ны сложнейшие комплексы  приборов,  необходимых
для  всесторонних  исследований   человеческого   организма,   вплоть   до
молекулярного и субмолекулярного уровней.
   Это была первая прогонка вхолостую. Вторая произошла в десять  часов  и
продолжалась пятнадцать минут. После этого  аппараты  были  выключены,  но
никто уже не покидал своих мест. Начало  исследований  было  назначено  на
полдень. Задача была поставлена перед  каждым  сотрудником.  Такой  задачи
людям  не  приходилось  решать  еще  никогда,  и  они   чувствовали   себя
приподнято, как перед редким праздником.
   Говор неторопливо прохаживался  по  матовому  белому  полу  центральной
лаборатории. Он сжимал кулаки и потряхивал ими, словно готовясь  выйти  на
ринг.  В  середине   лаборатории   на   высоком   постаменте   возвышалась
цилиндрическая камера. В полдень, отдохнув  после  прогулки,  сюда  войдет
Рогов. Его усадят  в  кресло,  облепят  датчиками.  Начнется  первый  цикл
исследований, медико-физиологический. Если в организме пилота все окажется
в порядке и медики не дадут никаких противопоказаний, можно будет  перейти
ко второму и прочим циклам.
   В  организме  все  окажется  в  порядке,  в  этом  Говор  был   уверен:
проверяющие пилотов комиссии относятся к своему делу достаточно  серьезно,
а Рогов как-никак имел медицинскую визу в космос. Но, как и перед  началом
любого эксперимента, волнение не  оставляло  главу  института,  и  он  все
кружил и кружил вокруг постамента, то  и  дело  бросая  косые  взгляды  на
сотрудников, готовых принять человека, ставшего объектом  исследований,  и
проделать с ним все необходимые процедуры, и поместить  его  в  камере,  а
затем разойтись по своим  местам,  чтобы  потом  не  отрывать  взгляда  от
приборов  в  надежде  первым  увидеть  то  новое,  что  должны  дать  -  и
обязательно дадут - исследования; если не сегодня,  то  завтра  или  через
месяц, но дадут.  Дадут,  и  Говор  теперь  пытался  угадать,  кто  же  из
сотрудников окажется этим первым, заметившим что-то существенное.  И  хотя
он знал, что угадать это невозможно, и любой из людей  был  достоин  такой
удачи, Говор все же подходил к каждому и вглядывался в него, затем отводил
взгляд и направлялся к следующему, что-то ворча.
   Сотрудники старались выглядеть спокойными. Но то один, то другой из них
бросал взгляд на мерцающий циферблат больших часов, а потом  -  на  всякий
случай - и на свои часы, к которым как-то больше было доверия. Все стрелки
синхронно подвигались к одиннадцати,  потом  миновали  их  и  заспешили  к
двенадцати, все убыстряя,  казалось,  ход.  Серегин  подошел  к  Говору  и
наклонился к его уху. Говор  что-то  коротко  ответил.  Серегин  торопливо
вышел, все проводили его глазами. В лаборатории стояла тишина,  и  поэтому
был ясно слышен глухой шум машины у подъезда: это уехал Серегин. И  тишина
продолжалась, прерываемая только шарканьем шагов Говора.
   - Он мог бы уже прийти, -  не  выдержав,  проговорил  старший  оператор
группы диагностов.
   - Старый человек, - успокоил кто-то. - Может и опоздать.
   - Говорят, он совсем не выглядит стариком.
   - Но на самом-то деле он стар. С ним, наверное, трудно разговаривать...
   - Ничего не трудно, - проворчал Говор. - С вами порой труднее.
   И  он  резко  повернулся  к  телефону.  Но  это  вызывала  всего   лишь
энергоцентраль.
   - Возьмете ли вы, как предполагалось, свою мощность в двенадцать?
   - Возьмем, - буркнул Говор. Он  взглянул  на  часы.  Оставалось  совсем
немного времени.
   - Ничего, - сказал он. - Серегин привезет. Пусть на пять минут позже. В
двенадцать включить все. Пока прогреем...
   Он не закончил фразы и снова затоптался по полу, уже не имея больше сил
отвести взгляд от циферблата. Оставалось две минуты.
   Полминуты.
   Ноль.
   Говор кивнул.  Защелкали  переключатели.  Длинные  прозрачные  цилиндры
налились фиолетовым светом. Тонкий, звенящий гул повис в помещении.


