рядку
вещей.  Асимметрия  между  Первой  и  Второй  Областями  в  текущем  цикле
предвещает большую перемену в мироздании, это верно,  но  перемены  -  это
орудие  эволюции.  Переменам  нельзя  противиться.  Развитие  должно  быть
свободным.
     - Подвергнутся ли ультаны наказанию?
     - Они получат совет, и за ними  установят  наблюдение,  но  вреда  им
никакого не причинят. Я и мои братья,  мы  являемся  частью  Жизни,  и  мы
служим Жизни. Этика требует от нас, чтобы  мы  делали  все,  что  в  наших
силах, чтобы ни один носитель разума не погиб в результате наших действий.
     - Поэтому ты здесь? Поэтому ты говоришь со мной?
     - Как я уже сказал, этот  диалог  происходит  исключительно  в  твоем
сознании. Он является твоей личной реакцией на то,  что  твой  разум  стал
частью моего разума, пока я переношу корабль обратно во  Вселенную  Первой
Области. Ты интерпретируешь  происходящее  по-своему,  переживания  других
будут иными.
     - Ты хочешь сказать, что для них это будет  религиозное  переживание?
Они видят то, что, по их мнению, является Богом?
     - Они видят то, во что верят. Так же, как и  ты  видишь  то,  во  что
веришь.
     Вопрос, который уже оформился  в  какой-то  части  сознания  Никлина,
вновь настойчиво заявил о себе, и он не смог больше тянуть.
     - Мы будем жить?
     -  Да,  Джим.  Я  выдернул  ваш  маленький  корабль  из  тела   моего
мертворожденного  брата  и  поместил  его   на   поверхность   чрезвычайно
гостеприимного мира в вашей родной галактике. Вы будете жить.
     - Спасибо! Спасибо! - У Никлина вдруг возникло  безотчетное  чувство,
что надо спешить. - Значит, время нашей встречи подходит к концу?
     - В мысленном измерении нет времени в твоем понимании. С одной  точки
зрения, перенос  осуществляется  мгновенно,  с  другой,  он  длится  сорок
миллиардов лет.
     - Но диалог подходит к концу.
     - Ты почти достиг предела.
     - Тогда еще один вопрос. Прошу тебя! Я должен узнать ответ.
     По  ту   сторону   полночной   равнины   тяжелое   нечто,   казалось,
шевельнулось.
     - Я слушаю.
     - Кто ты?
     - Теперь тебе не нужен ответ.
     Никлин отчетливо видел движение.  Что-то  увеличивалось  в  размерах,
росло. Оно готовилось к уходу.
     - Ты ЗНАЕШЬ, кто я. Ты ЗНАЕШЬ, разве не так, Джим?
     - Да, - прошептал Никлин. Сосуд его разума наполнился до краев.  -  Я
знаю, кто ты.



                                    23

     Шесть летательных  аппаратов  "Керлью"  компании  "Вудстон  Скайвейз"
выстроились в ряд, дожидаясь  отправки  пассажиров  в  региональный  центр
Рашпорт.  Выбор  на  "Керлью"  пал  потому,  что  они  могли  взлетать   с
неподготовленной травяной площадки. Каждый аппарат вмещал  минимум  десять
человек. Пассажиры  "Тары"  должны  были  совершить  недолгий  перелет  до
Рашпорта, где пересядут на аэролайнер,  который  перенесет  их  на  восемь
тысяч километров, в Бичхед-Сити.
     За "Керлью" замерли три крошечных и быстрых  самолета,  принадлежащих
агентствам новостей, первыми поспевшими на место события.  Над  аппаратами
высился огромный, сверкающий  медью  корпус  "Тары".  За  кораблем  лежало
озеро, протянувшееся до самого горизонта; низкое утреннее солнце играло на
его поверхности алмазными бликами.
