о
лица. Этот факт установлен. Не следует сомневаться в авторстве. Источник
серьезен!
  Много интересной информации об этом периоде жизни Авеля содержится в
вышеназванной работе "ПРОРИЦАТЕЛЬ АВЕЛЬ. Новые подлинные сведения о его
судьбе".
  Так, после смерти Екатерины Второй и восшествия на престол Павла
Петровича 12 декабря 1796 года комендант Шлиссельбургской крепости
Колюбякин получил письмо от генерал-прокурора князя Александра Борисовича
Куракина, в котором объявлялось высочайшее повеление прислать в Петербург
арестанта Васильева: с прочих же всех, на ком есть оковы, оныя снять".
  13 декабря того же года, как отмечено в названном "Деле...", сочиненная
Васильевым книга (первая, касающаяся Екатерины. - Ю.Р.) взята князем
Куракиным и "поднесена Его Величеству".
  После этого, как известно, Император беседовал с Авелем и спрашивал у
него "по секрету, что ему случится".
  14 декабря 1796 года последовал рескрипт:
  "Князь Александр Борисович! Всемилостивейше повелеваем содержащегося в
Шлиссельбургской крепости крестьянина Васильева освободить и отослать, по
желанию его, для пострижения в монахи (примечание редактора "Русского
архива": Авель был еще в Костроме расстрижен) к Гавриилу, митрополиту
Новгородскому и С.-Петербургскому.
                                                Павел".
  Сохранилась записка: "Его Величеству угодно ведать о нынешнем состоянии
посланного к здешнему митрополиту Гавриилу для пострижения, по желанию, в
монахи крестьянина Васильева, к исполнению чего и послан был от
генерал-прокурора кол. ас, Крюков, которым означенный Васильев и был
расспрашивай наедине бесприметным образом, на что тот Васильев говорил, что
нынешним его жребием доволен, но токмо что пищу ему дают единожды в день,
от чего слаб в силах; притеснения же ему никакого ни от кого нет, ибо сего
(т.е. за этим. - Ю.Р.) надзирает сам митрополит; скучает же, что долго не
постригают его в монахи, а говорят, чтоб еще к трудам утвердился; жалуется,
что не имеет нужной одежды, что и приметно, о чем и просит
человеколюбивейшего в пособии милосердия".
  21 декабря преосвященному было отправлено 10 рублей на прокорм Авеля с
повелением кормить его дважды в день.
  25 декабря Авель поздравляет письмом, ни много ни мало, самого
вицеканцлера, князя Александра Борисовича Куракина. Он пишет:

  "Ваше сиятельство, Александр Борисович!
  Приношу вам благодарность: вы меня избавили от темных темниц и от крепких
стражей, в которых я был вечно заключен от Самойлова. Вы о сем известны, а
ныне я по Его Императорскому приказу и по вашему благоволению свободен и
пришел к вам поздравить вас с Христовым торжественным праздником и вас
благодарить за таковое ваше ко мне благодеяние. И крайняго я вам за сие
желаю душевного спасения и телесного здравия и многая лета и прочая вся
благая и преблагая и пребуду в таковой памяти вечно незабвенно.
                                Богомолец ваш Василий".

  29 декабря 1796 года князь Куракин сообщил митрополиту Гавриилу
высочайшее желание, чтобы Василий был пострижен поскорее.
  В новый, 1797 год Василий (Авель) передал Императору Павлу через князя
Куракина письмо следующего содержания:

  "Ваше Императорское Величество, всемилостивейший Государь!
  С сим, с новонаступившим годом усердно поздравляю: да даст Господь Бог
вам оный, а по оном и многие богоугодно и душеспасительно препроводить.