   Этот день казался  особенно  хорошим  на  космодроме.  В  лучах  солнца
нацеленные в зенит стрелы кораблей казались почти невесомыми.
   Нет, конечно, не следовало обманываться: это  были  всего  лишь  слабые
корабли малых орбит. Маленькие интерсистемные  яхты  и  тендеры  с  ионным
приводом, не выдерживавшие никакого сравнения с фотонными  транссистемными
барками  или   диагравионными   надпространственными   клиперами   Дальней
разведки.
   Но все же это были корабли, и Рогов,  глядя  на  них,  чувствовал,  как
окончательно   исчезает,   растворяется,   испаряется   через   кожу   тот
унизительный  страх,  который  еще  так  недавно  терзал  его.   Наступило
спокойствие, и Рогов знал, что источником его являются корабли.  На  Земле
могло произойти что угодно, но корабли были надежны; это  давнее  ощущение
вошло в него и помогло обрести спокойствие.
   Да, после семидесятилетнего перерыва начинать следовало именно с  таких
машин. А те, настоящие, не уйдут. Ведь у него теперь очень  много  времени
впереди!
   Он усмехнулся. Бессмертие! Оно оказывалось стоящей  вещью!  Потому  что
вселенная для нас бесконечна. И  именно  бесконечная  жизнь  нужна,  чтобы
лететь, не оглядываясь назад,  а  возвратившись,  заставать  живыми  своих
современников. Бессмертие очень нужно для звездных полетов!
   Нет, все-таки он полетит. Никаких  палат!  Конечно,  жаль,  что  нельзя
подняться сразу. Какое-то время уйдет на  все  эти  исследования.  Но  тут
ничего  не  поделаешь.  Бессмертие  нужно  не  только  ему,   но   и   его
современникам. И будущим. Детям. Внукам. Всем. Его дети -  странно  -  уже
близки к старости. Каково было бы  пережить  их?  Об  этом  просто  нельзя
подумать.
   И жаль, что погибли ребята. Можно было бы сформировать  экипаж.  Первый
бессмертный экипаж. Как приблизились бы звезды!..
   Спохватившись, он взглянул на часы. Стрелка уже миновала одиннадцать. В
институте ждут его. Не следовало опаздывать... Без точности нет пилота. Но
корабли - на них можно смотреть без конца. Или еще  пять  минут,  он  ведь
долго не увидит их.
   Хорошо, что  бессмертными  станут  все.  Нет,  он  и  раньше,  конечно,
догадывался, в чем дело. Но не думал, что ученые уже размышляют  об  этом.
Значит, и не было смысла трезвонить о своей исключительности.
   Пора идти, пора.
   Он взглянул на поле и невольно задержался еще на  минутку.  В  соседнем
квадрате готовился к старту какой-то кораблик. Небольшая, не достигавшая и
сотни метров в высоту яхта с радиусом действия, пожалуй, не  дальше  пояса
астероидов. Старт - это такое зрелище, на которое хочется смотреть всегда.
Тем более что своего старта ты никогда не видишь.
   Рогов подошел поближе. Почти к самому запретному кругу. Ионные  корабли
пользовались для разгона химическими ускорителями. Атомные включались лишь
в пространстве. Каждый кораблик стоял над вытяжной шахтой, куда при старте
уходило пламя ускорителей. Так что можно было подойти совсем близко. Вот и
сейчас возле ограждающих тросов стояло  несколько  человек.  Один  из  них
показался Рогову знакомым. Впрочем, может быть, пилот ошибался.
   Рукава заправки были уже сняты. С амортизаторов,  на  которые  опирался
корабль, убрали оранжевые стопоры. Корабль был  готов,  и  Рогов  невольно
позавидовал тому, кто сейчас в рубке нажмет красную клавишу "Пуск".
   Кто-то тронул Рогова за плечо. Он оглянулся. Сзади стоял  Серегин.  Они
улыбнулись друг другу, как старые друзья, и Рогов сказал: "Сейчас,  только
он взлетит..." Потом он снова повернулся к кораблю.
   Провыла сирена. Затем раздался первый глухой  удар  ускорителей.  Через
секунду он превратился в рев. Но пламени не было видно: ускорители  ревели
в шахте.
   И вот бронзовая стрела дрогнула и  медленно,  очень  медленно  поползла
вверх.  Рев  усилился:  сейчас  ускорители  покажутся  из  шахты.  Блеснут
умирающие языки пламени. Но корабль уже скользнет вверх...
   В этот миг в запретный круг вскочил человек.
