еще  прежде,  чем
понял, каково твое значение для твоего Мира. И увидел момент,  когда  ты
был  сбит  со  своего  пути.  По  собственной  ли   опрометчивости,   по
несчастливым  обстоятельствам,   -   для   Мира   особой   важности   не
представляет. Но ты утратил равновесие сам, и с тобою, ключевым кусочком
головоломки, стал утрачивать равновесие и этот Мир. А он очень  важен  в
Системе Всех Миров. Причины... я вряд ли верно назову их.  Этого  просто
невозможно сделать, уж примирись. Зато, как сумел, я помог тебе  обрести
равновесие  вновь.  Надеюсь,  что  помог,  хотя  дело  даже  не  в  Жене
персонально. Прости. Линии Мира неуловимы. Как и само Время.
   -  "Время  -  это  нечто  гораздо  более  странное,   чем   мы   себе
представляем". Так? Теперь я знаю и это.
   - Когда я пересел в Седьмое кресло Магистров,  и  среди  многого  мне
была подарена и эта фраза и пояснено, как с нею оперировать, я, пока  не
наловчился, попадал невесть куда. И то, что я побывал в  прошлом  твоего
Мира, на него, знаешь ли, совсем не повлияло. Я  только  смог  подобрать
Михаилу  Гордееву  полное  имя,  чтобы  звучало,  как  звучит.  Хотя  бы
по-русски. Смешно, конечно, все равно как утверждать, что  слово  одного
языка заимствовано из другого, появившегося через сколько-то там  веков,
на том только основании, что это - новое - тебе слово нравится. Даже  не
телега впереди лошади, а вообще без.
   - Ну, таких курьезов сколько угодно. А металл? Почему - золото? Я все
хотел спросить. Это не курьез, надеюсь?
   - О, нет. Пожалуйста, скажу. Кстати, пока не забыл.  Держи.  Сохрани,
если хочешь, как память об одном из МАГов.
   Я повертел  золотую  вещицу.  Камни-самоцветы  заиграли,  блеснули  в
закатных лучах. Но это, конечно, была не подковка. Миниатюрная, с палец,
копия-модель моего кораблика с вымпела на столе столовой в Крольчатнике.
***
 
   Ох, медленно мы поднимались,  медленно.  Тоннель  сперва,  и  идти  в
темноте, и окна по сторонам погасли. Я тогда ее  за  руку  взял.  Теплая
ладошка. Шершавая. И оказывается, забыл я уже. И лицо забыл. А в  темном
Тоннеле не увидать. Я сразу оглянулся, на Том берегу еще. Пусть,  думаю,
сразу, если... И ничего. Только руки больше не  выпускал.  Подумал,  что
если дойдем, то на шаг ее отпустить от себя  не  смогу.  Надо  же  таким
быть. Глупым. И тоже, конечно, не было потом так. Но уж потом,  а  тогда
именно так и думал.
   И  молился,  всем,  кого  придумать  мог.  Не  персонально   кому-то.
Признанному и освященному. Люди сто тысяч лет духов стихий  почитали.  А
можно и Мировые Силы - так сказать. Мудрым было человечество неразумное.
Скопище сущностей. Души заблудшие.
   Я сразу Ежичку и обнять хотел, но вернувшаяся с нею "не дама",  юноша
обворожительный, сказал как по писаному:
   - Ведь ты обнимаешь лишь тень. Пойдем скорее, труден наш путь.
   А сам пропал, стоило нам лишь на порог обратного Тоннеля  ступить.  А
мы пошли. А я молился. Как мог.
   Не навсегда же возвращаете ВЫ ее вернется она за  Реку  вновь  потому
что кратка наша жизнь слышите ВЫ дайте дойти нам дайте снова увидеть  ей
солнце нашего Мира Вы знающие Миров множество
   Пропал  Проводник,  бросил  нас  Лодочник.  Соврал  напоследок,  гад.
