сь -
даже, если никому кроме меня это уже не нужно.  А потом  Центр  пускай
разбирается, что ему делать с этим человеком, с группой "Эй-Экс" и  со
всем остальным...
     Сбежать отсюда скорее всего действительно нереально.  Тем  более,
пока я сижу взаперти в этой камере.  С  ними  еще  придется  договари-
ваться, искать какой-то вариант, чтобы выиграть как можно больше,  от-
давая минимум. Если бы точно знать, насколько они о нас осведомлены...
А что я могу сейчас знать точно? Придется действовать в зависимости от
ситуации. Надеюсь, что придется. Они ведь могут, например, напустить в
эту камеру усыпляющий газ, а потом просвечивать  мои  мозги  со  всеми
шансами повредить там что-нибудь... Черт бы их побрал!
     Со стороны коридора доносится звук шагов, и я  подхожу  к  двери.
Идут три человека. Увидеть их я не могу - отверстие в двери открывает-
ся только с внешней стороны.  Но их появление уже сам по себе  хороший
знак.
     Они останавливаются - один напротив двери, двое других -  по  бо-
кам.
     - Андрей Шалькин, вы слышите меня? - произносит главный.
     - Слышу.
     - Я хочу вам напомнить, что вам не стоит сейчас пытаться  бежать.
Может показаться, что это легко, но на самом деле это не так. Лучше не
усложнять ситуацию, вы понимаете?
     Это звучит почти как приглашение выйти.  Судя по тону,  каким  он
говорит со мной, кажется, все-таки будут переговоры.  Хоть в этом  мне
повезло.  Да, я догадываюсь, что вы не дадите мне убежать, после того,
как заполучили в свои руки!
     - Я понимаю.
     - Я вас предупредил, потому что мне приказано привести вас в  це-
лости и сохранности, поэтому ваше спокойное поведение - и в наших, и в
ваших интересах.
     - Я буду тише воды, ниже травы.
     Похоже, он открывает камеру.
     Я выхожу, и теперь могу на них посмотреть.  Двое охранников  -  в
военной форме, судя по всему, какого-то спецподразделения. Главный - в
обычном костюме: мне сразу показалось, что он не  военный,  и  догадка
подтвердилась.  Все держатся уверенно. Интересно, насколько их уверен-
ность касается меня - что я не стану бежать?
     - Шалькин, думаю, мы обойдемся без такой формальности как  наруч-
ники.
     Он как будто спрашивает у меня разрешение! Вот это совсем уже ин-
тересно...
     - Обойдемся, - соглашаюсь я.
     Один охранник выходит вперед, указывая дорогу.  Я следую за  ним,
сзади за мной - главный вместе со вторым. Мы подходим к небольшому от-
ветвлению коридора, и охранник вызывает лифт.
     А что, если они меня боятся? Заранее предупреждают о своих  мерах
предосторожности, чтобы я вдруг не выкинул что-то такое, не предусмот-
ренное этими мерами.  И вообще, предпочитают договориться со мной, по-
тому что не знают, к каким все это  приведет  последствиям.  Если  это
так, можно будет попробовать на этом сыграть. Только бы не ошибиться!
     Выйдя из лифта, мы следуем по другому коридору, напоминающему со-
бой внутреннее помещение обычного учреждения, фирмы или конторы, но не
ассоциирующееся с цээрушным бункером.  А почему я вообще окрестил  это
сооружение бункером? Опять штампы на основе дурацких земных фильмов...
     Останавливаемся перед дверью с номером A-38. Вот только эти номе-
ра без каких-либо еще надписей создают атмосферу таинственности. Глав-
ный нажимает кнопку звонка. Через три секунды дверь сама распахивается
перед нами.  Охранники становятся с двух  сторон,  а  штатский  знаком
предлагает мне войти.  Что я и делаю, после чего дверь сразу же захло-
пывается.
     Ничем не примечательная комната, скудно освещенная,  с  шкафом  с
одной стороны, всякой аудиоаппаратурой с другой и столом посредине. По
эту сторону стола - три стула, а по другую - темная ширма,  скрывающая
от меня владельца этого кабинета. Без сомнения, откуда-то с потолка за
мной наблюдает камера, а он видит мое лицо у себя на  экране.  Раньше,
говорят делали проще - направляли на человека яркий свет, чтобы визави
оставался для него в тени.  Наверное, решили, что со мной такое  может
не получиться. В общем, они правы... в какой-то степени.
