ся из положения,  когда
багги перекосился назад почти на тринадцать градусов...
     Минутку, минутку...
     Что-то было не  так  в  той  картине,  которая  предстала  перед  его
мысленным взором, когда он попытался  восстановить  в  памяти,  как  багги
Альфа,  сопровождаемый  суетившимися  обитателями   поселка,   катится   в
направлении шлюза. Определенно что-то было не так. Только вот что?
     Мертвой хваткой он вцепился в рукоятку дросселя подачи сжатого газа в
реактивный движитель, другую  руку  изготовил  для  того,  чтобы  включить
гироскопы именно в то мгновенье,  когда,  оторвав  колеса  от  склона,  он
поднимет багги вверх.
     ...Альф предусмотрел  все  до  последней  мелочи,  все  тщательнейшим
образом рассчитал. Как же тогда могло  получиться,  что  он  отправился  в
пустыню, не имея полного запаса баллонов кислорода?
     И если он в самом деле все так тщательно предусмотрел, то каким тогда
образом Альф сможет заполучить баллоны  Картера,  если  картер  разобьется
насмерть?
     Предположим, Картер разобьет свой багги о крутой склон прямо  сейчас,
при совершении второго прыжка? Как об этом узнает Альф? Он об этом  ничего
не будет знать,  пока  не  наступит  девять  часов,  а  Картер  так  и  не
покажется. Только тогда ему  станет  точно  известно,  что  Картер  где-то
потерпел аварию. Но ведь тогда уже будет слишком поздно!
     Если только Альф не солгал...
     Вот оно, то, что было не так в его мысленной картине! Если  поместить
в кассету для баллонов с  кислородом  только  один  баллон,  то  он  будет
мозолить глаза, как оттопыренный большой палец сжатой в кулак кисти.  Если
же заполнить баллонами всю кассету, а затем вынуть из нее один баллон,  то
прореха в кассете, имеющей вид шестиугольника с баллонами в его  вершинах,
бросится в глаза, как футбольные ворота, не защищенные вратарем.  А  такой
прорехи в кассете на багги Альфа не было.
     Предоставив  Картеру  возможность  разбиться  насмерть  сейчас,  Альф
узнает об этом, имея  в  своем  распоряжении  четыре  часа  на  то,  чтобы
разыскать потерпевший аварию марсоход.
     Картер рывком поднял багги в нормальное  положение,  затем  на  самой
малой возможной скорости  попробовал  опустить  его  чуть  ниже.  Марсоход
качнулся несколько раз туда-сюда, но не опрокинулся. На этот раз он сумеет
опустить его назад, не освещая свой предполагаемый путь фарами...


     Девять часов. Если Картер просчитался в  своей  оценке  ситуации,  то
может вполне уже считать себя покойником. Не исключено,  что  Альф  сейчас
расстегивает свой гермошлем, во взгляде  его  не  осталось  ничего,  кроме
крайнего отчаянья, он до сих пор никак не в состоянии уразуметь, куда  это
подевался Картер. Но если он прав...
     Тогда  Альф  сейчас  просто  качает   головой,   не   позволяя   себе
самодовольной улыбки, но просто подтверждая правильность  своего  замысла.
Сейчас он решает, подождать ли еще пять минут на случай опоздания  Картера
или сразу приступить к поискам. Картер же все  продолжал  сидеть  в  своей
погруженной во тьму кабине у подножия голых скал, крепко  сжимая  в  левой
руке гаечный ключ и  не  сводя  глаз  со  светящейся  стрелки  индикатора,
указавшего направление, в котором находится Альф - на основании  сигналов,
передаваемых его радиомаячком.
     Гаечный ключ был самым тяжелым из всех инструментов, что ему  удалось
найти в кабине. Ему попалось  еще  отвертка,  но  ее  жалом  не  проткнуть
жесткий материал, из которого сделан скафандр.
     Стрелка  была  направлена  прямо  на  Альфа,  но  она  совершенно  не
шевелилась.
     Альф решил подождать.
     Сколько же времени он станет выжидать?
     Картер поймал себя на том, что шепчет, хотя и не очень  громко:  "Ну,
трогай же, идиот. Тебе предстоит обыскать оба  склона  гряды  холмов.  Обе
стороны и верхнюю часть. Трогай. Трогай!"
     Боже  праведный!  Неужели  он  выключил  свою  рацию?  Нет,   тумблер
включения рации внизу, в положении "Включено".
     "Трогай же!"
