гигантский,  но  конечного  объема  газовый   шар
неизвестного пока состава и обладающий не вполне ясными  пока  физическими
свойствами. Существовала теория о том, что плотность газа быстро растет  к
центру газового пузыря, и там происходят какие-то  таинственные  процессы,
вызывающие регулярное изменение яркости так  называемого  Мирового  Света,
обуславливающие смену дня и ночи.  Кроме  короткопериодических,  суточных,
изменений  состояния  Мирового  Света,  существовали   долгопериодические,
порождающие сезонные колебания  температуры  и  смену  времен  года.  Сила
тяжести  была  направлена  от  центра  Сферы  Мира  перпендикулярно  к  ее
поверхности. Короче говоря, обитаемый  остров  существовал  на  внутренней
поверхности огромного пузыря в бесконечной тверди,  заполняющей  остальную
Вселенную.
     Максим, совершенно обалдевший от неожиданности, пустился было в спор,
но очень скоро оказалось, что они с Гаем говорят  на  разных  языках,  что
понять друг друга им гораздо труднее, чем убежденному коперниканцу  понять
убежденного последователя Птолемея. Все дело было в удивительных свойствах
атмосферы этой планеты. Во-первых, необычайно сильная рефракция  непомерно
задирала горизонт и спокон  века  внушала  аборигенам,  что  их  земля  не
плоская и уж во всяком случае не выпуклая -  она  вогнутая.  "Встаньте  на
морском берегу, - рекомендовали  школьные  учебники,  -  и  проследите  за
движением корабля, отошедшего от пристани. Сначала он будет двигаться  как
бы по плоскости, но чем  дальше  он  будет  уходить,  тем  выше  он  будет
подниматься, пока не скроется в атмосферной дымке,  заслоняющей  остальную
часть   Мира".   Во-вторых,   атмосфера   эта   была   весьма   плотна   и
фосфоресцировала днем и ночью,  так  что  никто  никогда  здесь  не  видел
звездного неба, а случаи наблюдения Солнца  были  записаны  в  хрониках  и
служили основой для бесчисленных попыток создать теорию Мирового Света.
     Максим  понял,  что  находится  в  гигантской  ловушке,  что  контакт
сделается возможным только тогда, когда ему  удастся  буквально  вывернуть
наизнанку естественные представления, сложившиеся в  течение  десятилетий.
По-видимому,  это  уже  пытались   здесь   проделать,   если   судить   по
распространенному  проклятию  "массаракш",  что  дословно  означало   "мир
наизнанку"; кроме того, Гай рассказал о чисто  абстрактной  математической
теории, рассматривавшей Мир иначе. Теория  эта  возникла  еще  в  античные
времена,  преследовалась  некогда  официальной   религией,   имела   своих
мучеников,   получила   математическую   стройность   трудами   гениальных
математиков прошлого века, но так и осталась чисто абстрактной, хотя,  как
и  большинство  абстрактных  теорий,  нашла  себе   наконец   практическое
применение  -  совсем  недавно,  когда  были   созданы   сверхдальнобойные
баллистические снаряды.
     Обдумав и сопоставив все,  что  стало  ему  известно,  Максим  понял,
во-первых, что все это время выглядел  здесь  сумасшедшим  и  недаром  его
ментограммы включены в шизоидное "Волшебное  путешествие".  Во-вторых,  он
понял, что до поры, до времени он  должен  молчать  о  своем  инопланетном
происхождении, если не хочет  вернуться  к  Бегемоту.  Это  означало,  что
обитаемый остров не придет к нему на помощь,  что  рассчитывать  он  может
только  на  себя,  что   постройка   нуль-передатчика   откладывается   на
неопределенное время, а сам он застрял здесь, по-видимому надолго и, может
быть, массаракш, навсегда. Безнадежность ситуации едва не сбила его с ног,
но он стиснул зубы  и  принудил  себя  рассуждать  чисто  логически.  Маме
придется пережить тяжелое время. Ей будет безмерно плохо, и одна эта мысль
отбивает  всякую  охоту  рассуждать  логически.  Будь  он  неладен,   этот
бездарный замкнутый  мир!..  Но  у  меня  есть  только  два  выхода:  либо
тосковать по невозможному и бессильно кусать локти, либо собраться и жить.
По-настоящему жить, как я хотел жить всегда -  любить  друзей,  добиваться
цели, драться, побеждать, терпеть  поражения,  получать  по  носу,  давать
сдачи - все,  что  угодно,  только  не  заламывать  руки...  Он  прекратил
разговоры о строении Вселенной и принялся расспрашивать Гая об  истории  и
социальном устройстве своего обитаемого острова.
