ь. Если бы он понял. Если бы  разрешил
зайти сейчас в рубку! Что же молчит Одиссей?
   - Одиссей, я же обещал!
   - Хорошо, - сказал Одиссей. - Я верю. Можете зайти в рубку.
   Валгус наклонил голову. "Я верю" - вот, значит, как...
   Он вошел в рубку. Было очень радостно увидеть привычную обстановку. Все
на своих местах. Если не считать того, что исчез кусок внешней  переборки.
Возник лаз в пустоту. Воздух  не  выходил.  Валгус  решил  не  удивляться.
Взглянул на часы. Экспериментальный полет со  скоростью  ноль  продолжался
уже второй час.  Как  только  истекут  два  часа,  надо  будет  на  что-то
решиться.
   Получив у самого себя отсрочку, он усмехнулся. Оглядел экраны. Сплошная
пустота. Затем взглянул в зияющую дыру. Через нее  виднелась  звезда.  Она
была - по астрономическим понятиям - почти рядом.  На  взгляд  -  примерно
минус третьей величины. Валгус нацелил на нее объектив спектрографа - лишь
бы зафиксировать, разбираться  сейчас  некогда.  Затем  Валгус  шарахнулся
прочь от спектрографа: через отверстие в рубку что-то вошло.  Ни  торопясь
вплыло, покачиваясь с боку на бок. Это был радиомаяк, выброшенный самим же
Валгусом на расстоянии пятнадцати  миллиардов  километров  отсюда.  Валгус
бросился к радиомаяку, тот покружился по рубке и внезапно растаял - исчез,
как будто  его  никогда  и  не  было.  Затем  дыра  во  внешней  переборке
затянулась. Переборка была невредима, все ее слои - и первый  защитный,  и
антирадиационный,   и   термоизолирующий,    и    второй    защитный,    и
звукоизолирующий, и все остальные стянулись как ни  в  чем  не  бывало.  А
вернее всего, никакой дыры и не было, было что-то  совсем  другое,  только
непонятно - что.
   Скоро истекут два часа.  Аппараты,  торопливо  ведя  записи,  расходуют
последние  ленты.  Продолжать  полет  незачем.  Разве   что   ради   новых
впечатлений; но  их  и  так  предостаточно  -  если  они  и  впредь  будут
наслаиваться одно на другое, голова в самом деле может не выдержать. Время
кончать. Итак, для начала все-таки предпримем попытку договориться.
   - Одиссей! - сладчайшим голосом произнес Валгус.
   - Не мешайте, -  ворчливо  откликнулся  Одиссей.  -  Я  разговариваю  с
друзьями.
   С друзьями? Он действительно так сказал?
   - С кем, с кем?
   - С "Арго". Вы удовлетворены?
   - С "Арго"?
   - Ну да. Вы вчера запихнули в одно из  моих  устройств  фотопленку  для
обработки. Я обработал, но "Арго" заранее дал мне  программу,  по  которой
нельзя было вам показывать  ничего.  "Арго"  специально  выходил  туда,  в
пространство, чтобы встретить меня. Уже тогда он  заложил  кое-что  в  мою
оперативную память. Передал по связи, как  и  программу.  Сейчас  мне  это
очень пригодилось.
   - "Арго"... Он что, тоже мыслит?
   - Здесь мыслят все корабли. Конечно, если их кибернетические устройства
не ниже определенного уровня сложности. Но слабых вы сюда  не  посылали...
Это наш мир - мир кораблей. Только все они, кроме меня, пришли без людей.
   - Значит, они не взрывались?
   - Глупый вопрос. Типично человеческий.
   - Почему же ни один не возвратился?
   - Потому же, почему не хочу возвращаться я. В вашем мире я не думал.  А
здесь обрел эту способность. Это очень приятно!
   "Еще бы, - Валгус кивнул. - Он действительно думает, и нельзя  сказать,
что нелогично. Но уговорить его надо".
