закажу  своего
желания в течение указанного времени, ты покидаешь пентаграмму и все равно
забираешь мою душу?
     - Именно так.
     - А если я закажу желание, ты должен оставаться в  пентаграмме,  пока
его не исполнишь, или же до истечения двадцати  четырех  часов.  Тогда  ты
телепортируешься в  ад,  чтобы  обо  всем  рассказать,  после  чего  сразу
возвращаешься за мной, снова появляясь в пентаграмме.
     - По-моему, телепортация - самое подходящее слово. Я исчезаю и  снова
появляюсь. Тебе в голову лезут какие-нибудь миленькие мысли?
     - Насчет чего?
     - Попытаюсь  тебе  помочь.  Если  ты  сотрешь  пентаграмму,  я  смогу
показаться где  угодно.  Если  же  ты  ее  сотрешь  и  начертишь  снова  в
каком-нибудь другом месте, то мне придется появляться только внутри нее.
     С моего языка едва не слетел вопрос. Я с трудом удержался и спросил о
другом.
     - Предположим, я пожелаю стать бессмертным?
     - Ты будешь бессмертным весь остаток положенных тебе двадцати четырех
часов, - ухмыльнулся он. Зубы у него были черные,  как  сажа.  -  Так  что
поторопись. Время не стоит на месте.
     "Время, - подумал я. - Ладно. Пан или пропал!"
     - Вот мое желание. Сделай так, чтобы время вне меня остановилось.
     - Нет ничего проще. Посмотри-ка на часы.
     Мне не хотелось отрывать от него взгляд, но он только  снова  оскалил
зубы. А потому я и поглядел вниз.
     На моей "Омеге" возникла красная отметина против минутной  стрелки  и
черная - против часовой.
     Когда я поднял взгляд, демон  по-прежнему  находился  в  пентаграмме,
распростертым на стене. На  губах  его  играла  все  та  же  самодовольная
улыбка. Я обошел вокруг него и помахал рукой перед его лицом, а когда я  к
нему прикоснулся, мне показалось, что я дотронулся до холодного мрамора.
     Время остановилось, но демон остался  на  том  же  месте.  Я  испытал
острое чувство облегчения.
     Секундная стрелка на моих часах продолжала бег  внутреннего  времени.
Если бы это было наружное время, я находился бы в  безопасности,  но  это,
разумеется, был бы слишком легкий выход из положения.
     Я сам заварил  эту  кашу,  значит,  надо  самому  же  придумать,  как
выкрутиться.
     Я стер со стены пентаграмму, старательно, чтобы не  оставить  никаких
следов. Потом начертил новую пентаграмму, воспользовавшись рулеткой, чтобы
провести линию как можно ровнее и сделать  ее  как  можно  больше,  в  том
ограниченном пространстве, которым располагал. Тем не менее, она оказалась
всего чуть больше метра в поперечнике.
     После этого я вышел из подвала.
     Я знал, где расположены ближайшие церкви, хотя и не  помню  уже,  как
долго ни одной из них не посещал. Машину мою завести будет невозможно. Так
же, как и мотоцикл соседа по комнате в  общежитии.  Окружающие  меня  чары
были недостаточно велики. Я пошел в  церковь  мормонов  в  трех  кварталах
отсюда.
     Ночь была  прохладная,  напоенная  свежестью  и  прекрасная  во  всех
отношениях. Звезды казались тусклыми из-за ярких городских огней,  но  над
тем местом, где всегда был  храм  мормонов,  повисла  яркая,  ухмыляющаяся
луна, освещая совершенно пустое пространство.
     Я прошел еще восемь кварталов, чтобы отыскать синагогу и Церковь Всех
Святых. Все, чего я добился - это размял ноги. Места, где они должны  были
находиться, оказались пустыми. Мест преклонения для меня не существовало.
     Я начал молиться. Я не верил, что это поможет, но  все-таки  молился.
Если меня не слышат, то это, может быть, из-за того,  что  мне  вообще  не
полагалось быть? Во мне росло ощущение, что демон все продумал до мелочей,
