то,
чего нет". Или не  у  Киплинга,  не  суть.  Как,  спрашивается,  он  мог
раскидывать Таро на меня,  если  подснимал  не  я  и  карту-сигнификатор
вытаскивал не я. И вообще основным в  магии  Таро  является  сенситивный
контакт желающего узнать судьбу и гадальщика. И тасовать должен был я. Я
дошел до своего четвертого номера. Ступни леденило от  росы.  За  спиной
раздался множественный треск и  скрип,  шум  многих  падающих  веток.  Я
оглянулся так быстро, что едва устоял на ногах. Увиденное напрочь выбило
у меня мысли о домашних магических забавах с картинками.
 
*** 
 
   Человек десять подростков играли в "килу".  "Кила"  -  это  небольшой
тряпочный мячик, который делается из нескольких свернутых старых носков,
а сверху для прочности засовывается в обрезок женских колготок.  "Килу",
у нее, впрочем, есть и другие названия, пасовали ногами, вставши в круг,
и надо было не уронить.  Вокруг  шумели  фонтаны,  потоки  машин,  светя
рубиновыми огнями, двигались с Моховой на Тверскую и вверх  по  Охотному
ряду. От множества фонарей площадь, приподнявшуюся перед старым Манежем,
над бывшей 60-летия Октября, было  видно,  как  днем.  Прилетевший  звон
курантов возвестил о полуночи, но народу не убавлялось. Все лавочки были
заняты  компаниями,  мраморные  фонтанные  ограды  облеплены  парнями  и
девушками. Пили, пели, смеялись, звенели гитарами. Банки из-под  пива  и
колы гремели под ногами, пластиковые бутылки и оберточный мусор лезли из
пакетов в бессчетных мусорных  бачках.  Вился  дым  сигарет,  попахивало
"травкой". На ближайшей  лавочке  отвернувшийся  в  сторону  парнишка  в
джинсовой куртке быстро  скрутил  купюру  на  манер  папиросной  гильзы,
высыпал на подставленный  кулак  белого  порошку  и  втянул  попеременно
ноздрями через бумажку. Откинулся, закрыв блаженно  глаза.  Черноволосая
миниатюрная девушка в их компании показала на него пальцем через  плечо,
все засмеялись.
   Вынимая под свист остальных в который раз угодившую в  фонтан  мокрую
"килу", парень в лихо заломленной козырьком назад черной суконной  кепке
показал глазами на мужчину, который  расположился  на  лавочке,  стоящей
спиной к огромной вытяжной тумбе, через которую снизу, с трех  подземных
этажей поднимался теплый воздух. Светловолосый, широкоплечий,  в  летнем
бежевом костюме с  искрой,  он  сидел  здесь  уже  почти  час,  небрежно
наблюдая  за  игрой  подростков,  лениво  поглядывая  по   сторонам   на
отдыхающую,  гудящую  вечернюю  молодежь.  Один  раз   он   закурил,   и
приметливый игрок в кепке увидел, как на крышке желтого металлического -
золотого,  что  ль?  -  портсигара  полыхнул  ярким   огнем   сверкающий
треугольник. Отчего-то, несмотря на  столпотворение,  которое,  впрочем,
было здесь делом обычным, на лавочку к мужчине никто не присаживался.  В
летнем душном вечере он оставался  один  среди  людей.  В  крупной  руке
появились четки из желтых же металлических шариков. Игрок в кепке просто
еще мало видел этого густого жирного блеска, не то сразу  бы  догадался,
что и перебираемые, тихо  пощелкивающие  шарики  сделаны  из  настоящего
червонного золота. Приятель игрока, в длинной клетчатой рубахе  навыпуск
пожал плечами и состроил физиономию, означавшую "Да ну его!..".  Донесся
через зубчатую стену одинокий мелодичный удар -  Спасская  башня  отбила
четверть первого.
   Называющий себя Михаилом Александровичем Гордеевым словно очнулся  от
оцепенения. Зевнул, прикрывшись ладонью, встал  с  лавочки.  Позади,  на
центральном возвышении, виднелся подсвеченный синий  купол  с  бронзовым
Георгием Победоносцем, и Михаилу представилось, как он выглядит  изнутри
- карта России со множеством городов. Час  назад,  дав  указания  рыжему
Мишке, он спустился с ним из ресторана, сошел по  широкой  беломраморной
лестнице и через стеклянные двери казино "Оазис" вышел на площадь. Мишка
убежал направо за угол, где у "Седьмого континента" его  ждал  в  машине
Геник. Михаил не  преминул  подковырнуть  Мишку  насчет  привычек  новых
русских евреев. Он не договаривался с Мишкой о месте встречи и  способах
связи, как можно было бы ожидать в данной ситуации. Ему  это  просто  не
требовалось. На прощание  Мишка  махнул  рукой.  Живущая  ночной  жизнью
площадь манила. Михаил медленно шел, лавируя в толпе.  Он  уже  почти  с
трудом узнавал этот город,  как  с  трудом  приноравливался  к  Миру,  в
котором был рожден... когда? Пожалуй, определить это  было  бы  нелегко.