Сердечно чувствую высокомонаршия ваши ко мне недостойному сказуемые,
неописанныя милости, коих по гроб мой забыть не могу. Осмеливаюсь священную
особу вашу просить о следующем и о последнем: 1) Благоволите указом не в
продолжительном времени посвятить меня в иеромонашеский чин (иеромонах -
монах-священник. - Ю.Р.), даб^ я мог стояти во церкви у престола Божия и
приносити Всевышнему Существу жертву чистую и непорочную за вашу особу и за
всю вашу царскую фамилию, да даст вам Бог дни благоприятны и времена
спасительны и всегда победу и одоление на враги и супостаты; 2-е) Егда меня
заключили на вечное житие в Шлиссельбургскую крепость и дал я обещание Богу
такое: егда отсюда освободят (Авель "знал" это? - Ю.Р.), и схожу в
Иерусалим поклониться Гробу Господню и облобызать стопы, место ног Его;
3-е) Чтоб я был допущен лично к Вашему Императорскому Величеству воздать
вам достодолжную благодарность и облабызать вашу дрожайшую десницу и буду
почитать себя счастливым; 4-е) Благоволите вы мне объяснить на бумаге, за
что меня набольше посадил Самойлов в крепость, в чем остаюсь в ожидании
благонадежным".

  Согласитесь, что письмо крестьянского сына Васильева к Императору
написано толково, что в нем выражено многое, не входящее в обычную
благодарственную речь. Причем, на мой взгляд, кое-где покорнейшая просьба
переходит, я бы сказал, в требование. Стиль письма недурен. Мысли выражены
четко. С императором Авель держится достойно, не заискивает.
  Но тут происходит нечто непонятное, не отраженное в дошедших до нас
документах - сообщения об Авеле прекращаются до 1800 года.
  Однако известно, что 19 марта 1800 года Амвросий, митрополит
Петербургский, уведомил генерал-прокурора Обольянинова о крестьянине
Васильеве, постриженном в декабре 1796 года в Александро-Невском монастыре
с наречением ему имени Авеля и сосланном в 1798 году в Валаамский
монастырь, где он засел за сочинение прорицательных тетрадей.
  Что было в этих тетрадях? По дошедшим до нас в небольшом числе документам
той поры не представляется возможным хотя оы предположительно датировать
письменное или устное сообщение или пророчество в адрес Павла Петровича. А
ведь таковое было, мы знаем об этом из "Записок А.П. Ермолова", например.
  Но тучи сгущаются. К этому периоду относится и докладная записка
митрополита Амвросия генерал-прокурору Обольянинову, что по донесению
настоятеля Валаамского монастыря Назария, Авель якобы обвинен в краже у
одного из иеромонахов монастыря серебряных ложек, турецких денег и другого
имущества. В то время, когда в монастыре. пытались найти пропавшее, Авель,
как утверждает Назарий, придя к последнему тайно, принес те вещи, заявив,
что они-де подкинуты ему и он знает похитителя, но не хочет его назвать.
  Авель якобы заявил, что истину он установил "через сонное видение". По
приходе же настоятеля с одним иеромонахом в келью Авеля как бы для
освидетельствования, действительно ли последний болен, как сказался,
обнаружили у него странную книгу на непонятном языке, а в ней лист бумаги с
русскими литерами. В ответ на вопрос настоятеля "Что-де за книга?" Авель
сказал, что ему дали ее почитать, и бросился на настоятеля с криком, чтобы
тот ее не брал, угрожая ему физической расправой. Но книгу эту у Авеля все
же отобрали, обнаружив при этом, что "она писана языком неизвестным".
  Оную книгу и Авеля настоятель во избежание возможных осложнений
препроводил к Обольянинову и просил исходатайствовать высочайшее повеление
о ссылке Авеля в Соловецкий монастырь.
  На письмо Амвросия Обольянинов наложил резолюцию:
  "Докладовано. Высочайше повелено: послать нарочного, который привез бы
(Авеля. - Ю.Р.) в Петербург, по привозе же посадить в каземат, в крепчайший
караул, в крепости. Мая 21 дня 1800 года. Павловск".

  Вряд ли Авель учинил ту кражу. Не таков он был! Козни чьи-то... Быть
может, "местного масштаба". Однако репрессии нарастали.
  26 мая 1800 года генерал Макаров донес Обольянинову, что "Авель привезен
исправно и посажен в каземат в равелине. Он, кажется, только колобродит, и
враки его ничего более не значат; а между тем думает мнимыми пророчествами
и сновидениями, выманить чтонибудь; нрава неспокойного".
  Снова предсказания Авеля ко вниманию не принимаются, вызывают к себе, да
и к провидцу пренебрежение, хотя Император и прочие у власти стоящие
пристально наблюдают за ним.
