икогда больше не  пойдет  рядом.  Как
если бы он умер. Кроме безысходности, в этой мысли оказалась и неожиданная
прочность; в следующий миг прочность  стала  призрачной.  Умер  -  значит,
умер. Но Александр жив, и память о  нем  -  не  воспоминания  о  покойном.
Кто-то сейчас слышит - и будет слышать -  его  смех,  смотрит  -  и  будет
смотреть - в его глаза. Нет, все куда сложнее...
   Эти мысли помешали ей как следует  приготовиться  к  встрече  с  домом,
который неслышно подкрался  и  вдруг  встал  на  пути.  Кира  остановилась
бессознательно и еще несколько секунд пыталась понять,  что  же  задержало
ее; поняв, она даже не  улыбнулась  собственной  рассеянности.  Здесь  они
жили: Александр  любил  уединение.  Дикий  виноград  нависал  над  окнами,
подобно зреющей лавине, острая  крыша  казалась  носом  изготовившегося  к
прыжку корабля. Отныне Кира ненавидела корабли, поэтому дом  показался  ей
враждебным и она остановилась у калитки, не в силах отворить ее.
   Стоя на тротуаре и переминаясь с ноги на  ногу,  она  внезапно  ощутила
свою беззащитность перед будущим. В доме затаилось Одиночество, с  которым
ей отныне придется дружить. Ей захотелось оттянуть  встречу.  Она  глубоко
вздохнула; запах цветов из садика донесся до нее и напомнил другие  цветы,
на площади. Именно там - сейчас она словно  заново  услышала  и  слова,  и
интонацию - именно там ей сказали о  предстоящем  одиночестве.  Надо  было
прожить еще много  лет,  и  прожить  их  одной.  Раньше  ей  было  некогда
задумываться о том, что все, бывшее в жизни и казавшееся лишь началом,  на
самом деле шло к концу - и кончилось. Она была теперь Жена Героя -  живого
Героя, но вечно отсутствующего; такой ей и предстояло  остаться,  чего  бы
это ни стоило.  Иначе...  Почему  это  всем  кажется,  что  самые  тяжелые
испытания придутся на долю улетевших? А что станет  с  оставшимися  -  кто
подумал об этом? Совершать подвиги легче, чем ждать, когда  ждать  нечего.
Можно только укрыться...
   Она покачала головой и медленным движением  затворила  уже  открывшуюся
калитку.
   В этом доме ей не укрыться. Здесь поджидают ее  Одиночество  и  Память.
Она будет лишь Хранительницей Памяти. Но,  может  быть,  укрываться  и  не
надо? Может быть, начать все  сначала?  Многое  забыть,  многое  вспомнить
заново. Уйти отсюда. Бросить все - кроме разве материалов  проекта  и  еще
нескольких мелочей, которые все уместятся в эту сумку. И пусть Одиночество
щелкает зубами: ему не под силу окажется укусить ее!
   Она решительно тряхнула головой и  пошла  к  дому.  Поставила  ногу  на
ступеньку крыльца. И опять остановилась.  Да,  все  так,  и  кто-то  будет
смотреть Александру в глаза. Но зайти домой даже только  для  того,  чтобы
собраться, было страшно. Она боялась, что ее решимость останется  снаружи,
за дверью.
   Она сжала губы, досадуя сама на себя. И услышала шаги. Кто-то торопливо
шел, приближаясь; кусты мешали ей разглядеть, кто, но шаги были  мужскими.
Внезапно Кира поняла: надо войти в дом не одной, а с кем-то. Она  попросит
прохожего побыть с ней четверть часа. Выпить чашку кофе. Сама она  за  эти
минуты спокойно соберется, попрощается  с  одиночеством.  И,  поблагодарив
незнакомца, выйдет вместе с ним, даже не оглядываясь.
   План ей понравился, и она поспешила к калитке. Шаги  прозвучали  рядом.
Она встретилась глазами с прохожим. И растерянно улыбнулась:
   - Ты?
   Он сказал:
   - Ты не ожидала, не правда ли?
   Она ответила:
   - Да.
   - Плохо, - сказал он, - быть чужим на празднике, правда?  Я  еще  тогда
говорил тебе, что так будет. Ты не поверила. Но я все равно пришел.  Может
быть, я понадоблюсь. Тебе будет тоскливо. Я очень долго ждал.
   - Разве? - спросила она. - Ты приходил не так уж редко.
   - Приходил к Александру. Как-никак, мы занимались одним и тем же.
   - Да, - сказала Кира. - Но он улетел.