Разум давал четкую дату, но  даже  она  ничего  конкретного  сказать  не
могла. В десятках систем времяисчисления только этого Мира она выглядела
совершенно по-разному. Просто считать количество оборотов планеты вокруг
светила тоже не  годилось,  поскольку  то  была  лишь  одна-единственная
планета одной-единственной Вселенной одного-единственного  Мира,  а  ему
уже довелось побывать во многих Мирах, в том  числе  и  таких,  где  нет
Вселенной как понятия и космологии  как  науки.  И  очень,  невообразимо
долго он пробыл там, где нет самого Времени.  Да  можно  ли  вообще  так
говорить, ставить рядом "не существует Времени" и "долго"? Михаил  курил
на лавочке и усмехался. Начинались обычные схоластические  дебри,  когда
пытаешься выразить на языке конкретного Мира нечто абстрактное,  лежащее
за его пределами.
   Наверное,  было  ошибкой  сохранить  себе  прежнее  имя   и   прежнюю
внешность. Но имя, как он сказал однажды здесь же, в этом Мире, ему было
дорого как память, а  возвращаясь  в  человеческое  тело,  он  не  желал
смотреться в зеркало и видеть там незнакомое  лицо.  Пробовал  несколько
раз - отвратительное  зрелище.  Пусть  уж  будет,  как  привык,  хоть  и
сопряжено с очевидными, и совсем немалыми, трудностями. Впрочем,  и  это
не факт. Вряд  ли  осведомленный  круг  лиц,  которых  наверняка  меньше
десяти, но которые обладают достаточным влиянием,  допустит,  чтобы  его
фото пошло в чей-либо посторонний банк данных, от  криминальной  милиции
до Интерпола и разнообразных контрразведок. Опять  усмехнулся,  доставая
четки: тезка-Мишка прав, отдаляется он, вот уж и понятия не  имеет,  как
здесь кого называть, какие ведомства упразднились,  какие  образовались,
какие просто сменили вывеску в этой непрерывно бурлящей стране, которая,
как всегда, хочет совместить  несовместимое  -  сразу,  чохом  сделаться
совершенно  новой,  оставшись  вместе  с  тем  тою  же  единственной   и
неповторимой, какой была. Отдаляется  он?  Да,  и  не  вообразить  тебе,
Мишка, насколько далеко. Но и такие вещи, оказывается, не забыл. То есть
сам пытается совместить несовместимое? Ему стало совсем смешно. С именем
у него тоже не все так просто...
   Михаил  сошел  в  переходный  тоннель.  Стеклянные  двери   торгового
суперцентра "Охотный ряд" были  закрыты  на  ночь.  Вдоль  стен,  как  и
наверху, сидели компании. С минуту Михаил постоял в плотной толпе вокруг
угловой ниши, где играл оркестрик. Вокруг все, похоже, друг друга знали,
громко разговаривали и хохотали, перекрикивая музыку.
   Он уже чувствовал сосредоточенное  скрытое  наблюдение  за  собой  по
меньшей мере из пяти разных точек. Еще наверху, на  лавочке,  он  ощутил
этот давно знакомый зуд в коже от перекрещивающихся взглядов. Дело  было
привычное, но сейчас обладатели взглядов, кажется, настроены решительно.
Его собираются "брать"? Любопытно.
   Слегка поколебавшись в выборе направления, Михаил двинулся направо, к
выходу на Моховую. Узким тротуаром шел вдоль  стены  Манежа,  оглянулся,
проходя, на Боровицкие ворота, но  не  свернул  к  ним,  хотя  там  была
последняя возможность спуститься на  аллеи,  а  тут,  идя  вдоль  потока
машин, хоть и поредел он к ночи, для своих преследователей он был как на
ладони. Закруглялся тротуар перед площадью,  которую  непросто  перейти.
Михаил будто нарочно выбирал самый невыгодный для себя путь.