Никакая не тень  она.  На  руку  мою  опиралась  и  вздыхала,  когда  по
Тэнар-тропе всходили, танатами окруженные. А вот  тут  я  глаз  не  смел
поднять. Себе говорил, что не на жизнь опоздать обидно, обидно на минуту
не  дойти,  но  и  что-то  еще  было.  Мы  как  деревянные   шли,   ноги
переставляли. Но очень медленно. А потом Тэнар-камень повер...
 
*** 
 
   ...нулся, и сразу мне Ежик на руки и упала.
   - Гарь...
   - Сейчас. Сейчас, сейчас...
   Мы находились в квадратном каменном мешке.
   Темные неразличимые стены, двери  выломанный  проем  зияет.  Сумерки.
Там, снаружи.
   - Мы где? Ты откуда, Гарь...
   - Подожди. Рыцарских замков нам только...
   Спотыкаясь на обломках и оскальзываясь  в  чем-то  подозрительном,  я
пролез к проему. Пришлось немного постоять, привалившись, потому  что  в
самый последний момент задел правой рукой за невидимый выступ.
   - Что там?
   - Да ничего особенного. Москва. Утро раннее. Все очень хорошо.
   Я невольно закрыл глаза. Нет, рыцарский замок в глубине веков был бы,
пожалуй, лучше.
   - Какая же это Москва? - Женя говорила  рядом.  -  Поля  какие-то.  С
капустой. А там парники?
   В той стороне, правее и позади, виднелись стеклянные ряды островерхих
длинных крыш, изнутри освещенных фиолетово-белым светом разрядных  ламп.
И довольно далеко  за  ними  поднимался  темный  массив  леса.  Рядом  с
полуразрушенной кирпичной башней, в  которую  мы  вернулись  из  Тэнара,
стояли одноэтажные приземистые дома. Совсем деревянные. Надо  всем  этим
неслись рваные лохмы туч. Мокрая трава  и  близкая  грунтовая  дорога  в
сплошных лужах. Ветер причесывает посадку ветел неподалеку,  и  в  стене
посадки,  как  вырванные  зубы,  темнеют  многочисленные  прорехи.  Свет
сумеречный, лиловый, как над Рекой, когда Луны прячутся.
   - Игореша, ты уверен?..
   - Подожди, моя хорошая. Сначала...
   Я обнял ее и поцеловал. Вот губы я помнил ее. А  от  волос  шел  едва
уловимый запах... не солнца, нет.  Откуда  солнце  там.  Но  она  всегда
немножко подкрашивалась хной, и это осталось. Она ведь была темно-русой,
а хотелось ей порыжеть. Нам теперь придется долго вспоминать друг друга.
   Я целовал ее, пока хватало дыхания. Она отвечала, но потом  забилась,
и я отпустил.
   - Здравствуй. То есть я хотел сказать - трям! здравствуйте!
   - Здра... ох... здравствуй, Гарька. Гарька мой...
   Поворачиваясь от двери, я открыл ей  весь  остальной  пейзаж,  и  она
увидела освещенное громадными фонарями шоссе и  рекламные  щиты  повдоль
(два  сбиты),  паутинное  мерцание   редких   пока   светящихся   окошек
многоэтажных корпусов над темным лесным массивом  (а  скорее  -  высокий
берег излучины Москвы-реки), зарево городских невидимых  улиц  дальше  и
выше.
   - Ой, и правда. Так  что  же  мы  стоим?  Здесь  можно  спуститься?..
Постой, а почему у тебя голова перевязана? И  еще  мне  показалось,  что
рука у тебя повреждена. Я опиралась, а ты вздрагивал.
   - Ну,  ты  совсем  легонько  опиралась.  Кружится  голова  проклятая.
Посидеть надо. Подумать. Остановиться, огля...
   - Игорь!!
   ...Судя по  вкусу,  это  была  вода  из  ближайшей  лужи.  Сколько  в
маленьких ладошках поместится воды? В твердых квадратненьких ладошках? А
я  весь  мокрый.  Не  очень-то  у  меня  получается   роль   счастливца.
Победителя. Шершавая ладошка легла на лоб, открытый почему-то.
