ции  Освобождения  Палестины"...  "На
кольцевом  развороте  улиц  Рогова  и  Живописная  произошло  ДТП  между
автомобилями "Запорожец" владельца  казино  "Золотая  ночь"  и  "Лексус"
ветерана труда  Союза  советских  писателей;  транспортные  средства  не
пострадали,  водитель  "Запорожца"  госпитализирован".  Так  он  начинал
развлекаться, когда уставал.
   Заданий было много. Здесь роль играло общее количество, так как объем
каждого теста не превышал страницы-двух, но в целом за одно тестирование
он делал по три таких экзерсиса, и за месяц набегало почти два авторских
листа. При его работоспособности было не слишком обременительно.  А  вот
платили ему по самой высокой по тем временам ставке - четыреста долларов
лист. Когда ему объясняли эти условия, мол, никто его  задаром  работать
не хочет заставлять, он так и сказал психологу Вениамину, Венику, с  ним
сразу сошлись как-то ближе:  "Так,  может,  бросить  мне  все  остальные
глупости? В издательствах ставки падают, они там все  врут,  что  налоги
задавили, стану на вас работать". Не всерьез сказал, конечно.  От  своей
работы он ни за что бы не отказался. Вряд ли это было  только  везением,
но все надежды, возлагавшиеся на него в свое время, он  оправдывал.  Его
книги продавались и, что самое главное, покупались. Тут, конечно,  важен
был факт не насыщенного  пока  рынка  и  верной  маркетинговой  политики
набирающих силу книгоиздательских и книготоргующих  предприятий.  Чистой
удачей можно счесть  лишь,  что  попал  он  сразу  в  издательство,  чья
политика оказалась успешной. Так что  "тлетворный  запашок  известности"
его коснулся и оказался гораздо слаще, чем он представлял себе.  Кто  же
откажется, чего ради бросит, по какой-такой причине?
   Но деньги лишними никогда не бывают, и кобальтовый "Сааб", на зависть
соседям (что тоже льстило), продолжал дважды в неделю останавливаться  у
подъезда в точное время. Шофер поднимал наверх  коробки  с  продуктовыми
наборами высшего качества. Форма поощрения едой не канула и  во  времена
власти только денег. Веня сказал  в  ответ  на  его  попытку  возразить:
"Брось, старик, у нас так принято еще с  поры  академических  пайков.  У
творческого человека не должна болеть голова  о  хлебе  насущном  каждый
день".
   Понятно было, что никакими взглядами в двадцать первый век  неведомые
работы,  в  которые  он  оказался  вовлечен,  не   пахнут.   Любопытство
разъедало, но прямых вопросов он себе  пока  не  позволял.  Когда  пошли
тесты на заданную тему с  включением  заданных  элементов,  он  с  самым
невинным  видом   поинтересовался:   не   собираются   ли   они   делать
филологическую экспертизу на предмет установления  подлинного  авторства
его книг? И не психологи они, а специалисты-литературоведы и  лингвисты?
Сергей Иваныч, Анатолий и Вениамин вежливо посмеялись.
   Дело было даже  не  в  деньгах.  Деньги  деньгами.  Уж  очень  близка
оказалась, по крайней мере  заявленная  вслух,  тема  исследований:  его
собственная личность с ее тонкими порывами и глубоким внутренним  миром.
Велик соблазн, если так  говорится  вот  прямо  в  глаза,  без  малейшей
несерьезности и намека на розыгрыш. Ему недвусмысленно дали понять о его
личностной  ценности,  а  также   о   ценности   всех   без   исключения
произведений, строк, выходящих из-под его пера. "Из-под вашего  пера"  -
так и было произнесено. И он купился на это, да, по-другому не назовешь.
Пусть сам если говорил такое, то с ядовитой иронией, и в его  теперешних
компаниях предпочитали не упоминать подобные вещи всерьез. А услыхав  со
стороны, да от солидных людей, представляющих, по-видимому, некую весьма
масштабную организацию...
   И еще была брошена кость.  Сахарная.  Мозговая.  Проанализировав  его
творчество, ему сказали (он опять поежился), мы видим явное тяготение  к
острым сюжетам. Причем обусловленное вовсе не  спросом  рынка,  как  вы,
может    быть,    думаете,    а    вашей    глубокой     психологической
предрасположенностью. На подсознательном уровне. Сами вы можете этого  и
не ощущать, вас может тянуть  к  пасторалям  и  мелодрамам,  но  уж  нам
поверьте,  мы  достаточно  вас  изучили,  нам  за  это  деньги   платят.
