ит мимо.
   - Можешь поцеловать мне руку. Ты! Ну же, целуй! -  Изящно  согнув,  к
самому лицу кисть протягивает.
   Та же рука. В морщинах,  пергаменте  кожи,  пятнышках  старческих.  С
пятиугольником перстень. Белесый огонек мелькает на мгновение.
   - Лола, не пугай ребенка.
   Хохочущая девица удаляется со своими спутниками, унося румянец  тугих
гладких щечек. Я тоже пойду. Я вижу и уверен теперь, что там, в креслах,
- Магистры. Мне - к ним.
   - ...Рыцарь Прямого Огня...
   - ...девять подвигов - девять Рыцарей - девять Магистров...
   Не дают мне пойти. Ласковая настойчивая рука -  теперь  воочию  я  ее
увидел, рука из снов моих там, в Мире, - удерживает. Туда, мол, не ходи,
только для взрослых.
   Ах, до чего мне хочется в  залу  темную,  вторую!  Кто  они  такие  -
Рыцари? Магистры - кто? Подвиги  в  чем  их  состояли?  Ведь  не  верил,
белибердой считал несуразной, а тут два шага осталось, и узнаю...
   Почти забыл, с чем шел я сюда. Но рука удерживает. Нельзя. Рано тебе.
   - Да ты забыл, с чем пришел. Ты  попросить  пришел,  умолить  вернуть
тебе ту, без кого сам готов от своей жизни отказаться. Без кого Мир твой
не мил тебе стал. Но нет здесь ужасного Царства мертвых  и  владыки  его
нет. Кого же ты просить станешь?
   Тоже - из смутно знакомых. Я уж и не пытаюсь вспомнить, кто,  откуда.
Вот такие они. В Мире - люди как люди, а тут...
   - И тут мы люди как люди. Разве похожи мы на  оживший  прах?  Кто  на
единственную ночь праздничного бала оживает? Вот это уже  точно  сказка.
Ну ладно. Лодочника ты сумел  убедить.  Реку  он  тебе  миновать  помог.
Немало это. Лодочник просто так никому не помогает. Теперь  НАС  песнями
своими очаруй. Говорят, сила твоя так в Мире у тебя была велика,  Певец,
что придуманные  тобой  песни  твои  Мир  изменить  могли?  Приводили  в
движение скалы и деревья и диких зверей укрощали? Так покажи и  НАМ.  Ну
хотя бы о печали своей спой. Чтобы внимали МЫ, головы склонив,  и  слезы
вздрогнули на НАШИХ ресницах. Чтобы замерли, пением очарованные.  Забыли
свои работы и глубоко задумались. Чтобы и самые грозные  из  НАС  руками
закрылись, чтобы слезы свои скрыть. Или, по-твоему, НАМ  каждому  нечего
вспомнить? Тебе же о том сказано было. Или тебе одна твоя боль  -  боль?
Какой же ты Певец тогда? Тронь НАШИ души, и МЫ водами  Реки  поклянемся,
что исполним просьбу дивного Певца. Не будет у тебя больше  шанса,  сюда
только однажды добраться можно, а просьбу добравшегося  исполнить  МЫ  в
состоянии, это ты догадался верно.
   - Он  о  многом  верно  догадался.  Даже  Перевозчик  ему  за  многое
благодарен должен быть.
   Это огромный чернокожий сказал. И его я знал. Причем  недавно  совсем
узнал.    По    меркам    моего    Мира    недавно.    Окружили    меня,
рассматривают-любуются.  А  чего  смотреть,  цветы  на  мне  не  растут.
Замурзанный я и побитый. Как псеныш приблудный, которого  в  чистый  дом
взяли. Из жалости да на забаву. И мысленки  его,  шелудивого,  вот  они,
полторы коротеньких.
   - Мы ждем. - Тот, что речь толкнул. Смотрит, как на... Снова слово то
звучит. Вроде слову этому, которым ОНИ себя называют, только в сказке  и
место. В выдумке невсамделишной. А тут оно силу имеет. В Мире ином. Да и
Мир ли? Промежуток какой-нибудь Миров между.