     Стрелка шевельнулась. Дернулась только один раз, едва-едва заметно, и
снова замерла.
     И так совершенно не двигалась довольно долго - минут  семь  или  даже
восемь. Затем дернулась в противоположном направлении. Альф  обыскивал  не
тот склон!
     А затем Картер обнаружил изъян  в  своем  собственном  плане.  Сейчас
Альф, наверное,  думает,  что  он  погиб.  Но  погибший  Картер  не  может
расходовать драгоценный кислород. Значит Альф уверен, что у него не четыре
часа в запасе, а больше.
     Стрелка дернулась и слегка передвинулась - расстояние до  Альфа  было
немалое.  Картер  тяжело  вздохнул  и   закрыл   глаза.   Альф   неумолимо
приближается. Он благоразумно решил обыскать сначала эту сторону; ибо если
Картер валялся на этой стороне, Альфу придется  пересечь  гряду  еще  раз,
чтобы добраться домой.
     Дерг. Дерг. Сейчас он, должно быть, на вершине.
     Затем долгий, медленный, постепенный спуск.
     Показался слабый свет фар. Он виднелся гораздо  севернее,  чем  можно
было ожидать, неужели Альф повернул на север?
     Нет, это же он, Картер, повернул на юг. Все правильно.  Свет  от  фар
стал ярче... Картер терпеливо ждал, зарывшись своим багги в песок по самое
ветровое стекло у подножия скалистой гряды.
     У Альфа была ракетница; несмотря на всю свою уверенность в  том,  что
Картер мертв, он, по всей вероятности, ведет багги, не выпуская ее из рук.
Он включил фары и едет очень медленно, со скоростью километров двадцать  в
час, не больше.
     Вот он переместился к западу... сейчас он метрах в двадцати.
     Картер еще сильнее сжал гаечный ключ. ВОТ ОН!
     Свет фар скользнул  по  глазам  Картера.  ОН  МЕНЯ  НЕ  ВИДИТ.  Лучи,
отбрасываемые фарами, стали шарить дальше. Картер выкарабкался  из  своего
багги и скатился чуть вниз по песчаному склону. Фары продолжали удаляться,
и Картер пустился бегом вслед за ними, совершая прыжки так, как это делают
на поверхности Луны, отталкиваясь от грунта одновременно обеими ногами,  а
после секунды такого полета широко расставляя ноги и вытягивая  их  вперед
для приземления и следующего прыжка.
     Последний гигантский  прыжок  кенгуру  -  и  он  уже  на  кислородных
баллонах, упав на колени и предплечья, подняв ступни повыше, чтоб не  было
слышно удара о металл. Одна рука опустилась не имея под собою опоры - там,
где недоставало пустых баллонов. Тело по  инерции  едва  не  скатилось  на
песок. Картер не позволил своему  телу  подвести  его  в  самый  последний
момент.
     Прямо под ним виднелся прозрачный гермошлем Альфа. Голова внутри  его
раскачивалась  то  вперед,  то  назад,  перекрывая  световой  треугольник,
образованный фарами.
     Картер пополз вперед. Распростерся над головой Альфа,  высоко  поднял
гаечный ключ и со всей своей силой опустил его вниз.
     Пластик гермошлема покрылся звездами трещин. Альф в изумлении  широко
открыв рот и глаза, запрокинул голову вверх, и тут же изумление  сменилось
отчаяньем и ужасом. Картер еще раз обрушил вниз всю силу своего удара.
     На шлеме появились новые трещины, они становились все  длиннее.  Альф
поморщился, задрожал всем телом и наконец поднял  ракетницу.  На  какое-то
мгновенье мышцы Картера  свело  судорогой,  когда  он  снова  увидел  этот
вспоротый отчаяньем рот Альфа. Затем ударил еще раз, понимая,  что  именно
этот удар станет последним.
     Гаечный ключ свободно прошел  через  разбитый  пластик  гермошлема  и
врезался  в  череп.  Картер  на  мгновенье  замер,  стоя  на  коленях   на
кислородных баллонах и глядя на дело рук своих.  Затем  приподнял  мертвое
тело Альфа за плечи, перебросил его через ограждение кабины и влез в  нее,
чтобы остановить багги.


     Ему  понадобилось  совсем  немного  времени,  чтобы   отыскать   свой
собственный погребенный в песок марсоход. Гораздо больше времени  ушло  на
то, чтобы откопать его. Но это было не  самое  страшное.  Времени  у  него
теперь было хоть отбавляй. Если он пересечет гряду в двенадцать  тридцать,
то он еще сможет достичь купола на последних остатках воздуха.
