о ушей...  Ну,  ладно.  Отвыкнет.  Кандидат  все-таки,  самый  младший  в
секции...
     Чтобы сохранить  видимость  справедливости,  Гай  поправил  пряжку  у
соседа Максима, хотя надобности в этом не было. Потом он сделал  три  шага
назад и скомандовал "вольно". Секция встала "вольно"  -  слегка  отставила
правую ногу и заложила руки за спину.
     - Гвардейцы, - сказал Гай. - Сегодня мы в составе роты  выступаем  на
регулярную операцию по обезвреживанию агентуры потенциального  противника.
Операция проводится по схеме тридцать три. Господа действительные рядовые,
несомненно, помнят свои обязанности по этой схеме, господам же кандидатам,
забывающим застегивать  пуговицы,  я  считаю  полезным  напомнить.  Секция
получает один подъезд. Секция делится  на  четыре  группы:  три  тройки  и
наружный резерв. Тройки в составе двух  действительных  рядовых  и  одного
кандидата, не поднимая шума, последовательно обходят квартиры.  Вступив  в
квартиру, каждая тройка действует  следующим  образом:  кандидат  охраняет
парадный вход, второй рядовой, ни на что не  отвлекаясь,  занимает  черный
вход, старший производит осмотр помещений. Резерв из  трех  кандидатов  во
главе с командиром секции - в данном случае со мною  -  остается  внизу  в
подъезде с задачей, во-первых, никого  не  выпускать  на  время  операции,
во-вторых, немедленно оказать помощь той тройке, которой это  понадобится.
Состав троек и резерва вам известен... Внимание! - сказал он, отступая еще
на шаг. - На тройки и резерв - разберись!
     Произошло короткое множественное движение. Секция разобралась.  Никто
не ошибся местом, никто не сцепился автоматами, никто не  поскользнулся  и
не потерял берет, как это случалось на прошлых занятиях. На правом  фланге
резерва возвышался Максим и опять  улыбался  во  весь  рот.  У  Гая  вдруг
возникла дикая мысль, что Максим смотрит на все это, как на забавную игру.
Это было, конечно, не так, потому что так это быть не могло. Во всем  была
виновата, несомненно, эта дурацкая улыбочка...
     - Недурственно, - проворчал Гай  в  подражание  капралу  Серембешу  и
благосклонно поглядел на Панди.  Молодец,  старик,  вымуштровал  ребят.  -
Внимание! - сказал он. - Секция, стройся!
     Снова короткое множественное движение, прекрасное своей  четкостью  и
безукоризненностью, и  снова  секция  стояла  перед  ним  одной  шеренгой.
Хорошо! Просто замечательно! Даже внутри все как-то  холодеет.  Гай  опять
заложил руки за спину и прошелся.
     - Гвардейцы, - сказал  он.  -  Мы  -  опора  и  единственная  надежда
государства  в  это  трудное  время.  Только  на  нас  могут  без  оглядки
положиться в своем великом деле  Неизвестные  Отцы.  -  Это  была  правда,
истинная правда,  и  было  в  этом  очарование  и  отрешенность.  -  Хаос,
рожденный преступной  войной,  едва  миновал,  но  последствия  его  тяжко
ощущаются до сих пор. Гвардейцы, братья!  У  нас  одна  задача:  с  корнем
вырвать все то, что влечет нас назад, к хаосу. Враг на  наших  рубежах  не
дремлет, неоднократно и безуспешно он пытался втянуть нас в новую войну на
суше и на море, и лишь благодаря мужеству и стойкости наших братьев-солдат
страна наша имеет возможность наслаждаться  миром  и  покоем.  Но  никакие
усилия армии не приведут к  цели,  если  не  будет  сломлен  враг  внутри.
Сломить врага внутри - наша и только наша задача, гвардейцы. Во имя  этого
мы идем на многие жертвы, мы  нарушаем  покой  наших  матерей,  братьев  и
детей,  мы  лишаем  заслуженного  отдыха   честного   рабочего,   честного
чиновника,  честного  торговца  и  промышленника.  Они  знают,  почему  мы
вынуждены вторгаться в их дома, и встречают нас как своих  лучших  друзей,
как своих защитников. Помните это и не давайте себе увлечься в благородном
пылу выполнения своей задачи. Друг -  это  друг,  а  враг  -  это  враг...
Вопросы есть?
     - Нет! - рявкнула секция в двенадцать глоток.
     -  Смир-рна!  Тридцать  минут  на  отдых   и   проверку   снаряжения.