   - Не начинают без вас, - говорю, - без ВАС или без вас, сами как надо
понимайте. Зря  Перевозчик  старался,  я  в  этом  концерте  участия  не
принимаю. Ни за какие благодеяния. Вот так.
   Ну почему! Почему я так сказал! Зачем? Ведь на все  же  готов  был!..
Спросил себя: на все ли ? Да, на все! Потому что Эвридику в легенде змея
укусила.  Так  то  легенда.  Так  то  змея.  Они  хоть  кусают  не   для
собственного удовольствия. Обороняясь. А тут...
   И все равно не могу. Миг назад готов был,  но  это  -  не  стану.  Не
услышать никому больше песен моих. Уж как там они у  меня  складывались:
по своим ли, по чужим законам.
   Не буду. Прощай, моя хорошая. Совсем рядом я с тобой  был.  Но  лучше
так, чем на Тэнар-тропе оглянуться.
   - Смотри-ка, - протянул насмешливый. - Ну, как  хочешь,  Певец,  тебе
предложили, чуть не под нос  сунули.  А  ты  гордый,  оказывается.  Твой
выбор, гордым и оставайся. Пойдемте, Магистры, там верно заждались...
   Я?! Гордый?! Да какая у меня гордость уже, что осталось от нее?  Была
ли она вообще?
   Дрогнул я. Еще бы постояли вокруг, посмотрели бы,  снисходительные  и
всемогущие, и... не знаю, что бы  сказал,  сделал.  Что  велели  бы.  Но
повернулись, ушли они. ОНИ. Поправляться приходится, к такому  сразу  не
привыкнешь. Да теперь привыкать незачем, все равно, выбраться бы только,
уж в следующий  раз  меня  Перевозчик,  вместе  с  остальными  на  Ладью
погрузит. Его-то я ждать не заставлял. Или, может  быть,  закрыт  теперь
мне выход?
   - Выведут тебя, Певец, не бойся. Но и не надейся,  тебе  на  Харонову
Ладью не попасть, ты там у себя надолго останешься. Очень надолго...
   Это  уж  насмешливый  издалека.  С  залы  темной  порога.  Все   там.
Выступление самодеятельности в фойе не состоялось, надо серьезным  делом
заняться.
   Вру. Не все. Огромный  черный  тут  и  дама-недама.  Остались,  чтобы
обратный путь  указать.  Кутенок  не  захотел,  руку  дающую  благодарно
облизывая, поскулить на потеху. Так с крыльца его, еще блох разведет.
   - Значит, не захотел? - черный рассматривает все. Не нагляделся.
   - Взрослеет. - "Оно" в блестящем платье.
   - Нет, -  покачал  черный  головой,  -  это  у  него  изначальное.  И
непреложное, как, Река. Как Миров законы. Недаром же Перевозчик...
   - Недаром...
   Где  выход-то  здесь?  Где  двери  те,  на  улицу  распахнутые?  Пока
разговаривали, поменялось в зале. Как будто выходит она теперь на  склон
травянистый. И стена одна  пропала.  Вот  и  из  Тоннеля  выход,  только
мальчика с девочкой поблизости нет.  По  правде  то  я  был,  маленький!
Самого себя встретить - к несчастью. Вот оно и случилось. Только и узнал
я, чем Миры кончаются и начинаются. Это  только  и  унесу  с  собой,  не
нужное там, у меня, никому. В одном из Миров бесчисленных.
   - Что ж, тут, пожалуй, тебе и сказать можно. - Черный это.
   И вторая...  второй?  второе?  та  дама,  в  общем.  Ослепительная  и
странная. За мной шли? А я и не слышал. Тишину одно журчание Живой  воды
в сваях,  на  которых  Тоннель,  нарушает.  Понимаю  уже,  как  тут  что
называть.
