него есть.
   Снова потекло время. "В три погибели в этой жаре, -  подумал  Колин.  -
Там каждая минута покажется часом... Если так, то,  может  быть,  все-таки
чуть ускорить темп? Сэкономить эту минуту?
   Он покачал головой: хорошо бы, конечно, но  нарушать  ритм,  в  котором
сейчас работает рест, нельзя. Именно это нарушение ритма  может  оказаться
роковым. Нет, до следующей группы придется дойти в этом же ритме.
   "Инстинкт самосохранения, - недовольно подумал  он.  -  Не  главное  ли
теперь добраться побыстрее, чтобы спасти тех, кто сейчас  ожидает  помощи,
кто бессилен предпринять хоть что-нибудь? Не стоит ли ради  такой  цели  и
рискнуть собой?"
   Нет, перебил он сам себя. Дело обстоит вовсе не так. Рискуя  собой,  он
рискует и теми людьми. И еще  одним:  результатами  экспедиции.  Тем,  что
получил Арвэ с товарищами.
   Может быть, никто из нас и не уцелеет.  Но  если  при  этом  результаты
дойдут до современников, то погибнем мы не зря. А если не дойдут...
   А результаты здесь. В этой машине. У него в кармане.
   Риск был бы совершенно неоправданным.
   "Терпи, парень! - подумал Колин, словно именно  парень  уговаривал  его
увеличить темп. - Терпи. Дойдем и так".
   Они дошли. Когда время вдруг окружило их, историческое время  со  всеми
своими камнями, жизнями и проблемами,  Колин,  чувствуя  изнеможение,  еще
несколько секунд не поднимал глаз от приборов, указатели которых  медленно
возвращались на нулевые позиции. Дошли. Все-таки дошли... Он покосился  на
парня; тот, согнувшись, пробирался к двери.  Да,  несладко  ему  пришлось,
очень несладко... И дышал он там всякой ерундой, тяжелый воздух в  машине,
надо провентилировать...
   Колин неуклюже вылез из машины, чувствуя, как затекло все тело. Столько
времени без движения! Юра и Тер-Акопян подошли, лица их были серьезны.
   - Он не оставил, - сказал Юра едва слышно.
   - Это очень скверно, знаешь ли, что не изобретена связь, - сказал  Тер.
- Очень неудобно, знаешь ли. Вы бы мне сообщили, я забрал бы у него ресты,
и вам не пришлось бы ни о чем беспокоиться.
   - Ничего себе беспокоиться,  -  сказал  Колин.  -  Речь  идет  о  жизни
людей...
   Тер кивнул.
   - Я знаю. Но что тут поделаешь? Если бы мои вздохи могли помочь, то и в
современности было бы слышно, как я вздыхаю. А так, я думаю, не  стоит.  Я
вот что сделаю: заберу свои батареи сколько смогу и отвезу туда, вниз.
   - У тебя же хроноланг для средних уровней.
   - Как будто я не понимаю, - сказал Тер. -  Подумаешь,  мезозой  -  тоже
средний уровень.
   - Только в случае, если мы Сизова нигде не догоним, - сказал  Колин.  -
Ты сам увидишь, расчет времени тебе ясен.
   Да, может статься, что нигде не догоним. Очень вероятно. Хотя  это  уже
размышления по части некрологов. Но раз такое предчувствие, что добром эта
история не кончится... На этот раз гнилой рест не выдержит. Обидно -  ведь
больше двух третей пути пройдено.
   Зато последняя стоит обеих первых. До сих  пор  было  шоссе,  а  теперь
пойдет уж такой булыжник...
   - Ладно, - сказал Колин и хлопнул Юру по спине. - Поехали, что ли? Надо
полагать, прорвемся. Все будет в порядке.
   Юра кивнул, но на губах его уже не  было  улыбки,  которая  обязательно
появилась бы, будь это прежний  Юра,  Колин  включил  ретаймер  осторожно,
опасаясь, как бы с рестом не случилось  чего-нибудь  уже  в  самый  момент
старта. Медленно нарастил темп до  обычного,  а  затем  постарался  вообще
забыть, что на свете существует  регулятор  темпа.  Больше  никакой  смены
ритмов не будет до самого конца. Каким бы этот конец ни оказался.
   Глаза  привычно  обегали  приборные   шкалы.   Стрелка   часов   ползла
медленно-медленно... Указатели барохронов порывисто качались из стороны  в
сторону: снаружи  была  уже  история,  и  все  больше  в  ней  становилось
событий... Но рест держался.  И  Юра  тоже  держался  там,  в  ретаймерном
отделении. Хоть бы оба выдержали!