Р-разойдись!
     Секция бросилась врассыпную, а затем  гвардейцы  группами  по-двое  и
по-трое направились  к  казарме.  Гай  неторопливо  пошел  следом,  ощущая
приятную опустошенность. Максим ждал его поодаль, заранее улыбаясь.
     - Давай поиграем в слова, - предложил он.
     Гай мысленно застонал. Одернуть бы  его,  одернуть!  Что  может  быть
более противоестественно, нежели кандидат, шпендрик, за полчаса до  начала
операции пристающий с фамильярностями к капралу!
     - Сейчас не время, - по возможности сухо сказал он.
     - Ты волнуешься? - спросил Максим сочувственно.
     Гай остановился и поднял глаза к небу. Ну  что  делать,  что  делать?
Оказывается, совершенно невозможно цыкать такого вот добродушного наивного
гиганта, да еще спасителя твоей сестры,  да  еще  -  чего  греха  таить  -
человека, во всех отношениях, кроме строевого, гораздо выше тебя самого...
Гай огляделся и сказал просительно:
     - Послушай, Мак, ты ставишь меня в неловкое  положение.  Когда  мы  в
казарме, я твой капрал, начальник, я приказываю - ты подчиняешься. Я  тебе
сто раз говорил...
     - Но я же готов подчиняться, приказывай! - возразил Максим. - Я  знаю
что такое дисциплина. Приказывай.
     - Я уже приказал. Займись подгонкой снаряжения.
     - Нет, извини меня, Гай, ты приказал не так. Ты приказал  отдыхать  и
подгонять снаряжение, ты забыл? Снаряжение  я  подогнал,  теперь  отдыхаю.
Давай поиграем, я придумал хорошее слово...
     - Мак,  пойми:  подчиненный  имеет  право  обращаться  к  начальнику,
во-первых, только по установленной форме, а  во-вторых,  исключительно  по
службе.
     - Да, я помню. Параграф девять... Но ведь  это  во  время  службы.  А
сейчас мы с тобой отдыхаем...
     - Откуда ты взял, что я отдыхаю? - спросил Гай. Они стояли за макетом
забора с колючей проволокой, и здесь их, слава богу, никто не видел: никто
не видит, как эта башня привалилась плечом к забору и все время порывается
взять своего капрала за пуговицу. - Я отдыхаю только дома, но даже дома  я
никакому подчиненному не позволил бы... Послушай, отпусти мою  пуговицу  и
застегни свою...
     Максим застегнулся и сказал:
     - На службе одно, дома другое. Зачем?
     - Давай не будем об этом говорить. Мне надоело повторять тебе одно  и
то же... Кстати, когда ты перестанешь улыбаться в строю?
     - В уставе об этом не сказано, - немедленно ответил Максим. -  А  что
касается повторять одно и то же, то вот что. Ты не обижайся, Гай, я  знаю:
ты не говорец... не речевик...
     - Кто?
     - Ты не человек, который умеет красиво говорить.
     - Оратор?
     - Оратор... Да, не оратор. Но все равно. Ты сегодня обратился к нам с
речью. Слова правильные, хорошие. Но когда ты дома говорил мне  о  задачах
Гвардии и о положении страны, это было очень  интересно.  Это  было  очень
по-твоему. А здесь ты в седьмой раз говоришь  одно  и  то  же,  и  все  не
по-твоему. Очень верно. Очень одинаково. Очень скучно. А? Не обиделся?
     Гай  не  обиделся.  То-есть  некая  холодная  иголочка  кольнула  его
самолюбие - до сих пор ему казалось, что он говорит так же  убедительно  и
гладко, как капрал Серембеш или даже господин ротмистр Тоот. Однако,  если
подумать, капрал Серембеш и господин ротмистр тоже повторяли все одно и то
же в течение трех лет. И в этом  нет  ничего  удивительного  и  тем  более
зазорного - ведь  за  эти  три  года  никаких  существенных  изменений  во
внутреннем и во внешнем положении не произошло...
     - А где это сказано в уставе,  -  спросил  Гай,  усмехаясь,  -  чтобы
подчиненный делал замечания своему начальнику?
     - Там сказано противоположное, - со вздохом признался  Максим.  -  По
моему, это неверно. Ты ведь слушаешь мои советы, когда решаешь  задачи  по
баллистике, и ты слушаешь мои замечания, когда ошибаешься в вычислениях.
     - Это дома! - проникновенно сказал Гай. - Дома все можно.