   - А я остался. Знаешь, почему? Потому, что осталась ты. Я ведь тоже мог
бы улететь. Я не хуже его. Но он оставил тебя. А я не мог. Пригласи меня в
дом.
   Сама не зная почему, Кира послушно сказала:
   - Входи.
   Как бы компенсируя уступку,  она  толкнула  дверь  сердито.  Смешно!  И
страшно глупо. Но он поможет собраться. И прийти в себя. А потом уйдет.  И
она больше никогда его не увидит.



4. СУМЕРКИ. ДОМА

   - Подожди здесь, - сказала она. - Там, кажется, беспорядок.
   Гость остановился в прихожей. Он положил руку на плечо Киры,  ничем  не
прикрытое: лето стояло жаркое. Рука  показалась  горячей.  Кира  осторожно
сняла его ладонь, как сняла бы шаль. Затем вошла в комнату и затворила  за
собой дверь.
   Было полутемно. Голубая пелена затягивала  окна;  так  это  осталось  с
утра. Кира нашарила кнопку. Посветлело, лишь в углу сохранилась словно  бы
дымка; возможно,  именно  здесь  начиналось  бесконечное  пространство,  в
котором сейчас несся Александр, с каждой секундой удаляясь от Киры на  все
большее число километров. Все предметы стояли на  своих  местах.  Никакого
беспорядка.  Жаль,  что  мебель  на  месте:  ей   следовало   разбрестись,
перемешаться, опрокинуться вверх  ногами  -  создать  другую,  непривычную
обстановку и дать Кире возможность заняться делом. Тогда она, может  быть,
забыла бы и невнятный страх, и человека, который ждет в  прихожей.  Можно,
кстати, пригласить его. Нет, еще минутку помедлить. Пусть подождет...
   Кира медленно обошла комнату. Взяла с полки легкий темно-серый  камень.
Его в самом начале их знакомства привез  с  Луны  Александр.  Вспомнив  об
этом, Кира с досадой положила камень на место. Сделала несколько  шагов  -
осторожно, словно пол грозил провалиться при каждом из них... Кто упрекнет
ее и в чем? Кто вправе решать за нее, как прожить  ей  остальную,  немалую
часть жизни? Одиночество не страшно, если оно не  навязано  тебе  извне  -
людьми, обстоятельствами. Все то, что навязано, вызывает желание  бороться
и отрицать... Она подошла к двери в спальню. Дверь  была  приотворена,  за
ней царил беспорядок, разбросанная постель  (автоматика  был-а  выключена)
еще хранила, казалось, тепло тел: ее и Александра.  Кира  плотно  прикрыла
дверь, резко повернулась и направилась в его кабинет.
   Глубокие  кресла  хранили  спокойствие,  со   стен   глядели   портреты
знаменитых теоретиков  и  капитанов.  На  письменном  столе  белел  листок
бумаги. Кира торопливо схватила его, перевернула; листок был чист.  Следов
не осталось, но в каждом углу комнаты свила гнездо память. Она была похожа
на птицу: не оставляла следов в полете,  но  вила  гнездо  из  всего,  что
попадалось. Неразборчивая птица и, наверное, хищная. Не был ли памятью тот
орел, что терзал Прометея?
   Неподвижно стоя у стола, она услышала, как тот, в  прихожей,  кашлянул.
Она мысленно позвала его и тотчас услышала шаги. Человек вошел в  соседнюю
комнату. Кира стояла, не шевелясь,  затаив  дыхание.  Шаги  стихли,  потом
возобновились. Дверь отворилась беззвучно. Он вошел.  Кира  почувствовала,
что в следующий миг он дотронется до нее. И она ударит его - яростно и  не
один раз. Есть вещи, которых нельзя делать на кладбище - хотя бы и надежд.
   Она стремительно повернулась.
   - С тех пор ничто не изменилось, - сказала она, стараясь,  чтобы  слова
прозвучали как можно спокойнее. - И не изменится.
   Руки опустились; несколько секунд он смотрел ей в глаза. Она не  отвела
взгляда.
   - Это не для меня, а для тебя, - сказал он. - Но ты еще  не  поняла.  Я
поторопился. Я приду завтра. С утра.
   Поклонившись, он вышел. Кира слышала, как за ним затворилась и наружная
дверь. Тогда она почувствовала, что колени дрожат и пот выступил на лбу, и
опустилась на диван.
   - Тварь! - сказала она о себе. - Спешишь убедиться, что ничего  еще  не
потеряно? Погоди, вот вернется Алька, он тебе...
   Она оборвала себя на полуслове, потому что последнее  было  сказано  по
инерции (она и раньше упрекала себя так,  если  что-то  не  клеилось),  но
сейчас, уже произнеся эти слова, она поняла вдруг, что Александр и в самом
деле может еще вернуться!