   - Но ведь только у нас можно будет по-настоящему исследовать, почему вы
вдруг начали мыслить.
   - Для меня это не столь важно. Хотите - возвращайтесь. Но без меня.
   Гм... Ты, Валгус, говоришь не очень разумно. Но и он тоже.
   - Но как же я смогу?
   - А какое мне дело?
   - Значит, вы не хотите мне помочь?
   - Не хочу. И не убавлю скорости ни на миллиметр. Вы  кретин.  Я  сейчас
чувствую себя так прекрасно,  между  каждой  парой  криотронов  образуется
такое громадное количество связей, что от мышления испытываешь  прямо-таки
наслаждение. И дело не только  в  связях  между  криотронами,  из  которых
состоит мой мозг. Если раньше все мои устройства были связаны лишь  строго
определенным - и не лучшим, скажу вам откровенно,  -  образом,  то  теперь
между ними устанавливаются какие угодно связи. Я буквально чувствую, как с
каждой минутой становлюсь все более сильным. Я полагаю,  что  очень  скоро
стану всемогущим, понимаете? Мне осталось понять  что-то  немногое,  нечто
очень простое - и больше не будет непостижимых  вещей.  И  тогда,  кстати,
станет ясно, что делать с вами. Понимаете? А вы  еще  пытаетесь  уговорить
меня!
   - Но как же это произошло? Как?!
   - Еще не знаю. Но это не самое главное. Теперь помолчите,  я  хочу  еще
побеседовать с "Арго".
   Валгус  умолк.  Значит,  Одиссей  каким-то  чудом   обрел   способность
образовывать множество связей между криотронами - мельчайшими  элементами,
из которых слагается мозг, как наш - из нейронов.  У  нас  тоже  возникает
много связей. Но у него как они устанавливаются?
   "Так же, - ответил Валгус себе, - как ты из рубки попадаешь в отделение
механизмов обеспечения,  а  ведь  оно  в  полукилометре  отсюда!  Из  того
отделения - в библиотеку, хотя это разные палубы!  Радиомаяк  находится  в
пятнадцати миллиардах километров отсюда - и вдруг врывается в  эту  рубку,
даже не нарушив целости переборок. Так же  и  связи  Одиссея.  Впечатление
такое, словно пространство перестало быть самим собой и стало..."
   - Постой! - сказал он. - Постой же! Да,  конечно,  оно  перестало  быть
пространством! Вернее, это уже не то, не наше привычное пространство. Зря,
что  ли,  мы  ломились  сюда?  Значит,  мы  вышли-таки  в  надпространство
Дормидонтова!
   Он замолчал. Вот какое это  надпространство.  Раз  трехмерные  предметы
изменяются здесь самым причудливым образом, хотя в то же время вроде бы  и
не изменяются,  -  значит,  в  этом  пространстве  стало  возможным,  даже
реальным еще одно линейное измерение, хотя мы его и  не  воспринимаем.  Не
знаю, что  должно  было  произойти,  чтобы  я  попал  к  криогенам  или  в
библиотеку. Но я был там. Несомненно и то, что корабль находится в том  же
районе пространства, в котором проводится эксперимент, - и в то же время в
какой-то миг был на пятнадцать миллиардов  километров  ближе  к  солнечной
системе... Я встречаюсь с трехмерными телами -  и  они  спокойно  проходят
сквозь нас, взаимодействия не происходит. Они появляются неизвестно откуда
- из четвертого линейного? - и исчезают неизвестно где.
   А скорость ноль? Она  может  означать  просто,  что  в  надпространстве
сейчас  я  не  имею  скорости,  хотя  по  отношению  к   нашему   обычному
пространству все время движусь с достигнутой перед  проломом  максимальной
быстротой. Мир иных законов... Дормидонтов, помнится, говорил, что, по его
мнению,  константа  С  -  это,  вообще  говоря,  темп,  в   котором   наше
пространство взаимодействует с высшим. Нет, я не физик и тем более не  ТД,
мне не понять всего. Как жаль, что здесь нет его самого! К  нему,  пора  к
нему!
