - и
Государь и Государыня были очень оживленны и веселы, собираясь из
Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую
тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной интересной прогулке,
обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселые, но
возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в том ларце,
никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями,
ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что при случае Государь
стал поминать о 1918 годе, как о роковом годе и для него лично и для
династии".
  Далее Сергей Нилус приводит описание следующего происшествия,
подтверждающего рассказ М.Ф.Герингер.
  "6 января 1903 года на Иордани у Зимнего Дворца при салюте из орудий от
Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и
картечь ударила по окнам дворца, частью же около беседки на Иордани, где
находилось духовенство, свита Государя и сам Государь. Спокойствие, с
которым Государь отнесся к происшествию, грозившему ему самому смертию,
было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему
лиц окружавшей его свиты. Он, как говорится, бровью не повел и только
спросил:
  - Кто командовал батареей?
  И когда ему назвали имя, то он участливо и с сожалением промолвил, зная,
какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер:
  - Ах, бедный, бедный (имя рек), как мне жаль его!
  Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил:
  - До 18 года я ничего не боюсь..."
  Известны и другие свидетельства похожего содержания. Так, например, посол
Франции в России Морис Палеолог, передавая свою беседу с Сергеем
Дмитриевичем Сазоновым, с декабря 1910 по июль 1916 года занимавшим пост
министра иностранных дел России, пишет в дневнике 20 августа 1914 года:
  "Мы говорим об императоре; я говорю Сазонову:
  - Какое -прекрасное впечатление я вынес о нем на этих днях в Москве. Он
дышал решимостью, уверенностью и силой.
  - У меня было такое же впечатление, и я извлек из него хорошее
предзнаменование... но предзнаменование необходимое, потому что...
  Он внезапно останавливается, как если бы он не решился окончить свою
мысль: я убеждаю его продолжить. Тогда, беря меня за руку, он говорит мне
тоном сердечного доверия:
  - Не забывайте, что основная черта характера государя есть мистическая
покорность судьбе.
  Затем он передает мне рассказ, который он слышал от своего beau-frera
(свояка. - Ю.Р.) Столыпина, бывшего премьер-министра, убитого 18 сентября
1911 года.
  Это было в 1909 году, когда Россия начинала забывать кошмар японской
войны и воспоследовавших за ней мятежей. Однажды Столыпин предлагает
Государю важную меру внутренней политики.
  Задумчиво выслушав его, Николай II делает движение скептическое,
беззаботное, движение, которое как бы говорит: "Это или что-нибудь другое -
не все ли равно"... Наконец он заявляет грустным голосом:
  - Мне не удается ничего из того, что я предпринимаю, Петр Аркадьевич. Мне
не везет... К тому же, человеческая воля так бессильна...
  Мужественный и решительный по натуре Столыпин энергично протестует.
  Тогда царь у него спрашивает:
  - Читали вы Жития Святых?
  - Да... по крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд
содержит около 20 томов.
  - Знаете ли вы также, когда день моего рождения?
  - Разве я мог бы его, не знать? Шестое мая.
  - А какого святого праздник в этот день?
  - Простите, государь, не помню.
  - Иова Многострадального.
  - Слава Богу, царствование вашего величества завершится со славой, так
как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден
благословением Божиим и благополучием.
  - Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у
меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания; но я не
получу моей награды здесь, на земле... Сколько раз я примерял к себе слова
Иова: "...ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я
боялся, то и пришло ко мне".
  А если ко всему сказанному выше добавить, что в 1903 году журналисту
дореволюционного журнала "Ребус" Сербову стало известно о появлении в 1902
году специального Циркуляра, запрещавшего не только печатать чтолибо новое
об Авеле, но даже и перепечатывать старое, то становится почти фактом, что
все это следствие пророчеств Авеля, дошедших, по-видимому, в гатчинском
ларце до адресата - Николая Александровича Романова.
  Здесь следует обратить внимание и на то, что столетний срок хранения
(истекший как раз в 1901 году, предваряющий появление названного Циркуляра)
отсчитывается со дня смерти императора Павла Первого. А ведь именно Павел
имел неоднократные и, судя по всему, поначалу спокойные, не отягощенные
трагическими деталями беседы с Авелем до 1797-1798 годов.
  Причем, этому также следует уделять внимание, Авель в силу косноязычия
своего или по другим причинам склонен был излагать свои прогнозы в
письменном виде. Одно из его творений такого рода и могло быть доверено на
хранение опечатанному ларцу в Гатчинском дворце.
  Вы не согласны? Да, у меня на руках нет фактов, нет документов, выбивших
из колеи императорскую чету 12 марта 1901 года. Но... Кое-какие сообщения,
подтверждающие именно такой ход событий, известны.
  Наступило время дать слово офицеру русской армии, монархисту, участнику
первой мировой войны Петру Николаевичу Шабельскому-Борк (1896-1952 гг.).
  Петр Николаевич участвовал в попытке освобождения царской семьи из
Екатеринбургского заточения. В многочисленных исторических исследованиях,
основанных на уникальных документах, им собранных, исчезнувших во время
второй мировой войны в Берлине, где он в то время жил, Шабельский-Борк
основное внимание уделял эпохе Павла Первого.
  Петр Николаевич писал под псевдонимом "Кирибеевич". В начале тридцатых
годов издал историческое сказание "Вещий инок", посвященное Авелю,
фрагменты из которого приведены ниже.

                                ВЕЩИЙ ИНОК

  "В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось,
оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах.
Великолепный паркет Гваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили
тишина и торжественность.
  Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами
стоявшего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь,
мир и отрада.
  Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением, постом и
молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва.
К его келий в Александро-Невской лавре шел и простолюдин, и знатный
вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета.
Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день
кончины его Августейшей Родительницы, ныне в бозе почивающей Государыни
Императрицы Екатерины Алексеевны. И вчерашнего дня, когда речь зашла о
вещем Авеле, Его Величество повелеть соизволил завтра же нарочито доставить
его в Гатчинский "дворец, в косм имел пребывание Двор. Ласково улыбнувшись,
Император Павел милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он
принял постриг и в каких монастырях был.
  - Честной Отец, - промолвил Император, - о тебе говорят, да и я сам вижу,
что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о роде моем,
царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о Роде моем во
мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на
престоле Российском, предреки их судьбу.
  - Эх, батюшка-Царь! - покачал головой Авель. - Почто себе печаль предречь
меня принуждаешь? Коротко будет царствие твое, и вижу я, грешный, лютый
конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую
кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь
ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя... Они же,
злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят
тебя безумным, будут поносить добрую память твою... Но народ русский
правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице тврей понесет
скорби свои, прося твоего заступничества и смягчения сердец неправедных и
жестоких...
  - Что ждет преемника моего, Цесаревича Александра?
  - Француз Москву при нем спалит, а он Париж у него заберет и
Благословенным наречется. Но тяжек покажется ему венец царский, и подвиг
царского служения заменит он подвигом поста и молитвам и праведным будет в
очах Божиих.
  - А кто наследует Императору Александру?
  - Сын твой, Николай...
  - Как? У Александра не будет сына. Тогда Цесаревич Константин...
  - Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою... Начало же
царствования сына твоего Николая бунтом вольтерианским зачнется, и сие
будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия,
Россию покрывающая. Через сто лет после того оскудеет Дом Пресвятыя
Богородицы, в мерзость и запустение Держава Российская обратится.
  - После сына моего Николая на престоле Российском кто будет?
  - Внук твой, Александр Второй, Царем-Освободителем преднареченный. Твои
замыслы исполнит - крестьян освободит, а потом турок побьет и славянам тоже
свободу даст от