   - Господи, очнулся!
   - Ну, ну. Ну? Хорошенькую встречу я тебе устроил.  С  тортиком  нашим
любимым. С шашлыком и имеретинским вином. Ладно, выберемся только...
   От башни оставались одни стены да ржавая  крыша.  По-моему,  в  таких
стояли насосные станции для каких-нибудь оросительных систем.  Колхозных
полей. Мы прошли до освещенной трассы по дороге с лужами, в одной из них
Ежичка выстирала мою самодельную повязку. Кровь хорошо от льняной  ткани
отходит.
   - Когда все будет хорошо, вышьешь на ней три  лилии,  как  на  боевой
салфетке мушкетеров.
   Она вымученно улыбнулась мне в ответ. Теперь реакция у нее наступала.
Женя была в джинсах и красной кофточке. Ничего в руках. Ну да,  сумка-то
осталась за четыре года отсюда. В том автобусе. В отделении, откуда я ее
забрал. У "психологов" НИИТоВ.
   - Тебе нужно в больницу.
   - Похоже, не одному мне.
   На шоссе, над которым погасли фонари, кое-где лежали упавшие деревья.
Возле некоторых возились люди в зеленом с разводами, стояло два или  три
грузовика. А звук, который я слышал от самой башни, был звуком бензопил.
Молодые парни расчленяли стволы, грузили, чистили проезжую часть. Редкие
машины аккуратно огибали их.
   - Что с вами? Вы пострадали этой ночью? - Сержант милицейский.
   Я едва успел сжать Женин локоть.
   -  Ночевали  у  тетки,  стекло  высадило.  А  так  вроде  больше  там
повреждений нет, я сегодня к колонке ходил, смотрел. Даже тополь  старый
на дворе не завалился.
   - Вызвать вам машину?
   - Да что вы, мы доберемся. Вот ветрище, а?
   - Смотрите, троллейбусов не будет. Вы  знали  бы,  что  на  Ленинском
делается...
   - А где мет...
   Женю я увел, пока он не успел дослушать.  Один  из  показавшихся  мне
издали просто сбитыми щитов  изображал  бутылку  родниковой  воды.  Хоть
стоял, привалившись к фонарю вверх тормашками, вода, понятное  дело,  из
бутылки  не  выливалась.  Зато  мокрый  весь  и   переломанный.   Метров
пять-десять   летел   от   своего   места,   откуда   сорвало,    махина
четырехметровая.
   - Игореш, что здесь делается? Я только  хотела  спросить,  где  метро
ближайшее. Или, может быть, у тебя есть деньги на такси? Какую машину он
хотел тебе вызвать? Ту, по работе? А встреча ничего, впечатляет.
   Ехидство - это сейчас хорошо. Это то, что надо, если денег у нас нет,
документов у нас нет и к кому обратиться у нас нет.  Господи,  какое  же
число-то сегодня? Куда нас вынесло?
   - Он предлагал  вызвать  "Скорую  помощь".  Ближайшее  метро,  как  я
понимаю, "Молодежная", это там, через мост. С деньгами у нас не очень. Я
тебя люблю.
   Она на мгновение прижалась. Пошла рядом, перепрыгивая через лужи, как
первоклассница.
   - Ты бесстыдный врун, - сказала Ежик, улыбнувшись.
   Мы миновали плоский мост, через  который  проносились  машины,  и  он
ощутимо подпрыгивал. На  повороте  пришлось  долго  ждать  промежутка  в
движении, чтобы перейти, и Женя  еще  раз  поцеловала  меня.  Поваленные
деревья были тут и там, и я все узнавал до детали. От гула городского  я
отвык. Представляю себе, как отвыкла она. А она улыбалась и не  говорила
больше, чтобы не кричать. Троллейбусные провода висели, оборванные. Все,
кто мог, просыпался.