     С историей дело обстояло неважно. Гай имел из нее  только  отрывочные
сведения, а  серьезных  книг  у  него  не  было.  В  городской  библиотеке
серьезных книг не оказалось тоже. Но можно  было  понять,  что  приютившая
Максима страна вплоть до последней разрушительной войны  была  значительно
обширней  и  управлялась  кучкой  бездарных  финансистов  и   выродившихся
аристократов, которые вогнали народ в  нищету,  разложили  государственный
аппарат коррупцией и в конце-концов влезли в большую  колониальную  войну,
развязанную соседями. Война эта охватила  весь  мир,  погибли  миллионы  и
миллионы,  были  разрушены  тысячи  городов,  десятки   малых   государств
оказались сметены с  лица  земли,  в  мире  и  в  стране  воцарился  хаос.
Наступили дни жестокого голода  и  эпидемий.  Попытки  народных  восстаний
кучка эксплуататоров подавляла ядерными снарядами.  Страна  и  мир  шли  к
гибели. Положение было спасено Неизвестными Отцами.  Судя  по  всему,  это
была анонимная группа молодых офицеров генерального штаба, которые в  один
прекрасный день, располагая всего двумя дивизиями, очень недовольными тем,
что их направляют в  атомную  мясорубку,  организовали  путч  и  захватили
власть. Это случилось двадцать четыре года назад. С тех  пор  положение  в
значительной степени стабилизировалось, и война утихла как-то сама  собой,
хотя мира никто ни с  кем  не  заключал.  Энергичные  анонимные  правители
навели относительный порядок, жесткими мерами упорядочили экономику  -  по
крайней мере, в центральных районах - и сделали страну такой,  какова  она
сейчас. Уровень жизни повысился весьма значительно,  быт  вошел  в  мирную
колею, общественная мораль поднялась до небывалой в истории  высоты,  и  в
общем все стало хорошо. Максим понял, что политическое  устройство  страны
весьма далеко от  идеального  и  представляет  собой  некую  разновидность
военной диктатуры. Однако ясно было, что  популярность  Неизвестных  Отцов
чрезвычайно велика, причем во всех слоях  общества.  Экономическая  основа
этой популярности осталась Максиму непонятна: как ни говори, а  пол-страны
еще лежит в развалинах, военные расходы огромны,  подавляющее  большинство
населения живет более чем скромно... Но дело было, очевидно,  в  том,  что
военная верхушка сумела укротить аппетиты  промышленников,  чем  завоевала
популярность у рабочих, и привела  в  подчинение  рабочих,  чем  завоевала
популярность у промышленников. Впрочем,  это  были  только  догадки.  Гаю,
например, такая постановка вопроса вообще  казалась  диковинной:  общество
было для него единым организмом, противоречий между  социальными  группами
он представить себе не мог...
     Внешнее положение страны продолжало оставаться крайне напряженным.  К
северу от нее располагались два больших государства -  Хонти  и  Пандея  -
бывшие не то провинции, не то колонии. Об этих  странах  никто  ничего  не
знал, но было известно, что обе страны питают самые агрессивные намерения,
непрерывно  засылают  диверсантов  и  шпионов,  организуют  инциденты   на
границах и готовят войну. Цель этой войны была Гаю неясна, да он никогда и
не задавался таким вопросом. На севере были враги, с агентурой  он  дрался
насмерть, и этого ему было вполне достаточно.
     К югу, за приграничными лесами, лежала  пустыня,  выжженная  ядерными
взрывами, образовавшаяся  на  месте  целой  группы  стран,  принимавших  в
военных действиях наиболее активное участие. О том, что происходит на этих
миллионах квадратных километров, тоже не  было  известно  ничего,  да  это
никого и не интересовало. Южные границы  подвергались  непрерывным  атакам
колоссальных орд  полудикарей-выродков,  которыми  кишели  леса  за  рекой
Голубая Змея. Проблема южных границ считалась чуть ли  не  важнейшей.  Там
было очень трудно, и именно там концентрировались  отборные  части  Боевой
Гвардии. Гай прослужил на Юге три года и рассказывал невероятные вещи.
     Южнее пустыни, на другом конце единственного материка  планеты,  тоже
могли сохраниться какие-то государства, но они не  давали  о  себе  знать.
