олетиями
проверенными тренировками ушу... Что-то неуловимо тонкое, уходящее в
необъятные глубины человеческого сознания.

   А может быть, мы все усложняем, и за ушу не стоит столь сложных
духовных переживаний и ощущений? Ведь существуют же в мире системы боевых
искусств, обходящиеся без каких-либо внутренних тонкостей и при этом
воспитывающие отличных бойцов. Но в том и заключается характерная
особенность ушу, что китайские боевые искусства требуют от человека
особого переживания, как говорили, "просветления духа", некого внутреннего
озарения. Так попробуем раз.обраться в этом, пожалуй, самом сложном
вопросе боевых искусств Китая.

   Во многих "семьях" боевых искусств существовали свои праздники школы.
   Адепты школы собирались у священного места - алтаря, у кумирни, на
могиле учителя и совершали ритуалы, разыгрывали сцены, воспроизводящие
эпизоды из реальной или легендарной жизни их мастера. До сих пор
последователи школы багуачжан собираются в Пекине на могиле основателя
стиля Дун Хайчуаня, огромные празднества устраиваются на могиле знаменитого
генерала XVI века Ци Цзигуана в Чжэцзяне. Этот особый тип празднества,
позволяющий человеку забыть о своей личной жизни и пережить жизнь своего
первоучителя, еще больше единил школу внутри единого символического тела их
мастера. Долгое время в Шанхае проводились ритуальные празднества в честь
известного мастера Хо Юаньцзя, где разыгрывались сценки из его жизни,
например поединки с известными бойцами, похождения "желтолицего тигра Хо" в
Китае. В этих представлениях участвовали многие ученики Ассоциации "Чистых
боевых искусств"
   Цзиньу, которую создал Хо Юаньцзя.
   Кстати, и сегодня традиция этих праздников продолжается в виде огромных
турниров, устраиваемых в Шанхае обычно в сентябре - в месяц трагической
гибели Хо Юаньцзя.

   Задумаемся, почему празднику в школе ушу придается столь большое
значение? Почему в центре многих праздников незримо присутствует фигура
легендарного мастера?

   Чтобы ответ на этот вопрос стал более очевиден, расскажем об одном
интересном факте. Речь пойдет о части сложнейшего ритуала инициации в
одном из самых знаменитых китайских тайных обществ Триада или "Обществе
Неба и Земли", которое долгое время являлось центром распространения ушу
на юге Китая.

   Ритуал посвящения сводился практически к тому, что вступающий должен
пережить собственную смерть, осознать себя воистину мертвым, ушедшим из
этого "предметно-сущностного" мира. Но его душа должна пережить все то,
что уже когда-то первопредки этого общества сами пережили. Вдумаемся
осознать себя мертвым, но при этом действующим...
   Обрести внетелесный опыт, представленный лишь духовной сущностью
человека, воспринимаемый не органами чувств, даже не сознанием, но тонкой
сущностью человека. Полный ритуал посвящения, естественно, хранится в
тайне и до сих пор передается в форме устных наставлений, но тем не менее
общий его вид сводится приблизительно к следующему.

   Неофит начинает свое мистическое путешествие по знаменитым местам
Китая, начиная с запада - с мест, где встает рассвет и где иллюзии ночи
смешиваются с реалиями света, а призрачное соприкасается с материальным.
Он находится на пороге чуда, в преддверии рассвета - символического
преддверия самого мира, в неком предсостоянии, подобно даосскому "еще не
родившемуся младенцу". Человек дан как собственное предчувствие самого
себя. Он рожден, но при этом еще не появился на свет, задуман, но не
реализован. Он как бы отсутствует в этом мире и соприкасается с миром
духовных сущностей, дан не "вовне", а "внутри".