     К особым ухищрениям прибегать не придется. Ведь прибудет он  примерно
за час до рассвета. Его так никто и не увидит. Они перестанут  ожидать  их
прибытия примерно к полудню завтрашнего дня.
     Купол останется совершенно без воздуха до того, как кому-либо удастся
облачиться в скафандр.
     Позже он сумеет отремонтировать и  снова  наполнить  воздухом  купол.
Через месяц на Земле узнают о случившемся несчастье: о том,  как  метеорит
угодил в купол, о том, что в это время Джона Картера в куполе не было, и о
том, что он был единственным, на  ком  был  тогда  скафандр.  Его  заберут
домой, и остаток своей жизни он проведет, пытаясь заглушить воспоминания.
     Он знал, какие из его баллонов были пустыми. Как и у  каждого  жителя
поселка, у  него  был  свой  собственный  метод  расположения  баллонов  в
кассете. Выбросив шесть баллонов, он остановился. Ему вдруг  на  мгновенье
пришло в голову, что выбрасывать пустые баллоны  -  грех.  Их  было  очень
нелегко заменять.
     Схемы расположения баллонов в кассете Альфа он не знал. Ему  придется
проверять наличие кислорода в каждом баллоне по отдельности.
     Некоторые Альф уже выбросил сам, очевидно, в расчете на  то,  что  их
место займут баллоны Картера. Один за другим  Картер  поворачивал  вентили
каждого баллона. Если раздавалось шипение, он перекладывал этот  баллон  в
свою кассету. Если же нет - то переходил к следующему.
     Шипение обнаружилось только у одного баллона. Всего  лишь  у  одного.
Итак, пять баллонов с кислородом. Ему никак не осуществить тридцатичасовое
путешествие, располагая всего лишь пятью баллонами с кислородом.
     Альф где-то припрятал три кислородных баллона, где-то в таком  месте,
где он мог без особого труда отыскать их. Сделал он это на всякий случай -
на тот случай, если с ним  произойдет  что-нибудь  непредвиденное,  и  его
багги достанется Картеру. Чтобы  даже  в  этом  случае  Картер  был  лишен
возможности вернуться живым.
     Альф обязательно должен был оставить эти баллоны там,  где  их  можно
легко отыскать. Он, должно быть, оставил  их  где-то  поблизости,  ибо  до
самого того времени, когда Картер  пересек  гряду,  он  все  время  был  у
Картера на виду, а после  этого  оставил  при  себе  только  один  баллон,
кислорода в  котором  должно  было  хватить  на  то,  чтобы  добраться  до
остальных. Баллоны были где-то поблизости, но у Картера  было  всего  лишь
два часа на то, чтобы их отыскать.
     Скорее всего - он сразу это понял  -  они  должны  находиться  по  ту
сторону гряды. На этой стороне Альф нигде не останавливался.
     Но он мог оставить их где-нибудь на склоне  во  время  своих  попыток
прыжками достичь вершины...
     В каком-то неожиданно охватившем его приступе бешеной  спешки  Картер
запрыгнул в кабину  своего  багги  и  поднял  его  вверх.  Фары  прекрасно
освещали ему его путь к вершине и дальше.


     Первые красные лучи  утреннего  солнца  застали  Ли  Казенса  и  Рута
Дулитла, когда они уже были снаружи  купола.  Они  копали  могилу.  Казенс
сохранял при этом стоическое молчание. Со  смешанным  чувством  жалости  и
отвращения выдерживал он напряженный поток слов, срывавшихся с языка Рута:
     -  Это  первый  человек,  которого  предстоит  похоронить  на  другой
планете. Неужели вы считаете, что Лью пришлось бы по душе такое? Нет, ни в
коем случае. Он бы сказал, что не стоило умирать ради этого. Он  ведь  так
хотел возвратиться  домой.  И,  скорее  всего,  возвращался  бы  на  борту
следующего корабля...
     Сухой  песок  осыпался   со   штыка   лопаты.   Нужно   было   немало
попрактиковаться, чтобы научиться удерживать  его  на  лопате.  Он  так  и
стремился соскользнуть, как тягучая жидкость.
     - Я попытался было втолковать Старшему,  что  Лью  по  душе  было  бы
погребение в колодце. Но он даже не захотел меня слушать. Он  сказал,  что
марсиане, возможно, совсем не... Эй!