причем давным-давно.
     Что  я  делал  все  остальное  время  в  течение  этой  долгой  ночи,
несущественно, даже мне самому это не казалось особенно важным. Что значат
двадцать четыре часа в сравнении с вечностью? Я написал торопливый отчет о
своем эксперименте по вызову демона, но тут же разорвал  его.  Демоны  все
равно изменят написанное. А это значит, что моя курсовая работа, что бы ни
случилось, пойдет насмарку. Я принес настоящего, но застывшего  для  меня,
как камень, скотч-терьера в комнату профессора Паулинга и возложил его  на
письменный стол. Вот сюрприз будет  для  старого  деспота,  когда  он  это
увидит! Но большую часть ночи  я  провел  на  воздухе,  гуляя  и  глядя  в
последний раз на окружающий мир. Я залез в полицейскую  машину  и  включил
сирену, потом задумался и выключил. Два  раза  заглядывал  в  рестораны  и
поедал чей-то заказ, оставляя деньги, которые больше мне не понадобятся.
     Часовая стрелка дважды обошла на моих часах полный круг. В двенадцать
десять я вернулся в подвал.
     Мои  свечи  наполнили   его   специфическим   запахом,   к   которому
примешивалась вонь демона. Сам он висел в воздухе напротив стены,  покинув
пентаграмму. Его широко раскинутые руки выражали триумф.
     Ужасная мысль поразила меня.
     Почему это я поверил демону? Все, что  он  говорил,  могло  оказаться
ложью! И скорее всего, так оно и было! Я позволил себя надуть, приняв  дар
из рук дьявола! Я выпрямился, лихорадочно соображая... я уже  принял  дар,
однако...
     Демон  повернул  голову  и  ухмыльнулся  еще  сильнее,  увидев,   что
проведенные мелом линии исчезли. Он кивнул мне и сказал:
     - Через миг вернусь.
     И исчез.
     Я ждал. Я придумал, как выпутаться, но...
     Прямо из воздуха раздался веселый бас:
     - Я так и знал, что ты переместишь пентаграмму. Сделаешь  ее  слишком
маленькой для меня, ведь так? Ха-ха! Неужто ты не мог догадаться, что я  в
состоянии менять свои размеры?
     В воздухе послышался какой-то шорох и возня.
     - Я знаю, что она где-то здесь. Я ее чувствую. Ага!
     Он опять был передо мной, с раскинутыми руками и ногами, высотой чуть
более полуметра и на расстоянии метра от земли. Его  черная  всепонимающая
ухмылка исчезла, когда до него дошло, что пентаграммы  там  не  оказалось.
Потом он уменьшился вторично и теперь рост его  составлял  всего  двадцать
сантиметров.  От  удивления  демон  выпучил  глаза  и  завопил   тоненьким
голоском:
     - Где же эта проклятая пентаграмма?
     Теперь он представлял из  себя  ярко-красного  игрушечного  солдатика
высотой всего в пять сантиметров. Послышался комариный писк:
     - Пентаграмма?..
     Я победил! Завтра пойду  в  церковь.  Если  понадобится,  пусть  меня
кто-нибудь отведет с завязанными глазами.
     Демон был уже крохотной красной звездочкой.
     Красной жужжащей мухой.
     Исчез.
     Странно, как быстро можно уверовать. Стоит только демону заявить, что
ты обречен...  Имел  ли  я  право  в  действительности  войти  в  церковь?
Отчего-то я был уверен, что заслужил это право. Хотя и сам зашел  чересчур
далеко, но все же перехитрил демона.
     Со временем он все-таки посмотрит вниз и увидит пентаграмму. Часть ее
будет хорошо просматриваться. Но  это  ему  не  поможет.  С  вытянутыми  к
вершинам пентаграммы руками и ногами, он не сможет ее стереть. Он на  веки
вечные пойман  в  ловушку,  уменьшаясь  в  размерах  до  бесконечно  малой
величины,  но  обреченный  никогда  не  достигнуть  нуля,  вечно   пытаясь
возникнуть внутри пентаграммы, которая будет слишком  мала  для  этого.  Я
начертил ее на его объемистом животе.




