о их там у тебя в паспорте до  меня  стоит.
Мой будет последний, и только один. Там, кстати, так и  рассчитано,  что
места больше нету. Специально для вас, кобелей, умная баба  какая-нибудь
придумала, помоги ей Господь...
   - В том и загвоздка. Ставить некуда. Ни у тебя, ни у меня...
   - Сделают. Те, кто вопросы задавать любит. А иначе знаешь им чего?  И
не  вздумай  грохнуться  на  колени  в  этой   тошниловке   и   картинно
признаваться мне в любви. Все равно, кроме вон тех двух  алкашей,  никто
не услышит. А еще знаешь, меня какая форма предложения бесит?
   Ежкин нос заострился, глазищи серо засверкали.  Это  была  моя  Ежка,
Господи. Живая. Невредимая снаружи, а что внутри - излечим. Я  этот  Мир
наизнанку выверну, а с ней ничего не случится. Прав Винни, компонент мой
шизоидный, жаль, ты редко появляешься.
   - Еще, знаешь, такой вариант: зрелая пара,  и  уже  многолетний  круг
друзей, и все живут, и она все ждет, а он никак не  решится,  и  все  их
уговаривают, каждого  по  одному,  и  наконец  он  на  каком-нибудь  дне
рождения - это уже когда за сорок -  выносит  кольца,  про  которые  все
давно знали, и громко объявляет, толстозадая невеста краснеет с  большой
натугой вроде от смущения, а на самом деле от стыда -  сколько  ждать-то
можно было, - и все умиляются, восхищаются, пьют теплое шампанское...
   Ежка поперхнулась,  вскочила,  махнув  рукой:  сиди,  сиди.  Убежала,
вернулась с бокалом шампанского. Сделала несколько глотков.
   - Никогда не тяни  таких  длинных  фраз,  -  посоветовал  я.  -  Хоть
придаточных, хоть сложносочиненных. Фраза любит  точку  в  середине.  Но
толстозадая невеста - это ничего себе. Объемный образ. Ай лайк. И почему
шампанское теплое? У них нет холодильника?
   - Потому что за... - Никак  не  могла  откашляться  -  За  занавеской
стояло. На подоконнике.
   - Хорошо. - Я протянул руку к ее бокалу, задержал - будь что будет! -
чуть пригубил. Совсем чуть-чуть, чтобы только вкус  вспомнить.  -  Сцена
есть. Вижу. Верю. Уж молчу, что теперь я еще на  три  с  половиной  года
тебя старше. На четыре почти. Каково мне? А ты обзываешься.
   - О! - Она вновь сморщила нос, зная, как мне это нравится.
   - И вот, например, гримаска эта, - продолжал я скрипуче,  -  тоже  из
разряда штампов. "Очаровательный носик морща..." Что-то в этом роде. Так
я предложения вашего не слышу, девушка.
   - Предложение насчет?
   - Предложение насчет предлагаемого предложения.
   - Ах, насчет... Ладно. - Ежка одним  махом  допила  бокал.  -  Пойди,
Гарька, помаши дяде ручкой, мы закинем эти булки и кое-куда смотаемся. Я
у тебя видела много денег. Это хорошо. Отправимся на  базар,  и  я  тебе
покажу, как по-настоящему надо предложения делать.
   - Дяде?
   - Ну, машину поймай. А потом на рынок поедем, твой сухой паек,  какой
привезли, пускай они сами грызут. Если не подавятся.  А  я  тебе  такого
приготовлю. Я уж там кухню обнюхала -  голимая  пустынь,  но  если  руки
приложить... ты так и будешь сидеть с блаженной улыбкой?
   ...Город был - мой Мир. Запах бензина в  дрянном  "Москвиче"  -  мой.
Стеклянная  усеченная  пирамида   рынка   с   грязными   окнами-стенами.
