оворит,
как считать, а то и миллион лет с тех пор прошел.
   - Он прав. Тысяча - точно.
   - Да, помню, дела с ним проворачивали... А вы, Инна Аркадьевна, тоже?
В курсе ведь, так, кто наш патрон?
   - У меня патроны в обойме. Обойма в рукоятке. Еще вопросы?
   - Ну да, ну да, жалко у пчелки, пчелка на елке. Но вы-то с ним...
   - Я - всегда сама по себе.
   Между прочим, в самолет они сели, минуя контроль. Рыжий вывел  машину
прямо на летное поле, к трапу. Покрасоваться перед ней решил. Инне  было
не привыкать. Как бы между  прочим  показал  ей  удостоверение  с  двумя
полосками в верхнем уголке. Инна только хмыкнула. У ее первого мужа было
такое же. Она не любила о нем вспоминать. А когда  взлетели,  этот  Миша
скис. Да еще хлебнул прямо из фляжки. От него, чуточку  потяжелевшего  в
слабой болтанке,  стало  шибать  алкоголем.  Инна  отвернулась.  Неужели
Михаил - ТОТ Михаил - мог набирать себе таких помощников? Но ведь она-то
и сама...
   - Пропустите меня.
   В туалете она покурила. Когда садились, на земле уже  лежали  розовые
пятна солнца - ведь они налетали на новый день. Водитель "Волги", так же
встречавшей у трапа, - аккуратный молодой офицер в полевом.
   - А второй зачем? - спросил плохо выглядевший Рыжий.
   Водитель пожал плечом:  "Прислали".  Инна  не  обратила  внимания  на
микроавтобус. Час дороги  по  зеленой  степи.  Час  в  общей  сложности.
Полчаса до аэродрома, десять минут в маленьком городке. Возле  казенного
дома задержались минут на пять, пока Рыжий в  него  ходил.  Инне  одного
взгляда было достаточно, чтобы  понять,  что  за  дом.  Не  тысяча  лет,
конечно, опыту, но все-таки. Она смотрела со скучающим видом,  а  сердце
так и стучало. Вот уже, вот, рядом. Что он ей скажет? А она  ему?  Может
быть, ему нужна ее помощь? Рыжий  тоже  не  сказал.  Погодите,  если  он
теперь один из НИХ, то правильно - ОН?
   Рыжий  выкатился,   поигрывая   прямоугольной   карточкой   наподобие
пластиковой  карты.  Даже  полоска  серенькая   магнитная.   Еще   минут
пятнадцать дороги.  От  лесопосадок  на  зеленую  степь  ложились  синие
длинные тени. Шоссе - обычное серое полотно без  разметки,  и  вдруг  от
него  отошел  рукав  ровного  гладкого   асфальта,   широкий,   с   ярко
прорисованным разделительным пунктиром. Белая краска свежая.  Фонари  на
бетонных  столбах.  Впереди  зеленый  массив,  какие-то  полупостроенные
корпуса чуть в стороне. Инна знает такие отходящие от шоссе рукава.  Они
перед спецобъектами имеют привычку заканчиваться. На  голом  асфальтовом
пятачке перед воротами. Еще - возле домов отдыха. Тоже специальных.  Для
белых людей из больших домов. Этот, пожалуй, такой и есть. Бывала Инна в
похожих.
   Два БТРа стояли, обернув носы к валу с колючей проволокой и рву перед
ним. Цепь солдат со странным оружием - винтовки с почему-то  толстенными
цилиндрическими насадками - протянулась по обе стороны  асфальтированной
площадки. Они тоже смотрели на проволоку и  высокую  стену  за  ней.  На
площадке теснились еще машины, один БТР и один  гражданский  автобус,  у
которого был нелепый вид. Много военных, у автобуса несколько  штатских,
кажется, есть женщины.
   - Ты куда нас привез? -  Рыжий  завертел  головой.  -  Что  творится?
Почему ничего не сказали?