Утверждаем со всей определенностью. И здесь вы  можете  рассчитывать  на
содействие. Человек с вашими творческими возможностями просто  не  имеет
права, как говорится,  зарывать  талант.  Нет-нет,  не  смущайтесь,  это
констатация факта, а не комплимент. Вы же  понимаете,  что  с  одаренной
личности куда больший спрос, а значит, куда большая работа, так  что  не
дармовые райские кущи мы вам предлагаем. А вот что вы скажете, если  вам
будут предоставлены материалы, каких без  нашей  помощи  вы  никогда  не
достанете? Реальные дела. Войны спецслужб,  Закулисы  большой  политики.
Натуралистические  подробности  уже  прогремевших  дел,  так  называемых
"звонковых", что находились на контроле самого Президента,  и  по  какой
причине они из-под этого контроля были тихо  выведены.  И  кем,  и  как.
События и персоналии, никогда не поднимавшиеся на свет. Разведывательные
и  террористические  операции  во  всем  мире   руками   соответствующих
российских институтов и подразделений. Как вам идея?
   Он,   естественно,   спросил:   за   что?    Какой    резон    Центру
социопсихологических исследований, ну или пускай  этому  самому  НИИТоВ,
вмешиваться и устраивать  литературную  судьбу  какого-то  там  молодого
писателя?  Предположим,  вот-вот   окажущегося   или   уже   в   обойме.
Предположим, талантливого в выбранном жанре. Но  все  равно  одного  из.
Свет на нем клином сошелся?
   А  затем,  терпеливо  объяснили  ему,  что  это  и  есть   их   хлеб.
Психологов-аналитиков и прогностиков. Сергей Иваныч, вон, между  прочим,
диссертацию  по  Александру  Кабакову  в  восемьдесят  восьмом  защищал,
знакома фамилия? И с чего это вы взяли,  будто  вы  только  один  из?  А
финансируются работы - но  это  уже  сами  понимаете,  под  секретом,  -
Минобороны. Потому что войны двадцать первого века,  если,  не  приведи,
тьфу-тьфу, случатся, будут, как уже  понятно  всем,  войнами  мозгов.  И
борьбой за воздействие на эти самые мозги. А чем, простите за выражение,
интеллигенция занимается?  Так  что  ни  букве,  ни  духу  того  первого
приглашения, что вы получили, мы не изменяем. Кстати, перечисленные  там
международные симпозиумы и встречи отнюдь не выдумка. Так понятно?
   Было понятно. Со своей набитой рукою  он  уже  чувствовал  недостаток
материала, начиная  потихоньку  задыхаться  без  него.  Можно,  конечно,
продолжать  вышивать  "семечки",  но  ему  сделалось  мало  страстей   и
приключений  на  уровне  "герой-одиночка  вступает  в  противоборство  с
мафией, победителя любит спасенная красавица и пригретые сироты начинают
звать папой". Удержаться на гребне волны. Вот  это  будет  роман.  Серия
романов. Он уже как бы угадывал их ряд, глянцевых, ярких, выдержанных по
стилю  оформления,  с  крупно  тисненным  его  именем,  личным   золотым
экслибрисом. Не чахоточное "увидеть свою фамилию  напечатанной".  Видели
уж, и не раз, и не десяток раз... Зеленый свет, карт-бланш, переиздания,
самому называть сумму гонорара, контракты с телевидением...
   "А темы? - спросил он. - Снова вы будете поставлять?" - "Что темы,  -
Сергей Иваныч махнул рукой. - Сюжет рождается из темы, а тема  рождается
из жизни. Ознакомитесь с документами,  встретитесь  с  людьми,  посетите
нужные учреждения, там, глядишь, сами десяток тем напридумываете.  Может
быть,  что-то  предложим  и  мы..."  -  "Будешь  у  нас  вторым  Юлианом
Семеновым!" - хлопал по плечу Веник. Протестовать было  трудно  даже  из
вежливости. Если кому-то так хочется...
   Для разгона ему предложили упрощенный вариант. По сходству  работ  по
тестированию.  Информация  ему  подается  сюда  дискетами,  ее  отбирают
специально  и  заранее  соответствующие  люди.  "Чтобы  не  мучить  тебя
оформлением допусков, сам же  понимаешь,  откуда  это  все",  -  пояснил
Веник.
   Первая тема все  же  была  от  них.  Роман,  как  модно  говорить,  о
коррупции в высших эшелонах власти, бросающей страну в большой конфликт.