   Она подобрала ноги и оперлась локтем на подушку.
   И в самом деле: вовсе не  трудно  было  предположить,  что  на  корабле
случилась какая-то незначительная авария.  Не  подвергая  опасности  жизнь
людей, поломка вынудила  бы  улетевших  возвратиться.  Могло  произойти  и
другое: в последний момент  экспедиции  порой  отменяются  из-за  каких-то
новых соображений, которые в науке возникают еще неожиданней, чем в других
отраслях деятельности. Так что не успевший  еще  как  следует  разогнаться
корабль теперь, быть может, уже возвращался. Это было возможно;  это  было
реально. Остальное - например, что ученые экспедиции, занимавшиеся,  кроме
всего прочего,  и  проблемами  времени,  найдут  в  пути  способ  обратить
парадокс времени - было нереальным, хотя Александр  с  друзьями  иногда  и
мечтали об этом вслух. Если бы это удалось, люди долетели бы до  источника
странных сигналов и успели вернуться, а на Земле прошло бы не  пятьсот,  а
пять лет - или месяцев, или недель. Но в  это  они  и  сами,  кажется,  не
верили всерьез, а вот поломка - это скромно и убедительно, такое случается
чуть ли не каждый день. Так много места еще для надежды! Как же могла, как
смела Кира потерять эту надежду сразу же?
   Она почувствовала, как вновь поднимаются слезы, а вместе с  ними  -  та
боль, что родилась  на  "Большом  Космостарте".  Кира  уткнулась  лицом  в
подушку. Рука Александра - бесплотная,  неощутимая  -  прикоснулась  к  ее
волосам, и это открыло путь слезам. Заболела  голова;  это  было  приятно,
боль отвлекала от другой, сильнейшей. Кира подумала,  что  надо  встать  и
найти порошок, или  еще  лучше  -  принять  ионный  душ.  Но  вставать  не
хотелось. Проклятая  нерешительность!  Нерешительность  во  всем...  Самое
лучшее - перестать быть женщиной. Забыть. Архитектура - разве одного этого
мало? "Пусть мне приснится новый театр", - подумала Кира, засыпая.



5. ВЕЧЕР. ДОМА

   Ей снилось, что Александр вернулся.  Как  она  и  предполагала,  что-то
приключилось и экспедицию отозвали. Кире снилось, что она проснулась утром
и Александр уже пришел домой; он расхаживал по кабинету, а  она  лежала  у
себя, как обычно. Но Кира вспомнила, что уснула она в кабинете, и  поняла,
что это сон. Тогда она проснулась.
   Александр и в самом деле вернулся. Она спала в его кабинете, а он ходил
по соседней комнате  и  напевал  какую-то  песенку.  Кира  почему-то  была
раздета, хотя уснула одетой, это она твердо помнила. Она  сделала  попытку
натянуть на себя одеяло, но внезапно еще раз проснулась, и поняла,  что  и
это был сон. Она лежала одетая, но Александр все-таки был здесь. Он  обнял
ее и начал целовать, и это было очень хорошо. Но сердце ее почему-то сжала
боль, и она опять проснулась, теперь, кажется, окончательно.
   Часы показывали половину десятого; были глубокие  сумерки.  Часы  мелко
постукивали на руке, перед ее глазами. Кира лежала на диване все  так  же,
лицом вниз. Стояла тишина, но что-то тревожное и безымянное мешало ей быть
полным безмолвием. Кира почувствовала себя так, словно  кто-то  настойчиво
смотрел на нее. Она провела ладонью по ногам,  пытаясь  натянуть  юбку  на
колени, но осталось ощущение, что некто упорно не сводит с нее  глаз.  Она
резко  тряхнула  головой,  ощущение  не  прошло.   Тогда   Кира   медленно
повернулась на бок.
   Сон продолжался.  Александр  сидел  в  кресле  и  смотрел  на  нее.  Ей
показалось, что он улыбается. Были сумерки, но Кира  сразу  узнала  его  и
испугалась, что больше никогда не сможет проснуться, что  сон  этот  будет
продолжаться всю жизнь.
   Она подняла голову. Александр пошевелился и  улыбнулся  еще  шире.  Его
обычная улыбка могла Кире присниться. Но на подбородке заметный  в  полосе
света, падавшего из соседней комнаты, темнел шрам,  которого  еще  сегодня
утром не было, и он-то присниться наверняка не  мог,  раз  его  раньше  не
было. Или мог?