   - Сам не пойму, - отвечал аккуратный водитель. Спокойно так  отвечал,
с ленцой. Их "Волга" въехала между автобусом и БТРом. Из следовавшего за
ними, как приклеенный,  микроавтобуса  выпрыгнули  несколько  человек  в
десантных комбинезонах, с короткими автоматами,  окружили.  Инна  плотно
прижала к боку плоскую сумку. Совсем не испугалась, вот удивительно.
   - Выходи! - Аккуратный парень из-за руля приставил  к  голове  Рыжего
пистолет.
   - Ты тоже! - Ей, из распахнутой двери.
   - Ага, прибыли. - К  "Волге"  подошли  несколько  военных  и  один  в
коричневой ветровке. - Я же говорил,  что  не  стоило  брать  их  раньше
времени, сами появятся. Вот и здесь.
   - Девушку к остальным, этого в мою машину, - распорядился штатский, -
я с ним отдельно потолкую. Да, май-йор? - И он резко дернул вниз козырек
каскетки Рыжего, которого держали сзади за руки. Ткань треснула, козырек
остался у штатского в руке. Он брезгливо выбросил.
   - Сука. - Рыжего увели.
   Инну повернули  к  автобусу,  в  который  усаживались  те,  кого  она
заметила из машины. Два молодых парня, старик в смешной шапочке, угрюмая
девица в светлом платье, плоская селедка в очках и джинсах  и  толстуха.
Толстуху-то Инна первой и узнала.
   Винтовка ближайшего в цепи бахнула глухо, из широкой насадки  повеяло
дымком, выше виднеющихся отсюда сосновых крон, на фоне чистого утреннего
неба мгновенно образовалось  и  расплылось  густо-оранжевое  пятно.  Оно
разбухало и бурлило. Странное пятно, не круглое совсем, не шарообразное,
а плоское с одной стороны. Будто о стеклянную  стену  пузырь  с  краской
разлетелся. Оранжевый дым медленно тек вниз, сползая  по  небу,  как  по
тверди. Вместе с появлением пятна раздался  звенящий  удар,  прокатился,
гулкий, как в храме, улетел в степь.
   - Видите, - услышала Инна за спиной. Совсем-то за спиной у нее  стоял
один из этих, в комбинезоне с автоматом, а вот за ним и сказали:
   - Видите, это непробиваемо.  Хотел  бы  я  знать,  изнутри  такой  же
эффект, или как-нибудь по-другому? Пройти никак?
   - Никак. Я троих уже потерял. Непонятно, как они сами проходят.
   - И почему вышли.
   - Из"ДШК"...
   - Никаких "ДШК". Вообще не вздумайте палить  из  стрелкового  оружия.
Хотя бы про рикошеты подумайте - куда  полетят.  Не  надо  больше  газа,
самих себя потравим.
   - Но главных-то двое остались.
   - Двое остались...
   Да-да, Инна узнала толстуху первой. И вообще она их узнала теперь,  а
кого забыла, про того  догадалась.  Вот  они,  о  которых  ей  присылали
приказания ТЕ. Не все, но вот этот носатый, селедка  в  очках.  Эту  ОНИ
велели отыскать еще в феврале. Почему же она до сих пор?..
   Как будто беззвучный аккорд взвился над стенами. Светлее светлого дня
ударил вверх, в наливающуюся  синеву  прямой  серебристый  свет.  Он  не
рассеивался, он лился отвесно вверх, обрезанный тою же невидимой стеной.
Деревья  там  оделись  серебряными  прозрачными  пелеринами.   Сделалась
различима самая мелкая деталь. Кто-то охнул рядом.  Но  тут  же  по  эту
сторону рва все пришло в движение. Хлопнуло еще несколько  выстрелов  из
газовых ружей, но оранжевых клякс не появилось. Неземной  свет  поглотил
их, или исчезла незримая преграда? Взревел мотор БТРа.