     Никлин решил,  что  проживи  он  хоть  тысячу  лет,  ему  никогда  не
привыкнуть к движению светила. Прошлым вечером, в день возвращения "Тары",
Никлин наблюдал первый в своей жизни закат. Он не  мог  оторвать  глаз  от
удивительной и прекрасной картины - пылающий алый диск медленно исчезал за
линией горизонта. Как и большинство  ошеломленных  происшедшим  пассажиров
"Тары", он провел большую  часть  ночи  под  открытым  небом,  разглядывая
звезды и с волнением дожидаясь, когда же вновь появится солнце. Хотя  Джим
конечно же знал, что оно должно взойти на  противоположной  стороне  (как,
разумеется,  и  случилось),  восход  наполнил  его  чувством  глубочайшего
изумления. Реальное подтверждение  того,  что  отныне  он  будет  жить  на
внешней   поверхности   сферы,   явилось   для   Никлина,   привыкшего   к
изолированности Орбитсвиля, почти религиозным переживанием. Он  чувствовал
себя беззащитным перед безбрежной  Вселенной,  крошечным  микроорганизмом,
прицепившимся к огромному мячу, запущенному в незнакомое пространство.
     Словно гармонируя с меньшими, по сравнению с  Орбитсвилем,  размерами
нового мира, степень человеческой активности, казалось, возросла, напомнив
Никлину трепещущую активность крошечных  созданий,  для  которых  космосом
является капля воды...
     Одно мгновение "Тара" летела в межзвездной тишине, а уже в  следующее
- покоилась на залитой солнцем, заросшей густой  травой  поляне.  Часы  на
корабле не  зафиксировали  никакого  разрыва  во  времени,  но  каждый  из
пассажиров, включая  детей,  помнил  о  странном  состоянии  вне  времени.
Насколько Никлин смог установить, все они, за исключением лишь его самого,
провели это безвременье в кратком и безмолвном общении с добрым божеством,
скрытым за сияющим белым облаком.
     Все они вышли из этого состояния,  по  сути  дела,  теми  же  людьми,
только еще больше утвердившись в  своей  вере.  Первое,  что  сделал  Ропп
Воорсангер после приземления "Тары", - вывел всех пассажиров  на  заросшую
буйным разнотравьем поляну и вознес благодарственный  молебен.  И  никогда
еще в истории человечества не  существовало  религиозного  братства  столь
единого и непоколебимого в своей вере. Но ведь, в конце концов,  эти  люди
стали участниками яркого  и  удивительного  чуда.  Они  уже  считали  себя
мертвецами, но оказались спасенными, и спасение их сотворило  Божественное
Вмешательство. У них, как ни у кого другого, были все основания слиться  в
едином "Аллилуйя!"
     То, что испытал Никлин, сильно отличалось от  переживаний  остальных,
и, наверное, поэтому в нем произошли  неизбежные  перемены.  Он  вышел  из
всего  этого  с  совершенно  иными  убеждениями.  И  эти  новые  убеждения
требовали  от  Джима  пересмотра  его  личной   модели   реального   мира.
Соответственно, он вынужден был признать существование верховного  разума.
Зовут ли его Бог, или Добрая Фея, или Газообразное Позвоночное  -  это  не
имело никакого значения для того главного, центрального факта -  он,  Джим
Никлин, больше не может вести жизнь скептика и нигилиста.
     Гуляя в одиночестве под непривычным звездным небом, Джим  раздумывал,
могло ли воздействие на него быть  еще  более  сильным,  таким,  чтобы  он
признал существование ветхозаветного Бога, а  не  только  высшую  Личность
немистического характера.
     Ты ЗНАЕШЬ, кто я.
     Так сказано было ему, и самое сверхъестественное состояло в том,  что
Никлин давно был подготовлен к этому откровению. Он почти постиг истину  в
то хмурое ветреное утро в бичхедском офисе, когда Сильвия Лондон  страстно
рассказывала ему, что вся материя имеет майндонную компоненту  и  что  для
развития бессмертной личности необходимо только наличие достаточно сложной
физической  системы,  вроде  человеческого  мозга.  Никлин   тогда   начал
возражать: если одной физической сложности  достаточно  для  возникновения
разума, то, в принципе, нет необходимости в биологическом элементе.  Тогда
любая достаточно сложная система может обладать  разумом.  И,  доводя  это
рассуждение до логического конца, можно ли найти лучшего  кандидата  среди
сложных многокомпонентных структур, чем галактика?
     Идея разумной галактики не нова, научные провидцы выдвигали ее еще  в
середине двадцатого века.
     Но чтобы вступить в борьбу с действительностью!