   Когда неофит входит в такое состояние, специальный наставник начинает
задавать ему вопросы, касающиеся мифилогической истории Китая, например
спрашивает его о житиях восьми даосских бессмертных, истории самой Триады,
о житиях всего широкого пантеона китайских "боевых" героев. Испытуемый
должен не просто ответить - он должен пережить состояние своих героев,
прочувствовать самого себя, как их.
   Таким образом, он "пронзает" собой всю китайскую культуру, суть которой
в данном случае - миф. Но этот миф не пересказываем, а исключительно
переживаем. Ответы на вопросы, уже известные неофиту, он выучил в период
двухнедельной предварительной подготовки у особых учителей -
"ответственных за посвящение в ритуалы". Поэтому суть такого экзамена
заключается не в том, чтобы проверить знания испытуемого, но в том, чтобы
понять, способен ли он на сверхчувственное, внетелесное понимание мира,
способен ли он вместить Вечность в себя. А это и требуется от любого
человека, решившего войти в ворота китайской мистической традиции.

   Итак, от ученика требуется, чтобы он осознал себя вместилищем всей
судьбы школы, всех ее героев и учителей. Не важно, правдива или легендарна
эта история, важно, что весь этот мифологический декор помогает человеку
войти в необходимое состояние, ощутить себя телесно и духовно сопричастным
"истинной" традиции ушу.

   Становится ясным и другое - почему сами носители ушу называли то
состояние, которое достигали в результате тренировок во "внутреннем
искусстве", Великим чувствованием, Великим просветлением, Великим
озарением. Действительно, такое состояние принципиально отличается от
обычных ощущений человека. На краткий миг он ощущает то же, что и
просветленный или "истинный человек". И хотя этот момент мимолетен и
непостоянен, и хотя он исчезает, как только завершается ритуал, тем не
менее он дается человеку как аванс, как точка устремлении.

   Итак, мы приблизились к середине, к центральной оси не только боевых
искусств Китая, но и вообще всякого мистического Искусства. Прежде всего
для людей существует такой момент жизни (он может быть и очень
скоротечным, сводимым лишь к всполоху сознания), когда реальными
становятся те образы, которые возникают лишь в духовной жизни.
   И другое - в мистическом переживании этой реальности, возникшей, а
потом устойчиво сохраняющейся в сознании, и заключается истинное состояние
последователя ушу.

   Пока ограничимся этим обобщением и пойдем дальше. Нам сейчас предстоит
увидеть, как возникает это ощущение у участников другого типа боевого
ритуала, ставшего важнейшей частью ушу, - массовых народных праздников.

   Праздник есть всегда момент приобщения к тому, что отсутствует в
обыденной жизни, это выход за привычную нам реальность, будто мы ненадолго
меняем и сферу своего обитания, и собственный лик, хотя внешне все
остается прежним.
   И здесь мы сталкиваемся с чисто личностным переживанием иной
реальности, но в этом случае такое переживание достигается за счет толпы и
вместе с толпой. В ритуале архаического праздника, который в
трансформированных формах дошел и до наших дней, человек становится
способным видеть вторую, истинную реальность жизни, более важную, чем
первую, внешнюю и доступную всем.
   В серость профанного, обыденного существования входит что-то необычное,
явственно священное для человека, то, что сбивает ритм неспешного
протекания жизни, в результате чего все как бы меняется местами. По
древним легендам в дни праздников боги и духи спускались на землю, и люди
могли непосредственно соприкасаться с ними, а это значит, что Небо
приходило на землю. Происходила инверсия - земля в этот миг становилась
Небом.

   Все это имеет прямое отношение к особому характеру ритуализации в ушу.
   Прежде всего обратим внимание, что практически на протяжении всей своей
истории ушу было связано с народными или дворцовыми праздниками, ни одно
такое событие не обходилось без массо
 вых выступлений бойцов, причем зачастую эти демонстрации, в которых
принимали участие даже зрители, становились кульминационным моментом
всякого деревенского праздника. Ранний боевой ритуал в Китае носил особый
священный смысл, воздействуя на психику участников. Разумеется, со
временем его вид значительно изменился, но сама суть временного изменения
сознания ("просветления") сохранилась и до сих пор.
   Проследим, как это происходило на практике.