   Перед стеклянным павильоном входа в метро станции "Молодежная"  жизнь
кипела. Здесь, наверное, разобрали в первую очередь, а может, и не  было
особенных повреждений. Но обрушенные тополя во  дворах  мы  видели.  Шли
люди и ехали машины, и торговцы расставляли лотки на мокром асфальте.  И
разговоры только о ночном урагане. На меня смотрели сочувственно.
   Значит ураган был ночью
   Я остановился как вкопанный, Женя, обнимавшая меня за талию, ткнулась
вперед
   Быть не может. Ведь теперь все должно прекратиться. Теперь. Я ушел  и
вернулся, и Ежка вернулась со мной.
   Теперь все должно быть хорошо! Мое странное должно кончиться! Ну?!
   О, Эжени.
   - Что с тобой? Опять?
   - Да. Опять. Ха-va. Не обращай внимания, ты  этого,  слава  Богу,  не
знаешь. Прикрой меня справа, моя хорошая, а то  увидят  лапу,  подумают,
пьяный дрался и в лоб получил.
   - А как мы в метро попадем?
   - А мы хорошего человека попросим.
   Хорошим человеком была дородная  тетка.  Я  бессовестно  обманул  эту
добрую женщину, повторив  байку  про  вылетевшее  стекло.  И  потерянный
бумажник. Остался в стихийном бедствии без копейки. Не люди, что ли?
   Я, должно  быть,  чуть  переиграл,  потому  что  она  вдруг  сказала:
"Дыхни!" И пропустила, хорошая женщина. Надо в беде друг другу помогать.
   - Как у тебя врать на ходу получается. Складно и убедительно.
   - А поработай с мое в контрразведке, - шепнул  я  Ежичке  в  увозящем
вагоне, когда мы выехали на открытый отрезок линии. Всю подземную минуту
я просидел, крепко зажмурившись и пытаясь понять. И так и  не  понял.  -
Нам теперь много врать придется.
   - Ну ты чего, Гарь? - сказала Ежичка жалобно. - Ну хочешь, к Ивану  с
Надькой поедем? (Это были те Ежкины влиятельные  родственники.)  Хочешь?
Они помогут. Я - ничего, ты не думай.
   - Мы будем жить вечно. Правда-правда, мне обещали.  Ну  их  к  черту,
легенды все эти.
   Надежда и Иван (это я еще знал) уехали в Израиль. Там же сейчас  жили
двое моих друзей, к которым я мог  бы  сунуться.  Не  представляю  себе,
правда, что бы я им сказал. Не представляю себе, куда нам ехать, к  кому
можно обратиться, и стоит ли это делать вообще.
   - Не очень у меня страшный вид?
   - Нахал! Это я  должна  по  этому  поводу  волноваться.  И  зеркальца
завалящего нет.
   - Въедем в темноту, в окошко посмотришься.
   - В кино хочу. Сельтерской хочу с сиропом.
   Я точно имел обалделое выражение, и Ежичка не удержалась, прыснула. А
до меня дошло.
   - Зато у меня есть  ты,  дорогая!  -  шепотом  закричал  я  и  прижал
здоровую руку к груди.
   - А у меня ты, дорогой!
   - Я тебя обожаю!
   - А я тебя... - Тут должно было последовать: "Терпеть не могу", но на
глаза Ежкины, прекрасные серые, вдруг накипели слезы:
   - Ох, Игорешенька...
   - Ну, милая, ну, что ты, все позади уже.
   - Мы потом сыграем в нашу игру.
   - Конечно, сыграем.
   К "Арбатской" я уже кое-что придумал. Толпа. Толчея. Грохот  поездов.
Ежка прижималась, глядела глазищами в пол-лица. Мне было все более не по
себе.
   Желтый кафель "Библиотеки". Переходы-выходы "Комсомольской". На табло
над  вокзальной  суетой  цифры:  22.06.98.  Я  с  внутренним   смятением
оглядываюсь на Ежичку, в уме считая: в Крольчатнике четыре недели и  два
дня... или три? или один? Что-то там было с одними не то  затерявшимися,
не то добавившимися сутками. В любом случае, дней десять или около  того
куда-то подевались.
   - Я боялся тебе говорить, но здесь прошло три с половиной го...