     Казенс мгновенно бросил взгляд  вверх  и  сразу  же  уловил  какое-то
движение - неумолимо двигавшееся по  стене  кратера  пятнышко.  Марсианин!
Такою была  самая  первая  его  мысль.  Что  еще  могло  передвигаться  за
пределами купола? Однако через несколько секунд он понял, что это багги.
     Для Ли Казенса это было равнозначно восставшему из могилы  покойнику.
Марсоход  двигался,  словно  слепое  животное,  натыкаясь  то  и  дело  на
вертикально торчавшие из песка глыбы  оплавленного  стекла,  затем  поднял
огромные клубы мельчайшего песка на дне кратера - и все это  время  Казенс
стоял, как вкопанный, не имея сил пошевелиться, и  только  краешком  глаза
заметил, как мелькнула брошенная лопата Дулитла, а  сам  Дулитл  опрометью
бросился к куполу.
     Багги проделал широкую борозду в песке, а затем  стал  выбираться  из
кратера. Только тогда Казенсу удалось превозмочь охвативший его паралич  и
он бросился к поселку за оставшимся марсоходом.
     Призрак  передвигался  неторопливо,   на   скорости   вдвое   меньшей
максимальной. Казенс нагнал его примерно  в  двух  километрах  от  кольца,
окаймлявшего кратер. В кабине багги он  увидел  Картера,  который  мертвой
хваткой продолжал держаться обеими руками за свой гермошлем.
     - Он должно быть, направил багги по радиомаяку поселка, -  докладывал
Казенс, - когда почувствовал, что у него кончается воздух.
     Когда же он поднял первую полную песка лопату из  второй  могилы,  он
добавил к этому:
     - Да простим ему его прегрешения. Он сделал все, что мог. Он отправил
к нам назад марсоход.


     Сразу же после  восхода  Солнца  с  востока  холмик  обошло  какое-то
небольшое двуногое существо. Оно направилось прямо к  распростертому  телу
Альфа Хэрнесса, подойдя к нему, осторожно приподняло его  своими  хрупкими
руками и поволокло труп по песку, напоминая при этом муравья, буксирующего
тяжеленный хлебный мякиш. За те двадцать  минут,  что  понадобились  этому
существу для того, чтобы достичь багги Альфа, оно ни разу не  остановилось
передохнуть.
     Опустив свою добычу, марсианин взобрался на груду пустых  кислородных
баллонов и заглянул в кассету, затем бросил взгляд вниз, на тело Альфа. Но
у такого маленького, слабого существа, разумеется,  не  было  ни  малейшей
возможности поднять высоко столь тяжелый груз.
     Марсианин, казалось, что-то вспомнил. Он слез с кислородных  баллонов
и нырнул под шасси багги.
     Через несколько минут он  выбрался  из-под  шасси,  волоча  за  собою
длинный кусок нейлонового каната. Оба конца каната он привязал к  лодыжкам
трупа Альфа, после чего набросил петлю на буксировочный крюк багги.
     Какое-то время марсианин стоял неподвижно над расколотым  гермошлемом
Альфа, соображая как бы, куда бы его приспособить. Если вот  так  волочить
тело, голова внутри шлема совсем разобьется,  однако  в  качестве  образца
голова Альфа, пожалуй,  все  равно  была  совершенно  непригодна.  Где  бы
двуокись азота ни  соприкасалась  с  чем-нибудь  влажным,  там  тотчас  же
вспенивалась образующаяся при этом  красного  цвета  азотная  кислота.  Но
оставшаяся часть тела к тому времени была уже высохшей и  жесткой,  вполне
пригодной для длительного хранения.
     Марсианин забрался на багги. Какое-то время  он  возился  с  органами
управления, и вскоре машина плавно покатилась по  песку.  Пройдя  двадцать
метров, она, судорожно дернувшись,  остановилась.  Марсианин  выбрался  из
кокпита  и  зашел  с  кормы.  Став  на  колени  перед  тремя  кислородными
баллонами, которые были привязаны к шасси нейлоновым  канатом,  оставшейся
частью которого он воспользовался ранее, марсианин по  очереди  пооткрывал
все запорные вентили баллонов. При этом он отпрянул назад, как  только  из
баллонов начал с шипением выходить столь пагубный для всего живого газ.
     Через несколько минут багги снова тронулся к югу. Кислородные баллоны
еще пошипели какое-то время, затем воцарилась мертвая тишина.