   Рест начал сдавать первым. Это произошло примерно еще через  три  часа.
Раздался легкий треск, и сразу же повторился. Колин  лихорадочно  завертел
рукоятки. Юра из ретаймерного прокричал:
   - Сгорели две ячейки!
   В его голосе слышался страх. Колин  по-прежнему  скользил  взглядом  по
приборам,  одновременно  прислушиваясь  к  обычно  еле  слышному   гудению
ретаймера. Сейчас гудение сделалось громче, хотя только тренированное  ухо
могло почувствовать разницу. Две ячейки - не  так  много.  Но  обольщаться
мыслью о благополучном завершении путешествия было  уже  трудно.  Конечно,
осталось еще сто восемнадцать. Но недаром говорится: трудно  лишь  начало.
Оставшиеся ячейки напрягаются сильнее, им  приходится  принимать  на  себя
нагрузку выбывших. А это значит...
   Раздался еще щелчок,  стрелки  приборов  шатнулись  в  разные  стороны.
Третья ячейка. Зажужжал компенсатор, по-новому распределяя нагрузку  между
оставшимися. Колин услышал  за  спиной  дыхание,  потом  Юра  опустился  в
соседнее кресло. Значит, не выдержал в одиночестве.
   - Газ весь, - сказал Юра. - Охлаждать больше нечем.
   Они обменялись взглядами, ни один не произнес больше ни слова. Говорить
было не о чем: не каяться же в грехах перед смертью...
   Еще щелчок. Четвертая.
   Колин взглянул на часы. Еще много времени... Исторического,  в  котором
надо подняться, и физического - тех секунд или часов, что должен выдержать
рест. Каждый щелчок может оказаться громким  -  и  последним,  потому  что
оставшиеся  ячейки  способны  сдать  все  разом.  Нет,   все-таки   нельзя
перегружать их до такой степени.
   Он протянул руку к регулятору темпа,  который  был  им  недавно  забыт,
казалось, навсегда. Чуть убавил. Гудение стало тише. Но это,  конечно,  не
панацея. Сбавлять темп до бесконечности нельзя: тогда они если  и  дойдут,
то слишком поздно. И вообще, это палка о двух концах: ниже темп  -  больше
времени в пути, дольше будет под нагрузкой рест. Нет, теперь  убавлять  он
не станет.
   Щелчок, щелчок, щелчок. Три щелчка. Нет, и это не  помогает.  Очевидно,
ячейки уже вырождаются. Что ж, ясно,  по  крайней  мере,  где  граница  их
выносливости при разумной эксплуатации. И то неплохо. Но до  современности
им не добраться...
   Он покосился на Юру.  Парень  сидел  в  кресле,  уронив  руки,  закинув
голову, глаза были закрыты, он тяжело дышал. Ну вот, этого еще не хватало.
   - Что с тобой?
   Юра после паузы ответил:
   - Нехорошо...
   Голос был едва слышен. Ну понятно - столько времени проторчать  там,  у
ретаймера, дышать азотом, да еще такое нервное напряжение. Парень молодой,
неопытный... Только что с ним делать?
   - Дать что нибудь? Погоди, я сейчас.
   "Что же ему дать? Я даже не знаю, что с ним".
   - Нет... Колин, мне не выдержать...
   - Ерунда.
   - Не выдержу... Хоть несколько минут полежать на траве...
   Трава. Где ее взять?
   - Дотерпи. Не дотерпишь?
   - Нет. Дышать нечем...
   Воздух и в самом  деле  был  никуда  не  годным.  Да  и  жара...  Скоро
плейстоцен, последняя разрешенная  станция.  Там  сейчас  никого  нет,  но
станция, как всегда, готова к приему  хроногаторов.  Кстати,  дать  остыть
ресту, осмотреть его да и всю машину. Больше остановок не будет  до  самой
современности: скоро уже начнется эпоха людей, в  которой  останавливаться
запрещено, да и подготовленных площадок там, естественно, нет...
   Колин невольно вздрогнул: раздались еще два щелчка. Сколько это  уже  в
сумме?.. Юра раскрыл рот, чтобы что-то сказать, по Колин опередил его.
   - Вот он, - сказал Колин. - Маяк стоянки.
   Сигнальное устройство заливалось яростным звоном.
   - Включаю автоматику выхода...
   Цифры исторического времени перестали мелькать  на  счетчиках.  Розовая
мгла сгущалась. Хронаторы мерно пощелкивали, голубой свет  приборов  играл
на блестящей рукоятке регулятора темпа. Небольшая,  но  все  же  отсрочка.