Предложили и действующих лиц, и общую канву. Подробные характеристики  и
биографические   данные,   коллизии   и   перипетии   сюжета.   Семейные
обстоятельства  и  тайные   пороки.   Механизмы   наживания   мгновенных
миллионных долларовых  состояний  и  укрытия  их  за  рубежом.  Контакты
государственных чиновников и глав преступных  синдикатов,  протянувшихся
корнями  далеко  за  пределы  России.  Живописные  подробности   спален.
Развлечения   "бутровских"   деток.   Продажа    госсекретов.    Уровень
предложенных действующих лиц - вице-премьеры, крупнейшие банкиры, высший
генералитет,    главы    государственных    корпораций,     председатели
инвестиционных фондов, лидеры парламентских фракций  и  внепарламентских
партий, губернаторы, воры в законе, резиденты  иностранных  спецслужб  в
России из ближнего и дальнего  зарубежья.  Ни  одного  знакомого  имени,
которое хоть раз видел бы на страницах газет, на телеэкране, но качество
и объем личных описаний заставляли думать, что взяты они  просто-таки  с
натуры. Ему буквально навязывали применить  его  собственный  Метод.  (О
Методе,    кстати,    он     тоже     досконально     объяснил     своим
собеседникам-психологам еще на самой ранней стадии знакомства.)
   "Да тут же делать мне просто нечего, -  опешил  он  поначалу,  -  все
разработано до мелочей, что, с кем, как и почему должно произойти.  Кого
в Лефортово, кому виллу рядом с "Кинто до Лаго" в Португалии, а кого и в
распыл. Садись да пиши. Что, не можете?" - "Ты знаешь - да", -  серьезно
ответил Вениамин. А Анатолий, самый сдержанный  и  молчаливый,  пояснил:
"Вы поймите, Игорь, это же только первый  масштабный  опыт.  Разумеется,
потом мы предоставим вам гораздо большую  свободу  действий.  Творческую
инициативу,  полет  фантазии,  мы  даже  попросим  настоятельно.  А   из
представленных  проработок,  подумайте,  какой  можно  сделать  триллер.
Садитесь и пишите,  если  считаете,  что  справитесь.  Мы  будем  только
приветствовать". - "А у меня, между прочим, аграфия, -  тут  же  добавил
неунывающий Веник. - Что смеетесь? Алексия - это когда двух слов связать
не можешь, а аграфия - когда видишь перед собой чистый лист и просто  не
представляешь, как на нем  изложить  то,  что  у  тебя  есть  в  голове.
Написать не можешь двух  слов".  -  "Короче,  занимайтесь,  -  подытожил
Сергей Иваныч, - только, простите, работать придется здесь.  В  Интернет
выхода у вас не будет, а самые разнообразные справочные данные -  только
закажите, к вашим услугам".
   Конечно, это был подарок. Просто подарок, так он его и расценил.  Две
трети  обычной  авторской  работы   выполнено   за   него   неизвестными
"специальными людьми". Он примерно представлял себе, что это за люди.  А
уж добыть (или придумать, что, в общем, для него лично без разницы,  все
равно он своих будущих героев не видел и не  увидит  никогда)  данные  с
таким уровнем и глубиной проработки ему с его имиджем в их  писательской
среде "селф-мейд-мена", говоря по-русски, "из низов" - и думать  нечего.
А сам бы мозга свихнул, пока стольких персонажей свел в непротиворечивое
действие. Жизнь - лучший театр. Слушайте классиков, господа.
   Жизнь  в   который   раз   уплотнилась.   Кобальтовый   "Сааб"   стал
останавливаться у подъезда через день. Свою норму днем пришлось  снизить
до  шести  страниц,  потому  что  через  вечер  к  ним  прибавлялось  по
двенадцать вечерних. И все равно оставалось время,  чтобы  просто  жить.