     И как будто никакой охраны. Надо же!
     - Можешь сесть, Андрей Шалькин, - доносится из-за  ширмы  хриплый
голос.  Обладателю этого голоса должно быть лет пятьдесят -  пятьдесят
пять.
     Я присаживаюсь на средний из трех стульев.
     - С кем я имею честь говорить? С полковником Дэвенхаймом,  или  с
тем, кому он посылал свои донесения?
     Молчание. Надеюсь, хоть немного это его зацепило.
     - Я не сомневался, Шалькин, что ты неплохо осведомлен.
     - Но не до такой степени?
     В ответ - нечто похожее на смех.
     - Ты, наверное, уже пытался анализировать ситуацию. Я могу немно-
го тебе помочь.  Здесь, в этом месте, никто тебя не найдет,  даже  для
ваших оно достаточно скрыто. Формально ты считаешься погибшим...
     - А как же полицейские, которые меня арестовывали?
     - Это были наши люди. Я не думал, что такие вещи нужно объяснять.
     - Хорошо, вопрос отпал.
     - Ты понимаешь, что мы можем держать тебя здесь сколько угодно  и
делать с тобой, что угодно.  Тебе отсюда не убежать, а на помощь  тебе
никто не придет. Надеюсь, это понятно?
     Почему мне столько раз напоминают о том, что я не смогу  убежать?
Чтобы в конце концов заставить меня в это поверить?
     - Понятно, полковник... Ничего, если я буду называть тебя полков-
ником?
     - Называй, если  тебе  так  нравится.  Я  хочу,  чтобы  ты  знал,
Шалькин: мы могли обойтись без этого разговора.  Могли сразу перейти к
нашим методам добывания информации, хотя они не  так  совершенны,  как
ваши. Но мне показалось, что ты производишь впечатление умного челове-
ка, готового пойти на сотрудничество.
     Вот оно! Землянин хочет договориться с наблюдателем  о  сотрудни-
честве. Месяц назад мне бы такое и в голову не пришло...
     - Что вам от меня нужно?
     - Я уже сказал: информация. Кто вы, откуда, чего добиваетесь, ка-
кими средствами обладаете...
     Кажется, он решил играть в открытую.  В самом деле, чего скрывать
от меня то, о чем я и так могу догадаться?
     - Зачем вам эта информация, полковник?
     - Шалькин, давай без этих глупых шуточек.
     - У меня и в мыслях не было шутить.  Чего вы хотите добиться?  Вы
действительно считаете, что можете что-то изменить?
     Похоже на то, что он немного потерял уверенность.  Пока он  соби-
рается с мыслями, я продолжаю:
     - Вы грозите мне тем, что можете сделать со мной все, что захоти-
те.  А я в свою очередь мог бы назвать вам человека, который может  по
памяти перечислить имена всех членов группы "Эй-Экс". Вполне возможно,
что сейчас этот человек уже не один, и  ему  достаточно  сказать  пару
слов, чтобы до завтрашнего утра ваша  группа  перестала  существовать.
Может быть, меня и не найдут, но для вас это ничего не меняет. А в об-
щем, полковник, это такие мелочи - по сравнению с тем, что  будет  по-
том!
     - А что, по-твоему, будет потом?
     - Могу сказать одно - у вас в распоряжении есть  несколько  меся-
цев. Что скажешь - достаточный срок, чтобы что-то изменить?
     - Шалькин, ты говоришь красиво, но не конкретно, - уверенности  в
голосе у него никакой.
     - Конкретно мне запрещает говорить Инструкция.  У вас  ведь  есть
всякие-разные инструкции? У нас они тоже есть.
     - Это означает, что ты отказываешься от сотрудничества?
     - Нет, я этого не сказал.  Если речь идет о  сотрудничестве,  оно
должно быть взаимовыгодным.
     - Ты же говоришь, что ваши люди и так все знают? Тогда что вам от
нас нужно?
     - Маленькое уточнение, полковник.  Не что "нам" от вас  нужно,  а
что "мне" от вас нужно. Есть небольшая разница.
     - Пусть будет так. Твои условия?
     - Имя того, кто нас выдал.
     Молчание. Что это значит, да или нет?
     - Что ты согласен за это отдать?