Пусть отлежится парень и остынет рест...
   Хронокар выпрыгнул из субвремени. Вечерело. Стояла палатка, немного  не
такая, как в их экспедиции, но тоже современная, рядом стоял закрытый ящик
с одной батареей. Это и была стоянка хронокаров в  плейстоцене,  последняя
перед современностью, перед финишем в стартовом зале  института.  Об  этом
финише Колин подумал сейчас как о событии далеком и невероятном.
   Он помог Юре выбраться из машины и улечься на траву около палатки.
   - Полежи, - сказал он, - отдышись. Это и с другими  бывает,  а  я  пока
займусь рестом.
   - Будь машина полегче... - пробормотал Юра.
   - Ну мало ли что. В общем, лежи.
   Колин полез в ретаймерное отделение и, стараясь уместиться  там,  снова
подумал, что в такой обстановке кому угодно сделалось бы не по себе. Минут
пять, а может быть, и все десять он  просидел,  ничего  не  делая,  просто
глядя на рест - вернее, на то, что еще оставалось от него. В конце  концов
все зависело от точки зрения. Если исходить из общепринятых положений,  то
на таком ресте хронировать нельзя. Но,  принимая  во  внимание  конкретную
ситуацию... все-таки осталось еще куда больше ячеек, чем сгорело.  Что  ж,
посмотрим.
   Он долго  пристраивал  дефектоскопическое  устройство,  захваченное  из
кабины. Затем, не отрывая  глаз  от  экрана,  начал  медленно  передвигать
прибор от одной ячейки  к  другой.  В  однородной  массе  уцелевших  ячеек
виднелись светлые прожилки. Монолитность нарушена, но, может быть, это еще
не вырождение?
   Колин пустил в ход тестер. Это была долгая  история  -  подключиться  к
каждой ячейке и дать  стандартное  напряжение  для  проверки.  Наконец  он
справился и с этим. Каждая в отдельности, ячейки выдержали. Но ведь теперь
при работе им приходится находиться под напряжением выше стандартного.
   - Юра! - позвал Колин, вылезая. - Юра! - крикнул он громче. - Ты где? -
И ощущая знакомое чувство гнева: - Что за безобразие!
   Он обошел хронокар. Низкая,  жесткая  трава  окружала  машину.  Никаких
следов мальчишки. Колин позвал еще несколько раз -  ответа  не  было,  зов
отражался  от  недалекого  дубового  леска  и  возвращался  к  крикнувшему
ослабленным и искаженным.
   Колин заглянул в кабину. Может быть, уснул в кресле? Времени оставалось
все меньше, искать было некогда. Но и кабина  была  пуста.  Листок  бумаги
белел на кресло водителя,  сумеречный  свет,  проникая  сквозь  ситалловый
купол кабины, затемнялся пробегавшими облачками, и  в  такие  мгновения  в
кабине наставал вечер и вспыхивали плафоны.  Вспыхнули  они  и  сейчас,  и
Колину показалось, что бумага шевелится. Он торопливо схватил листок.
   Размашистые буквы убегали  вверх.  "Прости  меня,  я  немного  схитрил.
Чувствую себя хорошо, но машина перегружена. Помочь тебе ничем  не  смогу,
только помешаю. Я буду ждать здесь, взял в запас одну  батарею.  Торопись.
Удачи!"
   Подписи не было, да и зачем она? Одна батарея - это на  сутки.  А  если
все-таки задержка? Если что-нибудь? Чертов мальчишка! Не для того  же  его
увезли оттуда, чтобы бросить в пути!
   Колин кричал еще минут десять, пока не охрип. Он приказывал  и  умолял.
Мальчишка выдержал характер - не показался,  хотя  Колин  чувствовал,  что
парень где-то поблизости, да он и не мог уйти далеко.  Однако  искать  его
бессмысленно, это яснее ясного. Колин выкинул на траву еще  одну  батарею.
Последнюю. Конечно, это не гарантия спасения.  Но  кому  из  нас  спасение
гарантировано? Никому. Вот результаты экспедиции - ее отчет, хотя бы в том
виде, в каком он существовал сейчас, - должны быть спасены во что бы то ни
стало.



   4

   Рест сгорел окончательно, когда плотность времени была ужо очень близка
к современной. Хорошо,  что  существовала  аварийная  автоматика.  Она  не
подвела, и хронокар вынырнул из субвремени неизвестно где.