Наступало лето, строились планы поездки к Жене на родину, вот только  он
закончит и сдаст свою прежнюю и вдруг так  кстати  образовавшуюся  новую
работы.  (Женю  он  в  подробности  проводившихся  тестов  и   принятого
предложения не посвятил. Таково было условие Сергей Иваныча, Анатолия  и
Вениамина. Он даже им кое-что подписал.) Несмотря  на  опасности  ночной
Москвы, они бродили с Женей, сравнивая соловьев Коломенского с соловьями
Андреевской набережной. Целовались. Однажды он  оборвал  для  нее  целую
клумбу пионов. Неясные тени, что начали сопровождать его, а значит, и их
с Женей, придавали в поздних прогулках спокойствие и уверенность. Как-то
Женя сказала, что непременно должна угостить  его  вареньем  из  розовых
лепестков, как варит ее мама, и они  прямо  сейчас  едут  собирать,  она
знает, где. У нее случались такие порывы.  Шиповник  в  тот  год  зацвел
рано, и на какой-то близкой подмосковной станции они два  часа  обрывали
упругие красные лепестки, и он,  стоя  рядом  с  сосредоточенной  Женей,
тихонько смеялся  своему  послушанию  и  безропотному  согласию  тратить
время, а дома искупал ее в них.
   Что говорить, вечерняя работа его увлекла.  Он  в  шутку  называл  ее
"второй сменой". Но он ни на минуту не забывал и о  зеленой  тетрадке  и
трансцендентных Тогда. Он отдавал себе отчет,  во  что  эта  его  работа
может вылиться, если только представленные ему персонажи имеют  реальных
прототипов. И все равно писал  страницу  за  страницей.  Кто-то  на  них
кончал жизнь самоубийством, кого-то  арестовывали,  кто-то  благополучно
скрывался, спасался пластической операцией, перекидывал  астрономические
суммы через свободные экономические зоны  и  оставался  жив  с  осевшими
деньгами на анонимных счетах. Кабинет министров трясся,  летела  чехарда
замен - и все это с именами, персоналиями, пусть не слишком узнаваемыми,
но подробными, подробными!.. Это было невероятно интересно.
   И одновременно в газетах, теленовостях он  искал  подтверждений,  что
вот оно, начинает происходить, сбываться! И не находил. Как-то все  было
не то. Он не унывал. Он даже был рад, что его подозрения и о себе,  и  о
тайной цели собеседников-психологов  не  подтверждаются.  Он  ничего  не
говорил, намеком не  обмолвился  перед  ними  о  тетрадке  и  Тогда.  Но
почему-то был  уверен,  что  они  знают.  На  него  очень  подействовали
мельчайшие подробности из жизни предложенных персонажей. Уж  если  знают
про такого  ранга  людей...  Зато  получался  очень  лихой  политический
детектив. На самом родном материале. Он-то ведь знал, кто сейчас  и  что
пишет. Такого, что выходило у него, - ни у кого пока не было. Тут уж,  в
свою очередь, он утверждал со всей ответственностью. Если на что-то,  на
кого-то он там и повлияет, так ведь правды никогда ему не  узнать,  и  в
его жизни ничего не изменится. Да?
   Он был совершенно прав, рассуждая  так.  Роман  "Министра  обороны  -
расстрелять!" был написан. Он, кстати, просто рот раскрыл,  когда  стали
настаивать на таком названии. "Ребята, я вообще  ничего  не  понимаю,  -
сказал он. - Вы ж от него кормитесь, он, значит, и музыку  заказывал,  а
это - как же?.." - "Ну, вы же сами писали, - опять  объяснял  терпеливый
Анатолий. - Там же и главная идея-то, что это - чудовищная провокация. А
заглавие - просто ход. Да и ярко,  коммерчески,  кто  поспорит?"  Он  не
спорил. И ход был, и весь роман, собственно, на ту же  тему.  Он  просто
получил  свою  пачечку  банкнот  с  изображением  Бенджамина  Франклина,
спросил, когда и где роман выйдет и выйдет ли вообще, а может, его хотят
положить под сукно ("Выйдет, еще  как  выйдет,  еще,  между  прочим,  от
издательства свои законные получите! Вениамин  ведет  сейчас  переговоры
сразу с тремя, он, чтоб вы знали, отныне ваш литагент.  Не  беспокойтесь
ни о чем, езжайте отдыхать!"); и  они  действительно  поехали  с  Женей,
потому что работу, которой он занимался по утрам,  он  тоже  закончил  и
передал в свое родное издательство.
   Вообще-то мелковато она  смотрелась  по  сравнению.  Роман  назывался
"Думай только о себе". Главный герой -  ветеран  ВДВ,  сводит  счеты  за
изнасилованную и покалеченную сестру,  за  посаженного  на  иглу  брата,
заразившегося таким образом СПИДом, хоть сам  пока  не  знает  об  этом.
Сколько их, таких историй. Да и деньги не  чета  полученным.  Однако  он
привык всю работу доводить до конца. Контракт следовало выполнять.  Стоя
с радостно лепечущей Женей в сутолоке маленького Быкова, он  думал,  что
верно отказался пока подписывать  договор  на  продолжение.  Чем  весьма
огорчил дружочка зав. редакцией. Сказал, что, кажется, женится и поэтому
хочет обождать впрягаться.