   Он что-то кричал, хотя голос его не был слышен. Рот беззвучно разевался
на костистом лице, обтянутом багровой кожей.  Вихрь  горячего  воздуха  из
шахты развевал седые волосы.
   Человек повернулся и кинулся к шахте. И вдруг Рогов  вспомнил,  где  он
видел этого человека. И понял, что кричит старик: что не может  умереть  в
своей постели. Этот человек еще ничего не знал о бессмертии. И лишь четыре
шага отделяли его от шахты.
   Рогов вынесся в круг первым. Реакция у него была  по-прежнему  быстрой,
как и в те годы, когда он летал. Быстрее,  чем  у  всех  остальных.  Кроме
того, он лучше других знал, что выключить ускорители сейчас невозможно.
   В мгновение ока Рогов оказался рядом с самоубийцей. Он  вложил  в  удар
всю силу. Старик был слаб и легок. Он отлетел к  границе  круга.  Там  его
схватило сразу несколько рук.
   Рогов увидел  лицо  Серегина.  На  лице  был  ужас.  Рогов  понял,  что
ускорители выходят из шахты  и  что  выхлоп  еще  силен.  Рогов  не  успел
испугаться.


   - Что там исследовать, - сказал Серегин. - Даже пуговиц не осталось.
   Он умолк; гул приборов еще бился под  потолком.  Говор  подал  знак,  и
приборы выключились.
   Раздался звонок вызова; это была энергоцентраль.
   - Нет, больше не нужно, - сказал Говор. - Да, мы кончили.
   Он повернулся к сотрудникам.
   - Я сказал ясно: мы кончили.
   - Эпилог прекрасной сказки о бессмертии, - пробормотал старший оператор
диагностов.
   - О моем, во всяком случае, - буркнул Говор. - Такое трудно пережить.
   - Он был, я думаю, хороший парень, -  сказал  Серегин.  -  Горе.  Да  и
вообще... Погиб зря.
   - Что - вообще? - сказал Говор. -  Погиб  человек.  Но  не  надежда  на
бессмертие: мы знаем теперь, что оно  возможно,  и  знаем  даже,  где  его
искать. Пусть не я найду его, пусть даже это будет Герт - все равно...
   Наклонив голову, он смотрел, как гаснут огни и пустеет зал.
   - Серегин! - грустно сказал Говор.  -  Вы  сегодня  словно  подрядились
попадать пальцем в небо. Вы опять ошиблись. И даже дважды.
   - Да? - сказал Серегин.
   - Вы сказали: он погиб зря. Глупо - это так. Но он  помог  нам  сделать
еще один важный вывод.
   - Какой же?
   - Очень простой, Серегин. Запомните: и получив бессмертие, никогда люди
не станут бояться открыть дверь.



   Владимир Михайлов.
   Странный человек Земли

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Люди и корабли".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 24 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


1

   Это было совершенно невероятно.
   Более, чем невероятно. И все же...
   Налицо два объяснения. Первое: все приборы одновременно  испортились  и
теперь согласно несут чепуху. Второе: приборы  в  порядке,  но  маневр  не
удался.
   Первая возможность отвергается всем опытом жизни. Приборы не  портятся.
Этого просто не бывает.
   Вторая? Но когда же это тебе не удавался маневр?
   Не лучше ли выйти и увидеть все своими глазами?
   Ну да. Как будто то, что глаза - свои, делает их безгрешными!  Хотя  до
сих пор жаловаться вроде бы не приходилось.
   Как бы для того,  чтобы  испытать,  до  какой  степени  можно  доверять
зрению, Юрганов взглянул на переборку. Там есть такое свободное  местечко,
на котором пилоты, в  зависимости  от  возраста,  прикрепляют  изображение
любимой девушки, либо супруги в окружении потомства. У Юрганова же в  этой
семейной витрине висела фотография "Оберона".
   И,  надо  оказать,  корабль  заслуживал  того,  чтобы  его   фотографии
красовались на стенах. Стремительная машина крейсерского класса,  участник
немалого количества научных  экспедиций,  приспособленный  специально  для
перевозки приборов (и  ученых,  как  не  без  ехидства  подумал  Юрганов),
"Оберон" доставил на Землю достаточно  открытий  -  достаточно  для  того,
чтобы люди с благодарностью глядели на его  изображение,  на  эти  плавные
линии, создающие подобие средневековой  боевой  палицы,  утыканной  шипами
антенн. Впрочем,  массивный  спереди,  утончавшийся  к  выходу  двигателя,
корабль по-настоящему был похож лишь на самого себя.