     - А если на стрельбах ты неправильно даешь  нам  прицел?  Плохо  учел
поправку на ветер. А?
     - Ни в коем случае, - твердо сказал Гай.
     - Стрелять неправильно? - изумился Максим.
     - Стрелять, как приказано, - строго  сказал  Гай.  -  За  эти  десять
минут, Мак, ты наговорил суток на пятьдесят карцера. Понимаешь?
     - Нет, не понимаю... А если в бою?
     - Что - в бою?
     - Ты даешь неправильный прицел. А?
     - Гм... - сказал Гай, который еще никогда в  бою  не  командовал.  Он
вдруг вспомнил, как капрал Бахту во время разведки боем запутался в карте,
загнал секцию под кинжальный  огонь  соседней  роты,  сам  там  остался  и
пол-секции уложил, а ведь мы знали, что он запутался, но никто не  подумал
его поправить.
     Господи, сообразил вдруг Гай, да нам бы и в  голову  не  пришло,  что
можно его поправить. Приказ командира - закон, и даже больше, чем закон  -
законы все-таки иногда обсуждаются,  а  приказ  обсуждать  нельзя,  приказ
обсуждать дико, вредно, просто опасно,  наконец...  А  ведь  он  этого  не
понимает, и даже не то что не понимает - понимать тут нечего, -  а  просто
не признает. Сколько раз уже так было: берет очевидную  вещь  и  отвергает
ее, и никак его не убедишь, и даже наоборот - сам  начинаешь  сомневаться,
голова идет кругом, и приходишь в полное обалдение... Нет, он все-таки  не
обыкновенный человек... редкий, небывалый человек... Язык выучил за месяц.
Грамоту осилил за два дня. Еще в два дня перечитал все, что у  меня  есть.
Математику и механику знает лучше господ преподавателей, а ведь у  нас  на
курсах преподают настоящие специалисты. Или вот взять дядюшку Каана...
     Последнее  время  старик  все  свои  монологи   за   столом   обращал
исключительно к Максиму. Более того, он не раз уже дал понять, что  Максим
является, пожалуй, единственным человеком, который в  наше  тяжелое  время
проявляет такие способности и такой  интерес  к  ископаемым  животным.  Он
рисовал Максиму на бумажке каких-то ужасных зверей, и Максим  рисовал  ему
на бумажке каких-то еще более ужасных зверей, и они  спорили,  который  из
этих зверей более древний и кто от кого произошел, и почему это случилось,
в ход шли научные книги из дядюшкиной библиотеки, и все равно, бывало, что
Максим не давал старику рта открыть, причем Гай с  Радой  не  понимали  ни
слова из того, что говорилось, а дядюшка то кричал до хрипоты, то рвал  на
клочки рисунки и топтал их ногами, обзывая Максима невеждой,  хуже  дурака
Шапшу, то вдруг принимался яростно чесать обеими  руками  реденькие  седые
волосы на затылке и бормотал с  потрясенной  улыбкой:  "Смело,  массаракш,
смело... У вас есть фантазия, молодой человек!"  Особенно  запомнился  Гаю
один вечер,  когда  старикана  громом  ударило  заявление  Максима,  будто
некоторые из этих допотопных тварей передвигались на задних ногах, каковое
заявление, по-видимому очень просто и естественно разрешало некий  долгий,
еще довоенный спор...
     Математику он знает,  механику  он  знает,  военную  химию  он  знает
превосходно, палеонтологию -  господи,  да  кому  в  наше  время  известна
палеонтология! - палеонтологию он тоже знает... Рисует как художник,  поет
как артист... и добрый, неестественно добрый. Разогнал и перебил бандитов,
один - восьмерых, голыми руками, другой бы на его месте ходил петухом,  на
всех поплевывал, а он -  мучался,  ночи  не  спал,  огорчался,  когда  его
хвалили и благодарили, а потом однажды взорвался: весь побелел и  крикнул,
что это нечестно - хвалить за убийство... Господи, это же  какая  проблема
была - уговорить его в Гвардию! Все понимает, со всем согласен, хочет,  но
ведь там, говорит, придется стрелять. В людей. Я ему говорю: в выродков, а
не в людей, в отребье, хуже  бандитов...  Договорились,  слава  богу,  что
сначала, пока не привыкнет, будет  просто  обезоруживать...  И  смешно,  и
страшно как-то. Нет, недаром  он  все  проговаривается,  будто  пришел  из
другого мира. Знаю я  этот  мир.  Даже  книга  об  этом  есть  у  дядюшки.