  Так, на донесении Макарова Обольянинов пишет:
  "К архиерею, по желанию Его Величества, отпускать; архиерею отписать: при
всяком свидании, что объявит, меня уведомлять. Мая 27-го 1800 г.".
  С Авеля буквально нс спускают глаз, не упускают из виду ничего, все его
действия и слова фиксируются, И вот 28 мая Авель пишет Амвросию:
  "Я, нижайший монах Авель, обошел все страны и пустыни, был и в царских
палатах, и в великолепных чертогах и видел в них дивная и предивная, а
наипаче видел и обрел в пустынных местах великия и тайныя и всему роду
полезная; того ради, ваше высокопреосвященство, желаю я с вами видеться и
духовно с вами поговорить и оныя пустынныя тайны вам показать. Прошу ваших
святых молитв".
  Интересно, что уже на следующий день, 29 мая, митрополит Петербургский
принимает Авеля, беседует с ним и в тот же день сообщает письменно
Обольянинову:
  "Монах Авель по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне.
Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение ваше при сем
прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашест, кроме
открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих
тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог
весть".
  Нельзя не обратить внимание на весьма интересные и важные обстоятельства
этого донесения.
  Первое. В чем состояло "открытие, им самим написанное"? Где оно, в чем
его суть? Какой, скорее всего действительно важный, секрет Авель считал
должным весьма срочным порядком сообщить в этот раз, коли потребовал
свидания с самим митрополитом, пребывая в заключении?
  Второе. Последняя фраза письма митрополита показывает, что было в Авеле
нечто вызывающее какое-то смущение у Амвросия, смутное ощущение силы и
правоты, возможной обоснованности его необычных видений, слов и снов.
Видно, Авель жил в каком-то своем, ему одному ведомом, мире и убежденно
служил некой высшей силе, правде и великой цели!
  На этом письме Амвросия рукой Обольянинова начертано:
  "Докладовано Мая 30-го 1800 г. Павловск".
  Чуть менее года оставалось жить Павлу Петровичу. Неумолимо приближался
трагический, многократно предсказанный момент.
  Была, правда, как оказывается теперь, у Императора и мысль о том, что его
"миновала чаша сия"! В солидном издании "ЦАРЕУБИЙСТВО II МАРТА 1801 ГОДА.
"Записки участников и современников". СПб., издание А.С.Суворина, 1907 год,
приведены "Записки графа Бенигсена" - одного из главных организаторов и
участников заговора против Павла Первого.
  Так вот граф Бенигсен писал:
  "Павел был суеверен. Он охотно верил в предзнаменования. Ему между прочим
предсказали, что если первые четыре года своего царствования проведет
счастливо, то ему больше нечего будет опасаться, и остальная жизнь его
будет увенчана славой и счастьем. Он так твердо верил этому предсказанию,
что по прошествии этого срока издал указ, в котором благодарил своих добрых
подданных за проявленную ими верность, и, чтобы показать свою
благодарность, объявил помилование всем, кто был сослан им, смещен с
должности или удален в поместья, приглашая всех вернуться в Петербург для
поступления вновь на службу".
  Приведен в названном источнике и фрагмент этого указа, датированного 1
ноября 1800 года. Вот текст приведенного фрагмента: "1 ноября 1800 года
состоялся указ, коим дозволялось всем вышедшим из службы... или
исключенным... паки вступить в оную".
  Известно, что Екатерина Вторая скончалась 6 ноября 1796 года. Таким
образом, в ноябре 1800 года исполнялось четыре года благополучного
правления Павла. Возможно, что здесь-то он и потерял бдительность,
расслабился, чем и воспользовались заговорщики?
  Отмечу одну странную деталь. Действие названного указа не отразилось
почему-то на Авеле - ведь он продолжал пребывать в заточении
Петропавловской крепости с 1798 года! Почему так? Или его вина была больше,
существеннее, несоизмеримее? Однако установить, когда Павел Первый получил
неблагополучный прогноз, не удается.
  Есть смысл задаться вопросом о компетенции Авеля, мощи его дара,
временного интервала, им контролируемого, ему подвластного. Что ему было
известно о будущем? Где проходила линия его временного горизонта?