   Вдруг, будто серебристый свет осветил и ее внутри, Инна  поняла,  где
тот, к кому она приехала. Что ее сюда не заманили хитростью. Что  вообще
не ее главную тут ждали, а им нужен был ОН. И что они убили ЕГО сейчас.
   Десантник сзади протянул руку, чтобы впихнуть ее в автобус  вслед  за
всеми. Инна вывернулась, единым двойным движением - вниз, сорвать клапан
на липучке, вверх, выдернуть из кармана сумки "кольт" - направила оружие
через плечо парня в комбинезоне в коричневую ветровку. Получай! За НЕГО!
За того, кто спасал вас, а вы его за это...
   Выстрела не последовало. Пистолет из руки выбили, от  удара  в  живот
остановилось дыхание, от удара в лоб перед  глазами  как  бы  взорвалась
граната. Только не оранжевая, а черная. И затопила.
   Ее свалили на землю, ударили сапогом. Или десантным ботинком. Тяжелым
чем-то. Потом втаскивали опять в автобус. По ступенькам волоком. Женщина
визжала где-то в далеком далеке. А она думала:  вот  сейчас  меня  убьют
тоже, и кто будет выполнять приказы ТЕХ? И еще  думала:  какой  прок  от
оружия невзведенного? Все равно что от незаряженного.
   Не думала, а слышала будто. ЕГО голосом. А посторонний голос сказал:
   - Вот сука, хоть бы пискнула! Звука не проронила! Она вообще кто?
 
*** 
 
   Из последнего разговора с Перевозчиком:
   - Подбор замещающих аналогий происходит, безусловно, на  каком-то  из
подсознательных уровней, ответственных за корреляцию  действительного  и
осознаваемого.  Например,  я  не  убежден,  что  все,  что  ты  видел  о
Присматривающих,   совпадает   с   действительно   имевшим   место    до
подробностей. Что такова обстановка,  в  которой  они  встречались,  что
именно такие у них детали церемониала  принятия  их  Решений.  Что  даже
самоназвание они используют именно это.
   - Другими словами, я видел  обычное  фантастическое  сновидение.  То,
чего не было.
   - В том-то и дело, что было! Базис события, на которое я тебя  вывел,
существовал в реальности - хоть и  не  люблю  я  это  определение.  След
взаимодействия сущностей, тем более в одном и том  же  Мире,  вплетен  в
информполе, откуда, собственно, и извлекается сенситивами с той или иной
степенью приближения. Абсолютных соответствий не бывает вообще.  Степень
приближения и  интерпретация  -  вот  краеугольный  камень  всех  и  вся
предсказаний и прозрений.
   - Но не в случае со мной.
   - Но не в случае с  тобой.  Ты  знаешь  теперь,  что  твои  "накаты",
смешанное   восприятие,   временные   "проколы"   расторможенного    или
ограниченного рамками действительности сознания -  это  та  же  верхушка
айсберга. Кстати, такой огромный разброс качественно разных  направлений
паравосприятия и сбил меня сперва  с  толку.  Но  он  же  и  помог  тебя
определить. Вторая сторона медали объяснила первую.
   - А третья?
   - Что - третья?
   - Ну, ведь у всех медалей есть и третья сторона. Разве  вы  этого  не
говорили?
   - Ага, ты берешь реванш. Хорошо, признаюсь. Говорил. Но конечно,  это
выдумали не мы с тобой - про третью сторону медали. Когда  я  понял,  до
какой степени твое влияние распространяется на всех в этом Мире  и  даже
на меня, мне, сказать по чести, стало очень не по себе.
   - Я ничего не делал сознательно...
   - Перестань. С этим ясно, по-моему.  Но  я,  не  понимая  того,  даже
пользовался одно время  твоей  памятью,  когда  бывал  здесь.  Это  твое
постоянное цитирование откуда-нибудь. Я  тогда  думал,  что  срабатывают
какие-то мои собственные скрытые пласты, или  устроено  ТЕМИ,  кто  меня
послал. А было - от тебя, хотя ни ты, ни я этого не ощущали. Уже тогда.
