сглотнул, - Я посылал ему  вдо-
гонку проклятия. Я крыл последней хулой богов  семи  различных  религий.
Чем дальше он был от меня, тем меньше я его боялся. И только я распалил-
ся вовсю, как он... как он вернулся.
   Его лицо приникло к главному иллюминатору. Его багровые глаза глянули
мне в лицо. Его диковинная рука вновь заграбастала мою капсулу. А сигнал
радарной тревоги едва звякнул - возвращение было таким стремительным.  Я
залился слезами, я принялся...
   Он осекся.
   - Что вы принялись?
   - Молиться. Я молил о прощении,
   - Ну и ну!..
   - Он взял мой корабль на ладонь. И звезды  взорвались  у  меня  перед
глазами..,
   Разгонщик и я следом за ним вступили под сень  старого  дуба,  такого
старого и такого раскидистого, что нижние его сучья  пришлось  подпереть
железными трубами. Под деревом расположилось на отдых целое семейство  -
теперь оно в недоумении уставилось на нас.
   - Звезды взорвались?
   - Это не совсем точно,- извинился разгонщик.  -  На  самом  деле  они
вспыхнули во много раз ярче, в то же время сбегаясь в  одну  точку.  Они
пылали неистово, я был ослеплен. Пришелец, видимо, придал мне  скорость,
почти не отличающуюся от скорости света.
   Я плотно прикрыл глаза рукой и не поднимал век. Я  ощущал  ускорение.
Оно оставалось постоянным в течение всего того срока, какой  понадобился
моим глазам, чтобы прийти в корму. Исходя из своего богатого опыта я оп-
ределил величину ускорения в десять метров в секунду за секунду...
   - Но ведь это...
   - Вот именно, ровно одно "же". Когда ко мне вернулась способность ви-
деть, я обнаружил, что нахожусь на желтой равнине под сверкающим голубым
небом. Капсула моя оказалась раскалена докрасна, и стенки ее уже  начали
прогибаться.
   - Куда же это он вас высадил?
   - На Землю, в заново распаханные районы Северной Африки.  Бедную  мою
капсулу никогда не предназначали для подобных трюков. Раз уж она сплющи-
лась от обыкновенного земного притяжения, то перегрузки при вхождении  в
атмосферу разнесли бы ее вдребезги. Но пришелец позаботился, видимо, и о
том, чтобы этого не случилось...
   Я любопытный экстра-класса. Я способен залезть человеку в душу, а  он
и не заподозрит о моем существовании. Я наблюдателен до того, что никог-
да не проигрываю в покер. И я твердо знал, что разгонщик не врет.
   Мы стояли рядом под старым дубом. Самая нижняя его  ветвь  вытянулась
почти параллельно земле, и ее поддерживали целых три  подпорки.  Как  ни
длинны были руки разгонщика, но и он не смог бы обхватить ту ветвь. Шер-
шавая серая кора, хрупкая, пропахшая пылью, закруглялась чуть ниже уров-
ня его глаз.
   - Вам невероятно повезло, - сказал я.
   - Несомненно. Что это такое?
   "Это" было черное, мохнатое, полтора дюйма длиной - оно ползло по ко-
ре, и один его конец извивался безллозгло и пытливо.
   - Гусеница. Понимаете, у вас вообще не было шансов уцелеть. А вы вро-
де бы и не очень рады...
   - Ну, посудите сами, - ответил разгонщик. - Посудите, до  каких  тон-
костей он должен был додуматься, чтобы сделать то,  что  он  сделал.  Он
заглядывал ко мне и изучал меня сквозь иллюминатор.  Я  был  привязан  к
креслу ремнями, и к тому же  его  датчикам  пришлось  пробиваться  через
толстое кварцевое стекло, прозрачное односторонне - с внутренней  сторо-
ны! Он мог видеть меня только спереди. Он, конечно, мог обследовать  ко-
рабль, но тот был поврежден, и пришельцу еще  надлежало  догадаться,  до
какой степени.
   Во-первых, он должен был сообразить, что я не в силах затормозить без
разгонной сети. Во-вторых, он должен был прийти к выводу, что в баках  у
меня есть определенный запас горючего, рассчитанный на полную  остановку
корабля после того, как прекратит работу разгонный ковш.  Логически  это
вполне очевидно, не правда ли? Вот тогда-то он и  решил,  что  остановит
меня совсем - или почти совсем и предоставит добираться до дому  на  ре-
зервном топливе, черепашьим ходом.