   Ему совсем не хотелось делать то,  что  сейчас  придется  делать,  но
примерно семь часов назад, если принять поправку на  часовые  пояса,  на
Территории,   прозванной   ее   обитателями   Крольчатником,    возникло
непредвиденное  напряжение.  Скачок  энергий,  большинство  из   которых
неизвестны этому Миру и не могут быть  зарегистрированы  ни  физическими
приборами, ни парафизическими методами. Они просто  не  имели  права  на
существование здесь, но это было не самое  худшее.  Хуже  то,  что  тот,
через которого пробился в данный Мир  этот  всплеск,  был  абсолютно  не
властен над ним.  Он  не  мог  по  собственному  желанию  вновь  открыть
незримый канал и выпустить чужеродные энергии туда, откуда они  явились.
Они бы ушли сами, как уходит в сливное отверстие вода, или  как  она  же
лезет  вверх  по  капилляру.  Меж  разными  Мирами  действуют  столь  же
непреложные законы, как закон силы тяжести или поверхностного  натяжения
в этом отдельно взятом Мире.  И  развеяться,  пропасть,  сойти  на  нет,
разлившись в Мир и вызывая постепенно затухающие катаклизмы и  аномалии,
чужой энергетический сгусток не мог, поскольку оказался заперт меж  стен
Территории. Так уж стены устроены.  А  на  Территории,  в  Крольчатнике,
находились те, кого необходимо сохранить. Сохранить на время или вообще,
этого Михаил не знал. Однако он представлял,  каким  образом  это  будет
сейчас проделано, и ему заранее становилось не по  себе.  Он  так  и  не
привык, он солгал рыжему тезке-Мишке.
   Светящийся человек ступил на  асфальт  Боровицкой  площади.  Открытое
лицо его и кисти рук были  будто  покрыты  серебряно-лунным  сиянием.  В
центре площади стоял патрульный "Мерседес", толстый милицейский  капитан
с жезлом, болтающимся на руке,  сперва  не  понял,  отчего  машины,  что
спускаются с моста, вдруг начали бешено  тормозить,  едва  не  натыкаясь
друг  на  друга.  А  вот  и  столкновение.  Капитан   шагнул   навстречу
случившемуся ДТП, но  в  это  мгновение  позади  дурным  голосом  заорал
напарник. Обернувшись, капитан увидел горящего. Это одежда  вспыхнула  и
превратилась на Михаиле в пепел. От него шло свечение  такой  силы,  что
перебивало свет многочисленных фонарей. Все на площади обрело  по  новой
тени. "Самосожженец, гад!" - мелькнуло у капитана. От Троицких ворот уже
летели две черные машины, две скатились  со  Знаменки,  одна,  наперекор
движению, с Моховой, но милиционер очутился возле сияющей фигуры первым.
"Что-то он не  так  горит.  Да  горит  ли  вообще?!"  Капитан,  смелости
которого надо отдать должное, попытался схватить странного самосожженца,
повалить на асфальт, но лишь прикоснулся...
   Мертвечинная жуть затхлый запах склепа ледяное прикосновение смерти
   Михаил проводил  взглядом  завопившего  от  нестерпимого  наведенного
ужаса человека, когда тот кинулся прочь, потеряв жезл и фуражку.  Так-то
будет лучше, незачем сейчас кому-нибудь  находиться  в  непосредственной
близости от набирающей чужую энергию "куклы".
   Только бы они не начали стрелять. Ему надо дойти до  середины  моста.
Слишком рано началось. Увы, не он решает, когда ему из "куклы",  как  он
сказал, "тю-тю, испариться".
   Специально подготовленные сотрудники групп, что  "вели"  Михаила  все
сегодняшние...  теперь  уже  вчерашние  сутки,  прежде  всего  оттеснили
кремлевскую охрану. Те готовы  были  палить  из  гранатометов.  Неспешно
переставляющая ноги фигура направлялась к вставшим, кое-где  и  поперек,
машинам на мосту. Движение с той стороны  уже  было  закрыто,  там  тоже
дежурили и были готовы. Операция по задержанию  и  изъятию  должна  была
развернуться на  Болотной:  тихо,  широкое  пространство,  стена  моста,
деваться некуда, под деревьями  особо  не  заметно.  От  фигуры  исходил
яркий, серебристый, неземной какой-то свет. Покинувшие  последними  свои
автомобили владельцы спешно разбегались. Светящийся двигался  в  кольце,
что держалось метрах в пятнадцати от него. Видеосъемка  велась  четырьмя
камерами.