   Одним из самых ранних праздничноритуальных действий такого рода был
боевой танец, участники которого надевали на себя маски или шлемы с рогами
быка и нападали друг на друга. Этот танец в честь одного из рогатых
божеств назывался "игры Чию". В таком виде празднично-ритуальные
единоборства существовали еще в VI-111 веках до нашей эры и были в немалой
степени связаны с охотничьей магией.

   Интересно, что из этого ритуала выросла целая система борьбы,
называемая "цзюэди" - "столкновение рогами" или "цзюэдиси" - "празднество
цзюэди", однако уже с начала нашего времени никто не придавал никакого
значения смысловому содержанию названия и не связывал его с реальными
"рогами". Правда, сами участники завязывали волосы на голове в косички
наподобие небольших рогов, как размытый отголосок какого-то древнего
таинства, смысл которого давно позабыт.
   Сегодня борцы японского сумо, в которое эволюционировало китайское
цзюэди, заплетают иногда волосы наподобие небольших рогов.

   Праздник требует полного единства всех его участников, здесь нет ни
наблюдателей, ни актеров, они все становятся едиными в общем теле
праздничного ритуала. В этом исток всеобщности праздничных боевых
искусств: никто не мог оставаться безучастным. В сознании человека
индуцировались какие-то токи, заставляющие его встать в общий круг
участников, не случайно народные празднества заканчивались массовыми
оргиями вне зависимости от статусов участников.

   Но при обретении ощущения единства возникает и чувство
взаимопроникновения, взаиморастворения, когда у толпы есть единый мозг,
единый ритм, единая мысль и единый способ ее реализации.
   Благодаря этому боевые искусства накладываются на
танцевально-ритуальную форму своего выражения, где "рифмуются" и бой, и
тренировка, и танец, и даже стихотворное скандирование. Так наступает
созвучие, влекущее за собой уже эстетическое осознание праздничного
действия.

   Праздник объединяет людей единым порывом, здесь спадают регулирующие
установки и сковывающие рамки культуры, а в силу вступает иная культура -
культура богов и духов, с которыми и соотносились участники ранних боевых
ритуалов. Все боевые тренировки при императорском дворе еще в XII-XIII
веках проходили под музыку, ритмизированную ударами барабанов, в виде
танцаспектакля, где каждый участник знал свою роль и менял "статус".

   Народные праздники боевых искусств и сегодня сохранили с древнейших
времен эту необузданность действия и раскрепощенность мысли, нс оставляя
никого вне действия. В одной из хроник списывается та удивительная
обстановка, которая царила на таких праздниках, когда воины "то обеими
руками вращали парные мечи, а то демонстрировали совершенство в
упражнениях с двусторонним трезубцем; то бросались влево, то бежали
вправо, а то вращали телом и конечностями, извиваясь, будто вьюнок вокруг
дерева".

   В XI-XII веках эта стихия вырывается на улицы городов, появляются
городские боевые представления на площадях - "вашэ", устраиваемые
ремесленниками и продавцами для привлечения покупателей. На специально
устроенной огороженной площадке разыгрывались грандиозные представления с
показом кулачного искусства, бои на палках, борьба цзюэди, наблюдая за
бойцами, которые выступали под музыку, и хотя не все принимали буквальное
участие в поединках или в показе, но каждый своей мыслью присутствовал в
самом "теле" праздника, и здесь нельзя было встретить человека с
отсутствующим взглядом.