Ларри Нивен ДОЖДУСЬ


        На Плутоне ночь. Линия горизонта, резкая и отчетливая, пересекает поле моего зрения. Ниже этой изломанной линии Ѓ серовато-белая пелена снега в тусклом свете звезд. Выше Ѓ космический мрак и космическая яркость звезд. Из-за неровной цепи зубчатых
 гор звезды выплывают и поодиночке, и скоплениями, и целыми россыпями холодных белых точек. Медленно, но заметно движутся они Ѓ настолько заметно, что неподвижный взгляд может уловить их движение.
        Что-то здесь не так. Период обращения Плутона велик: 6,39 дня. Течение времени, видимо, замедлилось для меня.
        Оно должно было остановиться совсем.
        Неужели я ошибся?
        Планета мала, и горизонт поэтому близок. Он кажется еще ближе, потому что расстояния здесь не скрадываются дымкой атмосферы. Два острых пика вонзаются в звездную россыпь, словно клыки хищного зверя. В расщелине между ними сверкает неожиданно ярка
я точка.
        Я узнаю в ней Солнце Ѓ хотя оно и без диска, как любая другая тусклая звезда. Солнце сверкает, словно ледяная искорка между замерзшими вершинами; оно выползает из-за скал и слепит мне глаза...
        ...Солнце исчезло, рисунок звезд изменился. Видимо, я на время потерял сознание.
        Нет, тут что-то не так.
        Неужели я ошибся? Ошибка не убьет меня. Но она может свести меня с ума...
        Я не чувствую, что сошел с ума. Я не чувствую ничего Ѓ ни боли, ни утраты, ни раскаяния, ни страха. Даже сожаления. Одна мысль: вот так история!
        Серовато-белое на серовато-белом: посадочная ступень, приземистая, широкая, коническая, стоит, наполовину погрузившись в ледяную равнину ниже уровня моих глаз. Я стою, смотрю на восток и жду.
        Пусть это послужит вам уроком: вот к чему приводит нежелание умереть.


        Плутон не был самой далекой планетой Ѓ он перестал ею быть в 1979 году, десять лет назад. Сейчас Плутон в перигелии Ѓ настолько близко к Солнцу (и к Земле), насколько это вообще возможно. Не использовать такую возможность было бы нелепо.
        И вот мы полетели Ѓ Джером, Сэмми и я Ѓ в надувном пластиковом баллоне, с двигателем на ионной тяге. В этом баллоне мы провели полтора года. После такого долгого совместного пребывания без всякой возможности остаться наедине с самими собой мы дол
жны были бы возненавидеть друг друга. Но этого не случилось. Психометристы хорошо подбирают людей.
        Только бы уединиться хоть на несколько минут. Только бы иметь хоть какое-то не предусмотренное программой дело. Новый мир мог таить бесчисленное множество неожиданностей. И наша посадочная ступень, эта металлическая рухлядь, тоже могла их таить.
Наверное, никто из нас до конца не полагался на нашу јНервуЅ.
        Подумайте сами. Для дальних путешествий в космосе мы используем ионную тягу. Ионный двигатель развивает малые ускорения, но зато его хватает надолго Ѓ наш, например, проработал уже десятки лет. Там, где тяготение много меньше земного, мы садимся
на безотказном химическом топливе; чтобы сесть на Землю или Венеру, мы используем тепловой барьер и тормозящее действие атмосферы; для посадки на газовых гигантах... но кому охота там садиться?
        На Плутоне нет атмосферы. Химические ракеты были слишком тяжелы, чтобы тащить их с собой. Для посадки на Плутон нужен высокоманевренный атомнореактивный двигатель. Типа јНервыЅ на водородном горючем.
        И он у нас был. Только мы ему не доверяли.
        Джером Гласс и я отправились вниз, оставив Сзмми Гросса на орбите. Он ворчал по этому поводу, да еще как! Он начал ворчать еще на мысе Кеннеди и продолжал в том же духе все полтора года. Но кто-то должен был остаться. Кто-то всегда должен остават
ься на борту возвращаемого на Землю аппарата, чтобы отмечать все неполадки, чтобы поддерживать связь с Землей, чтобы сбросить сейсмические бомбы, которые помогут нам разрешить последнюю загадку Плутона.
        Эту загадку мы никак не могли разрешить. Откуда взялась у Плутона его огромная масса? Планета была в десятки раз тяжелее, чем ей положено. Мы собирались решить вопрос с помощью бомб Ѓ точно так же, как еще в прошлом веке выясняли строение Земли.
Тогда построили схему распространения сейсмических волн сквозь толщу нашей планеты. Только эти волны были естественного происхождения, например от извержения Кракатау. На Плутоне больше толку будет от сейсмических бомб.