   Вот только где я черного этого видеть все-таки мог? И надо же, горечь
и тоска смертная во мне должны быть,  а  нету.  Исчерпались  запасы  или
привык. Ко всему привыкаешь, а кажется - прошло.
   - Ничего и никогда Перевозчик, не делает так  просто.  Это  закон,  -
сказал черный. - И шанс тебе все-таки дается.  Ты  получил  бы  его  все
равно, МЫ просто хотели посмотреть на тебя. Ты не  согласился,  это  НАМ
понравилось. Всем НАМ, и не надо обижаться  на  слова.  Просто  МЫ  тоже
разные, да, и МЫ тоже.
   Исчезла дама. Вот просто была - и нет. Один черный. Не как Перевозчик
на Ладье выглядит, у того вообще человеческого ничего  в  лице,  как  из
темного дерева маска рубленная. А  этот  просто  негр.  Где  видел  его?
Все-таки вспомню.
   -  Ты  вспомнишь.  Когда  с  Перевозчиком  разговаривать  станешь.  А
остальным, кому следует, я и сам скажу. Перевозчику пора  покидать  твой
Мир, в нем там больше нет нужды. Это и  есть  твоя  плата  за  ту,  кого
возвращаем тебе. Остальное услышишь от Перевозчика...  Не  озирайся  так
поспешно, ее еще нет здесь. За ней посланы, как ты видел. Тебе  повезло,
что  она  не  ушла  за  Реку,  в  противном  случае   НАМ   было   бы...
затруднительно. Харон не повез ее. Он и здесь, на Реке, поступает только
так, как считает нужным. А ты пока можешь задать вопрос. Один, -  поднял
палец, - вопрос.
   Кругом голова.  Вот  так  вот  -  просто?  Невозможное,  невероятное,
запредельное - так ? Подожди, за ней послали. Как в соседнюю комнату. Но
может быть, для НИХ-именно так?
   Капля из-под  бинта  скатилась,  в  уголок  губ  попала.  Соленая,  с
привкусом медным. Кисть распухшая синяя. Пальцы сжать попробовал -  едва
сознание не потерял. Травка-муравка. Тоннель. Живая  вода  журчит.  Небо
синее за берегом высоким - как настоящее,  не  отличить.  Так,  может  -
настоящее? Нет, не верю я.
   Что ж так, шел-шел, добрался, помучили  меня  напоследок,  а  теперь,
когда вот-вот сбудется, - не верю?
   - Так-таки ничего еще узнать не хочешь? Смотри, пригодится.
   Половина зала за черного спиной вроде помутнела, поблекла. Размылась,
отодвинулась как будто. Палец перед глазами маячит, с изнанкой  розовой.
Убрал бы. Что оглядываться мне на пути обратном нельзя, и так я знал.  И
что оглянусь непременно, и это мне известно.
   - Тебе не придется оглядываться. Иной раз врут и легенды.
   Почудилась мне улыбка его? У другой расы людей трудно выражение  глаз
определить. А у него, вижу, добрые. Может, правда, и на том свете  место
доброте есть? А может, только тут ей и место.
   Нехорошо  я  подумал.  Не  этих  от  меня   слов   ждут.   Не   стану
разочаровывать.
   И спросил я.  И  понял,  что  верно  спросил.  Узнал  его,  когда  он
говорить, поощрительно кивнув, начал. Из Присматривающих он, в  каменном
тысячелетнем храме я его увидел, вот где. Среди Присматривающих тоже ОНИ
есть. А еще от этого из НИХ я узнал, что
   Миры огромны прекрасны и бесконечны
   И другое многое.
   - Гарька... Ты? Гарька, мой Гарька...
   Да. Пожалуй, все так оно и было. Я запомнил до слова  и  взгляда.  За
что не могу поручиться, так это - где полное, как говорят, -  адекватное
соответствие,  а  где  -  приближенность.  Впрочем,  этот  вопрос  мы  с
Перевозчиком уже осветили.