   Боевой праздник передавал от человека к человеку нечто большее, чем
восхищение мастерством участников, это была единая пульсация человеческой
толпы, в которой пробуждается что-то, пришедшее из далекой животной
древности. Человек в боевом ритуале раскрепощает свои чувства и мысли,
высвобождает спящие в нем потенции, и в этом, в частности, - смысл
групповых тренировок в народных школах ушу. Интересно, что в представлениях
"вашэ" участвовали и женщины, демонстрировавшие боевые искусства, которых
называли "нючжань" - "колышущиеся" или "трясущиеся женщины". Смысл этого
названия станет нам ясен, если мы вспомним тряску шамана в момент транса
или участника архаического танца австралийских аборигенов, когда он входит
в некий резонанс со вселенскими силами или духами. Видимо, к моменту
проникновения боевых праздников в города реальные "тряски женщин" уже
исчезли, но само название свидетельствует, что в начальном типе такого
праздника они присутствовали.


                        ОТ ПРАЗДНЕСТВА К СПЕКТАКЛЮ

   Неистовство народного праздника находит и другое продолжение в истории.
   Подумаем, что получится, если помост для демонстрации приемов сделать
более высоким, устроить побольше мест для публики, произносимые речитативы
сделать более взаимосвязанными и осмысленными, показать не просто
поединок, но разыграть какую-нибудь сценку из истории? Получается
спектакль, а точнее традиционная китайская "боевая драма", которую можно
встретить сейчас в репертуаре всемирно известной Пекинской драмы (ее
называют иногда иначе - "Пекинская опера").

   Все элементы игрового начала, необходимые для спектакля, уже изначально
присутствовали на боевых праздниках. К тому же боевое празднество и
спектакль связаны между собой прежде всего внутренне. В обоих случаях
зрители становятся соучастниками действия через ощущение, через
сопереживание. И там и здесь требуется "критическая масса" людей, чтобы
завести, наэлектризовать друг друга.

   Китайская драма включает в себя четыре важнейших элемента, ставшие
каноном уже к XVI веку: пение (чан), речитатив (нянь), действо (цзо) и
боевые сцены или поединки (да). Все эти элементы мы уже встречали в
архаических боевых праздниках. Конечно же, есть и существенное различие:
артисты-профессионалы. В противоположность этому, участники боевых
празднеств и небольших боевых сценок, разыгрывавшихся на них, были
простыми крестьянами, "необразованной деревенщиной", ремесленниками,
торговцами, а занятия ушу были их "второй специальностью" или, правильнее
говоря, общим фоном существования.
   Профессиональные воины и настоящие мастера ушу составляли лишь
незначительную часть участников таких представлений.

   Народная культура ушу напитывала своими традициями театрализованные
представления, в которых важнейшим элементом становились боевые искусства.
   Окончательно сформировался особый тип зрелища, уходивший своими корнями
и в боевые народные ритуалы, и в традиции площадных выступлений лучших
бойцов Китая.

   В китайской драме элемент игры обнажен до предела. Сам символический
характер китайской культуры делает необходимым перенос этого символизма и
на театральные подмостки, причем здесь не может быть ни полутонов, полу
чувств, как и не может быть попытки заставить зрителя поверить, что все
происходящее в спектакле - правда, как это мы наблюдаем в западной
театральной традиции.
   Все есть символ, а следовательно - игра, и не стоит никого обманывать и
обманываться. Наоборот, утрируя, мы лишь больше обнажаем эту
"ненастоящность" внешней стороны существования, а следовательно - и наличие
за этой видимой ширмой чего-то более глубокого и "истинного". Так рождаются
жестко установленные амплуа, и зритель наблюдает уже нс за развитием
характера героя "в данном случае он не может ни развиваться, ни
регрессировать), а за высочайшим мастерством актера, за способностью с
особым чувством произнести слова, которые многим зрителям известны с
детства.