Зато постоянно и неприятно давала о себе знать  так  называемая  Островная
Империя, обосновавшаяся на  двух  мощных  архипелагах  другого  полушария.
Мировой Океан принадлежал ей. Радиоактивные воды  бороздил  огромный  флот
подводных лодок, вызывающе окрашенных в снежно-белый цвет,  оснащенных  по
последнему   слову   истребительной   техники,   с   бандами    специально
выдрессированных  головорезов  на  борту.  Жуткие,  как  призраки,   белые
субмарины держали под страшным напряжением  прибрежные  районы,  производя
неспровоцированные обстрелы и  высаживая  пиратские  десанты.  Этой  белой
угрозе также противостояла Гвардия.
     Картина всемирного хаоса и разрушения  потрясла  Максима.  Перед  ним
была планета-могильник, планета, на  которой  еле-еле  теплилась  разумная
жизнь, и эта жизнь готова была окончательно погасить себя в любой момент.
     Максим слушал Раду, ее спокойные и страшные рассказы о том, как  мать
получила  известие  о  гибели  отца  (отец,  врач-эпидемиолог,   отказался
покинуть зачумленный район, а у государства в то время не было ни времени,
ни возможностей бороться с чумой регулярными средствами, и на  район  была
просто сброшена бомба); о том, как десять лет назад к  столице  подступили
мятежники,  началась  эвакуация,  в  толпе,  штурмующей  поезд,  затоптали
бабушку, мать отца,  а  через  десять  дней  умер  от  дизентерии  младший
братишка; о том, как после смерти матери она, чтобы прокормить  маленького
Гая и совершенно беспомощного дядюшку Каана, по восемнадцать часов в сутки
работала судомойкой на пересылочном пункте, потом  уборщицей  в  роскошном
притоне  для   спекулянтов,   потом   выступала   в   "женских   бегах   с
тотализатором", потом сидела в тюрьме, правда -  недолго,  но  из-за  этой
тюрьмы осталась без работы и несколько месяцев просила милостыню...
     Максим слушал дядюшку Каана, когда-то крупного ученого, как в  первый
же год  войны  упразднили  Академию  Наук,  составили  Его  Императорского
Величества Академии батальон; как во время голода сошел с ума и  повесился
создатель эволюционной теории; как варили похлебку из клея,  соскобленного
с обоев; как голодная толпа разгромила зоологический музей и  захватила  в
пищу заспиртованные препараты...
     Максим слушал Гая, его бесхитростные рассказы о  строительстве  башен
противобаллистической защиты  на  южной  границе,  как  по  ночам  людоеды
подкрадываются к строительным площадкам и похищают  воспитуемых-рабочих  и
сторожевых  гвардейцев;  как  в  темноте  неслышными  призраками  нападают
беспощадные  упыри,  полу-люди,  полу-медведи,  полу-собаки;  слушал   его
восторженную хвалу системе  ПБЗ,  которая  создавалась  ценой  невероятных
лишений в последние годы войны,  которая  по  сути  и  прекратила  военные
действия, защитив страну с воздуха, которая и теперь является единственной
гарантией безопасности от агрессии с севера... А эти  мерзавцы  устраивают
нападения на отражательные  башни,  продажная  сволочь,  убийцы  женщин  и
детей, купленные на грязные деньги Хонти и  Пандеи,  выродки,  мразь  хуже
всякого Крысолова... Нервное лицо Гая искажалось ненавистью.  Здесь  самое
главное, говорил он, постукивая кулаком по столу,  и  поэтому  я  пошел  в
Гвардию, не на завод, не в поле, не в контору - в Боевую Гвардию,  которая
сейчас отвечает за все...
     Максим слушал жадно, как  страшную,  невозможную  сказку,  тем  более
страшную и невозможную, что все это было  на  самом  деле,  что  многое  и
многое из этого продолжало быть, а самое страшное и самое  невозможное  из
этого могло повториться в любую минуту. Смешно и стыдно стало ему думать о
собственных неурядицах, игрушечными сделались его собственные  проблемы  -
какой-то там контакт, нуль-передатчик, тоска по дому, ломание рук...
     Грузовик круто свернул в неширокую улицу с  многоэтажными  кирпичными
домами, и Панди сказал: "Приехали". Прохожие  на  тротуаре  шарахнулись  к
стенам,  закрываясь  от  света  фар.  Грузовик  остановился,  над  кабиной
водителя выдвинулась длинная телескопическая антенна.