   Но потом, уже распрощавшись со мной, он вдруг отдал себе отчет в том,
что задолго до конца такого путешествия я умру от старости. Представляе-
те, как тщательно он меня осматривал! И тут он вернулся ко мне.  Направ-
ление моего полета подсказало ему, куда я держал путь. Но смогу ли я вы-
жить там с поврежденным кораблем? Этого он не знал.  Тогда  он  осмотрел
меня снова, еще внимательнее, установил, из какой звездной системы  и  с
какой планеты я происхожу, и доставил меня сюда.
   - Все это шито белыми нитками,- заявил я.
   - Разумеется. Мы находились за двенадцать световых лет  от  Солнечной
системы, а он дотянулся сюда в одно мгновение. И даже не в том  дело.  -
Разгонщик снизил голос до шепота. Он зачарованно  смотрел  на  гусеницу:
та, бросая вызов притяжению, обследовала вертикальный участок коры. - Он
перенес меня не просто на Землю, а в Северную Африку. Значит, он устано-
вил не только планету, откуда я родом, но и район планеты.
   Я просидел в капсуле два часа, прежде чем  меня  нашли.  Полиция  ООН
провела запись моих мыслей, но сама не поверила тому, что записала.  Не-
возможно отбуксировать разгонный корабль на Землю, миновав все локаторы.
Более того, моя разгонная сеть оказалась разметана по пустыне. Даже баки
с водородом и те уцелели при возвращении. Полиция решила, что это мисти-
фикация и что мистификаторы намеренно лишили меня памяти.
   - А вы? Вы сами что решили?
   И опять лицо разгонщика напряглось, сетка морщин сложилась в замысло-
ватую маску.
   - Я убедил себя, что пришелец-такой же космический пилот,  как  и  я.
Случайный прохожий - проходил, вернее, пролетал мимо и  остановился  по-
мочь, как иные шоферы остановятся, если, скажем, у вас сели аккумуляторы
вдали от города. Может, его машина была и помощней, чем  моя.  Может,  и
сам он был богаче, даже по меркам собственной его цивилизации. И мы, ес-
тественно, принадлежали к различным расам. И все  равно  он  остановился
помочь другому, раз этот другой входит в великое братство исследователей
космоса...
   - Ибо ваша современная ксеногения считает, что он не мог обогнать нас
в своем развитии. - Разгонщик ничего не ответил.Как хотите, а я  вижу  в
этой теории немало слабых мест.
   - Например?
   Я не уловил в его вопросе интереса, но пренебрег этим.
   - Вы утверждаете, что развитие вида останавливается,  как  только  он
начинает изготовлять орудия. А что, если на одной планете появились  од-
новременно два таких вида? Тогда развитие будет продолжаться до тех пор,
пока один из видов не погибнет. Обзаведись дельфины руками - и у нас са-
мих возникли бы серьезные проблемы.
   - Возможно.
   Разгонщик по-прежнему следил за гусеницей  -  полтора  дюйма  черного
ворса знай себе обследовали темный сук. Я пододвинулся к своему собесед-
нику, нечаянно задев кору ухом.
   - Далее, отнюдь не все люди одинаковы. Среди  нас  есть  Эйнштейны  и
есть тупицы. А ваш пришелец может принадлежать расе, где  индивидуальные
различия еще рельефнее. Допустим, он какой-нибудь супер-Эйнштейн...
   - Об этом я не подумал. Исходным моим предположением было, что он де-
лает свои выводы с помощью компьютера...
   - Далее, вид может сознательно  изменить  себя.  Допустим,  они  дав-
ным-давно начали экспериментировать с генами и  не  успокоились  до  тех
пор, пока их дети не стали гигантами ростом в милю, с космическими  дви-
гателями, встроенными в спинной хребет. Да чем,  черт  возьми,  вас  так
привлекает эта гусеница?
   - Вы не видели, что сделал тот мальчишка?
   - Мальчишка? Ах, да. Нет, не видел,
   - Гусеница ползла по дорожке. Люди шли мимо. Под ноги никто  не  гля-
дел. Подошел мальчишка, наклонился и заметил ее.
   - Ну и что?
   - А то, что он поднял гусеницу, осмотрелся, подошел сюда и посадил ее
в безопасное место, на сук.
   - И вы упали в обморок.
   - Мне, безусловно, не следовало бы поддаваться впечатлению  до  такой
степени. В конце концов сравнение - не доказательство,  Не  поддержи  вы
меня, я бы раскроил себе череп,
   - И ответили бы на заботу золотого великана черной неблагодарностью.