"Туманная Страна Зартак".  Лежит,  дескать,  на  востоке  в  горах  долина
Зартак, где живут счастливые люди... По описанию - все они там такие,  как
Максим. И вот что удивительно: если кто-нибудь из них покинет свою долину,
то сразу забывает, откуда он родом и что с ним было раньше, помнит только,
что из другого мира... Дядюшка, правда, говорит, что никакой такой  долины
нет, все это выдумка, есть только хребет Зартак, а потом,  говорит,  в  ту
войну долбанули по этому хребту супербомбами, так что у горцев там на  всю
жизнь память отшибло...
     - Ты почему молчишь? - спросил Максим. - Ты обо мне думаешь?
     Гай отвел глаза.
     - Ты вот что... - сказал он. -  Я  тебя  только  об  одном  прошу:  в
интересах дисциплины никогда не показывай виду, что ты больше меня знаешь.
Смотри, как ведут себя другие, и веди себя точно так же.
     - Я стараюсь, - грустно сказал Максим. Он подумал немного и  добавил:
- Трудно привыкнуть. У нас все это не так.
     - А как твоя рана? - спросил Гай, чтобы сменить тему.
     - Мои раны заживают быстро, - рассеянно сказал Максим. - Слушай, Гай,
давай после операции поедем прямо домой. Ну, что ты так смотришь? Я  очень
соскучился по Раде. А ты нет? Ребят мы  завезем  в  казарму,  а  потом  на
грузовике поедем домой. Шофера отпустим...
     Гай  набрал  в  грудь  побольше  воздуху,  но  тут  серебристый  ящик
громкоговорителя  на  столбе  почти  над  их  головами  зарычал,  и  голос
дежурного по бригаде скомандовал:
     - Шестая рота, выходи строиться на плац! Внимание, шестая рота...
     И Гай только рявкнул:
     - Кандидат Сим! Прекратить разговоры, марш на  построение!  -  Максим
рванулся, но Гай поймал его за ствол автомата. - Я  тебя  очень  прошу,  -
сказал он. - Как все! Держись, как все!  Сегодня  сам  ротмистр  будет  за
тобой наблюдать...
     Через три минуты рота построилась. Уже стемнело, над плацем вспыхнули
прожектора. Позади строя мягко ворчали двигателями грузовики.  Как  всегда
перед операцией, господин бригадир  в  сопровождении  господина  ротмистра
Чачу молча обошел строй, осматривая каждого  гвардейца.  Он  был  спокоен,
глаза прищурены, уголки губ приветливо приподняты. Потом, так ничего и  не
сказав, он кивнул  господину  ротмистру  и  удалился.  Господин  ротмистр,
переваливаясь  и  помахивая  искалеченной  рукой,  вышел  перед  строем  и
повернул к гвардейцам свое темное, почти черное лицо.
     - Гвардейцы! - каркнул он голосом, от которого у Гая пошли мурашки по
коже. - Перед нами дело.  Выполним  его  достойно...  Внимание,  рота!  По
машинам! Капрал Гаал, ко мне!
     Когда Гай подбежал и вытянулся перед ним,  господин  ротмистр  сказал
негромко:
     - Ваша секция имеет специальное задание.  По  прибытии  на  место  из
машины не выходить. Командовать буду я сам.



                                    6

     У  грузовика  были   отвратительные   амортизаторы,   и   это   очень
чувствовалось на отвратительной булыжной мостовой. Кандидат Мак Сим, зажав
автомат между коленями,  заботливо  придерживал  Гая  за  поясной  ремень,
рассудив, что капралу, который так заботится  об  авторитете,  не  к  лицу
реять над  скамейками,  подобно  какому-нибудь  кандидату  Зойзе.  Гай  не
возражал,  а  может  быть  он  и  не  замечал  предупредительности  своего
подчиненного. После разговора с ротмистром Гай был чем-то сильно озабочен,
и Максим радовался, что по расписанию им придется быть рядом, и он  сможет
помочь, если понадобится.
     Грузовики миновали Центральный Театр, долго катились  вдоль  вонючего
канала Новой Жизни, потом свернули по длинной, пустой в этот час Заводской
улице и принялись колесить кривыми переулочками рабочего  предместья,  где
Максим еще никогда не бывал. А побывал он за  последнее  время  во  многих
местах и изучил город основательно, по-хозяйски. Он вообще много узнал  за
эти сорок с лишним дней и  разобрался,  наконец,  в  положении.  Положение
оказалось гораздо менее утешительным и более причудливым, чем он думал.