Разноцветные ряды, начинающиеся гораздо раньше. Фруктовые горы, зеленные
горы, мясные горы, молочно-творожные горы, рыбные горы, медовые пласты и
батареи, черные баночные заборы масла... Орехи и курага, ягоды и  цветы,
колбасы,  похожие  на  чурчхелу,  и  чурчхела,  похожая  на   колбасы...
Фиолетовые  и  красные  лук  и  чеснок,   и   зеленые   длинные   пиявки
маринованного  перца,  и  одуряюще  пахнущая  черемша...  Людские  лица,
приглушенный высотой переплетенный  вопросно-ответный  торговый  гул,  и
оттуда, из-под решетчатого потолка, - звонкий воробьиный ор и  усиленный
резонансом голубиный стон... Тоже - мой Мир.  Крохотная  частица.  Какая
огромная.
   Я вдруг подумал, что я-то не видел его подольше, чем Ежка. Но я сразу
отогнал кощунственную мысль.
   Женя выбрала белого поросенка, похожего на мертвого младенчика. Когда
мне пришлось укладывать его в сумку,  я  испытал  двойственное  чувство.
Потом мы покупали зелень,  чеснок  и  курагу.  Потом  масло.  Потом  еще
что-то. Потом Ежка надолго зависла  над  пряностями,  которыми  торговал
похожий на подсолнечную семечку узбек. Потом тетка,  напоминающая  сырую
квашню, отрезала домашний сыр. Я уже устал от этих  сходств.  Ежик  была
неумолима. В конце концов я мстительно затащил ее в ряд  солений  и  тут
отвел душу. Пакеты и сумки вываливались у нас из рук. Букет  гладиолусов
я нес под мышкой.
   - Разрешите хоть помочь?
   Тот же парень улыбался, протягивал руку к сумкам Ежки. Я быстро встал
между ними.
   - Да вы не волнуйтесь, Игорь, я пока вместо Вени.  Хотите,  документы
покажу?
   Я хотел рявкнуть, но Ежка меня опередила:
   - Очень хорошо. Дома покажете. Берите вот эти пакеты и сумку.  Игорь,
а ты дай мне букет. Мне сегодня как-никак  полагается  быть  с  цветами.
Несите, несите в машину, - парню, - вы ведь на машине? Могли бы и раньше
подвезти.
   - Я предлагал...
   - Ну, ничего, хорошо. Нам еще нужно купить вина, где вас  искать?  На
стоянке за тем рядом? Договорились. Игорь, идем.
   Вина мы купили красного. Парня, которого звали  Олег,  Ежка  от  дома
сгоняла еще и за белым. У Олега оказалось  темно-бордовое  удостоверение
со вкладышем. Я таких никогда раньше не видел.
   С кухни меня выгнали. Книг в этом доме не было,  и  я  опять  включил
телевизор, только убрал звук, точнее, сделал совсем тихо  Прикрыл  глаза
на минуту. На кухне шкворчало, Ежик возилась, что-то напевая.  Телевизор
бормотал. Я включил торшер, пошевелил пальцами  ног.  Я  был  в  тапках.
Мягких войлочных тапках, мечте обывателя. Да! И я пил вино! Великолепный
"Шато-Латур-89", безумно дорогой, но, кажется, не  подделка.  "Если  мне
станет нехорошо, - сказал я Ежке, - ты, пожалуйста,  не  пугайся.  И  не
трогай  меня.  Это  быстро...  должно  быстро  пройти".  Она  неуверенно
кивнула. Кажется, хотела что-то сказать, но именно в этот момент  у  нее
что-то побежало, и я был выставлен. Бог был хороший парень,  потому  что
создал для женщин кухни и наряды.