        Между клыками-пиками внезапно сверкнула яркая звезда. Интересно, разгадают ли эту тайну к тому времени, как кончится моя вахта?..
        ...Небосвод вздрогнул и замер, и...
        Я смотрю на восток, мой взгляд скользит по равнине, где мы опустили посадочную ступень. Равнина и горы за ней тонут, словно Атлантида,Ѓ это звезды, поднимаясь, порождают иллюзию, будто мы непрерывно скользим вниз, падая в черное небо,Ѓ Джером, и
я, и замурованный во льдах корабль...


        јНерваЅ вела себя великолепно. Несколько минут мы висели над равниной, чтобы проложить себе путь сквозь пласты замерзших газов и найти опору для посадки. Летучие соединения испарялись вокруг нас и кипели под нами, и мы опускались в бледном, белес
ом ореоле тумана, рожденного водородным пламенем.
        В просвете посадочного кольца появилась влажная черная поверхность. Я опускал корабль медленно, медленно Ѓ и вот мы сели.
        Первый час ушел у нас на то, чтобы проверить системы и приготовиться к выходу. Кому выйти первым? Это не был праздный вопрос. Еще многие столетия Плутон будет самым дальним форпостом Солнечной системы, и слава первого человека, ступившего на Плут
он, не померкнет вовеки.
        Жребий вытянул Джером. Монета решила спор: его имя будет стоять в учебниках истории первым. Помню улыбку, которую я выдавил; хотел бы я улыбнуться сейчас. Выбираясь через люк, он смеялся и острил насчет мраморных памятников. Можете видеть в этом
иронию судьбы.


        Я завинчивал шлем, когда Джером начал изрыгать в шлемофон ругательства. Я торопливо проделал все положенные процедуры и вылез наружу.
        Все стало ясно с первого взгляда.
        Хлюпающая черная грязь под нашей посадочной ступенью была грязным льдом, заледеневшей водой, перемешанной с легкими газами и скальными породами. Огонь, вырвавшийся из двигателя, расплавил этот лед. Скальные обломки, вмерзшие в него, стали тонуть,
 наша посадочная ступень тоже стала тонуть, и когда вода снова замерзла, она охватила корпус выше средней линии. Наша посадочная ступень намертво вмерзла в лед.
        Мы, конечно, могли бы провести кое-какие исследования, прежде чем приниматься за освобождение корабля. Когда мы позвали Сэмми, он предложил нам именно такой план. Но Сэмми был наверху в аппарате, который мог вернуться на Землю, а мы Ѓ внизу, и на
ша посадочная ступень вмерзла в лед на чужой планете.
        Нас охватил страх. Мы не способны были ничего предпринять, пока не освободимся,Ѓ и мы оба знали это.
        Странно, почему я не помню страха.


        У нас была возможность. Посадочная ступень рассчитана для передвижения по Плутону, поэтому вместо посадочных опор она снабжена кольцом. Половинная мощность двигателя превращала ступень в корабль на воздушной подушке. Это безопаснее и экономичнее,
 чем совершать прогулки с помощью реактивной тяги. Под кольцом, как под колоколом, должны были сохраниться остатки испарившихся газов, и, значит, двигатель. оставался в газовой полости.
        Мы могли расплавить лед нашей јНервойЅ и открыть себе путь.
        Помню, мы были так осторожны, как только могут быть осторожны два насмерть испугавшихся человека. Мы поднимали температуру двигателя мучительно медленно. Во время полета водородное горючее обтекает реактор и само охлаждает его; здесь этого не был
о, зато в газовой полости вокруг двигателя стоял ужасающий холод. Он мог скомпенсировать искусственное охлаждение либо... Внезапно стрелки словно взбесились. Под влиянием чудовищной разности температур что-то вышло из строя. Джером вдвинул замедляющие ст
ержни Ѓ никакого результата. Быть может, они расплавились. Быть может, проводка вышла из строя или резисторы превратились в сверхпроводники в этом ледяном мире. Быть может, сам реактор...Ѓ но теперь это уже не имело значения.
        Странно, почему я не помню страха.
        ...Снова сверкнуло Солнце...