   Разгонщик даже не улыбнулся.
   - Скажите... а если бы гусеницу заметил не ребенок, а взрослый?
   - Вероятно, он наступил бы на нее и раздавил.
   - Вот именно. Так я и думал. - Разгонщик подпер щеку языком,  и  щека
неправдоподобно выпятилась. - Она ползет вниз головой, Надеюсь,  она  не
свалится?
   - Не свалится.
   - Вы думаете, она теперь в безопасности?
   - Конечно. Ей теперь ничто не грозит.

   Перевод с английского Олега БИТОВА



                               Ларри НИВЕН

                                 ПРОХОЖИЙ


     Был полдень, горячий и голубой. Парк звенел  и  переливался  голосами
детей и взрослых, яркими красками их одежд. Попадались  и  старики  -  они
пришли достаточно рано, чтобы занять местечко, но оказались слишком  стары
и слабы, чтобы удержать всю скамью.
     Я принес с собой завтрак и медленно жевал сандвичи. Апельсин и вторую
жестянку пива я оставил на потом. Люди сновали передо мной по  дорожкам  -
они и в мыслях не держали, что я наблюдаю за ними.
     Полуденное солнце припекло мне макушку, и я впал  в  оцепенение,  как
ящерица. Голоса взрослых, отчаянные и самозабвенные выкрики  детей  словно
стихли и замерли.  Но  эти  шаги  я  расслышал.  Они  сотрясали  землю.  Я
приоткрыл глаза и увидел разгонщика.
     Росту в нем было полных шесть футов, и вкроен он был крепко. Его шарф
и синие просторные штаны не слишком даже  вышли  из  моды,  но  как-то  не
вязались друг с другом. А кожа-по крайней мере там, где ее  не  прикрывала
одежда, - болталась на нем складками, будто он съежился внутри нее.  Будто
жираф напялил слоновью шкуру.
     Шаг его был лишен упругости. Он вколачивал ноги в гравий  всем  своим
весом. Не удивительно, что я расслышал, как он идет. Все  вокруг  или  уже
уставились на него или заворочали шеями, пытаясь понять,  куда  уставились
все остальные. Кроме детей, которые тут же и позабыли о том,  что  видели.
Соблазн оказался выше моих сил.
     Есть любопытные обыденного,  повседневного  толка.  Когда  им  больше
нечего делать,  они  подсматривают  за  своими  соседями  в  ресторане,  в
магазине или на станции монорельссвой дороги. Оки  совершенные  дилетанты,
они сами не знают, чего ищут, и, как правило,  попадаются  с  поличным.  С
такими я ничего общего не имею.
     Однако есть и любопытные-фанатики, вкладывающие в это дело всю  душу,
совершенствующие технику подглядывания на специальных занятиях. Именно  из
их среды вербуются  пожизненные  подписчики  на  "Лица  в  толпе",  "Глаза
большого города" и тому подобные журнальчики. Именно они пишут в  редакции
письма о том, как им удалось выследить генерального секретаря ООН Харумана
в мелочной лавке и как он в тот день нехорошо выглядел.
     Я-фанатик. Самый отъявленный.
     И вот, пожалуйста, в каких-то двадцати ярдах от меня, а то и  меньше,
- разгонщик, человек со звезд.
     Разумеется, это разгонщик и никто другой. Странная манера  одеваться,
чуждые Земле драпировки из собственной кожи... И ноги, не  приученные  еще
пружинить, неся  вес  тела  в  условиях  повышенной  тяжести.  Он  излучал
смущение и робость, озирался  с  интересом,  удивлением  и  удовольствием,
возглашая безмолвно: я здесь турист.
     Глаза, выглядывающие из-под плохо пригнанной маски лица, были  ясные,
синие и счастливые. От него не ускользнуло мое внимание, но ничто не могло
омрачить его почти молитвенный восторг. Даже  непослушные  ноги,  которые,
наверное, нещадно ныли. Улыбка у него была мечтательная и очень  странная.
Приподнимите спаниелю уголки пасти - вы получите именно такую улыбку.
     Он впитывал в себя жизнь -  небо,  траву,  голоса,  все,  что  растет
кругом.  Я  следил  за  его  лицом  и  пытался  расшифровать:  может,   он
приверженец какой-нибудь новой,  обожествляющей  Землю  религии?  Да  нет.