     Все-таки да! Неужели я в самом деле так легко пойду на  нарушение
Основной инструкции? Ведь дело не в самой Инструкции,  которую  годами
вдалбливали мне в голову, и, как говорил Ларрок, не  в  лояльности  по
отношению к Галактическому Союзу.  А в том, что после этого меня можно
будет поставить на одну доску с предателем, и Эйнос будет иметь полное
право повторить мне в глаза все обвинения.  И разве меняется  ситуация
от того, выдам я им достаточно много или  совсем  чуть-чуть?  Неужели,
Кайтлен, ты в самом деле готов избрать этот путь?
     - А что вы хотите получить? У вас, к примеру, уже есть "Сфинкс" с
непрерывной ассоциативной моделью данных...
     Снова молчание. Слишком долгое на этот раз. Но пускай не убеждает
меня, что их группа ничего не знает об этом проекте.
     - Шалькин, что нас ждет через несколько месяцев?
     - Только не говори, полковник, что ответа на этот вопрос вам  бу-
дет достаточно.
     - Ты можешь ответить?
     - Я должен подумать.
     - Еще не решил, можешь ли нарушить вашу инструкцию?
     - Дело не в инструкции. У вас ведь есть такое понятие - честь.
     - Для большинства это понятие скорее из прошлого.
     - Для некоторых - да. Например, для того, который нас предал.
     Снова пауза. Неужели я за что-то его задел?
     - Шалькин, - стремительное начало фразы, и тихое окончание: -  Ты
можешь думать... до завтрашнего утра.
     - А что будет потом?
     - Узнаешь, если ничего не придумаешь.
     Значит, они не исключают возможность все-таки применить свои  ме-
тоды добывания информации. Как будто я ожидал чего-то другого...
     - А сейчас я могу идти?
     И опять тишина.  Такое ощущение, будто "полковник" хочет  сказать
нечто важное, но что-то сдерживает его. Зато я не могу сдержаться:
     - Ты ведь боишься меня, полковник!
     - Все мы чего-то боимся. И ты тоже не исключение.
     - Ладно, согласен на ничью в этом  вопросе,  -  я  позволяю  себе
улыбнуться.
     - Разговор окончен, Шалькин. Можешь идти отдыхать.
     - В той камере?
     - Выбирай другую, если та тебя не устраивает.
     - Сойдет и та, если бы только еще телевизор...
     - Телевизор тебе поставят. Иди.
     Что я и сделал. Открыл дверь комнаты и вышел.

                              *   *   *

     Мне известен один маленький секрет, который использует наш  Центр
(а наверное, и не только наш) по отношению к своим подчиненным  наблю-
дателям. Простой вариант страховки, на тот случай, если с наблюдателем
что-то случится - например, он перестанет выходить на контакт,  а  на-
верху не будут иметь понятия, что произошло. "Секрет" представляет со-
бой маячок, вживленный каждому из нас под черепную  коробку  и  позво-
ляющий в случае необходимости установить абсолютно точное  местонахож-
дение наблюдателя.  Кроме координат, кажется, эта  штуковина  передает
еще и статус человека - проще  говоря,  жив  он  или  мертв,  или  "на
сколько процентов" жив.
     К счастью, на самом деле это давно уже перестало быть секретом, и
большинство наблюдателей знают о таком способе  слежения  за  ними.  В
свое время я узнал это от Ларрока, и сам тоже успел кое  с  кем  поде-
литься так называемым секретом. Немного упражнений позволяют вычислить
нервные узлы, на которых закрепляется маяк.  Еще чуть-чуть  потрениро-
ваться - и уже можно без проблем включать и отключать  его  по  своему
желанию.
     Наверняка Эйносу известны наши маленькие хитрости, но я не  помню
случая, чтобы у кого-то из  нас  возникли  неприятности,  связанные  с
отключением маяка.  В конце концов, каждый человек имеет право на сво-
боду и личную жизнь, и наблюдатель - не исключение. Однако, я также не
помню случая, подобного тому, что происходит в нашей Организации  сей-
час. Психологические срывы, какими бы они ни были, все-таки не вызыва-
ли по-настоящему серьезных проблем. Ведь до недавнего времени речь ни-
когда не шла о предательстве!