   Таким был корабль на снимке. А каков он сейчас?
   Путь от  центрального  поста  до  гардеробной  занял  немного  времени.
Юрганов натянул скафандр. В выходной камере, переминаясь с ноги  на  ногу,
дождался, пока насосы вытянули остатки воздуха и словно  нехотя  раскрылся
массивный люк.
   Тогда пилот включил ранец-ракету и устремился прочь от шершавого  борта
"Оберона". Через минуту он затормозил и повернулся лицом к кораблю.
   Да, сейчас это не очень похоже на картинку. Не булава; скорее  гантель.
Там, где корпусу корабля следовало, плавно  сужаясь,  перейти  в  защитный
параболоид двигателя, сейчас красовался второй  шар,  размером  не  меньше
жилой гондолы. Гравиген. Устройство для создания искусственного тяготения.
   Итак, вторая возможность?
   Юрганов почувствовал, что начинает  бояться.  Бояться,  как  мальчишка,
как...
   А может быть, ничего?
   Мало ли что - не отделился гравиген. Он, наверное, держится на волоске:
толкнуть посильнее - и тускло отблескивающий в луче прожектора шар  плавно
сдвинется с места, поплывет, полетит; между ним  и  защитным  параболоидом
возникнет просвет, расширится, протянется...
   Это будет здорово: двигатель окажется в полной готовности.
   Конечно, так оно и произойдет. Глупо было пугаться. Вон  там,  кажется,
даже сейчас виден небольшой просвет.
   Вообще-то, теоретически отсюда разглядеть просвет нельзя. Да и темнота;
прожектор слишком слаб, чтобы как следует осветить корабль.
   Но мало ли что!  Бывает  же:  в  критические  минуты  чувства  у  людей
обостряются до предела. Вот у него сейчас и обострилось зрение; он  увидел
просвет.
   Ух! А ведь чуть было не перетрусил...
   Страх ушел; его место занял гнев. Действительно,  свинство!  Полон  дом
конструкторов; полгода - да что полгода,  год  целый  они  ломают  голову,
измышляя способ, как надежнее и удобнее  прикрепить  гравиген  к  кораблю,
чтобы "Оберон" доставил аппарат в Облако. И не придумали ничего лучше, чем
уложить этот нелепый шар прямо в защитный параболоид двигателя.
   Позвольте, но ведь двигатель тем самым выводится из строя! Ах,  ничего,
что за беда - мы снабдим корабль дополнительным  двигателем,  укрепим  его
позади гравигена, вы на нем прекрасно дойдете до места. А там отцепите его
вместе с гравигеном, и назад вернетесь уже, используя основной двигатель.
   Да вы что, второй корабль хотите сзади пристроить? Нет,  нет,  что  вы,
только коллиматорную систему  и  выход.  Энергию  второй  двигатель  будет
получать от вашего диагравионного реактора, энерговоды пойдут в обход шара
гравигена. Зато охваченная ими сфера будет лежать, словно в колыбели.
   Все равно, чепуха какая-то... А вы что же, хотите,  чтобы  мы  укрепили
гравиген спереди? Без всякой защиты? Тогда лучше его вообще  не  везти,  а
испортить здесь, на месте...
   Вот так они его уговаривали. И уговорили-таки. Вот он,  гравиген:  там,
где они хотели. И дополнительный двигатель  на  месте.  Только  энерговоды
теперь не огибают плавно огромный шар, а торчат в разные  стороны,  словно
вывихнутые щупальца. Не гравиген, а паук какой-то.
   Юрганов поморщился: к паукам и прочим восьминогим он  всегда  испытывал
непреодолимое отвращение.
   Хорошо, что какой-то просвет все же виднеется. Иначе положение было  бы
критическим. Связи с дополнительным двигателем уже  прерваны,  а  основной
так и не освободился.
   Нет,  чтобы  Юрганов  еще  раз  поддался  на  такие  уговоры  -  дудки!
Расстаешься с Землей, со  всем  хорошим  на  ней,  летишь,  летишь  долгие
месяцы, не позволяешь себе даже  думать  ни  о  чем,  кроме  дела  -  и  в
конце-концов тебе преподносят такой вот сюрприз.
   - Почему, в конце концов, не отцепился гравиген, я вас спрашиваю!
   Юрганов проорал это, что было силы: знал,  что  никто  не  услышит.  От
крика, как всегда, немного успокоился.