  Обратимся к художественному произведению конца XIX столетия,
принадлежащему, - как его некогда называли, "Русскому Дюма", - признанному
мастеру отечественного исторического романа князю Михаилу Николаевичу
Волконскому. Его исторический роман "Слуга Императора Павла" охватывает
интересующий нас период, и... одним из его героев является монах Авель.
Насколько мне известно, это первое в художественной литературе упоминание о
монахе Авеле.
  Надо заметить, что Михаил Волконский родился в 1860 году, а умер в 1917
году и, таким образом, мог в молодые годы встречать людей, знавших Авеля,
слышавших о нем, мог также располагать какими-то неизвестными нам ныне
источниками, дневниками современников.
  Представляет интерес диалог двух героев названного произведения - монаха
Авеля с неким Чигиринским. Разговор относится к 1797 году, когда Авель был
на свободе.
  Авель говорит Чигиринскому:
  "Положись на волю Божью, а теперь поезжай!" Ровно через три года приезжай
назад, будет дело. Нс бойся, что долго ждать... Сто лет будем ждать...
через сто лет будет великая битва с немцами, а потом, Бог даст, с его
благодатью будет построен на указанном свыше месте храм Михаила Архангела".
(Многоточия в приведенном куске - авторские. - Ю.Р.)
  В этой цитате обращают на себя внимание два момента: во-первых,
предсказанное Авелем событие находится за пределами жизни самого
предсказателя и, во-вторых, странное упоминание о великом противостоянии с
немцами через сто лет. Конечно, это может быть просто удачным домыслом
автора романа, случайным его "попаданием в яблочко"... А что, если нет?
Что, если какие-то прогнозы Авеля выходили за пределы XIX столетия?
Упоминания о возможности такого рода в докладе Сербова также, видимо,
неслучайны! Он что-то подозревал или даже нащупал! Быть может, знал, но
опасался цензуры, специальным указом нацеленной на замалчивание имени и
пророчеств Авеля, и потому отделался общими фразами? Но мы к этому еще
вернемся. Шло время. Закончился 1800 год. Трудами и стараниями ряда
высокопоставленных и титулованных лиц, приближенных к Императору Павлу, он
был убит в ночь с II на 12 марта 1801 года и на трон незамедлительно
вступил его старший сын Александр Павлович (Александр Первый), в какой-то
мере знавший о существовании заговора против родителя своего.
  Авель же, напомню, пребывал в заточении. Завершился второй круг его
зловещих предсказаний, как утверждают, в сроки, загодя зафиксированные в
его второй "Зело престрашной книге".
  Вернемся к тесту Жития.

                            ТРЕТЬЯ "ПРОБА ПЕРА"

  И в этот раз, как всегда, Авель не изменил себе, не потерял свой
поразительный дар, был полон неизрасходованных сил, готов к бою.
  На троне - Александр Первый. Авель же сидел там, куда его определил
Император Павел Первый, - в Петропавловской крепости, где провел всегото 10
месяцев и 10 дней, столько же, сколько ранее в Шлиссельбургской.
  После гибели Павла Первого Александр Первый приказал отца Авеля из
Петропавловской крепости незамедлительно выпустить и направить в Соловецкий
монастырь под присмотр, а вскоре он и свободу получил,
  Но Авель не был бы Авелем, если бы не стал составлять... ТРЕТЬЮ "Зело
престрашную книгу! Что еще ему было делать? Дело всей жизни - "секреты
составлять да книги писать"! Надо сказать, делал он это отменно!
Руководимый некими высшими силами, он исполнял свой человеческий и
гражданский долг неукоснительно и исправно!
  В этот раз он побыл на свободе всего-то один год и два месяца, но за это
время успел-таки написать свою третью книгу: "В ней же написано, как будет
Москва взята и в который год!"
  Итак, странно, но где-то на рубеже 1803 года он предрек события,
происшедшие в реальной жизни лишь через 10 лет! Интересно, о чем в это
время размышлял Наполеон?
  История, к сожалению, повторяется! Непреложность этого утверждения
неумолимо вытекает из жизни Авеля. Снова книга дошла до самого Императора
Александра Первого. Что в ней возмутило покой монарха? Или ему за державу
обидно стало? Либо он усмотрел в писании этом личную обиду?