   Базовыми считались четыре амплуа - положительный герой (шэн),
положительная героиня (дань), первый герой (цзин) и комик (чоу). С
XVII-XVIII веков на все эти названия начинают накладываться названия
"боевой", например боевой герой (ушэн), боевая героиня (дань). Стала
формироваться узкая полузакрытая каста актеров, в которой начинали обучать
театральным премудростям еще с детства. И все же часто случалось, что на
подмостки поднимались и не профессионалы, точнее люди, занимавшиеся ранее
совсем другими делами. Например, высказывается предположение, что артисты,
впервые выступившие в амплуа ушэнов - героев-бойцов, прежде работали в
качестве телохранителей. Но в связи с бурным развитием сравнительно
надежных железных дорог и морских путей необходимость в телохранителях,
сопровождавших караваны, отпадала. Бывшие охранники поднимались на
театральные подмостки Пекинской драмы.
   Так в пик своего развития ушу. глубоко интегрировались в театральное
искусство, придав китайской драме неповторимый вид, так как нигде в мире
на подмостках не присутствует боевое искусство в столь концентрированном
виде.


                              ГРУППОВОЕ УШУ:
                               РИТУАЛ И РИТМ

   Как видим, понимание ушу было связано в традиционном Китае с особым
состоянием сознания, которое достичь было намного труднее, чем выучить
какие-то приемы или методы боя. Само построение тренировок в боевых
искусствах было направлено на введение человека в состояние высокого
эмоционального и духовного напряжения, когда начинали работать самые
глубинные слои его сознания, связанные с интуитивным предвидением и
умением абстрагироваться от мелочей, обобщая мир до единого переживания.
   Посмотрим, каковы были эти методы.

   Прежде всего оговоримся, что речь идет не о воспитании того или иного
навыка, например, силы удара, скорости, передвижений или
нечувствительности тела к ударам, а о воспитании сознания и выработки
определенного душевного состояния. Фактически вся история духовных учений,
не исключая и ушу, знает лишь два таких метода: групповой и
индивидуальный. Индивидуальный метод обучения обыгрывается практически во
всех книгах по ушу, не случайно столь широко распространились истории о
том, как мастер, уединившись в горах с наиболее старательным учеником,
передаст ему "светильник тайных знаний". Разумеется, значительно лучше,
когда учитель сам передает ученику знания, проверенные веками. Но нелишне
напомнить, что секрет в ушу передается только тогда, когда он сам созрел в
душе ученика, и поэтому учитель не столько обучает своего последователя,
сколько пробуждает в нем будто бы забытые или до поры спящие навыки.

   Но все же существуют секреты, до которых дойти самому практически
невозможно. Это и есть то, что мы называем переживанием ушу, специфическим
состоянием истинного бойца, которое, по сути, и составляет высший смысл
ушу.
   Именно это и передает учитель при индивидуальном обучении, которое
китайцы называли "естественной передачей духа", "передачей от сердца к
сердцу" или, что более точно, "передачей сердца в сердце".
   Вдумаемся - перед нами не метафора, не художественный образ передачи, а
реальная трансляция абсолютно конкретной и вполне субстанционной вещи для
последователя ушу - духа (шэнь). Она воспринимается именно как высший
подарок, причем сам акт этого символического дарения собственной души мог
в ритуалах подкрепляться вполне материальными вещами. Например, учитель
дарил последователю священный трактат, меч, в буддийских школах - патру
(чашу для пожертвований) и рясу. Все эти вещи приобретали вид неких
материальных символов "истинной передачи", которая произошла за пределами
видимых вещей и не ясна для стороннего наблюдателя или для человека, не
знакомого с китайской духовной практикой.

   Для индивидуального обучения требуется поле огромного духовного
напряжения, доверия и взаимопонимания между учителем и учеником, причем
эти полюса в равной степени необходимы друг другу. Учитель реализуется в
ученике, ученик бессмыслен без учителя.

   Другой - коллективный метод обучения зачастую считается чем-то
побочным, который используется лишь тогда, когда нет возможности обучать
всех индивидуально или когда ученик недостоин один на один слушать
наставления учителя. Отчасти согласимся с этим, лишь отметив, что
подавляющее большинство последователей ушу обучалось именно в больших
группах. Так происходили тренировки в деревнях, в тайных обществах,
религ