     Может быть, сейчас Эйнос рвет и мечет в связи с тем, что не отно-
сился строже к нашим вольностям.  Я последний раз отключил  свой  маяк
достаточно давно, когда только начинал подбираться к тайнам "Купола" -
очень уж хотелось, чтобы выяснение правды об этом проекте было  исклю-
чительно моим достижением.  Возможно, именно тогда координатор и начал
меня подозревать - что теперь уже не так важно.  И сейчас, когда я на-
хожусь в камере неведомой базы ЦРУ, мой маяк по-прежнему отключен.
     Если я включу его, наши смогут узнать - благодаря моей персоне  -
местонахождение резиденции группы "Эй-Экс" и накрыть их здесь, и  пус-
кай полковник - или кто он там - не хвалится, что никому сюда не  доб-
раться.  Кроме того, меня вытащат из этой клетки и, может быть, спасут
мой мозг от "не столь совершенных методов вытягивания информации".  Но
что будет потом? А потом меня отправят на Луну, а оттуда - на Укентру,
со слегка подкорректированной памятью, дабы в будущем не пытался рьяно
доискиваться правды.  С точки зрения Организации я сейчас нахожусь  на
Земле вне закона, и любой наблюдатель не то что имеет право, а  просто
обязан сразу же при встрече доставить меня в Центр.  Что же  из  этого
следует?
     Только одно, Кайтлен.  Придется тебе играть в эту игру самому.  И
завтра, если полковник не обманул, ответить ему на вопрос, что же ждет
в скором времени грешную Землю, а от него услышать  имя  человека,  до
которого так хочется добраться и разорвать его голыми руками.  А потом
подумать, как же все-таки отсюда сбежать, несмотря на все  их  завере-
ния, что это невозможно. Потому что я ни на секунду не поверю, что ме-
ня отпустят после того, как я сообщу им не очень-то приятное  для  них
известие.  В конце концов, им уже будет нечего терять - так же,  впро-
чем, как и мне.  Равные мотивации  при  неравных  начальных  условиях.
Может и не стоило сегодня быть столь откровенным? Когда  враг  боится,
это хорошо, но страх также придает врагу злости и может стать причиной
его неконтролируемых поступков.  А для пленника врага это  может  быть
чревато...  Бога - и того люди  способны  принести  в  жертву  на  его
собственном алтаре. А я для них даже и не ангел.
     Телевизор мне поставили - по крайней мере, это обещание полковник
сдержал. Но желание смотреть его после возвращения в камеру у меня по-
чему-то пропало. Что бы там ни передавали, оно заставит меня отвлечься
и расслабиться.  А для этого сейчас - не время, если я  хочу  хотя  бы
сохранить себе жизнь и способность к здравомыслию, не  говоря  пока  о
чем-то большем.  Поскольку делать здесь нечего, я могу  потратить  это
время на тренировку своего тела, особенно на отработку реакций - пред-
чувствую, что скоро мне это понадобится.
     Из головы не выходит одна мысль.  Что ни говори, они не могли так
быстро узнать, что некий безызвестный Питер  Кейси,  возвращающийся  в
Нью-Йорк, и есть тот самый Андрей Шалькин, погибший за день до этого в
автокатастрофе, он же - наблюдатель Хейл Кайтлен.  Кто-то  должен  был
сообщить о моем вылете, но кто? Если  следовать  принципу,  что  самый
простой вариант обычно оказывается правильным, то сама собой  напраши-
вается мысль - Лена?
     Но ты же не хочешь сказать, что она и есть этот предатель?
     А почему, собственно, нет? Только потому,  Кайтлен,  что  у  тебя
возникла симпатия к этой девушке? Потому, что однажды ты спас ей жизнь
(мне все еще хочется верить, что я действительно спас ее,  пусть  даже
она и была наблюдателем и, наверное, смогла бы позаботиться о  себе  -
все равно!), а теперь ты не хочешь думать о том,  что  она  совсем  не
обязательно ответит тем же?
     Черт! Значит, все-таки прав Тар-Хамонт, и доверять  можно  только
одному человеку - самому себе, и только на себя и рассчитывать?
     Пора тебе Кайтлен наконец-то признать, что это так.  И  оценивать
ситуацию, исходя только из своих собственных возможностей. А этих воз-
можностей у меня пока немного.
     Я использую стену для отработки ударов. При этом останавливаю ру-
ку или ногу в самый момент перед касанием, когда уже успеваешь ощутить
поверхность, но не настолько, чтобы вместе с ней ощутить боль от  соп-
рикосновения.  Реакция меня не подводит. Цээрушники наверняка  смотрят
на меня через камеру - ну и пускай смотрят!  Плевать, что  они  думают
обо мне и о моих намерениях.  Они же не дураки, чтобы считать, будто я
испугался их угроз.  А вот они все равно меня боятся. Думают, что я  в
полной их власти - а боятся!