   Кажется, окружившие что-то  поняли  сами  или  имели  соответствующие
инструкции. Михаил склонялся к последнему. Но хоть не лезут.  Сейчас  мы
их чуточку еще успокоим, переместимся не на левую, с видом на Кремль,  а
на правую сторону моста. Для наших  целей  это  совершенно  безразлично.
Ноги шли медленно, чем дальше, тем меньше соглашались  повиноваться.  Во
время поездки с Игорем от его  кордона  он  видел  валящееся  дерево,  а
пошевелиться уже не мог. Да и к чему? Ведь он заранее знал, что -  пора,
что-нибудь должно  сейчас  произойти.  Никому  не  расскажешь,  как  это
ужасно, заранее знать.
   Михаил сделал последнее усилие, резко переваливаясь через парапет.  К
нему не успели кинуться, В последние секунды он ощутил, как, перетянув в
себя все, что вырвалось в этот Мир чужого, его временное тело,  "кукла",
словно   запульсировало   изнутри,   готовое    лопнуть,    разорваться,
превратившись в  одну  беззвучную  ослепительную  вспышку...  Касания  с
черной нечистой водой Москвы-реки он не ощутил.
   А вот для наблюдателей со  стороны  все  выглядело  по  выражению  "с
точностью до наоборот". Еще до того, как перемахнула перила  и  полетела
вниз, высокая серебристая фигура начала стремительно гаснуть. Уменьшение
яркости шло скачками, и после каждого она светилась слабее  предыдущего.
Последний уменьшающийся скачок был пойман глазами и камерами  где-то  на
середине семнадцатиметрового  полета,  и  после  него  свечение  погасло
совсем.
   Мост оставался закрыт еще час, пока работали экспертные  группы.  Те,
кто был допущен, кто работал на пути следования светящегося через  мост,
обнаружили,  что  за  несколько  метров  до  места  прыжка  в   асфальте
пешеходной дорожки отпечатались будто оплавленные следы босых  ног.  Шаг
от шага они становились все глубже.  Последний,  по-видимому,  толчковый
отпечаток уходил на тринадцать  сантиметров,  то  есть  глубже,  чем  по
щиколотку ноги взрослого мужчины. Причем сплавленным оказался и  щебень,
на который укладывали асфальт.  А  жара  от  светящегося  не  было.  Это
утверждали в один голос все до единого, кто приближался к светящемуся на
достаточно короткое  расстояние.  Милицейский  капитан  был  пока  не  в
состоянии давать показания, но руки его остались целы, никаких ожогов, а
ведь напарник клялся, что капитан  хватал  светящегося  за  плечи  после
того, как на том вспыхнула и мгновенно сгорела одежда. На месте, где это
произошло, найдены многочисленные брызги расплавленного желтого металла.
Последующий анализ показал, что металл не что  иное,  как  золото  очень
высокой пробы, происхождением ни к одному золотоносному  району  России,
ни к известным зарубежным не подходящее. Собранные  фрагменты  составили
количество около килограмма. Температура  воздействия  на  этот  металл,
чтобы он расплавился, вскипел и брызнул, должна быть не менее тысячи ста
- тысячи двухсот градусов.
   Все участники операции были специально предупреждены о  неразглашении
и даже дали назавтра отдельную подписку. Это было тем более странно, что
никто из этих людей и без того болтать  не  был  приучен.  Впрочем,  для
большинства прошла версия о  самосожженце.  Это  же  говорилось  (вполне
искренне, потому что и им было  сказано  то  же  самое)  словоохотливыми
гаишниками,  поджидавшими  автомобиле  владельцев,   когда   тех   снова
допустили к брошенным машинам. Версия была напечатана в  газетах,  и  ее
глухо, один-единственный раз в  неудобное  время  повторили  электронные
СМИ. А возвращаясь под утро домой,  парнишка  в  джинсовой  куртке,  тот
самый, что на лавочке рядом с Михаилом делал  вид,  что  нюхает  кокаин,
спросил миниатюрную черноволосую девушку, идущую рядом:
   - Кассету завтра в отделе поглядим? Ты ведь ближе всех была.
   - Была-то была, но только ничего мы не  поглядим.  У  меня  сразу  ее
изъяли. Прямо там, на мосту.
   - Как же ты отдала? Кто изъял? Ерунда какая, ты эксперт, не  положено
так.
   - Отдашь... Босса первый зам. Лично. И в кейс запрятал. Я видела,  он
ко всем операторам подходил. Я тебе больше скажу. Я ведь до  самой  воды
этого, ну... "горящего" проводила. Когда он совсем погас.
   - И что, на пленке тоже не видно... ах, черт, пленка-то!