  Так или иначе, но решение воспоследовало: "Монаха Авеля абис (абие -
тотчас. - Ю.Р.) заключить в Соловецкую тюрьму,, и быть там ему дотоле,
когда сбудутся его пророчества самою вещию".
  И снова потекло время между письменным оформлением пророчества и его
реализацией самою жизнию! А в это время Александр сидит на троне - державой
правит! Авель тоже сидит, правда в тюрьме, на острове, тоже при деле - вшей
давит! У каждого своя доля и свое постоянное занятие! Говоря языком песни,
"все поровну, все справедливо!"
  Год идет за годом. Что было в это время в России - вам известно из
истории, которую я не стану пересказывать. Что оыло с Авелем? Много
претерпеть пришлось ему за эти десять лет! Он "10 раз был под смертию, 100
раз приходил в отчаяние, 1000 раз находился в непрестанных подвигах, и
прочих искусов было о.Авелю число многочисленное и число бесчисленное.
Однако, благодатию Божисю, ныне он, слава Богу, жив и здоров и во всем
благополучен", - повествует Житие об этом периоде жизни моего героя. Далее
в Житии сказано: "Ныне от Адама семь тысяч и триста и двадесятый год, а от
Бога Слова тысяча и восемьсот и второй на десять (т.е. 1812 год. - Ю.Р.). И
слышим мы в Соловецком монастыре, якобы южный царь, или западный, имя ему
Наполеон, пленит грады и страны и м ноги я области, уже и в Москву вшел. И
грабит в ней и опустошает все церкви и вся гражданская, и всяк взывая:
"Господи, помилуй, прости наше прегрешение. Согрешихом пред Тобою, и несть
достойны нарекаться Рабами Твоими: попусти на врага и губителя за грех наш
и беззакония наша!" И прочая таковая взываху весь народ и вей людие. В то
самое время, когда Москва взята, вспомнил сам Государь пророчество о.Авеля;
скоро приказал князю Голицыну от лица своего написать письмо в Соловецкий
монастырь".
  В Соловецком же монастыре в ту пору начальником был архимандрит Илларион.
Получив от имени Государя письмо, коим предлагалось отца Авеля выключить из
числа колодников и включить в число монахов на полную свободу, он был
безмерно испуган и озадачен. Сам Государь печется о безродном монахе?!! К
чему бы это...
  И убоялся, видно, отче... А тут еще, как на грех, к письму приписка:
"Ежели он жив и здоров, то ехал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть
и с ним нечто поговорить". Так именно и было написано от лица Самого
Государя! Было отчего затрястись поджилкам архимандрита, тем более что он,
как никто другой, знал "кое-какие далеко не детские грешки за собою". И
убоялся дюже!
  А тут и еще одна приписочка обнаружилась: "Дать отцу Авелю на прогон
денег, что должно до Петербурга, и вся потребная".
  Письмо пришло в монастырь в самый Покров, 1 октября. Архимандрит был в
ужасе: уедет Авель в Петербург, там встретится с Императором... В
результате выяснится, что творится в Соловецком монастыре, управляемом
Илларионом, прознают и о гнусных проделках его: воровстве, издевательствах
и избиениях заключенных... Вспомнил он и множество пакостей, творившихся им
над Авелем, о том, что уморить его собирался и... убоялся отче! И написал
он письмо князю Голицыну, что-де:
  "Ныне отец Авель болен и не может он к вам быть, а разве на будущий год
весною..." - и так далее, в расчете на то, что все как-то... само собой...
рассосется...
  Ан не тут-то было! Письмо это Голицын показал Императору, Государь же, не
мешкая, приказал сочинить именной указ Святейшему Синоду и послать
архимандриту: "...чтобы непременно Авеля выпустить из Соловецкого монастыря
и дать ему пашпорт во все российские города и монастыри; при том же, чтобы
он всем был доволен, платьем и деньгами".
  Увидел архимандрит Илларион тот указ и понял, что дело-то не шуточно
обернулось... Вспомнил, как он колодников голодом, холодом да теснотою
морил, в железах в нетопленные каморы сажал, побуждал солдат истязать
заключенных и пригорюнился. Однако указ пришлось исполнить.
  "Приказал он на него, отца