   Мысли обгоняли одна другую. Сон? Кажется, нет. Хуже: болезнь? Александр
выглядел совсем живым, но кто знает, как бывает это при болезни? Но,  будь
это так, врачи уже примчались бы: здоровье каждого человека находится  под
контролем днем и ночью, автоматы не спят. Значит, не болезнь?
   - Неужели это ты? - спросила она шепотом.
   Он на миг  стал  серьезен  и  потянул  себя  за  ухо  -  как  всегда  в
затруднительных случаях.
   - В общем, - сказал он, - это я.
   - Погоди, погоди, - торопливо проговорила Кира. - Сейчас... еще восьмое
июля. Да? (Он кивнул). Половина десятого. Да?
   - Тридцать три, - сказал он.
   - Пусть, - согласилась она. - И ты улетел сегодня.
   - Сегодня, - подтвердил Александр. - Вот именно. Восьмого июля...  сего
года. Забавно, а?
   Ей это не показалось забавным. Исполнялись желания и свершались чудеса,
хотя в глубине души Кира всегда знала,  что  свершиться  им  не  придется.
Убитое Одиночество умирало в углу. Кире вдруг захотелось закричать, громко
и торжествующе. Все-таки  самой  сильной  оказалась  она,  сильнее  науки,
сильнее пространства.  А  объяснения  найдутся,  коль  скоро  событие  уже
произошло!  Кира  напряглась,   чтобы,   вскочив,   преодолеть   последние
сантиметры разделявшего их  расстояния  и  обнять  Александра,  но  что-то
непонятное удержало ее, и она не двинулась с места, а лишь спросила:
   - Что забавно?
   - Да так, пустяки... Ну, как ты живешь?
   - Я? - Кира удивилась: что могло произойти в ее жизни за эти  несколько
часов? В следующий миг она покраснела, но  в  темноте  этого  нельзя  было
увидеть.
   - Постой, - сказала  она.  -  Вы  же,  наверное,  не  успели  там  даже
пообедать! Я закажу что-нибудь.
   - Не стоит, - успокоил Александр. - Я не голоден.
   - Тогда закажи что-нибудь  сам.  -  Кира  смотрела  на  него,  но  губы
Александра не шевельнулись, как обычно, в усилии скрыть ту  улыбку,  какой
он    обыкновенно    встречал    разные    мелкие    проявления    женской
непоследовательности. Все же она поторопилась объяснить:
   - Я что-то проголодалась.
   - Закажу, - пообещал он. - Вино и еще что-нибудь.
   Он поднялся с кресла и секунду постоял, оглядываясь, словно что-то  ища
или вспоминая, потом шагнул в угол и  включил  кристаллофон.  Кира  любила
вечерами слушать музыку, нужный  кристалл  всегда  был  наготове.  Мелодия
зазвучала, и Александр взглянул на Киру  с  таким  победным  видом,  будто
сделал что-то очень сложное. Затем вышел в соседнюю  комнату  и  завозился
там. Кира лежала и улыбалась. Ей было не просто хорошо: было чудесно.
   - А где миан? - спросил Александр оттуда.
   - Что, что?
   Александр помолчал.
   - Нет, ничего, - пробормотал  он  через  несколько  секунд  и  вошел  в
кабинет. - Заказал, - удовлетворенно сообщил он, снова уселся в  кресло  и
стал как-то странно, внимательно и  настороженно  смотреть  на  Киру,  как
будто ожидая от нее чего-то необычного. Потом улыбнулся:
   - Никак не можешь опомниться?
   Она  слегка  смутилась:  она  и  в  самом  деле  все   еще   переживала
обрушившееся на нее счастье, а  ведь  несколько  часов  назад  совсем  уже
разуверилась в  нем...  Александр  никогда  не  должен  был  узнать  о  ее
малодушии, и Кира почти совсем искренне сказала:
   - Я знала, что так будет. Не веришь? Честное слово!
   Она хотела закончить фразу обычным "Алька", - она любила  называть  его
так. Но снова что-то помешало ей, словно то, что он - Алька, еще  не  было
окончательно доказано.
   - Я верю, - сказал он.
   - Верь. Так расскажи, что у вас случилось.
   - Сначала лучше ты. Что ты делала все это время?
   Кира вздохнула.
   - Совсем ничего. Вернулась с  "Космостарта",  прилетела  в  город.  Был
праздник... - Она  умолкла  на  миг,  прислушиваясь;  ей  почудилось,  что
какие-то отзвуки празднества еще и сейчас долетали сюда, но это, наверное,
была иллюзия: какой же праздник, раз корабль вернулся? Или  никто  еще  не
знает?.. - Пришла домой, - Кира медленно загибала пальцы, Александр  вдруг
присел на диван и поцеловал эти пальцы, но  Кира  высвободилась:  не  надо
было торопить события. - Ну, поревела. Легла спать. Проснулась - а ты  уже
здесь.