   Я посмотрел телевизор  сквозь  бокал.  Сквозь  вино  телевизор  можно
терпеть. Пока ничего страшного со мной не происходило. Я поставил  бокал
у кресла, полез в портфель, вынул экземпляр романа.  Министр  обороны  -
это, конечно, не Понтий Пилат, но кое-что хотелось бы  уточнить.  Открыл
затрещавший томик, и... и спустя два часа услышал, как Ежичка зовет:
   - Э-эй! Вы собирались предлагать  мне  руку  и  сердце.  Подкрепитесь
сперва, а то дело серьезное, вдруг не сдюжите.
   - Ты...
   Она стояла передо мной  прямо  и  просто.  В  ушах  сверкали  серьги,
высокий воротник открывал шею. И руку протягивала. Подо мной пол поплыл,
и это вовсе не от вина.
   - Поцелуй меня, пока ты не начал насыщаться, как княжеский  дружинник
после охоты.
   Я попытался заглянуть через ее плечо на накрытый стол.
   - Если это случится, ты будешь виновата сама.
   ...Мы ели, мы пили. Мы разговаривали, мы молчали. Мы сидели за столом
и на полу под немо переливающимся телевизором. Мы шептались, и  хмельная
Ежка целовала меня. И  музыка  текла  из  скрытых  колонок.  О  цветущих
каштанах над сиреневыми бульварами, о теплом дожде,  о  мягких  фонарях,
просвечивающих сквозь листву, о влюбленных. Обо всем моем Мире...
   Банкротство приходит во времена изобилия. Я выпрямился, как от  удара
током.
   Длинная   тоскливая   трель   словно   с   век   забытой    "станции"
барышня-телефонистка  не  отпускаем  желтой   клеммы   и   досадует   на
неотзывчивый "нумер"
   Женя поняла сразу, что это не просто так.
   - Что с тобой? - резко и трезво спросила, приподнявшись.
   Странно, но речью я полностью владел. Только чувствовал стремительное
приближение.... приближение... "наката"...
   - Ни на что не обращай внимания. Если будет... будет звонить телефон,
обязательно подними трубку. Понимаешь? Сама нику...
   ...Теперь уже все. По полной программе.
   О, Эжени.
 
*** 
 
   Лицо  Марата  Сергеевича  Богомолова  медленно   вспухло,   покрылось
отвратительными зелено-черными  пятнами  и  начало  лопаться.  Из  горла
вырвался  жалкий  сип.  Тело  дернулось,  поползло  с  кресла  на   пол.
Перевозчик,   казалось,   с   интересом   наблюдал,   как   разъезжаются
стремительно мертвеющие покровы. Разлагающийся в буквальном смысле прямо
на глазах труп был менее страшен, чем  искусственная  рука,  которая  то
сжимала, то разжимала ридикюль на замочке.
   Затем Перевозчик, или в данную минуту он был больше Гордеевым,  убрал
с большого круглого стола под абажуром вазу с васильками, снял  скатерть
и  укрыл  останки.  Скатерть,   где   продолжал   двигаться   биопротез,
поднималась  и  опадала.  Он  своего   хозяина   пережил.   По   комнате
распространился  тяжелый  запах,  но  Гордеев  форточки   не   открывал.
Вечерело. Он смотрел сквозь стекло, покрытое капельками мороси.  К  дому
подъехала большая длинная машина и еще две. Гордеев не стал  дожидаться,
пока из машин выйдут, а просто вернулся к столу и сел в кресло,  которое
занимал четверть часа назад.
   Быстро вошел человек в светлом, не по погоде, костюме.  У  него  были
прямые  волосы  ежиком,  ястребиный  профиль.  Михаилу  было   отчетливо
заметно, когда он повел им  туда-сюда,  охватывая  всю  картину.  Вообще
стало как-то людно.
   - Вот, - любезно указал Михаил на слабо шевелящуюся скатерть.  -  Вам
открыть?
   Ястребиный сделал шаг, приподнял бахромчатый край. Тонкий, как  шрам,
рот раздвинулся в улыбке. Михаил хорошо представлял себе, что ястребиный
там наблюдал.