   - Я видела, Гарь. Я еще на "Молодежной" видела, там  есть.  И  вообще
понятно. Заметно. Ты не волнуйся за меня.
   - Я вот думаю, легенда об Орфе... ну, о том. Если бы он не оглянулся,
и Эвридика с ним на самом деле вышла? Что было бы?
   - Тогда не было бы никакой легенды. Простая  нудная  семейная  жизнь.
Как у нас будет. Что, если всем  здесь  сказать,  откуда  мы  вернулись?
Откуда ты меня вернул? Только чтоб не решили, будто мы сумасшедшие.
   - Они решат. У них смерч-ураган, им и без того тяжело.
   Я подумал, что никогда не смогу сказать ей, как она  попала  туда,  о
чем говорит.
   - Ты снова завел себе кучу женщин для легкой  личной  жизни?  -  Ежка
засмеялась, глядя на выражение моего лица. - Дурачок, это  всегда  можно
понять. А сейчас, по-моему, у тебя никого не было.
   - Совсем. - Я еще,  никогда  с  такой  радостью  не  чувствовал  себя
дурнем,
   - Бедненький. Снова врешь. Какая-нибудь да была...
   - Все равно он не был бы таким счастливым, как я сейчас. Даже если бы
не оглянулся. У меня из головы не идет, понимаешь?
   - Кто сказал: к черту легенды? - Ежка вздохнула судорожно и добавила:
   - А я ничего не помню, что было там. Там, понимаешь? Совсем.
   И я поверил ей сразу же.
   - К черту. К Гордееву. Я после тебе объясню, кто это.
   Мы целовались, нас толкали. Бабка с  цветами  сказала:  "Купи  крале,
солдатик". Потом рядом охнули, с сипотцой голос воскликнул:
   - Игорь! Игорек, дорогой! Какими судьбами? Откуда? Да знаешь ли,  как
разыскиваем тебя? Вот встреча так встреча! Нежданно-негаданно! Да  через
сколько!..
   Еще не оборачиваясь, я испытал знакомое отвращение и тоску.  Конечно,
все правильно, у него дача по Ленинградке, летом  он  жил  там.  Я  даже
бывал зван и не раз. А сейчас мы встали на самом выходе с поездов. А он,
если  вызывали  его,  в  любой  день  ездил  на  работу.  На  службу.  В
Балакиревский переулок.
   - Здравствуй, Сергей Иваныч, - сказал я. - Это  ты  точно  заметил  -
через какие годы, через какие истории взлеты.
   - Ты еще говоришь, случайностей в чистом виде не бывает! Как ты?  Что
ты?
   - Когда я такое говорил? Разыскиваете меня - зачем? Я своего  решения
не отменял.
   - Ну а полтора месяца-то где проболтался? В какой  компании?  Мы  про
тебя, брат... но это потом. Слушай, книга же твоя вышла  тогда!  Бешеный
успех! В октябре девяносто четвертого, помнишь, что было?  А  в  ноябре?
Тебя ж на перья подняли! Тополь с Незнанским  -  щенки...  но  это  тоже
потом. Сейчас ты куда? Познакомь со спутницей своей преле...
   Это он Женю наконец узнал. Либо сделал вид, что -  наконец.  Видел-то
только  фотографию  на  крестике,  а  так  я  их  не  знакомил.   Должно
подействовать. Господи, снова то же  самое,  снова  разбирать,  где  сию
минуту тебе откровенно врут, а где только вид делают, что правду вот-вот
скажут.
   - А я буквально на один день в Москву. Вчера бы и не приехал, но  это
понятно, вчера мы там окна-крыши спасали, а так-то я в отпуске.  Здорово
город поломало. Передавали, даже жертвы есть, не слышал?  одиннадцать  и
два
   - Одиннадцать, - повторил я за  голосом,  не  слышимом  в  этом  Мире
больше никому. -  Одиннадцать  официально  зарегистрированных  трупов  и
двоих не найдут на свалке за совхозом "Коммунарка",  что  по  Калужскому
шоссе. И более двухсот пострадавших по городу.