   -  Мне  кажется,  следовало  сразу  говорить  со   мной   прямо.   Не
прикидываться эмиссаром... чего-то здешнего. Объяснить, рассказать,  как
рассказали мне перед моим путем за Реку. Я бы понял.
   - Неужели? И я получил бы по физиономии гораздо раньше, ты это хочешь
сказать?
   - Тогда бы не было причины лезть в физиономию.
   - Возможно. Но и веры бы мне не было никакой.  Убеждают  лишь  чудеса
творимые, я так когда-то сказал. Или тоже не я, тоже ты?
   - Аналогии, которые выдает подсознание... Насколько далеко  от  того,
что я видел и где побывал, существующее там  на  самом  деле?  Что  было
настоящим, а что представленным  в  виде  форм  и  названий,  которые  я
способен понять?
   - А вот там все было совершенно конкретно. Ты  увидел  все  так,  как
есть. Река непреложна, как непреложен дальний путь  каждого,  кому  дано
побывать за Рекой и вернуться. Я не мог ничего сказать тебе сразу еще  и
потому, что не был в тебе уверен. Тебя  нужно  было  срочно  убирать  на
Территорию, потому что  искажения  вокруг  тебя  шли  чаще  и  чаще,  ты
чувствовал и сам. А Страж заметить тебя не мог, и если бы даже получил о
тебе приказание, без моего присутствия ничего не мог бы  поделать,  ведь
тебя  требовалось  и  пропустить  обратно.  Ты,  как  сущность,  целиком
принадлежащая  своему  Миру,  Стражу  Службы  Спасения  Всех  Миров   не
подвластен.
   - Страж... Что с ней? Она... Ее?.. А Служба - это...
   - Ты есть ты. Весь свой Мир на своих плечах. Жива. И конечно, уже  не
Страж. Просто - человек. Ей повезло. А Служба, я  знаю  твою  неприязнь,
можешь не морщиться, Служба - тоже аналогия. Весьма поверхностная,  тот,
кто это выдумал,  поленился  подумать  как  следует.  Мы  все  успели  в
последний момент: я - распознать тебя  и  помочь  тебе.  Ты  -  пойти  и
вернуться. И возвратить...
   - Перевозчик не обязан был делать для меня так много.
   - Главное, как всегда, - устояли Миры.  А  сколько  нужно  для  этого
сделать... Кому-то ведь может показаться несерьезным  и  незначительным.
То ли еще скажут, если узнают. Не терзайся сомнениями, это почти  всегда
лишнее. Обернись и просто посмотри - разве тебе мало?
   Я обернулся и посмотрел. Нет, это было немало. Это было все. Вся  моя
жизнь. Но обернуться еще надо было  себя  заставить,  хотя  я,  конечно,
знал, что оборачиваться можно.
   Опираюсь спиной о твердое и угловатое.  И  холодное.  Огромная  скала
перегородила узкую щель каменную, и сижу я, как крыса в  крысоловке,  от
колючего камня оторваться не в силах.  Только  крысы  в  сужающийся  ход
вперед головой пролезают, покуда не застрянут, а мне отсюда дорога. Кому
конец, кому начало.
   Вообще все тут холодное. Все, что есть, хоть и есть  немного.  Ущелья
стены, крошево каменное  под  ногами,  верхние  далекие  края  -  справа
острый, слева сглаженный. А  может,  справа  сглаженный,  слева  острый.
Путается у меня в голове пока. В себя не приду  никак.  Миг  ведь  назад
всего Гордееву в морду бил. Там
   В своем Мире
   А  через  мгновение  уже  здесь.  Значит,  не  врал  он,  когда  меня
подготавливал? Значит, все и есть так, как он говорил ? Значит, я  найду
тут кого смогу попросить? Чтобы вернули...
   Небо холодное, черное. Откуда же свет? От Луны. Не вижу ее, но  знаю,
что и она холодная, как замороженный медный пятак.  А  еще  сухо  здесь.