     - Выходи! - в один голос гаркнули командиры второй и третьей  секции,
и гвардейцы посыпались через борта.
     - Первой секции остаться на месте! - скомандовал Гай.
     Вскочившие было Панди и Максим снова сели.
     - На тройки разберись! - орали капралы на тротуаре. - Вторая  секция,
вперед! Третья секция, за мной!
     Прогрохотали подкованные сапоги, восторженно взвизгнул женский голос,
кто-то с верхнего этажа пронзительно завопил:
     - Господа! Боевая Гвардия!..
     - Да здравствует Боевая Гвардия!
     - Ура! - закричали бледные люди, прижимавшиеся  к  стенам,  чтобы  не
мешать. Эти прохожие словно ждали здесь гвардейцев и  теперь,  дождавшись,
радовались им, как лучшим друзьям.
     Сидевший справа от Максима  кандидат  Зойза,  совсем  еще  мальчишка,
длинный, тощий, с белесым пухом на щеках, ткнул Максима  острым  локтем  в
бок и радостно подмигнул. Максим улыбнулся в ответ. Секции уже  исчезли  в
подъездах, у дверей стояли  только  капралы,  стояли  твердо,  надежно,  с
неподвижными лицами под беретами набекрень. Хлопнула дверь кабины, и голос
ротмистра Чачу прокаркал:
     - Первая секция, выходи, стройся!
     Максим прыжком  перемахнул  через  борт.  Когда  секция  построилась,
ротмистр движением руки остановил Гая, подбежавшего с рапортом, подошел  к
строю вплотную и скомандовал:
     - Надеть каски!
     Действительные  рядовые  словно  ждали  этой  команды,  а   кандидаты
несколько  замешкались.   Ротмистр,   нетерпеливо   постукивая   каблуком,
дождался, пока Зойза  справится  с  подбородочным  ремнем,  и  скомандовал
"направо" и "бегом  вперед".  Он  сам  побежал  впереди,  неуклюже-ловкий,
сильно отмахивая покалеченной рукой, ведя  секцию  под  темную  арку  мимо
железных баков с  гниющими  отбросами,  во  двор,  узкий  и  мрачный,  как
колодец, заставленный поленницами дров, свернул под другую арку, такую  же
мрачную и вонючую, и остановился  перед  облупленной  дверью  под  тусклой
лампочкой.
     - Внимание! - каркнул он. - Первая тройка и кандидат  Сим  пойдут  со
мной. Остальные останутся здесь. Капрал Гаал, по свистку вторую тройку  ко
мне наверх, на четвертый этаж. Никого не выпускать, брать живым,  стрелять
только в крайнем случае. Первая тройка и кандидат Сим, за мной!
     Он толкнул обшарпанную дверь и исчез. Максим, обогнав Панди,  кинулся
следом. За дверью оказалась крутая каменная лестница с  липкими  железными
перилами, узкая и грязная, озаренная каким-то нездоровым  гнойным  светом.
Ротмистр резво, через три ступеньки, бежал  вверх.  Максим  нагнал  его  и
увидел в его руке пистолет. Тогда Максим на бегу снял с  шеи  автомат,  на
секунду он ощутил тошноту при мысли,  что  сейчас,  может  быть,  придется
стрелять в людей, но отогнал эту мысль  -  это  были  не  люди,  это  были
животные, хуже усатого Крысолова, хуже  пятнистых  обезьян,  -  и  гнусная
слякоть  под  ногами,  гнойный  свет,  захарканные  стены  подтверждали  и
поддерживали это ощущение.
     Второй этаж. Удушливый кухонный  чад,  в  щели  приоткрытой  двери  с
лохмотьями рогожи - испуганное старушечье лицо. С мявом шарахается  из-под
ног ополоумевшая кошка. Третий этаж. Какой-то  болван  оставил  посередине
площадки ведро с помоями. Ротмистр сшибает ведро, помои  летят  в  пролет.