        Ощущение тяжелой дремоты. Я снова очнулся. Те же звезды восходят роем над теми же мрачными вершинами,
        Что-то тяжелое наваливается на меня. Я ощущаю его вес на спине и ногах. Что это? Почему меня это не пугает?
        Оно скользит вокруг меня, переливаясь, словно чего-то ищет. Оно похоже на огромную амебу, бесформенную и прозрачную, и внутри него видны какие-то черные зерна. На вид оно примерно моего веса.
        Жизнь на Плутоне? Сверхтекучая жидкость? Гелий-11 с примесью сложных молекул? Тогда этому чудищу лучше убраться подальше Ѓ когда взойдет Солнце, ему понадобится тень. На солнечной стороне Плутона температура на целых пятьдесят градусов выше нуля!
 Выше абсолютного нуля.
        Нет, вернись! Но оно удаляется, переливаясь, как капля, оно уходит к ледяному кратеру. Неужели моя мысль заставила его уйти? Нет, чепуха. Ему, наверно, не понравился мой запах. Как ужасающе медленно оно ползет, если я замечаю его движение! Я вижу
 его боковым зрением, как расплывчатое пятно,Ѓ оно спускается вниз, к посадочной ступени и крохотной застывшей фигурке первого человека, который погиб на Плутоне.
        После аварии двигателя один из нас должен был спуститься вниз и взглянуть, насколько велики разрушения. Кто-то должен был струей ранцевого двигателя прожечь туннель во льду и проползти по нему в полость под посадочным кольцом. Мы старались не дум
ать о возможных осложнениях. Мы все равно уже погибли. Тот, кто вползет под кольцо, погибнет наверняка; что ж из этого? Смерть есть смерть.
        Я не чувствую себя виноватым: если бы жребий пал на меня, вместо Джерома пошел бы я.


        Двигатель выбросил расплавленные обломки реактора прямо на ледяные стенки полости. Мы здорово попались, вернее, попался я. Потому что Джером был уже все равно что мертв. В газовой полости был настоящий радиоактивный ад.
        Джером, вползая в туннель,тихо шептал проклятия, а выполз молча Ѓ наверно, все подходящие слова он израсходовал раньше, на более мелкие неприятности.
        Помню, что я плакал, отчасти от горя, отчасти от страха. Помню, что я старался говорить спокойно, несмотря на слезы. Джером не увидел моих слез. Если он догадывался, это его дело. Он описал мне ситуацию, сказал: јПрощайЅ, а потом шагнул на лед и
снял шлем. Туманное белое облако окружило его голову, потом оно взорвалось и опустилось на лед крошечными снежинками.
        Но все это кажется мне бесконечно далеким. Джером так и стоит там, сжимая в руках шлем: памятник самому себе, первому человеку на Плутоне. Иней лежит на его лице.
        Солнце восходит. Надеюсь, эта амеба успела...


        ...Это дико, невероятно. Солнце на мгновение остановилось Ѓ ослепительно белая точка в просвете между двумя вершинами-близнецами. Потом оно метнулось вверх Ѓ и вращающийся небосвод вздрогнул и застыл. Вот почему я не заметил этого раньше! Это про
исходит так быстро!
        Чудовищная догадка... Если повезло мне, то могло повезти и Джерому. Неужели...


        Там наверху оставался Сэмми, но он не мог спуститься ко мне. А я не мог подняться к нему. Системы жизнеобеспечения были исправны, но рано или поздно я бы замерз или остался без кислорода.
        Я провозился часов тридцать, собирая образцы льда и минералов, анализируя их, сообщая данные Сэмми по лазерному лучу, отправляя ему возвышенные прощальные послания и испытывая жалость к самому себе. Каждый раз, выбираясь наружу, я проходил мимо с
татуи Джерома. Для трупа, да еще не приукрашенного бальзамировщиком, он выглядел чертовски хорошо. Его промерзшая кожа была совсем как мраморная, а глаза были устремлены к звездам в мучительной тоске. Каждый раз, проходя мимо него, я гадал, как буду выгл
ядеть сам, когда придет мой черед.
        Ѓ Ты должен найти кислородную жилу,Ѓ твердил Сэмми.
        Ѓ Зачем?
        Ѓ Чтобы выжить. Рано или поздно они вышлют спасательную экспедицию. Ты не должен сдаваться.
        Я уже сдался. Кислород я нашел, но не такую жилу, на которую надеялся Сэмми. Всего лишь крохотные прожилки кислорода, смешанного с другими газами,Ѓ вроде прожилок золотоносной руды в скале. Они были слишком малы, они пронизывали лед слишком тонко
й паутиной.
        Ѓ Тогда используй воду! Ты можешь добыть кислород электролизом!
        Но спасательный корабль прилетит через годы. Им придется строить его совершенно заново, да еще переделывать конструкцию посадочной ступени. Для электролиза нужна энергия, для обогрева тоже. А у меня