Будто  тысячи  тысяч  миллиардов  лет  прах  этот  на  каменном  крошеве
высушивали. А с ним и самый ледяной горький воздух. Не  течет  воздух  в
грудь - прорезает себе дорогу по гортани, бронхам, трахеям. Как  ножами,
как осколками острыми. Как ущелье это прорезано
   Тэнар-тропа
   Поднимаюсь. Иду. Грязно по краям тропы, кал окаменевший, мусор, лохмы
волос выстриженные.  Прямые,  вьющиеся,  белые,  черные,  рыжие,  седые,
младенческие. Густые, как войлок, тонкие,  как  паутинка.  Там,  где  не
втоптаны, в щебень не вбиты, в прах не перемолоты. Неприятное напоминают
оттуда, из Мира моего. Ну да я неприятное еще внизу увижу, а здесь  всем
сюда  попавшим  по  пряди  волос  отстригают.  Положено.   Сразу   возле
перегородившей скалы.
   Тэнар-камня
   Меня не остригли, мне не положено. Да и  некому,  не  встречает  меня
никто, один по тропе спускаюсь. А тропа все шире с каждым поворотом. Но,
что приметно, утоптана - так же. Никакими дорогоукладачными катками  так
не выутюжить. До  гладкости.  Только  ногами  человеческими,  множеством
неисчислимым.
   Вот и лагерь внизу, крыши ветхие. Миллион лет им, а они  все  ветхие,
ни больше ни меньше. Да какой миллион, нет здесь никакого Времени, верно
Перевозчик сказал, да и сам я чувствую.
   Два каменных столба с медными кольцами. Медь с  камнем  срослась,  не
поймешь, что зеленее. Откуда столбы? Кто поставил?  Никто  не  знает,  и
Перевозчик не знает. Я мимо прохожу, правую руку левой придерживаю.  Все
тут ледяное-холодное, кроме моей руки правой. Огнем горит, распухла, что
дыня, сквозь онемение болью невыносимой простреливает все сильнее. Но  я
боли рад. Значит, живой я,  если  боль  чувствую.  Не  то  что  здешние.
Которые тут.
   - Эй! Эй, ты откуда?
   - Заворачивай, вместе на площадь пойдем!
   - Смотри, смотри, новый, в последней партии такого не было!..
   Я на них не оглядываюсь. Они разные, как остриженные пряди  их.  там,
наверху, возле Тэнар-скалы. Но я дорогу к площади и без них  найду.  Мне
рассказали. Все равно все там будут. И те, которые окликают меня, и  те,
которые промолчали. Которые из своих ветхих домишек, из палаток, дырявых
и  не  очень,  на  улочки,  на  линии  свои  выбрались,  чтобы  на  меня
посмотреть. И  те,  которые  внутри  остались,  кто  уже  "замедленный".
"Примороженный", как тут говорят. Kтo еще говорит. И те, у кого  дыхание
еще паром вылетает, и те, кто дышать перестал уже. Но все они еще  люди.
На этом берегу. Пока.
   Свет меняется. Вместо Лун - облака мерцающие. Тоже видно хорошо.  Да,
забыл,  -  Лун-то  тут  целых  две!  Над  нашим  берегом  Реки   черной,
неподвижной, как вылитое стекло застывшее, и над тем.  Так  и  говорится
здесь - Тот берег. Едва различимый сверху был, с чернотой Реки сливался.
Далекий. А теперь за крышами, за стенами  спрятался,  но  направление  я
держу. И площадь вот.
   Вроде местности полусельской. На большом  довольно-таки  пространстве
бурьян  пучками  редкими,  жесткими,  проволочными.  Деревца   наподобие
рябинок  -  еще  реже.  Люди  эти.  Группами,  поодиночке,   как   тени,
перемещаются в мглистом сумраке. Погодите, быть вам еще тенями.