ЛАРРИ НИВЕН
Прохожий

   Был полдень, горячий и голубой. Парк звенел  и  переливался  голосами
детей и взрослых, яркими красками их одежд. Попадались и старики  -  они
пришли достаточно рано, чтобы занять местечко, но оказались слишком ста-
ры и слабы, чтобы удержать всю скамью.
   Я принес с собой завтрак и медленно жевал сандвичи. Апельсин и вторую
жестянку пива я оставил на потом. Люди сновали передо мной по дорожкам -
они и в мыслях не держали, что я наблюдаю за ними.
   Полуденное солнце припекло мне макушку, и я впал  в  оцепенение,  как
ящерица. Голоса взрослых, отчаянные и самозабвенные выкрики детей словно
стихли и замерли. Но эти шаги я расслышал. Они сотрясали землю.  Я  при-
открыл глаза и увидел разгонщика.
   Росту в нем было полных шесть футов, и вкроен он был крепко. Его шарф
и синие просторные штаны не слишком даже вышли из моды, но как-то не вя-
зались друг с другом. А кожа-по крайней мере там, где ее  не  прикрывала
одежда, - болталась на нем складками, будто он съежился внутри нее. Буд-
то жираф напялил слоновью шкуру.
   Шаг его был лишен упругости. Он вколачивал ноги в гравий  всем  своим
весом. Не удивительно, что я расслышал, как он идет. Все вокруг или  уже
уставились на него или заворочали шеями, пытаясь понять, куда уставились
все остальные. Кроме детей, которые тут же и позабыли о том, что видели.
Соблазн оказался выше моих сил.
   Есть любопытные обыденного, повседневного толка. Когда им больше  не-
чего делать, они подсматривают за своими соседями в ресторане, в магази-
не или на станции монорельссвой дороги. Оки совершенные  дилетанты,  они
сами не знают, чего ищут, и, как правило, попадаются с поличным. С таки-
ми я ничего общего не имею.
   Однако есть и любопытные-фанатики, вкладывающие в это дело всю  душу,
совершенствующие технику подглядывания на специальных  занятиях.  Именно
из их среды вербуются пожизненные подписчики на "Лица в  толпе",  "Глаза
большого города" и тому подобные журнальчики. Именно они пишут в  редак-
ции письма о том, как им удалось выследить  генерального  секретаря  ООН
Харумана в мелочной лавке и как он в тот день нехорошо выглядел.
   Я-фанатик. Самый отъявленный.
   И вот, пожалуйста, в каких-то двадцати ярдах от меня, а то и меньше,-
разгонщик, человек со звезд.
   Разумеется, это разгонщик и никто другой. Странная манера  одеваться,
чуждые Земле драпировки из собственной кожи... И ноги, не приученные еще
пружинить, неся вес тела в условиях повышенной  .  тяжести.  Он  излучал
смущение и робость, озирался с интересом,  удивлением  и  удовольствием,
возглашая безмолвно: я здесь турист.
   Глаза, выглядывающие из-под плохо пригнанной маски лица, были  ясные,
синие и счастливые. От него не ускользнуло мое  внимание,  но  ничто  не
могло омрачить его почти молитвенный восторг. Даже непослушные ноги, ко-
торые, наверное, нещадно ныли. Улыбка у него была мечтательная  и  очень
странная. Приподнимите спаниелю уголки пасти - вы получите именно  такую
улыбку.
   Он впитывал в себя жизнь - небо, траву, голоса, все, что растет  кру-
гом. Я следил за его лицом и пытался расшифровать: может, он приверженец
какой-нибудь новой, обожествляющей Землю религии? Да нет. Просто он, ве-
роятно, видит Землю впервые, впервые настраивается биологически на  зем-
ной лад, впервые ощущает, как земная тяжесть растекается по телу, и ког-
да от восхода до восхода проходит ровно двадцать четыре часа, самые  его
гены внушают ему: ты дома.
   Все шло как надо, пока он не заметил мальчишку.  Мальчишке  было  лет
десять - прекрасный мальчишка, ладненький, загорелый с головы до  пяток,
А ведь в дни моего детства даже совсем-совсем маленьких  заставляли  но-
сить одежду на улице. До той минуты я его и не видел, а он, в свою  оче-
редь, не видел разгонщика. Он стоял на дорожке на коленях,  повернувшись
ко мне спиной. Я не мог разглядеть, что он там делает, но он что-то  де-
лал - очень серьезно и сосредоточенно.
   Прохожие на разгонщик