   - А... ага. - Умный Сергей Иваныч уточнять не стал. -  А  тебе-то,  -
кивнул он на повязку, - тоже попало? Тут?
   - Гораздо дальше.
   Я покосился на Ежичку. Она стояла смирно, привалившись к моему плечу,
и глядела на свои немодные четырехлетошние босоножки. Прядка  с  рыжиной
упала. Вокруг гудел мокрый вокзал.
 
*** 
 
   - Вы теперь очень замечательно, -  сказал  Михаил,  притормаживая.  -
Сами по  себе,  естественным  путем  развития.  Как  на  роду  на  вашем
человеческом написано. Тут за этим нянек без меня  много.  Приглядят,  я
убедился... Эй, придурки! - громко позвал  он.  -  Я  сейчас  к  обочине
прижмусь, так вы мимо не  пролетайте,  хоть  один  тормозни.  Надо  даму
доставить. - Он  говорил  в  пространство  салона,  одновременно  выводя
машину, которую им дал Богомолов, на мокрый песок бровки.
   Черные ели гудели под ветром. Инна наступила в  лужу  и  не  заметила
этого.
   - Ты уйдешь прямо сейчас?
   - Тебя это уже не должно волновать. До  станции  подвезут.  Все,  что
тебе дали ОНИ... МЫ, - поправил Михаил,  -  остается.  Здешние  тоже  не
тронут. Поглядят, быть может несколько, да и отстанут. Ты  слышала,  как
этот сказал. Ему верить можно. С  уходом  я  не  тороплюсь,  хотя  меня,
возможно, поторопят. Ты ведь помнишь, как меня  когда-то  поторопили?  А
для тебя я больше ничего сделать не могу. Да и чего же боле? Ты получила
все, что хотела, - независимость, благополучие, свободу. Думаю, МЫ  тебя
больше не побеспокоим. - Михаил оставался в машине. Надо было, чтобы его
продолжала слышать не  одна  Инна.  Тогда,  возможно,  ей  действительно
впоследствии вреда не причинят. Надежда слабая, но большего он  для  нее
сделать не мог на самом деле. Все равно противно было говорить.
   - Ты для этого меня позвал? Чтобы отыграться за...  за  то,  прошлое?
Очень красивый жест.
   - Думай так, тебе жить.
   Белый маленький "Мерседес" медленно катился  к  ним  вот  уже  метров
восемьдесят. Замер в двадцати. Михаил приглашающе помахал рукой. Один из
двоих  в  "Мерседесе"  подошел.  Инна  видела  этого  парня  возле  дачи
"академика".
   - Даме не стоит сейчас  садиться  за  руль,  отвези  ее,  дружок,  на
электричку посади. А я с твоим приятелем обратно. Мы с  Марат  Сергеичем
не договорили.
   Парень недоверчиво повел носом,  толстеньким,  как  бульбочка,  полез
молча за руль, который Михаил уступил. Инна чувствовала, что надо что-то
сказать.
   - Мы больше никогда не встретимся, Инна. Прощай.
   Мокрый песок скрипнул под его  шагами,  но  этот  звук  заглушен  был
пронесшимся серебристым траком. И она  только  увидела,  как  "Мерседес"
разворачивается. А впереди, метров за двести, так же разворачивается еще
одна прижавшаяся к бровке  легковая.  Джип,  увидела  Инна,  когда  тот,
набирая скорость, миновал их.
   - Девушка... поедем, да?
   - Я и сама доеду. Нечего мне!..
   - А я потом? Садитесь, садитесь.
   ...В ожидании электрички Инна купила "Бурду".  Фотографии  на  первых
страницах газет на лотке почему-то показывали одно и то же -  поваленные
деревья, опрокинутые машины. Бред какой-то. И журнал  Инна  листала,  не
видя. Она, Инна Аркадьевна Старцева,  молодая  и  чрезвычайно  эффектная
женщина. Свободная. Действительно свободная, до  того  даже