Просто  он,  вероятно,  видит   Землю   впервые,   впервые   настраивается
биологически  на  земной  лад,  впервые  ощущает,   как   земная   тяжесть
растекается по телу, и когда от восхода до восхода проходит ровно двадцать
четыре часа, самые его гены внушают ему: ты дома.
     Все шло как надо, пока он не заметил мальчишку.  Мальчишке  было  лет
десять - прекрасный мальчишка, ладненький, загорелый с головы до пяток,  А
ведь в дни моего детства даже совсем-совсем  маленьких  заставляли  носить
одежду на улице. До той минуты я его и не видел, а он, в свою очередь,  не
видел разгонщика. Он стоял на дорожке  на  коленях,  повернувшись  ко  мне
спиной. Я не мог разглядеть, что он там делает, но он что-то делал - очень
серьезно и сосредоточенно.
     Прохожие на  разгонщика  уже  почти  не  обращали  внимания,  кто  по
безучастности, кто от переизбытка хороших манер.  Я  же  глаз  с  него  не
сводил. Разгонщик наблюдал за мальчишкой, а я  изучал  его  самого  из-под
полуприкрытых  век,  прикидываясь  старигеом,  задремавшим  на   солнышке.
Существует  непреложное,  как  принцип  Гейзенберга,  правило:   ни   один
подлинный любопытный не допустит, чтобы его поймали.
     Мальчишка вдруг нагнулся, потом  поднялся  на  ноги,  сомкнув  ладони
перед собой. Двигаясь с преувеличенной осторожностью, он свернул с дорожки
и пошел по траве к потемневшему от старости дубу.
     Глаза у разгонщика  округлились  и  вылезли  из  орбит.  Удовольствие
соскользнуло с его лица, выродившись в ужас, а потом и от ужаса ничего  не
осталось. Глаза закатились. Колени у звездного гостя начали подгибаться.
     Хоть я и не могу теперь похвалиться резвостью, я успел  подскочить  к
нему и подставить свое костлявое плечо ему под  мышку.  Он  с  готовностью
навалился на меня всем весом. Мне бы тут же сложиться вдвое и втрое, но я,
прежде чем сделать это, сумел кое-как доволочь его до скамейки.
     - Доктора, - бросил я какой-то удивленной матроне. Живо  кивнув,  она
удалилась вперевалочку. Я вновь обернулся к разгонщику. Он смотрел на меня
мутным взглядом из-под  прямых  черных  бровей.  Загар  лег  ему  на  лицо
странными полосами: оно потемнело повсюду, куда солнце могло добраться,  и
было белым как мел там, где  складки  хранили  тень.  Грудь  и  руки  были
расцвечены таким же  образом.  И  там,  где  кожа  оставалась  белой,  она
побледнела еще сильнее от шока.
     - Не надо доктора, - прошептал  он,  -  Я  не  болен.  Просто  увидел
кое-что.
     - Ну конечно, конечно. Опустите голову между колен. Это убережет  вас
от обморока.
     Я открыл еще не початое пиво.
     - Сейчас я приду в себя, - донесся его шепот из-под колен.  На  нашем
языке он говорил с акцентом, а  слабость  присуждала  его  еще  и  глотать
слова. - Меня потрясло то, что я увидел.
     - Где? Здесь?
     - Да. Впрочем, нет. Не совсем...
     Он запнулся, будто переключаясь на другую волну, и я подал ему  пиво.
Он посмотрел на него озадаченно, как бы недоумевая, с какого конца взяться
за банку, потом наполовину осушил ее одним отчаянным глотнем.
     - Что же такое вы видели? - осведомился я.
     Прошлось ему оставить это недолитым.
     - Чужой космический корабль. Если бы не корабль,  сегодняшнее  ничего
бы не значило.
     - Чей корабль? Кузнецов? Монахов?
     "Кузнецы" и  "монахи"  -  единственно  известные  инопланетные  расы,
овладевшие звездоплаванием. Не считая нас, разумеется. Я никогда не  видел
чужих космических кораблей, но иногда они швартуются на внешних планетах.
     Глаза на складчатом лице разгонщика обратились в щелочки.
     - Понимаю. Вы думаете, я о каком-нибудь корабле, официально прибывшем
в наш космический порт. - Он больше не глотал слова. - Я  был  на  полпути
между системами Хорвендайл и Кошей. Потерпел катастрофу почти на  скорости
света и ожидал неизбежной гибели. Тогда-то я и увидел  золотого  великана,
шагающего среди звезд.
     - Человека? Значит, не корабль, а человека?