   Ладно. Пойдем, стукнем этот мячик, пусть отделится окончательно.  Потом
включим его при помощи дистанционного устройства -  и  гравиген  останется
выполнять свое назначение здесь,  в  Облаке,  а  мы  улетам  на  Землю.  И
побыстрее, пока злость не улеглась.
   Юрганов дал слабый  импульс  и  медленно  подплыл  туда,  где  гравиген
крепился к защитному параболоиду.  Чем  более  сокращалось  расстояние  до
корабля, тем мрачнее становилось лицо пилота.
   Где же просвет? Был виден так ясно, а теперь...
   Неужели только почудилось?
   Как будто и в самом деле...
   Юрганов  осторожно  просунул   шлем   в   тесное   пространство   между
поверхностью гравигена и внутренностью защитного  параболоида.  Повернулся
так, чтобы осветить нашлемным прожектором ближайший захват - один из  тех,
что удерживали гравиген на месте.
   Несколько минут пилот  пребывал  в  неподвижности,  стараясь  до  конца
разобраться в открывшейся его взору картине.
   Захват разошелся лишь наполовину. Его металл в луче прожектора  радужно
отсвечивал. Это означало, что разобщительные ракеты сработали, и пламя  их
выхлопов в течение  нескольких  секунд  раскаляло  захваты.  Металлические
детали,  потеряв  при  нагревании   внешний,   защитный   слой,   накрепко
приварились друг к другу.
   Юрганов  просунул  руку  в  узкое  пространство  между  параболоидом  и
гравигеном  и  попытался   дотянуться   до   массивных   клешней,   плотно
охватывавших выступы на поверхности шара.  После  нескольких  попыток  это
удалось; пришлось только втиснуться в эту щель до пояса. Но сколько  пилот
ни дергал, захваты упорно не хотели поддаваться.
   И все же пилот еще и еще раз пытался  навязать  упрямому  металлу  свою
волю. Он прекратил это, лишь почувствовав,  что  движения  становятся  все
более судорожными и он теряет над ними контроль.
   От напряжения зарябило в глазах. Юрганов позволил векам опуститься.  Не
надо, чтобы пространство видело его глаза вот такими.
   А какими им быть еще? Без движения, без возможности тронуться с места -
здесь гибель. Будь он еще не один...
   А может быть, вое не так страшно? От этой мысли глаза открылись сами.
   Все тот же металл. Клешни захватов не разошлись больше ни на миллиметр.
Ничто не изменилось.
   Однако же это - всего лишь металл.  Просто  металл.  Металл  вульгарис.
Неужели с ним нельзя будет оправиться?
   Осторожно,  чтобы  не  повредить  скафандр,  пилот  выбрался  наружу  и
несколько минут висел, размышляя.
   Кулаком эту машину не убедишь. Ее можно только перехитрить. Как, -  это
предстоит придумать в центральном посту - там, где и стены, как  известно,
помогают.
   Юрганов развернулся, чтобы пуститься в обратный путь.  Но  рука  его  в
тугой пустотной перчатке протянулась было к  стартеру,  вдруг  дрогнула  и
замерла на полдороге.
   Вдалеке, в глухой, беззвездной ночи, внезапно возник узкий луч света.
   Он родился из ничего, и, пролетев тысячи километров,  иссяк.  Несколько
мгновений луч трепетал, как задетая невзначай струна.  Юрганову  почудился
даже тонкий, серебристый звук.
   Пилот покачал головой и решительно включил ранец-ракету.
   Нет, это не корабль. Никто не опешит на выручку. Луч возникает вдалеке,
но  источник  его  известен:  лазерный   прожектор   в   носу   "Оберона",
периодически вспыхивающий и угасающий.
   Простой "облачный эффект": луч света не виден в пустоте, если  смотреть
сбоку,  но  в  тысячекилометровой  толще  пространства  накапливается  уже
достаточно пылинок, чтобы свет, отражаясь от них, возвратился к кораблю, к
глазу пилота, указать направление, в  котором  хотел  бы  -  но  не  может
двинуться "Оберон".
   Пылинки... Недаром "Оберон" висит в центре пылевого  облака.  В  центре
вечной черноты, далеко за пределами которой остались  звезды  и  обитаемые
миры.
   Ничего, выкрутимся. Только не вешать носа!
   Ловко повернув, Юрганов вплыл в выходную камеру.



2

   Он сидел в центральном посту. Ровно светились  стены  и  потолок,  едва
слышно играл