     Никлин знал, пройдут годы, прежде чем он сможет  хотя  бы  надеяться,
что свыкнется с мыслью, что на подмостках  вечности  он  играет  вместе  с
такими существами, как ультаны, столь развитыми и могущественными, что они
могут задумать перестройку всей схемы творения по собственному желанию.  И
что существуют еще те, кто ушел от ультанов столь же далеко,  как  ультаны
от людей. Он мог бы назвать их Галактианы. Это невообразимые, непостижимые
существа,  но  они  столь  озабочены  сохранением  жизни,   что   способны
заботиться о благополучии одного-единственного носителя разума.
     Никлин допускал вероятность того, что "Тара" переместилась вследствие
какого-то  странного  и  хитрого  парафизического  закона,   что   материя
непостижимым образом вернулась на место своего  возникновения  на  прежней
оболочке Орбитсвиля. Но его новые инстинкты подсказывали - тот, кто назвал
галактику Второй Области "мертворожденным братом", сделал свой собственный
сознательный выбор.
     Это означало, что все  носители  разума  в  равной  степени  являются
уникальными и значительными. Все они бессмертны, все будут  участвовать  в
величественной картине эволюции,  которая  в  конечном  итоге  приведет  к
сближению всех форм Жизни. А для тех, кто способен постичь, это означало -
ни одна жизнь не пропала зря и...
     - Доброе утро, Джим! - Это был  Чэм  Уайт.  Они  Нора  взобрались  на
облюбованный Никлином пригорок. Оба тяжело дышали. - Что вы здесь делаете?
     Никлин приветливо взмахнул рукой.
     - Здесь хорошо думается.
     - О чем же? - спросила Нора,  и  на  ее  веснушчатом  лице  появилась
улыбка. - Мне помнится, в прежние времена вы были законченным атеистом.
     Никлин кивнул.
     - Как вы правильно заметили, Нора, мне есть о чем подумать.
     - Мы пришли попрощаться с вами. Надеюсь, что не  навсегда,  -  сказал
Чэм.  -  Мы  хотим  побыстрее  вернуться  в  Бичхед,  а  оттуда  уехать  в
Оринджфилд.
     - У вас нет желания остаться  здесь  и  помочь  Воорсангеру  основать
Святой город?
     - Он прочитал сегодня утром вдохновенную проповедь. - Чэм показал  на
свои грязные брюки с наигранным отвращением. - Но, думаю, я подожду,  пока
здесь не откроются отели и не проложат водопровод.
     - Чэм Уайт! - Нора подтолкнула его локтем. - Ты оскорбляешь Господа.
     - Зато вид этих брюк оскорбляет всех остальных. Я не  дождусь,  когда
смогу переодеться во что-нибудь более приличное.
     - Я пошла! - Нора пожала Никлину руку, чмокнула его в  щеку  и  стала
спускаться вниз по склону.
     Чэм подождал, пока она удалится на достаточное расстояние.
     - Джим, я не знаю, что произошло между вами и Зинди, и не хочу знать,
- быстро сказал он. - Но у меня такое чувство, что она хочет поговорить  с
вами прежде, чем мы уедем. Вы не спуститесь сейчас со мной?
     Сердце Никлина екнуло.
     - Конечно, Чэм.
     Он шел рядом с Уайтом, окидывая взглядом группы суетящихся  людей.  К
каждому "Керлью" выстроилась очередь, но несколько семей все же  предпочли
на какое-то время остаться подле "Тары". Дети возбужденно  носились  между
группами взрослых. Повсюду бродили журналисты с  камерами  и  диктофонами.
Чиновники из Рашпорта, в том числе люди из отдела социального  обеспечения
и несколько полицейских занимались своими крайне важными делами, понятными
только им самим. Гул приближающегося вертолета усиливал  впечатление,  что
этот случайно выбранный клочок земли  оказался  вдруг  в  центре  внимания
всего остального мира.
     На Орбитсвиле радиосвязь была невозможна,  но  здесь  Флейшер  сумела
сразу же вызвать космопорт в Бичхеде. Ее слова вызвали сенсацию даже в том
мире, жители которого уже устали удивляться. Никлин в который раз подумал,
что все произошло так, как  предсказывал  Скотт  Хепворт.  Астрономические
чудеса хороши для тех, кто интересуется  подобными  вещами,  а  вот  сотня
людей  чудесным  образом  вернувшаяся  из   небытия   -   это   настоящая,
неподдельная новость.