     - Я решил, что это  все-таки  корабль.  Доказать  не  могу.  Я  издал
глубокомысленный невнятный звук, дав ему тем самым понять, что слушаю,  но
не связываю себя никакими обязательствами.
     - Давайте уж я расскажу вам все по порядку.  К  тому  моменту  я  уже
удалился на полтора года от точки старта. Это была бы моя  первая  поездка
домой за тридцать один год...
     Лететь на разгонном корабле - все равно что лететь верхом на паутине.
     Даже до развертывания сети такой корабль невероятно хрупок.  Грузовые
трюмы,  буксирные  грузовые  тросы  с  крючьями,  кабина  пилота,  система
жизнеобеспечения и  стартовый  термоядерный  реактор-все  это  втиснуто  в
жесткую капсулу неполных трехсот футов  длиной.  Остальную  часть  корабля
занимают баки и сеть.
     Перед стартом баки заполняются водородным топливом для реактора. Пока
корабль  набирает  скорость,  достаточную  для  начала  разгона,  половина
топлива выгорает и замещается разреженным газом. Баки теперь  играют  роль
метеоритной защиты.
     Разгонная сеть представляет собой ковш из сверхпроводящей  проволоки,
тонкой, как паутина, - десятки тысяч миль паутины.  Во  время  старта  она
скатана в рулон не крупнее главной капсулы. Но если пропустить  через  нее
отрицательный заряд  определенной  величины,  она  развертывается  в  ковш
диаметром двести миль.
     Под воздействием противоположных  по  знаку  полей  паутина  поначалу
колышется и трепещет. Межзвездный водород, разжиженный до небытия  -  атом
на кубический сантиметр, попадает в устье ковша, и противоборствующие поля
сжимают его, нагнетая к оси.  Сжимают,  пока  не  вспыхивает  термоядерная
реакция.  Водород  сгорает  узким  голубым  факелом,  слегка   отороченным
желтизной. Электромагнитные  поля,  возникающие  в  термоядерном  пламени,
начинают  сами  поддерживать  форму  сети.  Пробуждаются   могучие   силы,
сплетающие  паутину,  факел  и  поступающий  в   ковш   водород   в   одно
неразъединимое целое.
     Главная капсула, невидимо крошечная, висит теперь на краю призрачного
цилиндра  двухсот  миль  в  поперечнике.  Крохотный   паучок,   оседлавший
исполинскую паутину.
     Время замедляет свой бег, расстояния  сокращаются  тем  значительнее,
чем выше скорость.  Водород,  захваченный  сетью,  течет  сквозь  нее  все
быстрее, мощность полей в разгонном ковше нарастает день ото дня.  Паутина
становится все прочнее, все устойчивее. Теперь корабль вообще не нуждается
в присмотре - вплоть до разворота в середине пути.
     - Я был на полдороге  к  Кошей,  -  рассказывал  разгонщик,с  обычным
грузом  -  генетически  видоизмененными  семенами,  специями,  прототипами
машин. И с тремя "мумиями" - так мы называем пассажиров,  замороженных  на
время полета. Короче, наши корабли возят все,  чего  нельзя  передать  при
помощи лазера связи.
     Я до сих пор не знаю, что произошло. Я спал.  Я  спал  уже  несколько
месяцев, убаюканный пульсирующими токами. Быть может, в ковш залетел кусок
метеорного железа. Может, на какойнибудь час концентрация  водорода  вдруг
упала, а затем стремительно возросла.  А  может,  корабль  попал  в  резко
очерченный район положительной ионизации. Так или иначе,  что-то  нарушило
регулировку разгонных полей, и сеть деформировалась.
     Автоматы разбудили меня, но слишком поздно. Сеть свернулась жгутом  и
тащилась за кораблем как нераскрывшийся парашют.  При  аварии  проволочки,
видимо, соприкоснулись, и значительная часть паутины попросту испарилась.
     - Это была верная смерть, - продолжал  разгонщик.  -  Без  разгонного
ковша я был совершенно беспомощен. Я достиг бы системы Кошей на  несколько
месяцев раньше расписания -  неуправляемый  снаряд,  движущийся  почти  со
скоростью  света.  Чтобы  сберечь  хотя  бы  доброе  имя,  я  обязан   был
информировать Кошей о случившемся лазерным лучом и просить их  расстрелять
мой корабль на подлете к системе...
     - Успокойтесь, - утешал я его. Зубы у него сжались, мускулы  на  лице
напряглись, и оно, иссеченное складками, стало еще разительнее  напоминать
маску. - Не переживайте. Все уже позади. Чувствуете, как