   Выход прошел плохо. Что-то лязгало и скрежетало. Машину сильно тряхнуло
раз, другой. Потом все стихло.  Сквозь  купол  в  кабину  хронокара  вошла
темнота. Очевидно, была ночь. Пахло паленым пластиком. Итак,  он  все-таки
сгорел. Сказалось вырождение ячеек. Немного не дотянул.  Жаль!  Интересно,
что это за эпоха? По счетчикам уже не понять - дистанция до  современности
слишком невелика. Ясно, что тут обитаемое время. Населенное людьми.
   В  каком  состоянии  машина?  Окончательно  ли  безнадежен  рест,   или
автоматика, как это бывает, чуть поторопилась? Все  это  можно  установить
сейчас, но нужен  большой  свет.  За  куполом,  ночь.  Зажигать  прожектор
опасно. И  так  уже  нарушено  основное  правило  -  сделана  остановка  в
обитаемой эпохе. В момент, когда рест залился дробной очередью  щелчков  -
ячейки полетели подряд, -  Колин  даже  не  успел  подумать,  что  нарушит
правила. Он просто  сохранил  неподвижность  и  позволил  автомату  спасти
машину, это произошло без участия рассудка.  Тем  более  следовало  думать
теперь. Нет ли опасности привлечь  внимание  людей?  Что  здесь,  лес  или
город? Все равно люди могут оказаться рядом. Они увидят. Что произойдет?
   Царит тишина. По-видимому, тут сейчас нет войны.  Правильно?  Очевидно,
да. С первого взгляда странно: в прошлом всегда происходили войны. Ну  да,
не все они были мировыми. Значит, находились  места,  где  войн  в  данный
момент не было. Вот и тут, сейчас.
   А когда - сейчас? Масштаб минус-хронистов  тут  неприменим.  Что  такое
сотня-другая лет в любой геологической эпохе? Их там просто не  различишь,
эти столетия, они похожи, как близнецы,  никто  не  считал  их,  никто  не
нумеровал. А в обитаемом времени сто, даже десять,  а  порой  и  один  год
имеет значение. Один день.  Но  историческая  наука,  к  сожалению,  редко
достигает точности в один день. И вот приходится сидеть и гадать.
   Колин явственно представил, как наутро - а если он тут начнет возиться,
то и сейчас - вокруг машины  соберется  целая  толпа  угрюмых  предков.  В
памяти  возникли  какие-то  звериные  шкуры,  длиннополые  кафтаны,   ряды
блестящих пуговиц - не вспомнить было, что к каким векам относится.  Пусть
хотя бы кафтаны. Толпа в кафтанах будет все увеличиваться  и,  преодолевая
страх, придвигаться все ближе. Первый камень ударится о ситалл купола, как
тяжелая капля из грозовой тучи. Конечно, с  материалами  такой  прочности,
как  ситаллы  или  бездислокационные  металлы,  предкам   встречаться   не
приходилось. Однако они припишут  эту  прочность  козням  того  очередного
дьявола, которому в  эту  эпоху  поклоняются.  Обложат  машину  чем-нибудь
горючим и зажгут. Или привезут  артиллерийские  орудия,  если  уже  успели
изобрести их. Недаром есть правило: в обитаемом минусе не останавливаться.
Буде же такая остановка произойдет... Но об этом позже. А пока надо  выйти
из машины. Найти здания. Или другие следы деятельности  человека.  Машины,
возделанные  поля  и  прочее.  И  по  ним  установить   эпоху.   Например,
самодвижущийся экипаж - это уже второе тысячелетие  того,  что  в  прошлом
называлось нашей эрой. И даже точнее: вторая половина  этого  тысячелетия.
Кажется, даже последняя четверть? Сооружения из бетона  -  тоже  последняя
четверть. Но сооружения из бетона воздвигались еще  и  в  начале  третьего
тысячелетия. Жаль, что плохо припоминается история.  Жаль!  Но  кто  же  в
нормальной обстановке думает о том,  что  может  наступить  момент,  когда
жизнь людей будет зависеть от того, насколько хорошо (или плохо) кто-то из
них знает историю?
   Можно встретить человека и пытаться определить  эпоху  по  его  одежде.
Однако, даже если помнить все точно, запутаться тут еще легче. Грань между
короткими и длинными штанами или между штанами и отсутствием  их  примерно
(в  масштабе  столетий)  провести  еще   можно.   Но   ориентироваться   в
десятилетиях на основании широких или узких штанов кажется уже  совершенно
невозможным. Тем более что они менялись не один раз. А ведь  сейчас  важны
именно  десятилетия.  Сейчас  ночь.  Ждать  рассвета  нельзя,  потому  что
существует второе правило, гласящее: буде остановка в обитаемом минусе все
же произойдет...