     Он еще корпел над букварем, когда Гай  пристал  к  нему  с  вопросом,
откуда он, Максим, взялся. Рисунки  не  помогали.  Гай  воспринимал  их  с
какой-то странной улыбкой и продолжал повторять все тот же вопрос: "Откуда
ты?" Тогда Максим в раздражении ткнул пальцем  в  потолок  и  сказал:  "Из
неба". К его  удивлению  Гай  нашел  это  вполне  естественным  и  стал  с
вопросительной интонацией сыпать какими-то словами, которые Максим вначале
принял за названия планет местной системы. Но Гай развернул карту  мира  в
меркаторской проекции, и тут выяснилось, что это вовсе не названия планет,
а названия стран-антиподов. Максим пожал плечами, произнес  все  известные
ему выражения отрицания и стал изучать карту, так  что  разговор  на  этом
временно прекратился.
     Вечером дня через два Максим и Рада смотрели телевизор. Шла  какая-то
очень странная передача, нечто вроде кинофильма без начала  и  конца,  без
определенного сюжета, с бесконечным количеством действующих лиц - довольно
жутких лиц, действующих довольно дико с  точки  зрения  любого  гуманоида.
Рада смотрела с интересом, вскрикивала, хватала Максима за рукав, два раза
всплакнула,   а   Максим   быстро   соскучился   и   задремал   было   под
уныло-угрожающую музыку, как вдруг на экране мелькнуло что-то знакомое. Он
даже глаза протер. На экране была Пандора, угрюмый  тахорг  тащился  через
джунгли, давя деревья, и вдруг появился  Олег  с  маяком  в  руках,  очень
сосредоточенный и серьезный, он  пятился  задом,  споткнулся  о  корягу  и
полетел  спиной  прямо  в  болото.  С  огромным  изумлением  Максим  узнал
собственную ментограмму, а потом еще одну,  и  еще,  но  не  было  никаких
комментариев, играла все та же музыка, и Пандора  исчезла,  уступив  место
слепому тощему  человеку,  который  полз  по  потолку,  плотно  затянутому
пыльной паутиной. "Что это?" -  спросил  Максим,  тыча  пальцем  в  экран.
"Передача, - нетерпеливо сказала Рада. - Интересно. Смотри". Он так  и  не
добился толку, и в голову ему пришла мысль о многих десятках разнообразных
пришельцев,  добросовестно  вспоминающих  свои  миры.  Однако  он   быстро
отказался от этой мысли: миры были слишком страшны и однообразны -  глухие
душные комнатки, бесконечные коридоры, заставленные мебелью, которая вдруг
прорастала гигантскими колючками; спиральные лестницы, винтом  уходящие  в
непроглядный мрак  узких  колодцев;  зарешеченные  подвалы,  набитые  тупо
копошащимися телами, меж которых выглядывали болезненно-неподвижные  лица,
как на картинах Иеронима Босха, -  это  было  больше  похоже  на  бредовую
фантазию, чем на реальные миры. На фоне этих видений  ментограммы  Максима
ярко  сияли  реализмом,  переходящим  из-за   Максимова   темперамента   в
романтический натурализм. Такие передачи повторялись  почти  каждый  день,
назывались они "Волшебное путешествие", но Максим так до конца и не понял,
в чем их соль. В ответ на его  вопросы  Гай  и  Рада  недоуменно  пожимали
плечами  и  говорили:   "Передача.   Чтобы   было   интересно.   Волшебное
путешествие. Сказка. Ты смотри, смотри! Бывает смешно, бывает страшно".  И
у  Максима  зародились  самые  серьезные  сомнения  в   том,   что   целью
исследований профессора Бегемота был контакт и что вообще эти исследования
были исследованиями.
     Этот интуитивный вывод косвенно подтвердился еще декаду спустя, когда
Гай прошел по конкурсу в заочную школу претендентов на  первый  офицерский
чин  и  принялся  зубрить  математику  и  механику.  Схемы  и  формулы  из
элементарного курса баллистики привели Максима в недоумение. Он пристал  к
Гаю, Гай сначала не понял, а потом, снисходительно ухмыляясь, объяснил ему
космографию своего мира. И тогда выяснилось, что обитаемый остров не  есть
шар, не есть геоид и вообще не является планетой.
     Обитаемый остров был Миром,  единственным  миром  во  Вселенной.  Под
ногами аборигенов  была  твердая  поверхность  Сферы  Мира.  Над  головами
аборигенов  имел  место