   - Убрать! - негромко приказал двоим, что стояли наготове.  Еще  двое,
тоже громоздкие, как шкафы, заняли пост по краям двери.
   - Он не успел закончить, - задумчиво проговорил Михаил. - Жаль. Может
быть, вы? - Он был очень спокоен.
   С тою же быстротой во всех движениях ястребиный сел, закинул ногу  на
ногу, сцепил на колене пальцы в замок, прищурился.
   -  Как  вам   понравилось?   -   отрывисто   спросил,   подразумевая,
по-видимому, унесенное тело.
   - Отвратительно, - был невозмутимый ответ. - Вот  не  думал,  что  со
стороны это выглядит так. И что вы это умеете.
   - Ерунда. Программирование мозга на резкое ускорение  индивидуального
времени организма.
   - Ого!
   - Можно действовать через промежуточный носитель. Какая-нибудь жидкая
среда. Обыкновенная водка.
   - Да неужели?
   - Алкоголь,  повышая  активность  мозга,  дает  возможность  заложить
программу на очень высоком уровне. Специалистов несть числа,  технологий
- море. Боевое энергетическое воздействие. Лицензия Миноборонпрома.
   - Вот не думал. Мне как-то ближе такое... сглаз, порча... Посконное.
   - Не имеет значения. Можно и так  называть.  Если  порча  на  смерть,
активируются   естественные   процессы,   приводящие    к    физическому
уничтожению.  Вплоть  до  ускоренного  распада  тканей.  Ему  много   не
понадобилось, а начальный импульс был очень силен. Он пил что-то?
   Михаил молча указал на прозрачный кувшин с неизменным морсом.
   - А до этого не знаю, я только вошел.
   Ястребиный изобразил, что словам до конца поверить все-таки не может,
хотя испытывает к собеседнику истинное почтение.
   (Если бы здесь был Хватов, он тотчас узнал бы в мужчине с  ястребиным
профилем  одного  из   троих   присланных   к   Территории   из   Центра
офицеров-фээсбэшников, что всяко  разнюхивали,  под  ногами  путались  и
выведать пытались, что Мишка тут делает и что тут вообще к  чему-почему.
Ястребиный из троих - тот, что больше  молчал,  а  при  имитации  штурма
сорвал с Мишки его заветную каскетку, и Мишка  потом  на  аэродроме  ему
хо-орошо вкатил. Если  бы  здесь  была  Инна  Старцева,  она  бы  узнала
человека  в  коричневой  ветровке.  Если  бы  был  я,  узнал  бы  своего
внимательного хозяина в кабинете  за  замеленными  окнами  с  решетками.
Который меня про нравы на Территории расспрашивал.
   А вот если бы у него, единственного из шестерых  Присматривающих,  не
были размыты в моем сне-провидении о них черты лица, то я узнал бы в нем
принятого Маратом Сергеевичем Богомоловым за  соотечественника.  Который
его провожал на тропе, с которым обсуждали  Гостя-инфильтранта,  который
обещал показать материалы о его - Гостя - предыдущем посещении. Он так и
не показал.)
   - Я в курсе, о чем вы не договорили с Богомоловым. Эти ваши  условия,
требования мне лично мало понятны. Хватов,  остальные?..  Что  они  вам?
Теперь, когда выявлен ваш...
   - Скорее - ваш.
   - Ну  да.  В  любом  случае  предмет  ваших  обращений  к  Богомолову
неактуален. Судьба всех посторонних решена. А вот о выявленном  я  хотел
бы поговорить особо.
   - Не вздумайте применять к нему ваши методы. Богомолов  умер,  оттого
что тоже контактировал со мной?
   - Разумеется. Но это  только  одна  причина.  За  ним  было  много...
лишнего.  Например,  он  допустил,  чтобы  в  девяносто  четвертом   был
задействован...
   - Продолжайте, ни к чему делать драматические паузы.