"Массаракш..." - рычит снизу Панди. Парень и девушка, обнявшись, прижались
в темном углу, лица у них испуганно-радостные. "Прочь, вниз!" - каркает на
бегу ротмистр. Четвертый этаж. Безобразная  коричневая  дверь  с  облезшей
масляной краской, исцарапанная жестяная дощечка с надписью: "Гобби, зубной
врач. Прием в любое время". За дверью  кто-то  протяжно  кричит.  Ротмистр
останавливается и хрипит: "Замок!" По его черному лицу катится пот. Максим
не понимает. Набежавший Панди отталкивает его, приставляет дуло автомата к
двери под ручкой и дает очередь. Сыплются искры,  летят  куски  дерева,  и
сейчас же, словно в ответ, за дверью глухо, сквозь протяжный крик, хлопают
выстрелы, снова с треском летят щепки, что-то горячее, плотное  с  гнусным
визгом проносится у Максима над головой. Ротмистр распахивает  дверь,  там
темно, желтые вспышки выстрелов озаряют клубы дыма. "За  мной!"  -  хрипит
ротмистр и ныряет головой вперед навстречу вспышкам. Максим и Панди рвутся
вслед за ним, дверь узкая, придавленный  Панди  коротко  вякает.  Коридор,
духота, пороховой  дым.  Угроза  слева.  Максим  выбрасывает  руку,  ловит
горячий ствол, рвет оружие от себя и вверх. Тихо,  но  ужасающе  отчетливо
хрустят  чьи-то  вывернутые  суставы,  большое  мягкое  тело  застывает  в
безвольном падении. Впереди, в дыму, ротмистр каркает: "Не стрелять! Брать
живьем!" Максим бросает автомат и врывается в большую освещенную  комнату.
Здесь очень много книг и картин, и стрелять  здесь  не  в  кого.  На  полу
корчатся двое мужчин. Один из них все время  кричит,  уже  охрип,  но  все
кричит. В кресле, откинув голову, лежит в  обмороке  женщина  -  белая  до
прозрачности. Комната полна болью. Ротмистр стоит над кричащим человеком и
озирается, засовывая пистолет в кобуру. Сильно толкнув Максима, в  комнату
вваливается Панди,  за  ним  гвардейцы  волокут  грузное  тело  того,  кто
стрелял. Кандидат Зойза, мокрый и взволнованный,  без  улыбки  протягивает
Максиму брошенный автомат.  Ротмистр  поворачивает  к  ним  свое  страшное
черное лицо. "А где еще один?" - каркает он, и  в  тот  же  момент  падает
синяя портьера, с подоконника тяжело соскакивает длинный худой  человек  в
белом запятнанном халате.  Он  как  слепой  идет  на  ротмистра,  медленно
поднимая два огромных пистолета на уровень стеклянных от боли глаз.  "Ай!"
- кричит Зойза...
     Максим стоял боком и у него не  оставалось  времени  повернуться.  Он
прыгнул изо всех сил,  но  человек  все-таки  успел  один  раз  нажать  на
спусковые крючки. Максиму опалило  лицо,  пороховая  гарь  забила  рот,  а
пальцы его уже сомкнулись на  запястьях  белого  халата,  и  пистолеты  со
стуком упали на пол. Человек опустился на колени, уронил голову  и,  когда
Максим отпустил его, мягко повалился ничком.
     - Ну-ну-ну, - сказал ротмистр  с  непонятной  интонацией.  -  Кладите
этого сюда же, - приказал он Панди. - А ты, - сказал он бледному и мокрому
Зойзе, - беги вниз и сообщи  командирам  секций,  где  я  нахожусь.  Пусть
доложат, как у них дела. - Зойза щелкнул каблуками и метнулся к  двери.  -
Да! Передай Гаалу, пусть поднимется сюда... Перестань  орать,  сволочь,  -
прикрикнул он на стонавшего человека и легонько стукнул его носком  сапога
в бок. - Э, бесполезно. Хлипкая дрянь, мусор... Обыскать,  -  приказал  он
Панди. - И положите их всех в ряд. Тут же, на полу.  И  бабу  тоже,  а  то
расселась в единственном кресле...
     Максим подошел к женщине, осторожно поднял ее и перенес на кровать. У
него было смутно на душе. Не этого он ожидал. Теперь он  и  сам  не  знал,
чего ожидал -  желтых,  оскаленных  от  ненависти  клыков,  злобного  воя,
свирепой схватки не на жизнь, а на смерть... Ему не с  чем  было  сравнить
свои ощущения, но он почему-то вспомнил, как однажды подстрелил тахорга, и
как это огромное,  грозное  на  вид  и  беспощадное  по  слухам  животное,
провалившись с перебитым  позвоночником  в  огромную  яму,  тихо,  жалобно
плакало и что-то бормотало в смертной тоске, почти членораздельно...
     - Кандидат Сим, - каркнул ротмистр. - Я приказал - на пол!
     Он смотрел на Максима своими жуткими прозрачными глазами, губы у него
словно