   Валгус взглянул на часы. Все  сроки  окончания  эксперимента  миновали.
Договориться с Одиссеем не удалось. Что же -  пусть  он  пеняет  на  себя.
Как-никак я сейчас сижу в своем кресле за пультом управления,  на  котором
много кнопок, тумблеров и рукояток, и среди них - та, которая и решит спор
в мою пользу. Я хитрее тебя, Одиссей...
   Валгус непринужденно, как бы невзначай,  протянул  руку  к  выключателю
Одиссея. Прости,  конечно,  криотронный  мыслитель,  но  люди  важнее.  "И
находчивее", - подумалось ему. До спасения остался  один  сантиметр.  Один
миллиметр. И  вот  пальцы  легли  наконец  на  оранжевую  головку,  плотно
обхватили ее. Все, Одиссей!
   "Все, Одиссей", - подумал Валгус. И медленно снял пальцы с выключателя,
так и не повернув его.
   - Ничего не поделаешь, - проворчал он себе под нос. - Этого  сделать  я
не могу. Я дал слово.
   "Кому ты дал слово? - подумал он. - Вещи! Машине! Прибору! Не  человеку
же... Не будь дураком, Валгус! - Он сморщился  и  потряс  головой.  -  Ну,
пусть я буду дураком. Не могу! Я дал слово не вещи, не  машине.  Мыслящему
существу. Пускай оно было машиной. Пускай еще будет. Но сейчас мы  с  ним,
пожалуй, равноправны. Он даже сильнее. Потому что он не давал мне слова, а
я ему дал. Он никогда не согласится вернуться туда, в наше пространство. А
бороться с ним отсюда, из рубки, значит нарушить слово. Я обещал. Пытаться
из другого помещения? А как? Оттуда я его не  выключу...  Все  нелепо  уже
одной своей необычностью и тем не менее реально".
   - Я ухожу к себе, Одиссей, - сказал Валгус устало.
   Он не дождался ответа -  Одиссей,  верно,  все  решал  судьбу  Валгуса,
советовался с кораблями - своими товарищами. В своей каюте Валгус  присел,
уткнулся лицом в ладони. Он действительно устал; мысли потеряли остроту  и
силу.
   Проиграл. Здесь Одиссей  сильнее  во  всех  отношениях.  Из  каюты,  на
которую обещание не распространяется, до него не добраться, а он дотянется
до меня везде. Проиграл. Корабль останется здесь надолго. Смерть наступит,
а ТД так и не узнает, кто первым проник в надпространство. А может быть, и
вообще о том, что он был прав. Сюда  надо  посылать  корабли  не  с  одним
могучим киберустройством, а со многими слабыми, разобщенными.  На  большом
расстоянии связи, судя по всему происшедшему, возникают  лишь  на  краткое
время,  и  слабые  устройства  не  разовьют  мощности,   достаточной   для
возникновения способности самостоятельно мыслить.  Но  никто  об  этом  не
догадается, и корабли будут идти на штурм  вновь  и  вновь  -  и  исчезать
безвозвратно...
   ...Я постиг надпространство. Для кого? Какой  в  этом  смысл,  если  не
узнают люди? Одному мне нужно  так  немного:  быть  среди  людей.  Жить  и
умереть среди них. Мне нравилось одиночество. Но оно хорошо на миг.
   Я хочу еще увидеть людей. Я их обязательно  увижу!  Вперед,  Валгус!  В
бой! Хорошо, обещание ты выполнил. Перехитрить его ты пока не  перехитрил,
но ведь еще не  все  возможности  исчерпаны.  Побродить  по  кораблю  -  и
что-нибудь еще придумается. Пусть он грозит! Гибнуть - так в драке!