   - Хорошо, тогда будем придерживаться  псевдонима  Певец.  Потенциалы,
сравнимые с потенциалом Певца, не имеют права быть применимы  в  решении
мелких политических сиюминутных задач. Богомолов об этом забыл,  за  что
поплатился. Решение о  нем  было  вынесено  уже  тогда,  но  требовалось
отследить развитие событий до логического конца.  Он  не  заставил  себя
ждать очень долго. Прежде всего появились вы, а затем нездоровый интерес
к вышедшему из консервации Певцу стали проявлять местные  структуры.  Вы
знаете, что его пытались активизировать там, на  "Объекте"?  Это  готово
продолжиться здесь.  Он  сейчас  в  поле  зрения.  Зачем  вы  уничтожили
"Объект"? Что прикажете делать с остальными вашими территориями?
   - Остальные - не трогать, пусть живут как живут. Они не  представляют
опасности в том виде, какой я им придал, и если вы о  них  позаботитесь,
опять же не в этом смысле, - Михаил указал на дверь,  куда  унесли  труп
Богомолова, - я буду вам очень признателен.  "Объект-36"  был  уничтожен
потому, что время его пришло. Вы называете  мой  интерес  к  Певцу  тоже
нездоровым?
   Ястребиный впервые сбавил тон, и Михаил это с удовольствием отметил.
   - Певца очень тщательно исследовали в ведомстве Богомолова. Почти год
он проходил у них самое разностороннее тестирование.
   - Я знаю об этом.
   -  Кроме  открытой  стороны,  там  шел  вариант   "Тень",   то   есть
анализировались  и  те  вероятия,  которые  он   не   мог   моделировать
специально,  так  как  они  были  заложены  вторым  планом  в   задания,
дававшиеся Певцу.
   - Вы хорошо вникли в систему тестов, принятую у Богомолова, но и этот
факт я знаю.
   - От кого? От...
   - От него самого. От Певца. Он догадался.
   - Зато он не мог догадаться о результатах.
   - Не мог. А на что же мы с вами?
   - Практически ни одно впрямую поставленное задание не  сбылось.  Одно
или  два  мелких,  не  выходящих  за  рамки  случайных,   попадания.   И
практически все позиции варианта  "Тень"  выполнены.  Следовательно,  он
сам, как бы ни хотел, специально ничего сделать не  может.  Повлиять.  А
вот то, что идет от него внесознательного...
   - Или через него. Можно назвать это интуицией. А можно  чем-то  более
сложным. Не хочу вас огорчать,  он  догадался  и  об  этом.  О  чем  ему
догадаться не дано, я ему сообщил. Или сообщу.
   Тонкие губы ястребиного превратились совсем в белую ниточку.
   - Он создает нестабильность, он непредсказуем.
   - Напротив. - Михаил позволил себе улыбнуться. -  Он  все  возмущения
этого Мира берет на себя. Иногда даже чересчур на себя. Разумеется,  это
идет вне его  сознания.  Какое  сознание  способно  принять  груз  такой
величины?  Ваш  Мир  расшатан   настолько,   что,   быть   может,   одна
непредсказуемая сущность Певца способна погасить опасные колебания.
   - Вы же смогли. В свое прошлое посещение. По меркам нашего Мира,  год
назад. Погасить. Свести на нет. Вернуть наш Мир из Хаоса, в  который  он
уже падал?
   - Я сумел только отложить. Время "Ч" вашему  Миру  не  отменено.  Оно
только отложено. И так  будет  всегда,  как,  впрочем,  всегда  и  было.
Отличительной чертой настоящего положения  является  то,  что  ключом  к
вашей стабильности - или равновесию  -  сейчас  есть  один  из  вас.  Он
оказался Певцом... или он и должен был  быть  Певцом  -  кто  знает?  Я,
например, - не имею представления. Между прочим, любопытно: я ожидал  от
вас, что вы проявите прямое неприятие меня, вплоть до агрессии. Так ведь
по статусу  Присматривающего  вам  полагается?  А  мы,  кажется,  вполне
способны договориться...