   Вообще, большинству сцен, в которых нет моего собственного участия, и
понятий, которые я  объяснить  просто  не  умею,  я  обязан  только  его
пояснениям. Ему дано было присутствовать и понимать, и он,  лишь  уходя,
поделился со мной.
   Уходя навсегда - теперь можно сказать и об этом. И все-таки при  всей
своей Сверхсущности он еще оставался одним из нас. Нас - просто людей. С
маленькой буквы. Разумеется, несмотря на то  чего  он  достиг,  к  чему,
достигнутому, стремился, мне совсем не хотелось бы быть на его месте.  С
меня хватает и моего...
   Но, кажется, я это говорил.
   И говорил также, что мы благодарны ему. И это  верно.  Только  многое
невозможно забыть и простить.
 
*** 
 
   Ужас страх бегство уходи отсюда надо бежать спасаться Страж готовится
настичь тебя беги прочь за Воротами спасение
   Михаил Александрович Гордеев провел ладонью по наливающейся шишке  на
скуле, пошатал языком зубы. Игоря на крыльце с выломанными перилами  уже
не было. Игорь сидел ТАМ,  привалившись  к  поверхности  Тэнар-камня,  и
пытался осмыслить, куда попал. Такой знакомой  Михаилу,  такой  памятной
поверхности...
   Уходи уходи вместе со всеми только снаружи вы можете остаться в живых
забудь о том что тебе говорилось прежде
   Мотив бегства, спасения за Воротами Крольчатника исходил от  Гордеева
и направлен был к каждому, кто находился здесь.  Он  прямо  противоречил
всему настрою и - у некоторых  из  них  -  сознательной  убежденности  в
причинах, по которым они попали сюда, в единственное безопасное для  них
место. Еще чуть-чуть, и на  Территории  никому  из  живущих  этого  Мира
находиться будет нельзя. Не по той даже смертельной для них опасности.
   Территория, одна из нескольких,  созданных  Перевозчиком  для  поиска
того, кого он наконец нашел, должна быть очищена от всех  следов  чужого
присутствия. Она станет "пустым" пятном  этого  Мира,  оспиной,  которая
отложится на всех его уровнях и сферах. Уровней и сфер  гораздо  больше,
чем были и будут способны когда-нибудь распознать люди.
   Грубый, хирургический подход,  но  иначе  Перевозчик  выполнять  свою
работу в Мирах не умеет.
   Уходите же ну спешите ваш шанс там
   Вздохнув, Гордеев подумал, как мал этот шанс Но другого-то нет.
   Он заставил себя не думать об этом больше Потирая  скулу,  прошел  по
дорожке, которую  Игорь  называл  Главной  аллеей.  Щели  между  плитами
проросли буйной травой и  мхом,  кусты  свешивали  давно  не  стриженные
ветки. Поперек лежала в зажелтевшей хвое сосна. Дорожка  казалась  очень
узкой. Надо иметь воображение для  такого  названия.  "Л-литера-тор",  -
подумал Гордеев. Скула у него распухала.
   Ударило сразу два выстрела пытающихся забросить на Территорию газовые
шашки. Преграда над стеной ответила гулким звоном. Михаил  направился  к
столовой. Ему, в общем, все равно  было  -  куда.  Кончики  пальцев  уже
начинали светиться.
   Обойдя искривленную мощную сосну, стоящую особняком, он  вгляделся  в
то место на стволе, где не было  коры.  Процарапанные  черточки  кое-где
виднелись едва-едва. Гордеев сосчитал их. Порылся зачем-то  в  карманах,
не нашел,  чего  искал,  тогда  острой  гранью  одного  из  перстней  он
нарисовал корявый плюс и цифру "1" пониже последней группы черточек.
   - Вот так-то вернее, - сказал он под нос.