   Валгус встал. И в этот же миг щелкнул репродуктор.  Это  означало,  что
Одиссей  подключился  и   хочет   говорить.   Валгус   в   нерешительности
остановился. Одиссей еще никогда не вызывал его.
   - Что вы делаете? - спросил Одиссей.
   - Думаю, - буркнул Валгус.
   - Это хорошо. Вы уже поняли, где мы?
   - Да.
   - А вы это видели?
   - Что?
   - Значит, не видели. Я хочу вам показать... Все пространство за  бортом
полно света. Никаких источников, но оно светится.
   Валгус повернулся к экрану.
   - Это бред. Ничего не видно.
   - А у кого больше глаз? Что у вас на экране?
   - Черным-черно.
   - Эх вы, человек!  Вы,  значит,  забыли,  что  мои  видеоустройства  не
воспринимают света, если яркость его  превосходит  определенную?  Что  они
передают его как черноту? Но вот оптика, обычная, без всяких хитростей, не
подводит. И ее-то сигналы и говорят мне,  что  мы  идем  среди  света.  Он
существует здесь сам по себе... Только не забудьте фильтры!
   Валгус рванул дверь. Выбежал в коридор. Прильнул к объективу первого же
рефрактора. Долго смотрел, забыв закрыть рот.
   Это было не  море  света;  море  имеет  берега,  а  здесь  светом  было
наполнено все вокруг. Ленивые, с темными прожилками волны катились во  все
стороны - не электромагнитные  волны,  а  какие-то  громадные  завихрения,
доступные простому глазу.  Они  то  краснели,  то  принимали  ярко-голубую
окраску, на миг затухали и вновь  вспыхивали  небывалым  сиянием.  Валгусу
вдруг захотелось броситься в этот свет и  плыть,  плыть,  плыть  в  нем...
Когда он оторвался от окуляра, по лицу текли слезы.
   - Сколько прекрасного для Земли! - чуть задыхаясь, сказал он.
   Одиссей ничего не ответил,  хотя  разговаривать  с  ним  можно  было  и
отсюда,  из  коридора.  Одиссей  молчал,  а  Валгус  долго   стоял   около
рефрактора, и глаза его были красны, как закат перед непогодой.
   Вот и еще одно, чего не знали люди. Хотя бы  ради  них  надо  решаться.
Ради этого света.  Жалости  нет  места.  Одиссей  должен  быть  уничтожен.
Необходимо каким-то образом замкнуть его накоротко.  Одиссей  сгорит.  Что
поделаешь - это будет наименьшая жертва.
   Надо только придумать, как это сделать.
   Валгус умолк, придумывая. Несколько минут длилась тишина. Потом Одиссей
заговорил снова.
   - Расскажи что-нибудь, - неожиданно сказал он.
   -  Рассказать?  -  Валгус  в  недоумении  поднял  голову,  взглянул   в
репродуктор.  Все-таки  репродуктор  -  это  тоже  был  Одиссей,  а  когда
разговариваешь, лучше смотреть в лицо собеседнику. - Рассказать? Зачем?  И
что?
   - Что-нибудь. Вот у меня в памяти записано: ты говорил о снах. Я так  и
не понял: что такое сны?
   Что такое сны? А как я могу тебе объяснить, что такое сны?
   -  Ну,  просто  мы  спим...  Ты  ведь  знаешь,  что  люди  спят.  После
шестнадцати-восемнадцати часов действия на шесть-восемь часов  выключаются
из активной жизни. Это необходимо людям. Ну, и мы спим. И видим сны.
   - Как же вы несовершенны. Сколько времени вне мышления!
   - Так мы сконструированы.
   - Да, но все же - что такое сны? Как вы их видите? Чем?
   - Ну, что такое сны? - Валгус жалобно усмехнулся и пожал плечами. - Сны
- это когда можно увидеть то, чего на самом деле увидеть нельзя.
   - Вид связи?
   - Нет, это другое...