   Михаил нарочно не обращал внимания на  ястребиного,  произнося  слово
"Присматривающий". В его сторону не смотрел.  Но  по  реакции  того  все
равно было не догадаться. - неожиданна для  него  такая  осведомленность
собеседника, нет? Гордеев полагал, что все-таки неожиданна.
   - ...ну да такого рода перевороты установок  в  уровнях,  которые  мы
имеем честь представлять, - сплошь и рядом,  не  так  ли?  Я  еще  хотел
сказать о якобы непредсказуемости Певца.  Все  это  лежит  тоже  там,  -
Гордеев повел рукой, -  за  тонкой  гранью.  В  повседневной,  обыденной
жизни, я уверен, он ощущает очень немногое.  Я  просвещать  его  тут  не
намерен, могу поклясться. К чему?
   Михаил Гордеев  говорил  размеренно  и  убежденно.  Для  него  вопрос
относился к разряду давно решенных и пройденных.  Он  его  даже  утомил,
этот пресловутый Певец. Так, по крайней мере, выглядело.
   - Он неприхотлив. Без особенных запросов. Он будет иметь все, что ему
нужно, а нужно ему немногое. Жить, практически  ничем  не  отличаясь  от
почти любого другого. От вас даже. Пусть. За тем, чтобы его  не  трогали
ваши силы, проследите вы. Ну а если понадобится мое вмешательство... что
ж, тогда мне придется появиться вновь. Мне - или кому-то еще,  кому  это
будет вменено в обязанность. Предельно корректная ситуация, нет?
   - Нет.
   Ястребиный  (или  один  из  Присматривающих)   серо-стальными,   чуть
навыкате глазами сверлил внешне безмятежного Михаила.
   - Нет, господин Перевозчик, ситуация далеко не корректна.  Перевозчик
- я не ошибаюсь?
   Почмокав губами, Михаил слегка кивнул, показывая, что отдает  должное
ответному ходу. На Присматривающего он так и не глянул.
   - Ситуация некорректна, потому что участвующих активных сторон в  ней
больше двух. Положим,  мы  с  вами  еще  могли  бы  прийти  к  какому-то
соглашению. Вы убираетесь из нашего Мира раз и навсегда, а мы  обязуемся
хранить Певца бережно и прилежно. Такие случаи в истории Присматривающих
бывали.  Мы  выполняли  просьбы  в  обмен  на  невмешательство.  Но,   к
сожалению, Певец принадлежит к той породе людей,  для  которых  их  дело
является  чем-то  вроде  физиологической  потребности.   Его   профессия
известна. Мне говорили, писатель он, кажется, был недурной.  Такие  люди
долго пребывать в молчании просто не могут. Они заболевают физически.  А
он...
   - Не вижу  беды.  У  вас  тут  в  писателях  каждый  пятый.  Ну,  так
считается. Пускай себе забавляется, как все...
   - Не как все. Прекратите, господин Перевозчик! Вы же видите,  что  не
как все. Никому не известно, что повлекут  за  собой  его  произведения,
которые он неизбежно  напишет,  в  действительности.  Когда  и  как  это
произойдет.  Случай  с  последней  локальной  войной   в   этой   стране
незначителен  по   сравнению   с   тем,   что   еще   может   произойти.
Присматривающие не допустят этого.  Как  и  вашего  присутствия  у  нас,
господин Гордеев.
   Михаил встал и, заложив руки за спину, вновь прошел к залитому дождем
окну. Засмеялся сперва тихо, потом громче. Захохотал, откидывая  голову.
Он хохотал долго и весело. Надменно выпрямившийся Присматривающий и двое
от двери смотрели на него. Присел на подоконник, досмеиваясь  и  вытирая
глаза.
   - Вы этих бы... ой, не  мог