   Вновь сдвоенный удар, вновь гул. Почти  прямо  над  зданием  столовой
разлетелись, брызнули две газовые шашки,  повисли  в  небе  шрапнельными
разрывами, потекли по невидимой преграде вниз. Гордееву  не  понравилась
пассивность осаждающих. Они там будто пугали, а не  хотели  на  самом-то
деле проникнуть в Крольчатник. Михаил мог себе  представить  возможности
людей с той стороны  стен  и  как  бы  это  выглядело.  Возведенный  над
Крольчатником вытянутый купол сверхсил мог весь  бы  окутаться  огнем  и
дымом. Если представлять графически,  он,  незримый,  имел  форму  узкой
вытянутой  слезинки,  заостренной  с  обеих   концов,   сходящихся,   по
счислению,  принятому  здесь,   километром   выше   и   километром   под
поверхностью.
   Еще удар, еще гул. Тактика не нравилась, но была понятна.
   Идите идите не бойтесь вам не будет там зла
   По крайней мере, непосредственно у  выхода.  Гордеев  в  который  раз
пожалел, что не смог  дождаться  решительной  девушки  Инны  Аркадьевны.
Стража этого Мира. Данной этого Мира части. Она необходима  была,  чтобы
отправить Игоря совершенно точно. Они совместили бы свои усилия,  она  -
Страж, и он - Перевозчик. Цербер и Харон. Теперь же оставалась предельно
малая, но действительная вероятность, что события там, за Рекой,  пойдут
не как следует. Что появится и помешает какой-то новый фактор.
   Гордеев обходил Территорию. Физически он еще никогда не бывал  здесь.
Вновь попалась на глаза поваленная могучая  сосна.  Земля  осыпалась  со
вставших торчком корней. "Как он тут наворотил все-таки".
   Перевозчику не дано заглядывать вперед, но  он  чувствовал,  что  вид
этих  разметанных  безветренным  ураганом  сосен  в  Крольчатнике  имеет
глубокий  предостерегающий   смысл.   Похожее   ощущение   он   испытал,
рассматривая окна и крыши плавящейся в жаре Москвы. "Пока, - подумал он,
- только в Крольчатнике Но это пока..."  И  подумал,  что  все-таки  как
хорошо, что успел с Игорем. Пальцы вновь потянулись к ноющей скуле, губы
раздвинулись в улыбке. Свечение струилось и от корней светлых волос.
   - Не могу! - раздался по другую сторону кустов пронзительный  женский
голос. - Я не могу терпеть больше! Семен, сделай что-нибудь!
   Гордеев торопливо подался в глубь куста.  Маленькая  смуглая  женщина
выбежала на  дорожку.  Она  стаскивала  руками  голову,  глаза  ее  были
зажмурены в страдании, меж пальцев зажаты очки.
   - Семен! Ну где же ты? Помоги мне!
   Следом вывалился худой, кадыкастый, с огромным носом. Его качнуло, он
с видимым усилием  принял  вертикальное  положение.  Перевозчику  слышно
было, как он скрипнул зубами.
   - Пойдем, Наташ. - Обнял за талию с выбившейся из джинсов  кофточкой.
- Лучше пойдем, этого не выдержать.
   - Я не могу, я боюсь. Что это? Ведь за Ворота нельзя. Как мы пойдем?
   - Как ты раньше выходила.
   - Я не помню как. Я все вспоминала только потом, тут. А  ты?  У  тебя
бывало, как сейчас? Больно как, Господи...
   - Я и не выходил ни разу.
   - Почему мы должны идти? За что нам?
   - Не спрашивай лучше.
   Они обнялись и, пошатываясь, очень быстро  ушли  за  поворот  тропки,
выложенной плитами.  Михаил  почувствовал  запах  близкого  горьковатого
дыма.  Блестящие  глянцевые  листья  кустарника,  которых  он   касался,
сворачивались в трубочки и вспыхивали.
   Их уже никого не было возле Ворот.  Все,  не  в  состоянии  вытерпеть
наведенное  им  беспокойство,  тревогу,  вырастающую  в  физиологическое
ощущение ужаса, покинули свою Территорию. Необходимо было, чтобы они это
сделали быстро. Перевозчик сожалел, что ему пришлось поступить так.