   Колин вторично отогнал мысль об этом правиле. Успеется  об  этом.  Пока
ясно лишь, что способ ориентации  по  конкретным  образчикам  материальной
культуры в данном случае не годится.
   Последние столетия характеризуются развитой связью. Правда, принципы ее
менялись. Но и это само по себе может  служить  для  ориентации.  Если  же
удастся включиться в эту связь, то можно будет, если  повезет,  установить
время с точностью даже и до  года.  Если  же  связи  не  будет,  это  тоже
послужит признаком...
   Просто, как все гениальное. Колин протянул  руку  к  вмонтированному  в
пульт мим-приемнику. Сейчас он включит.  И  вдруг  из  динамика  донесется
голос. Нормальный человеческий голос!
   Колин включил приемник осторожным движением.  Шкала  осветилась.  Колин
включил   автонастройку.   Бегунок   медленно   поехал   по   шкале.    Он
беспрепятственно добрался до ограничителя, переключился и поехал  обратно.
Опять до самого конца - и ни звука, только едва слышный  собственный  шум,
фоновый шорох приемника.  Плохо.  Колин  ждал.  Приемник  переключился  на
соседний диапазон. Проскользил до конца. Щелчок - переключение  диапазона.
Бегунок поплыл. Ничего...
   И вдруг он остановился. Замер.  Приемник  заворчал.  Бегунок  закачался
туда-сюда, туда-сюда, с каждым разом уменьшая амплитуду колебания. Наконец
он застыл. Приемник гудел. Передача? Передача в мим-поле?
   Колин закрыл лицо ладонями.  Попытался  не  думать  ни  о  чем,  только
слушать. Высокое гудение. Никакой модуляции. Равномерное, непрерывное. Это
не передача. В какой-то лаборатории уже генерируется мим-поле, но люди еще
не знают об этом.
   Он вновь тронул кнопку автонастройки. Приемник в  том  же  неторопливом
ритме прощелкал остальными диапазонами. Ничего!  Тогда  Колин  вернулся  к
гудящей частоте. Под гудение было приятней думать.
   Итак, ориентиры уже есть. Человечество еще не знает  мим-поля.  Значит,
до современности еще самое малое семьдесят пять лет.  Полный  простор  для
второго правила! Хотя...  в  конце  концов,  какие-то  ориентиры  все-таки
найдены: хронокар вынырнул из субвремени не ниже чем... ну, скажем, чем за
триста, и не выше чем за  семьдесят  пять  лет  до  современности.  Особой
разницы между этими числами нет. Во всяком случае, в одном отношении  -  в
отношении ремонта хронокара и возвращения в современность. Потому  что  ни
триста, ни даже семьдесят пять лет назад человечество еще ничего не  знало
о возможности хроногации. Правда, семьдесят пять лет назад уже подбирались
к принципиальным  положениям.  Но  от  этого  до  конкретных  деталей,  до
готового реста еще очень далеко.
   И вывод: рассчитывать можно лишь на самого себя.
   Вот так порой оборачивается минус.
   Какая была бы благодать, если бы он возвращался  не  из  минуса,  а  из
плюса. Из будущего, а не из прошлого. Триста или  семьдесят  пять  лет  не
"до", а "после" современности - пустяк! Вам нужен запасной рест? Что вы, к
чему вам эта старая машина? Оставьте ее нам для музея, возьмите  нашу,  не
стоит благодарности, счастливого кути... Вот так, наверное,  выглядело  бы
это, потерпи Колин аварию при возвращении из плюса. Наверное, именно так.
   Наверное, потому что в плюс-времени никто еще не бывал. Не  получается.
По-видимому, там действуют какие-то иные физические закономерности.  Нужна
другая техника. Не все равно - нырять в воду или подниматься в  воздух.  И
овладевают этими направлениями неодновременно и по-разному.
   Плюс-время, будущее - пока мечта. Мы  идем  туда  потихоньку.  День  за
день, час за час. Потому что этот день и этот час уходят на создание этого
самого будущего.
   Жаль, конечно, но потомки из плюс-времени сидят там, у себя, и  о  тебе
не думают. А вот если бы подумали, то сразу, в  два  счета,  выдернули  бы
отсюда, спасли из беды.
   А пока, если только ты не хочешь вспомнить  до  конца  второе  правило,
если только ты еще думаешь о спасении  товарищей  -  а  ты  не  можешь  не
думать, - постарайся помочь самому себе.
   Для этого еще раз и