   Почему-то  лопаты  у  всех.   На   длинных   черенках,   белых,   как
свежеструганых. А сами лопатные штыки маленькие, вроде саперных. И такие
же острые, полоски заточки издали видны. Тихо над площадью, мрачно.  Гул
только неясный: "Бу-бу-бу". Злобно так.
   Возле меня, задергавшегося,  на  камень  вросший,  позеленевший,  как
столбы те, заглядевшегося, - сразу  трое.  Откуда  вывернулись?  Лица...
морды. Тупее не придумаешь. И рука у  меня  из  строя  вышла,  ее  левой
держать надо, а то если вниз опускаю, боль - не вытерпеть.
   Средний бросается с приглушенным  рычанием.  Темно-рыжий  ежик,  харя
квадратная,  нечистая  рубаха  под   кургузым   пиджачком,   коренастый,
широченный, плечи в метр. Черт с  ней,  с  моей  правой.  Навстречу  ему
движение,  сталкиваемся,  как   две   машины-камикадзе   на   автодуэли.
Выбирается участок шоссе километровый,  расходятся  -  ив  лоб.  На  ста
восьмидесяти каждый. Кто струсил, отвернул - все равно покойник, с такой
скоростью не совладаешь. Или комок железа оплавленного,  перекореженного
тягачами растаскивают потом. Это,  значит,  если  оба  не  струсили.  Не
успели.
   Сшиблисъ и мы, только мой локоть первым успел ему по  роже  чиркнуть.
Но и я в нос получил, аж  искры.  Ладонью  твердой,  грязной.  Подметка,
наверное, чище. Не от него  получил,  от  еще  одного,  сбоку.  В  землю
затылком воткнулся до самых ушей, хоть казалось, не пробить площадь  эту
утрамбованную.  Зазвенело-поплыло.  Что  ж  на  нашем   берегу   столько
скопилось?  Кто   черное   накапливает,   на   погляд   вытаскивает,   в
художественные рамочки вставляет? Так что  аж  сюда  перетекло.  На  тот
свет. А из сопатки разбитой кровь пока не идет  у  меня.  И  то  хорошо.
Бинты ко лбу прилипли.
   Что-то не то они надо мной  делают.  Я  уж  думал  -  хана,  добивать
станет, а он лопатку к собственному горлу приставил, надо мной нагнулся:
"Гы-ы-ы!.." Да сейчас же чиркнет себе, меня кровью окропит! А я  достать
не могу, помешать. И вокруг все: "Гы-ы-ы!.." Идиоты! Не ругательство,  а
диагноз.
   Но расшвыряло их, не успели с крещением своим идиотским. Идиотовским.
Мелькнули одинаковые тени  в  хламидах  коротких.  Темной  бронзой  мечи
сверкнули. Недлинные, в локоть. Голые черепа и пятнистые физиономии. Как
под копирку  одинаковые.  Ага,  танаты.  Полиция  здешняя.  Тоже  знаем,
предупреждены. И далеко в центре площади фигура высокая, черная...
   Сел. Встал. "Головой потряс, чтоб слетела блажь, и вокруг взглянул, и
присвистнул аж...." Кто  на  том  свете  стихами  разговаривает?  Только
психи.
   А эти придурки продолжают. Один, в середке группы отогнанной,  лопату
перехватил, самого себя по впалому животу - р-раз! Кровь  сквозь  желтую
клетчатую рубашку проступает, по черным порткам, до  блеска  засаленным,
бежит, впитывается, на черном чернеет. Передергивает меня. Чтобы  на  их
обычаи тут смотреть, я иду?
   - Разве так делают? - голос  за  плечом.  Сказавший  выходит  на  шаг
вперед, заслоняет меня от следующей группы, принимается наносить  легкие
чиркающие удары наотмашь. Только чуть-чуть тело режет кому подвернется.
   И понимал я, что это - друг. Больше. Друг, Проводник и Защитник.  Вот
только лица его не вижу. (Снова, по нехорошей привычке вперед  забегать,
- так и не увижу никогда.)
   - Вот так делают