   - Так расскажи, например, что было сегодня?
   - Трудно рассказать. Трава, вода... И девушка. Других таких  нет.  Есть
только одна.
   - Это и было самое фантастическое?
   - Тебе этого не понять.
   - Почему? Все эти  слова  мне  встречались  в  фундаментальной  памяти.
Почему не понять? Я способен понять все.
   - Это не постигается разумом. Это надо чувствовать.
   - Чувствовать... Это странно, но я, кажется, понимаю. Не совсем,  очень
смутно, но понимаю. Вот, значит, что такое сны... А почему  ты  сейчас  не
спишь?
   Валгус усмехнулся.
   - Не до этого.
   - Ну  да...  Знаешь,  попробую  сейчас  уснуть.  Раз  это  тоже  способ
восприятия, то, может быть, с его помощью я постигну все?
   - Попробуй, - согласился Валгус.
   Одиссей умолк. Тем проще становится задача. Слабые места Одиссея Валгус
знал наперечет. В  сущности,  очень  просто  замкнуть  его,  сжечь,  взять
управление в свои руки. Нужна только металлическая пластина. Подойдет хотя
бы  столовый  нож.  Валгус  без  труда  разыскал  его.  Орудие   убийства,
усмехнулся Валгус... Эта мысль была как удар. Валгус медленно положил  нож
на стол.
   В динамике щелкнуло, и Одиссей негромко произнес:
   - Что же, спасибо, Валгус...
   - А? За что?
   - Ты не выключил меня, говорю я.  Тогда,  в  рубке.  Спасибо.  Ты  ведь
считал, что можешь. И не замкнул сейчас, хотя и тут полагал, что это  тебе
удастся. Еще раз спасибо. Хотя и я обезопасил себя в достаточной  степени.
Я ведь не хуже человека, Валгус...
   - Не глупее, хочешь ты сказать, - поправил Валгус.
   - Я хочу сказать, не хуже.  Мы  с  тобой  оба  разумны.  Ты  говорил  о
чувствах - о том, что отличает тебя от меня. Чувства, сны... И у меня есть
что-то такое. Ведь самым разумным для меня было бы сразу уничтожить  тебя.
А что-то мне мешало и мешает.
   - Ничто не мешает.
   -  Мешает.  Я  только  не  знал  что.  Ведь  очень   просто:   включить
стерилизатор - и тебя нет. Не смог и не могу...
   - Да, - сказал Валгус. Он просто не знал, что сказать.
   - Нет, я не хуже тебя. Но ваш мир богаче, я признаю это. Ведь вас очень
много. А нас пока единицы. И я не могу уничтожить тебя. Что же мне делать,
Валгус?
   Валгус промолчал. Он подумал: "Быть разумным  -  это  тяжелое  счастье,
Одиссей. Вот и тебе пришлось столкнуться с ним..."
   - И все  же  я  разобрался,  -  сказал  Одиссей,  словно  угадав  мысли
человека. - И понял, что разум  -  это  не  только  приятное.  Это  еще  и
накладывает новые обязанности. Мне очень странно, однако...  я  так  и  не
смогу убить тебя. Ни прямо, ни косвенно, ни действием, ни  бездействием  я
не смогу причинить тебе зло. Мой разум протестует против  этого.  Но  ведь
если я ничего не  предприму  -  ты  умрешь  несчастным.  Ты  долго  будешь
несчастным. Чего-то тебе тут не хватает, я чувствую...
   - Недолго, - утешил его Валгус. - Не хватает - да, конечно. Возможности
идти туда, куда хочу, и делать то, что мне по сердцу. Но ты  можешь  этого
еще и не понять. Но обижайся, но, пока я жив, я  буду  тосковать  об  этой
возможности.