     Лена, конечно, ни в чем не виновата.  Предатель знает  ее,  пусть
она даже и наблюдатель глубокого резерва.  Кто-то из его людей просле-
дил за ней, узнал мой будущий маршрут и сообщил, куда  надо.  Конечно,
она хороший конспиратор, но совершенных  методов  не  существует.  Все
очень просто, не так ли? И мне не нужно ее подозревать.
     Потому что я не хочу ее подозревать, черт побери!
     Если бы Лена была предателем, она не стала бы помогать  мне.  Она
доставила бы меня к Эйносу, чтобы поставить точку в  этом  деле.  Ведь
какой смысл настолько усложнять ситуацию? Никакого, так?
     Кайтлен, почему бы тебе просто не  продолжать  тренировку,  а  не
тратить свой умственный потенциал на эти бессмысленные рассуждения?
     Да потому, в конце концов, что мне хочется верить - есть по край-
ней мере еще один человек, которому все это не безразлично.
     Вскоре охранник приносит мне еду.  Я трачу некоторое время, чтобы
сообразить - обед это или ужин. Пожалуй, все-таки ужин. На мою попытку
заговорить охранник не откликается.  Он строго придерживается  правил,
разговаривать с пленником ему не положено. Кормят меня очень даже неп-
лохо.  У них ведь нет причин пытаться вывести меня из себя. А то  ведь
кто знает, что я могу натворить в неуравновешенном состоянии!  Надеют-
ся, все-таки, на мою сговорчивость - может быть, больше, чем  на  свои
методы.
     Расправившись с едой, отставляю тарелки в сторону.  На  следующее
утро, когда мне принесут завтрак, я отдам взамен пустую посуду. Совер-
шенно логичное правило, ведь охраннику совершенно незачем ждать,  пока
я доем. Они вообще предпочли обходиться без постоянного охранника воз-
ле моей камеры, и в этом совершенно правы: стены защищают меня  вполне
достаточно, а на человека, если он будет там долго стоять, при желании
можно психологически воздействовать - пусть даже не видя его.
     После еды продолжать тренировку не хочется, и я  присаживаюсь  на
койку и включаю телевизор. Но передача на первом попавшемся канале мне
не нравится, и я переключаю на другой.  Однако смотреть сейчас  сводку
новостей тоже не тянет. Щелкаю дальше, но внимание так и не собирается
на чем-то задерживаться.  Где-то канале на сороковом я останавливаюсь,
скорее от безысходности, на примитивном полицейском боевике  в  лучших
голливудских традициях.  Посмотрев минуты две,  я  понимаю,  что  меня
все-таки в нем заинтересовало - сцена погони на  машинах,  напомнившая
мне мою собственную недавнюю попытку уйти  от  преследования.  Осознав
это, я тут же теряю интерес к фильму, но  не  спешу  переключать,  уже
предчувствуя, что это совершенно бесполезно  и  ничего  подходящего  к
моему настроению я все равно не найду.  По инерции я все  еще  пытаюсь
сосредоточиться на событиях боевика, но суть происходящего уплывает от
меня куда-то вдаль...
     Кайтлен, что с тобой происходит?
     Неожиданная мысль поражает меня, как молния. Я вскакиваю с койки,
и тут же перед глазами все начинает плыть. Чувствую, что сейчас упаду.
Опускаюсь обратно и откидываюсь к  стене.  Спокойно,  только  сохраняй
спокойствие.  Гады, они все  же  подмешали  что-то  в  еду!  Я  только
чуть-чуть ошибся с догадкой - по моему предположению, они должны  были
пустить в камеру газ. Но не все ли равно?
     Я восстанавливаю дыхание, пытаюсь сидеть ровно и  смотреть  прямо
перед собой.  Угол обзора сократился градусов до  двадцати,  дальше  -
сплошное бесформенное пятно. Мышщы рук и ног не слушаются. Тело хочет,
чтобы ничто его не беспокоило, оно требует сна - упасть и не вставать.
Только не это! Если я сейчас засну, они смогут делать со мной все, что
захотят. Будут выворачивать мой мозг наизнанку. Ты ведь не хо