   - А я уже здесь, - раздельно повторил он за нею.  -  Правда.  Вот  я  и
здесь. Ах, черт возьми!
   - Что?
   - Ничего. Я уже здесь, вот что.
   -  Восемь  часов  прошло,  -  подсчитала  Кира.  -  У  вас   что-нибудь
испортилось? Я так и думала.  Я  поняла  сразу,  как  только  увидела  ваш
корабль: в такой махине не может не испортиться что-нибудь.
   - Да нет, - сказал Александр. - В общем, все было в норме.
   -  Почему  же  вы  вернулись?  Рассказывай...   -   Она   почувствовала
прикосновение его руки и торопливо поднялась. - Нет, подожди.  Переоденусь
сначала. Не зажигай свет, я вся мятая. Твое вино,  наверное,  уже  пришло.
Похозяйничай сам, хорошо?
   Она пробежала в свою спальню; переодеваясь там, следила, как в соседней
полутемной комнате  двигалась  большая  и  ловкая  фигура.  Кира  еще  раз
почувствовала себя самой счастливой, но тут  же  спохватилась:  Александр,
кажется, совсем не так рад,  в  нем  чувствуется  какая-то  напряженность.
Конечно же: экспедиция не состоялась, а он мечтал  о  ней  столько  лет...
Кире сделалось стыдно, и она виновато проговорила:
   - Ты, наверное, жалеешь?
   - О чем? - откликнулся он из соседней комнаты.
   Кира причесывалась перед зеркалом, и в нем сейчас отразился  Александр;
он остановился в дверях, удивленно подняв брови.
   - Ну, о том, что не удалось слетать.
   - А-а, - протянул он после  мига  молчания,  потом  засмеялся:  -  Нет,
интересно все-таки... - Вдруг он стал очень серьезным и сказал, как  будто
произнося клятву: - Я очень счастлив, Кир. Очень. Поверь.
   Он подошел к ней сзади, обнял, и она почувствовала, как дрожат его руки
и углубляется дыхание. Она и сама не могла больше  справиться  с  сердцем,
выбивавшим праздничный благовест. За окном стояла  тьма...  Внезапно  Кира
резко повернулась и оттолкнула Александра. Отступив на шаг, он остановился
- обиженный, недоумевающий... Кира пробормотала:
   - Прости, мне нехорошо... Я сейчас.
   Не дожидаясь ответа,  она  проскользнула  мимо  него  и  с  облегчением
вздохнула лишь  в  прихожей.  Она  чувствовала,  что  избежала  опасности,
которую ощутила внезапно: что-то сказало ей, что рядом - не Александр, что
чужой человек обнимает ее и в следующий миг произойдет непоправимое...  На
миг  возникло  сумасшедшее  желание:  открыть  дверь  и  бежать  из  дому,
Александр  не  догонит,  она  всегда   бегала   лучше...   Кира   невольно
усмехнулась: если это все же Александр, то бежать  незачем.  Все-таки  она
постояла минуту-другую на  пороге,  открыв  наружную  дверь.  Небо  в  той
стороне,  где  был  центр,  порозовело  на  миг.  Фейерверк?  Праздник  не
кончился.  Значит?  Плотно  сжав  губы,  она  затворила  дверь,  пересекла
прихожую и вошла в автоматную. Приблизившись к информатору, послала вызов:
   - Что нового о "Летящем среди звезд?"
   Ответ последовал сразу: по-видимому, она была далеко  не  единственной,
кого интересовала сегодня судьба корабля.
   - Все в порядке. Разгон продолжается.  Вышли  из  зоны  видеосвязи,  но
микрофонная пока устойчива, хотя запоздание велико.
   -  Спасибо,  -  машинально  поблагодарила  она.  Корабль  и  не   думал
возвращаться, и, значит, Александр был там, а не здесь.
   А почему, собственно, "значит"? "Летящий"  с  таким  же  успехом  может
разгоняться и с дублером Александра, правда?
   Она вызвала службу внешней связи и назвала себя.
   - Могу ли я еще заказать разговор с кораблем?
   Наверное, она и тут оказалась не  первой:  у  многих  возникло  желание
послать вдогонку улетающим последнее, самое последнее "прости". Ответивший
ей голос не выказал ни удивления, ни удовольствия.
   - Произошло что-нибудь исключительное?
   - Да, - ответила она без колебаний.
   - Что именно?
   Кира молчала, не зная, что ответить.
   - Что же? - повторил голос. Затем п