   Они с Женей летели примерно сюда, в эти  бескрайние  степи  и  мягкие
холмы Южного Урала, поросшие дикими  тюльпанчиками  и  маками-ноготками.
Она просто родом была отсюда. Прожили  прекрасный  месяц,  довольствуясь
нехитрым бытом ее родителей. Он не переставал следить за газетами, но из
всех прилежно публикуемых скандалов так ничего и  не  вычитал.  Когда  в
начале октября они  вернулись  в  Москву  и  грянул  знаменитый  "черный
вторник",  тот,  давний,  девяносто  четвертого  года,   с   потерянными
миллиардами  и  нажитыми  миллиардами,  он  и   не   подумал   соотнести
грандиозный, но все же далекий от себя факт со своим  первым  написанным
по прямому заказу романом.
   Оговорюсь сразу - и последним.
 
*** 
 
   Я сидел спиной по ходу. Голова не кружилась, обычных шурупов в висках
не было. Опять. Как в предыдущий раз. Две ослепительные  розовые  полосы
убегали  прямо  из-под  моих  ног  и   сливались   где-то   далеко,   за
шуршаще-горячим горизонтом. Наверное, с момента моего отключения  прошло
не более нескольких секунд. Даже  банка  оставалась  в  руке,  не  успел
выронить. Машинально поднес к губам, допил. Вкусно.
   Розовые полосы летели и летели, видимые сквозь днище фургона, и  если
б захотел, я мог  заставить  их  извиваться.  Но  я  не  хотел.  Слишком
горьким, как морская вода, было бы усилие.
   - Заворачивай во двор, -  голосом  кисло-сладким  до  ожога  приказал
молодец в кабине.
   - Барин какой, - проворчал шофер в инфразвуковых низах,  -  как  все,
десять шагов не пройдет.
   - Этот - барин. Ни к чему, чтоб на него пялились.
   Оглушительная кровавая Ниагара их  голосов  затопила  меня.  А  каким
принизывающим холодом отдавался непередаваемый рев мотора! И еще  прежде
чем я ошеломленно понял, что моя синестезия продолжается уже наяву, а не
в "накате", что я слышу голоса сквозь непроницаемую переборку, а полосы,
которые я  вижу  сквозь  пол,  следы  шин,  они  свернули,  замедлились,
запетляли и стали гаснуть. Я увидел - не оборачиваясь, затылком,  сквозь
металл! - здание, во двор которого  мы  въезжаем.  Человека,  ожидающего
меня в кабинете на втором этаже.
   Вэн  катился  последние  десятки  метров.  Я  изо  всех  сил  пытался
собраться, унять бешено колотящееся  сердце.  Картинка  видения  угасала
постепенно, но быстро. Ничего не понимаю.
   Все-таки я успел, и молодец, откативший дверь, нашел меня всего  лишь
потным, взъерошенным и недовольным.
   - Кондишн у тебя, хозяин, не работает, - сказал я. - Спекся  в  вашем
воронке.
   -  Быть  не  может.  -  Он  взглянул  на  выкатившуюся  банку  из-под
"Джин'н'тоник". - Ты в настоящих воронках не катался. Посадят тебя там в
"стакан", то-то поопохмелялся бы. На выход, - скомандовал он.
   Вэн подогнали к стене из белого кирпича вплотную, но я-то только  что
видел все здание. Два этажа, один парадный вход с улицы, другой - тот, к
которому подвезли меня. Двор, окруженный забором. Улица не улица - малый
переулочек. Во дворе несколько машин, есть  люди.  Напротив  пятиэтажный
ржавого цвета жилой  дом.  Меня  ждут  в  угловой  комнате  двухэтажного
здания, у которого окна зарешечены все. Тот же человек ждет, с кем я уже
говорил. Через  два  дома  от  переулочка  у  водяной  колонки  визгливо
ссорились две женщины. На одной красный сарафан. На  высоте  пяти  тысяч
восьмисот  метров  над  городком  (но  это  не  Бузулук)   прошла   пара
"Су-двадцать седьмых". Пилот ведущего - майор. Шлем  ему  был  тесноват,
давил. Все, больше ничего не вижу. Кончилось.
   - На выход, - напомнил рыжий более нетерпеливо. Подтолкнул меня.
   - Ты себе что позволяеш