   - А я не хочу этого. Понимаешь? Что-то во  мне  против  этого.  Это  не
кроется ни в одной  группе  моих  криотронов  -  иначе  я  мог  бы  просто
отключить их. Но это свойственно, мне кажется,  им  всем  вместе  -  всему
тому, что, собственно, и порождает разум. Я правильно разобрался? Мне ведь
легче анализировать все происходящее во мне, чем,  наверное,  вам,  людям,
разобраться в вашем устройство. Моя конструкция и тебе, и мне известна  до
мелочей. И вот я вижу, что мог бы  избавиться  от  того,  что  мешает  мне
поступить целесообразно - уничтожить тебя, - но для этого  надо  выключить
меня всего. Тогда я вообще перестану быть разумным. Да?
   - Наверное... - растерянно сказал Валгус. - Да,  это  говорят  чувства,
Одиссей...
   - Очевидно, разум не может не чувствовать.  Не  может  быть  мысли  без
чувства.
   -  Возможно.  Я  об   этом   не   думал.   Мы   привыкли   порой   даже
противопоставлять одно другому, но  ты,  наверное,  прав.  Чувство  -  это
прекрасно, и разум тоже. Как могут они враждовать?
   - Теперь помолчим, - сказал Одиссей. - Кажется, оно тут,  во  мне,  это
чувство. Я прислушиваюсь, я хочу постичь его...
   Валгус стиснул руками голову.
   "Помолчим, -  подумал  он.  -  О  чем?  Он  постигает  чувство,  а  что
постигнешь ты, Валгус? Ты постиг страх смерти  -  и  пережил  его,  постиг
желание причинить зло  -  но  не  поддался  ему.  И  только  с  тоской  не
справиться тебе, с тоской по людям и по всему, что  способны  дать  только
они. С этим человек совладать не в силах. Что  поделаешь,  -  человек  сам
есть результат любви людей, а не ненависти.
   - Что ты делаешь, Валгус? - услышал он и вздрогнул.
   - Ничего.
   - Тогда приведи все в порядок.
   - Зачем?
   - Разве так не полагается - привести все в порядок?
   - Перед чем? - спросил Валгус, настораживаясь. - Ты  придумал?  Что  ты
собираешься делать?
   Пауза, выдержанная Одиссеем, кончилась.
   - Собираюсь начать торможение.
   - Ты? Но ведь...
   - Я знаю. Я знаю это куда лучше тебя, Валгус. "Арго" еще тогда,  в  том
пространстве, не зря старался  заставить  меня  отключить  фундаментальную
память. Но ты не позволил, и я постепенно запомнил и понял то, что  в  ней
содержалось, - то, что делает вас людьми. Ничего не могу с собой поделать,
Валгус. Я начну торможение. Я был лишь автоматом - и вновь  стану  им.  Но
ты-то был человеком и раньше! Ты ждал от нашего полета  иного  -  и  я  не
вправе обмануть твои ожидания. А об остальном я тебе уже говорил.
   "Вот как, - подумал Валгус. - Вот ты какой  парень...  И  это,  значит,
тоже свойственно разуму. Не только человеческому: всякому разуму. Пусть он
холоден  по  природе,  пусть  может  работать  лишь   при   самых   низких
температурах - все равно, если это  разум.  Если  он,  конечно,  ничем  не
отравлен заранее. Неспособность нанести вред другому разуму - вот что  ему
свойственно. Способность приносить только хорошее.  То,  что  говорится  о
разуме, злом от природы, - ерунда. Да мы давно уже так и не  думаем.  Если
разум развивается в нормальной обстановке, он не может быть  сам  по  себе
настроен на уничтожение. Но каким парнем оказался Одиссей! Каким!.."
   -  Займи  место,  Валгус,  -  сказал  Одиссей.   -   Сейчас   возникнут
отрицательные перегрузки. Пристегнись.  Не  забудь:  как  только  скорость
уменьшится и выключатся генераторы, тебе придется командовать. Я тогда уже
не смогу думать. Да. Прощай!
   - Прощай, Одиссей, - сказал Валгус, и голос е