     Никлин забыл обо всем остальном, когда увидел стройную фигуру Зинди в
зеленом платье. Девушка стояла у покрытого оранжевыми пятнами цветов куста
банданы. Чэм куда-то делся, проявляя  такт  и  деликатность,  и  Никлин  в
одиночку направился к Зинди. Когда он подошел поближе,  девушка  взглянула
на него каким-то странным, внимательным и задумчивым взглядом. Этот взгляд
необъяснимым образом напомнил ему последнюю встречу с Дани.
     - Здравствуй, Зинди, - неловко сказал Никлин. - Я слышал, ты уезжаешь
домой.
     - Да. -  Ее  глаза  неотрывно  следили  за  его  лицом.  -  Назад,  в
Оринджфилд. На время.
     - Это хорошо. - Он никак не мог заставить себя взглянуть ей в  глаза.
- А... Мне надо идти, Зинди. Я нужен Роппу на корабле.
     - Зачем?
     - Что зачем?
     - Зачем ты нужен Роппу на корабле?
     -  Ну,  видишь  ли...  -  Джим  страстно   желал   найти   добротную,
правдоподобную причину. - Корабль не предусмотрен  для  стоянки  на  таком
мягком грунте. В вертикальном  положении  он  должен  покоиться  на  шести
специальных опорах. А сейчас мягкий грунт давит непосредственно на обшивку
корабля и постепенно разрушает несущие конструкции. Это может  привести  к
нарушению герметизации и...
     Смутившись, он замолчал, Зинди же разразилась довольным смехом.
     - Все это бычий навоз, - предъявила она свое обвинение.  -  Ты  лжец,
Джим Никлин! Это одна из твоих историй! Ты все выдумал.
     - Ну... - Он наконец  посмотрел  Зинди  в  глаза  и  некоторое  время
размышлял над тем, что же увидел в них. И решил, что видит ничто иное, как
радость. В глазах Зинди сияла радость! - Может, ты и права.
     Зинди перестала смеяться.
     - Что с тобой произошло, Джим?
     - Я... - Он растерянно и безнадежно развел руками. - Я сбился с пути,
Зинди. Это все, что я могу сказать.
     - Вполне достаточно.
     Она подошла поближе, обняла его и поцеловала. В ее прикосновениях,  в
ее прижавшемся к нему теле  не  было  ничего  чувственного.  От  ее  волос
исходил детский  запах  чистой  испарины.  Джим  долго  сжимал  девушку  в
объятиях, затем отступил на  шаг,  порылся  в  кармане  и  достал  древнюю
монету, которая уже однажды висела на ее груди.
     - Ты не заберешь ее обратно? - спросил он.
     - Я как раз собиралась попросить  тебя  об  этом.  -  Зинди  положила
монету на раскрытую ладонь. Пропеллеры "Керлью" зашумели.  -  Похоже,  они
скоро взлетят, Джим. Тебе надо пошевеливаться.
     - Пошевеливаться?
     - Да, пошевеливаться! Самолет Дани взлетит через пару минут. А ты все
стоишь здесь. Ты что, собираешься позволить ей лететь в Бичхед одной?
     Никлин проследил за направлением ее взгляда и увидел  Дани  в  группе
ожидающих очередной посадки. Рядом с ней он узнал человека в  форме.  Пера
Боссардта.
     - Может, она и не одна летит?
     - Отправляйся туда и выясни! - Крошечный подбородок Зинди  решительно
вздернулся. Жест хорошо знакомый ему по прежним временам. -  Джим  Никлин,
если вы  ничего  не  сделаете,  я  никогда  больше  не  заговорю  с  вами.
Отправляйся!
     - Хорошо, хорошо!
     Никлин медленно зашагал в высокой траве. Кровь стучала в  висках.  Он
остановился в десяти шагах от группы, не  в  силах  найти  слова,  которые
скажет Дани. Женщина стояла  совершенно  неподвижно  и  смотрела  на  него
из-под  полей  черного  сомбреро.  На  лице  Боссардта  появилась   легкая
вопросительная улыбка.
     - Дани, - в отчаянии сказал Никлин. - Мне нужно поговорить с вами.