   Зато здесь хорошо были слышны звуки из-за стен. Там  скопились  люди,
техника,  Перевозчик  знал,  но  его  не  интересовали  подробности.  Он
коснулся  стыка  калитки,  провел  по  нему  сверху  вниз.  Сквозь  кожу
рисовались пылающие вены и сухожилия. Белым горели кости. "Каких  трудов
стоило добиться, чтобы поставили такие  двери.  Разбаловались  тут  все.
Исполнители. Раньше-то  небось  лучше  было:  приказ  -  выполнять,  без
рассуждений. Смешно, о чем думаю. Но с Территорией я угадал. Кто бы  мог
подумать, что так необходимый этому Миру окажется в нем Певцом".
   Этот выстрел пришелся почти по-над  самыми  Воротами.  Газовый  пакет
лопнул прямо перед глазами Михаила. Бурлил,  растекался,  сползал.  Звон
ударил по перепонкам.
   Трава вокруг светящегося человека дымилась, чернела. Михаил  выдернул
из внутреннего кармана тяжелые четки, сжал в кулаке. Парнишка на  Манеже
в Москве, конечно, не мог разглядеть их, а разглядев, вряд ли бы  понял.
С зернами из червонного золота, они являлись  точной  копией  построения
молитвенных четок "мала". Перевозчику требовался только металл.  Человек
Михаил  Александрович  Гордеев  предпочитал  и  в  случае   утилитарного
применения находить искусные формы.
   Одежда  вспыхнула,  слетела  пеплом.  Плоть  стала  одним  прозрачным
сиянием. Перстни,  четки,  свалившийся  к  ногам  портсигар  вскипели  и
брызнули, испаряясь; бриллианты  с  крышки  портсигара  сгорели  гораздо
раньше.
   За миг до того, как превратиться в свет, Перевозчик подумал, с  каким
бы удивлением в бывшем его Мире узнали настоящую причину необъяснимой
   Привлекательности тяжелого желтого металла. Чувства,  которое  нельзя
выразить, но которое испытывал каждый, дотрагивавшийся до него.
   А потом в периметре стен Крольчатника взвился серебристый  беззвучный
столб, и кокон, исключавший  этот  кусочек  из  всего  остального  Мира,
исчез.
   Два "уазика",  автобус,  мини-вэн  с  охраной  и  рычащий  сзади  БТР
возвращались колонной по степи, потерявшей сочный зеленый цвет под белым
солнцем. Инна Старцева ожидала, что ее запихнут в машину с решеткой,  но
то ли такой не оказалось, то ли еще что. Ее только  посадили  в  автобус
отдельно, на  переднем  сиденье,  и  напротив  и  рядом  устроились  два
десантника. Один все жевал резинку. Остальные в автобусе  сидели  сзади,
вместе, без конвойных.
   Болела голова. "Как же я попала!.." Инна попыталась обернуться, чтобы
посмотреть, здесь ли рыжий Хватов, хотя, кажется, его  уводили.  Челюсть
парня напротив перестала двигаться, в живот сквозь платье уперся ствол.
   - Сидеть, бл-лл...
   - Вы больше не увидите своего знакомого, Инна  Аркадьевна,  -  сказал
штатский в коричневой ветровке. Он почему-то поехал в автобусе со  всеми
ними. - Угораздило вас с уголовниками связаться. А то и похуже.
   "О ком он?" Инна презрительно - как получилось - усмехнулась.
   - Понятия не имею ни о каких уголовниках.
   - Вы подумайте хорошенько, вам сейчас много  отвечать  придется.  Так
что заранее приготовьтесь. Можете даже врать, только недолго. А лучше не
надо. Я ведь Гордеева подразумевал. У нас по нему много  интересного.  И
по вам, Инна Аркадьевна, тоже. Например,  о  ваших  семейных  преданиях,
из-за которых вы фамилию прабабки взяли. Понимаете, о  чем  я?  Так  что
вообще-то врать не рекомендую. Смотрит