   - Не знаю, что там видно, что не видно, а я скажу тебе, чего точно не
было, когда он упал.
   - Ну и чего?
   - Всплеска.
 
*** 
 
   Мой четвертый домик находился на некотором возвышении, и когда  сосны
начали падать, я увидел не только те, что рядом, но и дальше, вплоть  до
северной и западной стен. Это выглядело как ураган. Как  пролетающий  из
конца в конец Крольчатника незримый смерч.  Сосны  клонились,  кряхтели,
кричали, хвоя рвалась с ветвей, шишки носились роями.  То  тут,  то  там
раздавался перекрывающий все остальные звуки  громкий  треск  -  это  не
выдерживал, переламывался еще один ствол в  красноватой  коре.  Но  чаще
дерево выворачивало с корнями, и тяжкий удар потрясал землю.
   И при всем - ни малейшего  дуновения  ветра.  Лишь  короткие  порывы,
когда проносило рядом ветку, падала поблизости сосна.  Трава  стояла  не
шелохнувшись. Я ухватился за перила крыльца, потому что показалось,  что
не держат ноги.
   Грохот, звон стекла - угодило по крыше домика справа. Нежилого. Крона
поперек веранды,  ствол  проломил  крышу,  окна  зияют  черными  зубьями
пустоты. Ага, небьющиеся, как же... Я не понимал, что делать. Бежать?  К
Ксюхе? Как она?  Сделал  несколько  неуверенных  шагов.  Взвизг,  треск,
шумный удар - верхняя треть обломанной сосны  улеглась  в  метре  передо
мной. Толкнуло потревоженным воздухом, в глаза сыпануло хвоей. В  домик?
Под крышу? Но почему не  сносит  дома?  Только  сосны.  Нет,  лучше  под
крышу...
   Кончилось, как началось, - в один миг. Гигантскому  незримому  пальцу
надоело размешивать сосновые кроны, и он просто пропал. Исчез,  как  для
рыбок в банке исчезает поднятый сачок. Я подождал еще немного, вдруг все
продолжится. На самом деле мне нужно было успокоить дыхание.  Они  опять
посчитают, что это я, пришла мысль, и я ничего не  смогу  им  возразить.
Правдивый так и скажет: из-за тебя. Но разве я виноват?  Мне  вспомнился
последний "накат" - мой мечущийся меж белых призрачных стен  взгляд.  Он
метался  по  соснам,  не  находя  пути  наружу.  Господи,  неужели   это
действительно я?
   Сердце и дыхание успокоились, повторной  катастрофы,  кажется,  можно
было не ожидать, а я все сидел на низенькой ступеньке. Потом отправился.
Я не заходил в домики и даже не  стучался.  Я  только  смотрел,  все  ли
уцелели. Уцелели все. Кроме того, одного нежилого. Рядом с моим,  второй
номер, если смотреть от Ворот. Ни  один  из  крольчатниковской  компании
даже не выскочил из дому. Даже не вышел теперь, когда утихло. Я  не  мог
знать, живы ли они и вообще не исчезли ли, как привидения, оставив  меня
одного в этой страшной сказке. И я не хотел узнавать.  Даже  про  Ксюху.
Крольчатник. Каждый сам по себе. Обойдя и  удостоверившись,  я  вышел  к
Воротам. Кстати, по пути смог оценить масштаб разрушений. Не очень-то он
был велик. Упавших сосен я насчитал с десяток, да столько же обломанных,
и все они в основном в нежилой части. Это  у  моего  страха  глаза  были
велики.
   Я, конечно, приходил к Воротам не в первый раз.  Высокие,  в  уровень
стен, железные створки с калиткой в  правой  и  щетиной  штырей-копьецов
поверху. Крашенные в милый отечественному глазу защитный цвет. Прямо  от
них  протянулась  заросшая  грунтовка  в  две  колеи.  Она  тоже  лежала
несколько  в  стороне  от  общего  массива  домиков,  теперь  заваленная
рухнувшими соснами. На противоположной  стороне  грунтовка  упиралась  в
такой же проем в стенных блоках, но заложенный крупным кирпичом. То есть
все предельно ясно.
   Мне не очень нравилось  изображать  из  себя  романтического  узника,
"разбивающего кулаки в кровь". Я уже знал, что на стук Ворота отзываются
глухо, словно  заложены  оттуда  мешками  с  песком.  Но  я  не  мог  не
постучать. Результат можно было предвидеть. Через пять минут  я  плюнул.
Прижался к шероховатому металлу спиной, съехал на