     Он ждал, понимая - все висит  на  волоске.  Если  Дани  попросит  его
подойти, то их разговор услышат все остальные и в нем  не  будет  никакого
смысла. В тени сомбреро ее  лицо  было  необычайно  красивым  и  абсолютно
непроницаемым. Непроницаемым, как  всегда.  Прошло  несколько  томительных
секунд. Затем Дани отделилась от очереди и подошла к нему.
     - О чем вы хотите поговорить? - Ее глаза  под  тяжелыми  веками  были
холодны и спокойны, в них сквозило легкое любопытство.
     Голова его была пуста.
     - Что вы собираетесь делать в Бичхеде?
     - Какое-то время ничего. Мне нужен отдых.
     - Нам всем нужен отдых. - Никлин попытался улыбнуться. - Нам  здорово
досталось.
     - Да.
     - Что ж... Быть может, как-нибудь увидимся в Бичхеде.
     - Быть может. - Дани  оглянулась  на  людей,  смотревших  на  них  из
летательного аппарата. - Самолет сейчас отправится.
     - Да... - Никлин судорожно сглотнул воздух. Он понимал - такой момент
ему больше не представится никогда в жизни. - Не улетай, Дани.  Не  улетай
сегодня.
     Ее глаза расширились.
     - Что вы говорите?
     - Я говорю, что мне плевать на те деньги. Я говорю, что  сожалею  обо
всем, что я сказал тебе в прошлом. Я сожалею, что так  плохо  обходился  с
тобой все это время. Я говорю, что не хочу, чтобы ты уезжала. Я... я люблю
тебя, Дани.
     - Этого недостаточно, Джим.
     Ее тихий голос дрогнул.
     - Тогда... в то утро в Оринджфилде... когда я приехала к тебе...
     - Да.
     - Ты веришь?.. Я любила тебя, Джим! Ты веришь? Если ты  сомневаешься,
если ты хоть немного сомневаешься, Джим... Хоть  тень  сомнения...  У  нас
никогда ничего не сложится.
     - Я верю! - с жаром ответил он. Пот заливал глаза. Он моргнул,  чтобы
лучше видеть. - Я клянусь...
     - Не надо клясться, - пробормотала она, прижав палец к его  губам.  -
Ты сказал эти слова, и я не хочу больше ничего слышать.
     Дани прижалась к нему. Никлин обнял ее и в тот же миг понял,  что  на
них со всех сторон смотрят десятки людских глаз.
     - На нас смотрят, - прошептал он. - Может прогуляемся?


     Позже они, обнявшись, лежали в окружении разросшихся кустов банданы и
говорили о предстоящих долгих годах.
     -  Хотя  Кори  уже  нет,  начатое  им  дело  будет   продолжаться   и
продолжаться, - мечтательно сказала Дани. -  Мне  нравится  идея  основать
здесь новый город. "Тара" станет его центром. Мы можем так много сделать.
     - Этот город станет хорошим памятником. -  Никлин  размышлял  о  трех
прошедших годах. - Я почти всегда  не  соглашался  со  всем,  что  говорил
Монтейн, но теперь понимаю - он был абсолютно  прав.  Все  дело  в  выборе
слов. Он пользовался терминами религии, а я предпочитал словарь науки,  но
Кори знал, что Орбитсвиль - это ловушка... тупик...
     - Ты изменился, Джим.  -  Дани  приподнялась  и  посмотрела  на  него
сверху. - На корабле... когда это случилось...  ты  видел  Бога?  Как  все
остальные?
     "Следует ли мне солгать? Если я принимаю идею разумной галактики лишь
потому,  что  галактика  -  достаточно  сложная  структура,  чтобы  в  ней
существовала майндонная личность, то что тогда можно сказать о  Вселенной?
Разве  Вселенная  не  является  высшей  структурой?  А  следовательно,  не
является ли она и высшей сапионной личностью?
     Но тогда... не достойна ли эта личность имени Бога?"
     - Я видел то, что видели все остальные, - ответил он своей любимой. -
Разве я стал бы тебе лгать?

                              Когда б я властен был над этим небом злым,
                              Я б сокрушил его и заменил другим,
                              Чтоб не было преград стремленьям благородным
                              И человек мог жить, тоскою не томим.
                                                           О.Хайям "Рубаи"